Мертвый лед

Глава 25

Мы как раз вовремя получили сообщение о том, что ужин готов, и Мика с Дэвом отправились на поиски чистой одежды.

А Жан-Клоду пришлось объяснять, почему мне душ и чистая одежда нужнее, чем парням. Никогда не могла понять, как шкура оборотней остается сухой и чистой, высвобождаясь из этого липкого нечто, но это факт. Именно поэтому ребятам нужно отмыть всего пару пятнышек там, где я их испачкала, и они будут чистыми. Зато я с головы до пят была обильно покрыта подсохшей жижей. Даже волосы встали колом из-за нее. Учитывая соседство оборотней, я не в первый раз оказываюсь вымазана с головы до ног, но каждый случай — новый опыт соскабливания этого в душе.

Мои мужчины просили меня не пользоваться душевыми при основных спальнях, потому что вся эта слизь забивает водопровод. Групповые душевые были достаточно просторны, чтобы удовлетворить любой тренажерный зал, и в основном были предназначены для охранников, чтобы они могли привести себя в порядок после тренировок в специально оборудованной части зала, которая рассчитана на дополнительную скорость и силу ликантропов. Если бы я засорила там слив, еще бы осталась дюжина душевых, которые продолжали бы работать. Однако люди, ответственные за техническое обслуживание, давали нам маленькие пластиковые знаки, которые мы вешали на душ, где смывали слизь. Так они узнавали, где может возникнуть проблема, и это не становилось для них сюрпризом.

Домино хотел последовать за мной в качестве телохранителя, но я все-таки настояла на том, что если уж мне нужна охрана в нашем убежище, то у нас большие проблемы, так что пошла к душевым в одиночестве.

В каком-то смысле я испытала облегчение. Я люблю мужчин своей жизни, но иногда не так уж и плохо немного побыть в тишине и уединении.

Перед раздевалкой, ведущей в душевые, стояли два охранника. Я узнала только одного из них.

— Привет, Бенито.

— Привет, Анита.

Бенито был высоким, темным и выглядел опасным. Чаще всего он носил неплохие, сшитые на заказ костюмы, скрывающие его отлично натренированное тело, он никогда не казался мне красавчиком, может быть, зловещим, но не привлекательным. Он добродушно взглянул на меня своими темно-карими глазами, и это немного смягчило черты его лица.

Он продвигался по службе, пока наконец не стал главным телохранителем Рафаэля, крысиного короля.

— Полагаю, раз ты здесь, Рафаэль в душе, — заметила я.

— Ага, он просил его не беспокоить.

Я указала на свои перепачканные волосы и одежду.

— Как насчет исключения?

— Ты, Жан-Клод, Мика и Ричард — исключение. Рафаэль говорит, что мы не можем запретить королям и королеве пользоваться собственными вещами.

— Натаниэля в этом списке нет? — уточнила я.

Бенито ухмыльнулся, сверкнув белозубой, почти идеальной улыбкой. Мой папа заплатил немало денег, чтобы у моей сводной сестры была такая же. Лицо Бенито было рябым и суровым, и это всегда заставляло меня удивляться: неужели он был одним из тех счастливчиков, у кого от природы идеальная улыбка. Я никогда не спрашивала об этом, потому что не знала, как высказать ему свое удивление его идеальной улыбкой, не оскорбив его внешность в целом.

— Он принц, но не король. Без обид.

— Все в порядке. Так я могу помыться?

Бенито указал жестом на открытую дверь. Другой охранник просто смотрел на меня темно-карими, почти черными глазами, но ничего не сказал. Ну, раз Бенито дал добро, значит все в порядке.

Я могла бы воспользоваться небольшими переодевалками со шторками, если бы хотела раздеться в абсолютном уединении, но в комнате никого не было, и никто, кроме тех, с кем я уже спала, не мог войти в дверь, благодаря ребятам Рафаэля, поэтому я и разделась прямо у шкафчиков. Оружие я убрала в шкаф, а одежду просто сбросила и оставила лежать на полу. Захватив с полки полотенце и кондиционеры для волос, которые Жан-Клод заставил меня хранить здесь, я вошла в душевую.

Я слышала шум воды, это, должно быть, Рафаэль. Если бы он был одним из охранников, я бы, сторонясь его, приняла душ за углом. Но как себя вести, случайно встретив в душевой короля? Мне стоит игнорировать его, обратить внимание, поприветствовать? Для меня он не был королем, но как минимум был моим другом и порой пищей. И поскольку я кормилась на нем через секс, мы были несколько ближе, чем просто друзья. Кажется, наши с ним отношения больше всего смахивали на секс по дружбе. Ну знаете, как это бывает: вы в городе, он в городе, и тут вы пересекаетесь. Ненавижу это понятие, но для меня с Рафаэлем оно подходит.

С минуту я стояла в душевой в сомнениях, а затем услышала тихий звук. Болезненный стон. Я видела Рафаэля после того, как плохие парни содрали кожу с его спины. Он не хнычет по пустякам. Мои руки были заняты средствами для волос, а длинное полотенце перекинуто через плечо так, что почти волочилось по полу. Оно прикрывало меня по большей мере, и это было кстати, что бы ни произошло. Тихие непроизвольные стоны прекратились, пока я осматривала открытую зону душевой. Рафаэля не было видно, но я все еще слышала шум воды, так что скорее всего он в одной из трех отдельных душевых кабинок с занавесом. Признаюсь, я частенько пользовалась ими, когда остальные ребята принимали душ после тренировок. Оборотни не стесняются своей наготы, но я была не единственной женщиной, которая не хотела раздеваться перед парнями, поэтому мы и установили душевые кабинки.

Я сомневалась, стоит ли спросить его, все ли у него в порядке, ведь если у него было мгновение слабости в душе, то он имел на это право. У парней есть правило: даже если вы заплачете, другие мужчины просто сделают вид, что ничего не заметили, если только вы не скажете что-то, чтобы привлечь внимание, но если это тихий плач, особенно, когда вы хотели побыть наедине с собой, вас просто должны оставить в покое. Женщины обычно желают, чтобы их разыскали, спросили, что случилось, в отличие от мужчин, это главное правило. Конечно, есть и среди мужчин те, кому важно, чтобы вы поинтересовались, и среди женщин те, кто не хочет этого, но с большинством из тех, кого я знаю, это правило работает, поэтому я оставила Рафаэля одного справляться со своим поражением и включила душ посередине помещения. Если бы он захотел открыть занавеску и поговорить, я бы увидела его, но у него все еще оставалось личное пространство.

Признаю, что для быстрого душа было больше, чем одна причина. На случай если Рафаэль выйдет и захочет поговорить. Второй этап с кондиционерами, которыми заставлял меня пользоваться Жан-Клод, раздражал, но я и сама видела, что с ними мои волосы выглядели и чувствовали себя лучше, поэтому все-таки сделала это. Терпеть не могу, когда всякие манерные штучки так хорошо работают. Из-за этого я начинаю подозревать, что от них больше толку, чем мне казалось раньше.

И вот наконец я была чистая, сухая, нанесла пять — да, пять — несмываемых кондиционеров на волосы, что велел мне использовать Жан-Клод. Они еще не сделали мои волосы такими же роскошными, как его, но это уже начало.

В тишине Рафаэль издал резкий звук, как если бы движения причиняли ему боль.

Я больше не могла это выносить.

— Рафаэль, это Анита.

— Я узнал твой запах, — ответил он, и его голос звучал почти как обычно, совсем не соответствовал тому звуку, что он только что издал.

— Я могу чем-то помочь?

— Ты не можешь сражаться вместо меня, Анита.

Я стояла перед его кабинкой, наблюдая за брызгами воды под занавеской.

— Я знаю, что у крыс не принято заменять их короля так, как в других животных группах.

— Мы ценим, что ты изучаешь каждую из наших культур, — сказал он.

Я прислонилась плечом к холодному кафелю.

— Я могу чем-то помочь тебе сейчас? Только скажи, и я сделаю это для тебя.

Рафаэль так долго молчал, что я уже хотела уйти, но он окликнул:

— Приоткрой занавес, если хочешь увидеть рану, но ты никак не спасешь меня от моей собственной слабости.

Я понятия не имела, что он имел в виду, но поставила кондиционеры с шампунем и отдернула шторку. Рафаэль стоял на коленях на полу душа, держась руками за стену, словно не в силах был устоять на ногах. Все еще крепкий в плечах, он согнулся, касаясь кончиками коротких темных волос кафеля. Его спина была такой, как я помнила: смуглой, гладкой, мускулистой — не считая раны. Я шагнула в кабинку и опустилась на колени позади него.

— Колотая рана, но я не видела такие ножи раньше.

— Как и я, — сказал он, и в его голосе показались отголоски той боли, что я слышала раньше в его стонах.

— Я думала, оружие запрещено в сражениях за титул короля веркрыс.

— Так и есть.

— Значит он играл нечестно.

— Да.

— Тогда он мертв.

Он провел рукой по своим коротким волосам, приглаживая их, а затем оглянулся на меня. Смуглое лицо с высокими широкими скулами. Он был красивым мужчиной. В его лице угадывались мексиканские корни, как у некоторых их ирландское наследие, хотя семья Рафаэля многие поколения назад покинула Мексику так же, как ирландские американцы Ирландию. Порой гены проявляются, просто чтобы напомнить нам о том, кто мы есть.

— За нечестную игру ему грозит казнь, да.

— На что он надеялся? — спросила я.

— На мою смерть.

Я всмотрелась в его карие глаза, такие темные, что почти черные, как в его крысином обличье. Коснулась его мокрых волос.

— Он не станет королем, если умрет, — заметила я.

— Подозреваю, им жертвовали ради кого-то, кто выступил бы вперед, если бы я погиб.

— Я думала, тебе не стать королем, пока ты не убьешь старого правителя.

— Обычно так и есть, но в наших законах есть пункт о королях, погибших в боях, не решающих вопросы лидерства.

Его плечи содрогнулись, а голова вновь прижалась к кафелю.

— Почему ты не перекинешься и не попробуешь исцелиться?

— Я уже это сделал.

Я потянулась к ране посередине его спины, но так и не коснулась.

— Она все еще размером с мою ладонь.

— Не уверен, что рана уменьшилась.

— Должна была, если только это было не серебро. Ты достаточно силен для таких ранений.

— Я был достаточно силен, но даже короли стареют и в конце концов ослабевают, Анита. Как правило, именно годы, а не потеря боевого мастерства, замедляют нас настолько, чтобы потерять корону. Король, которого я победил, был совсем седым и в человеческом, и в крысином обличье.

— Ты не стар, Рафаэль.

С этой раной было что-то не так. Она выглядела неправильно.

— Я старше, чем выгляжу, — ответил он.

— Чем тебя ранили?

— Четырехгранным клинком, расширяющимся к рукояти.

— Больше похоже на какое-то копье, чем на нож, — заметила я.

— Он уникален.

Я поднялась и больше отдернула занавеску, чтобы рассмотреть рану при лучшем освещении.

— Он воткнул его и провернул или что-то вроде того.

— Часть клинка обломилась, оставшись в ране. Их лекарю пришлось вытаскивать обломок, когда я покинул круг вызова.

Я представила, как что-то настолько огромное воткнули бы мне в спину, а затем с силой рванули, чтобы провернуть и сломать клинок внутри раны. Плоть внутри раны казалась… обожженной.

— Тебе нужно в ту клинику для местных ликантропов с персоналом-веркрысами.

— Я не могу позволить другим узнать, что я слаб, Анита. Я сам убил того, кто сделал это. Как только люди прознают, что я не в состоянии залечить рану лучше, чем сейчас есть, мне бросят новый вызов на следующей неделе или в следующем месяце. Они накинутся как стервятники на раненного зверя.

— И ты пришел сюда, так что никто из твоих людей даже понятия не имеет.

— Ты и твои короли — мои союзники. Моя слабость отразится на всех нас, поэтому вы будете беречь мою тайну, пока мы не подыщем нового короля, который не принесет беды, заняв мое место.

— Если ты говоришь о том, чтобы позволить убить себя тому, кто по твоему мнению должен стать следующим крысиным королем, то забудь. Я не поддерживаю самоубийства.

Он стиснул мое запястье.

— Разве ты не понимаешь, Анита? Я не просто король местного родера, я правитель крыс всей страны. И нас достаточно, чтобы бросить вызов едва ли не любой из животных групп.

Я встретила его почти отчаянный взгляд и сказала то единственное, что могла:

— Я все понимаю, но не позволю тебе принести себя в жертву, пока мы не перепробуем все возможные варианты, Рафаэль.

Он выпрямился, стоя на коленях, и повернулся, чтобы лучше видеть меня, и это движение заставило его согнуться пополам от боли. Рафаэль почти уронил нас обоих на пол, сжимая мое запястье.

— Мне нужно больше света. С этой раной что-то не так.

— Делай, что должна, — сказал он, отпуская мою руку, встав на четвереньки и опустив голову, словно загнанная лошадь. Я перекинула его руку через свое плечо и, осторожно придерживая, стараясь не касаться раны, помогла подняться на ноги. Обычно он держался так прямо, так твердо, но сейчас пошатнулся, и на мгновенье мне пришлось принять на себя большую часть его веса. Затем Рафаэль собрался и помог мне вытащить себя из кабинки в зону общих душевых, где освещение было получше.

Я задумалась, отвести ли его к скамьям в раздевалке или усадить прямо здесь на полу, потому что стоять без посторонней помощи он не мог и хотел, чтобы как можно меньше людей видели, как сильно он ранен. Я все-таки подвела его к стене, чтобы он мог облокотиться о нее, но он опустился на колени, как и прежде. По крайне мере теперь он стоял на коленях под ярким светом, а мне это и было нужно.

По внешней части раны я могла определить под каким изначальным углом вошло оружие. Края начали затягиваться, но клинок был серебряным, поэтому это максимум, на что было способно тело Рафаэля. Но то, что мне казалось странным было не здесь, а глубоко в мясе его тела.

— Такая глубокая рана, как эта, должна была все еще кровоточить. Но крови нет.

— Значит я залечил ее?

— Внешние края раны, думаю, да, или по крайней мере твое тело пытается исцелиться, но в глубине раны плоть словно обожжена. Я даже не уверена, что подобрала верное слово, чтобы описать то, что я вижу. Нам нужен врач.

— Нет, — отрезал он, и его голос при этом звучал очень категорично. Я встречала достаточно лидеров сообщества ликантропов, чтобы понимать: «нет» Рафаэля, сказанное так — окончательное решение, не подлежащее обсуждению.

— Ладно, но могу я пригласить сюда Мику и услышать его мнение?

Он прислонился лбом к кафелю, как будто, чтобы просто устоять на коленях, должен был приложить усилие.

— Да, я доверяю ему так же, как тебе.

Я вышла в раздевалку, взяла свой телефон и набрала Мике.

— Натаниэль говорит, что ужин уже остыл, — сказал он вместо приветствия.

— Спустись в общие душевые. Один из оборотней ранен, и рана выглядит странно.

— На такой случай у нас есть врач. Что ты не договариваешь, Анита?

— Это Рафаэль, и он отказывается от врача. Он говорит, что доверяет только тебе, мне, Жан-Клоду, Ричарду и другим королям и союзникам, но никому больше.

— Сейчас буду, — сказал он, и то, как он не всерьез по-семейному пожурил меня, было забыто. Теперь он был исключительно деловой.

Я всегда ценила это в нем: он умел отбросить в сторону все незначительное и сосредоточиться на главном.

Я села рядом с Рафаэлем. Он взял меня за руку, крепко сжимая в приступах боли, напоминая мне, каким чудовищно сильным он был.

— Скажи мне, если я сделаю тебе больно.

— Поверь, скажу.

Он снова задрожал и склонился к полу. Его голова коснулась моего бедра, и я провела рукой по его влажным волосам.

— Все в порядке, ложись.

— В смысле устроить голову на твоих коленях, а ты меня погладишь?

— Если это поможет, то да.

Он чуть сильнее прижался лбом к моему бедру, с минуту решался, а затем все же лег на бок, устроив голову на моих коленях, держа одной рукой мою ладонь. Когда он устроился поудобнее — настолько, насколько вообще мог — я коснулась его волос, приглаживая их назад, убирая с лица. Рафаэль возражать не стал, и я продолжила скользить пальцами по его влажным волосам, пока он лежал на моих коленях, свернувшись калачиком, иногда стискивая мою руку от вспышек боли.

— Спасибо, — мягко сказал он.

— За что?

— Я доверяю Мике, Жан-Клоду и даже Ричарду, но не могу предстать перед ними настолько слабым.

Я попыталась отшутиться:

— Даже не знаю. Думаю, Жан-Клод не стал бы возражать, положи ты голову на его колени.

— Не нужно, — сказал он.

— Чего?

Он повернул голову так, чтобы взглянуть на меня снизу-вверх.

— Преуменьшать то, что так важно.

Я не знала, что на это ответить, и старалась не ерзать от смущения.

— Ты мой друг, — сказала я наконец. Но, кажется, это не совсем подходящее определение.

— Ты всем своим друзьям позволяешь лежать на твоих коленях, когда ты обнажена?

Я не чувствовала себя голой, пока Рафаэль не сделал на этом акцент. Я справилась с инстинктивным смущением и заметила:

— Обращать внимание на чью-то наготу против кодекса оборотней, если речь не идет о сексе.

— Это так, но если уж мы не влюблены друг в друга, не встречаемся, наши отношения все же больше, чем просто дружба, Анита.

Я отвернулась от требовательного взгляда Рафаэля, но заставила себя снова посмотреть на него, когда поняла, как сильно мне не хочется встречаться с ним глазами. Ни в чем нельзя проявлять малодушие, ни в малом, ни в большом, ведь начнешь увиливать в каких-то незначительных вопросах, а затем оно перейдет на что-то более серьезное. Мне нужно быть стойкой для работы и просто для самой себя.

Я всмотрелась в лицо этого сильного, смелого и благородного мужчины и коснулась его щеки.

— Да, это больше, чем дружба.

Он улыбнулся, и только ради этого стоило сказать это.

Я поняла, что Мика рядом, еще до того, как он вошел в душевые, правда не уверена, уловила ли его запах, почувствовала его самого или, может, услышала. Я просто знала, что сейчас он войдет в комнату.

Он поспешил к нам, все еще одетый, что казалось странным в душевых. Мне вдруг захотелось, чтобы он разделся, или чтобы мы каким-то магическим образом оказались в одежде. Он опустился на колени рядом с Рафаэлем, коснулся рукой его спины у самой раны. Она была достаточно большая, чтобы не спрашивать, где болит.

Мика зашипел, выдохнув сквозь стиснутые зубы, словно встревоженный кот.

— Расскажи мне, что случилось, Рафаэль.

И он рассказал, а я помогла добавить факты в суть его истории.

— Рана как будто обожжена или что-то вроде того… То есть она глубокая и не залечивается, но при этом не кровоточит. А ведь должна, верно?

— Их лекарь накладывал повязку?

— В самом начале, чтобы остановить кровь. Но ты же знаешь, что мы не можем носить бандаж.

— Да, наши тела начинают залечиваться вместе с бинтами, — сказал Мика.

— Почему она не залечивается? — спросила я.

Тело Рафаэля свела судорога, заставив его так сильно стиснуть мою руку, что у меня сперло дыхание.

— Вот это было сильно, — сказала я.

— Я не хотел делать тебе больно, — ответил он.

— Это просто боль, кажется, что становится хуже, на самом же деле должно стать лучше, да? — я посмотрела на Мику за подтверждением или хотя бы объяснением.

— Да, должно, — ответил он, опустив ладони по обе стороны от раны и заглянув в глубь так же, как и я чуть раньше. — Может, лекарь не вытащил серебро? Я бы осмотрел рану, но будет больно.

— Делай все, что необходимо, — ответил Рафаэль, крепче сжал мою ладонь и закрыл глаза. Я продолжила гладить его по волосам, словно это могло чем-то помочь, но иногда дело не в логичности действия, а в утешении. А что утешает лучше, как не эмоции? В них нет никакого смысла, но они действительно успокаивают.

Я видела, как Мика скользнул пальцами в рану, но и так могла бы понять, что он делает, по руке Рафаэля в моей. Сейчас он тихо переживал эту боль, стараясь ни единым движением не показать, насколько это мучительно. Перед Микой он держался лучше, был выносливее. Словно все его чувства выражались только в его руке, так сильно сжимающей мою, что побелели пальцы. Я стиснула зубы, позволяя ему держать меня.

— Здесь что-то в ране, — сказал Мика.

— Серебро? — спросила я.

Пальцы Мики почти полностью скрылись в спине Рафаэля, и от хватки на моей ладони вырвала из меня:

— Полегче, Рафаэль.

— Виноват.

— Все в порядке. Я рада быть здесь. Но ты такой сильный, что можешь сломать мне руку, совсем не желая этого.

— Прости.

— Вот дерьмо! — выругался Мика, а он почти не ругается.

Мы оба повернулись к нему, и он отдернул руку от раны Рафаэля и показал нам кончики своих пальцев. Они были покрыты серо-белой жидкостью, кожа вздулась. Мика поднялся и запустил руку под душ рядом с нами.

— Что это? — спросил Рафаэль.

— Я не уверен, — ответил Мика. — Но это в твоей ране. Что бы это ни было, оно ведет себя почти как расплавленное серебро. Ты никогда не исцелишься, пока оно внутри. Никто из нас не смог бы.

— Мне стоило понять, что это, — сказала я.

— Что значит «стоило понять»? — уточнил Мика.

— Я уже видела это. Я не знала, как это влияет на ликантропов, но… — я сделала глубокий вдох, всколыхнув память. — Вампиры. Так убивали вампиров, вводя это в их кровь.

— И что же именно их убивало? — спросил Мика.

— Нитрат серебра, — ответила я.

— Я думал, он более серебристый.

Я покачала головой.

— Многие так думают. Но серебристая жидкость, сворачивающаяся в шарики, это ртуть. Именно ее снимают в фильмах, а настоящий нитрат серебра вовсе не серебристый и не сбивается в шарики.

— Срабатывало на вампирах? — спросил Мика.

— Срабатывало, но недостаточно быстро на древних вампирах, поэтому они могли нанести немало вреда в предсмертных агониях.

— Как оно попало в мою рану?

— Возможно оно было в клинке и, когда он обломил его внутри раны, пролилось внутрь, — предположила я.

— Лекарь должен был заметить, — сказал Мика.

— Если только она сама не добавила нитрат серебра в рану, когда накладывала повязку.

Мика снова присел на коленях возле Рафаэля.

— Чувствовал жжение, когда она перевязывала рану?

— Да, она сказала, что это коагулянт и антисептик. Кровотечение и правда остановилось.

— Потому что она сожгла плоть, закрыв рану, — сказал Мика, а затем посмотрел на меня: — Помоги мне повернуть его, чтобы промыть рану.

Мы поставили Рафаэля на колени. Я присела перед ним, положив его руки себе на плечи и удерживая, пока Мика включал воду. Сначала было больно, но чем дольше вода вымывала яд, тем больше расслаблялся Рафаэль. Мика долго поливал его водой, прежде чем наконец остался удовлетворен.

— Как ты себя чувствуешь теперь? — спросила я.

— Лучше, гораздо лучше, — ответил Рафаэль.

— Обожженные края раны затянутся? — спросила я.

Мика опустился на колени, осматривая спину другого мужчины.

— Нет, для нас это как прижигание. Исцеление просто остановилось.

— Не могу же я остаться с открытой раной на спине, — сказал Рафаэль.

— Тебе и не нужно. Но чтобы рана снова могла затянуться, придется вытерпеть много боли, — сказала я.

Он взглянул на меня с расстояния нескольких сантиметров, поскольку мы все еще стояли на коленях на мокром полу.

— Как ты исцелишь меня?

— Если у оборотня отсечена конечность и одновременно обожжена, что он делает? — задала встречный вопрос я.

Его темные глаза всмотрелись в мои, а затем я увидела его понимание.

— Как сильно и как глубоко она обожжена?

— Сильно и настолько глубоко, насколько глубоко рана уходит в спину, — сказала я.

— Ты предлагаешь срезать обожженную часть, чтобы его тело могло залечить свежую рану? — уточнил Мика.

— Именно, — ответила я.

— Боли будет больше, чем просто много, — сказал он.

— Ага, а теперь мы можем позвать доктора, чтобы он сделал это.

— Нет, — отрезал Рафаэль очень решительным тоном.

— Да, — возразила я.

— Нет, — повторил он.

— Это не слабость с твоей стороны. Ни один ликантроп не смог бы залечить эту рану, Рафаэль. Будь ты слабее, они убили бы тебя, но ты оказался слишком силен для этих ублюдков.

— Это из-за боли я теряю твою мысль?

— Возможно, но это был умышленный заговор с целью твоего убийства. Тот, кто вызвал тебя на поединок, лишь один из сообщников. И лекарь как минимум их подельник, если не член заговора.

— Анита права, Рафаэль. Только кто-то такой же сильный, как ты, смог бы пережить это покушение. Если бы твое тело исцелялось недостаточно быстро, и нитрат серебра попал бы в кровь, ты мог бы уже не сидеть здесь живым.

— Лекарь должна умереть за это, — наконец сказал Рафаэль.

— Да, — согласился Мика, — но сначала нам нужно выяснить только ли она и твой соперник были в заговоре. Если эта проблема посерьезнее, нам стоит знать.

— Да, да, конечно. Думаю, из-за раны мысли рассеиваются.

— Это из-за боли, — сказала я.

— Давай позовем твоих охранников, чтобы они помогли отвести тебя в медпункт. А я вызову дежурного врача.

— Мне нужно отдать Бенито приказ насчет лекаря до того, как врач начнет меня резать.

— Соглашусь, — ответили мы с Микой хором.

— Вы поможете мне отдать необходимые распоряжения? Я хочу быть уверен, что она пробудет в живых достаточно долго, чтобы ответить на вопросы.

— Мы поможем тебе прояснить это, — пообещала я.

— Спасибо. Вам обоим, — сказал Рафаэль, обняв меня, а другой рукой сжимая ладонь Мики.

Порой я не уверена, что из-за секса между мной и Рафаэлем мы с ним больше, чем просто друзья. Может дело не в нем, а в мантии долга, в которую все мы облачены? Появление людей, желающих твоей смерти, и знание, что мы трое находимся в коротком списке каждого из нас, кому мы безоговорочно доверяем, очень неплохо связывает нас вместе. Но нет покоя голове в венце[22] и все в этом духе.