Мертвый лед

Глава 6

Цирк проклятых вдохнул новую жизнь в старый складской район города, преуспевающий и развивающийся бизнес привлекал новых клиентов и предпринимателей. Иногда я задумывалась, что стало бы с этой частью Сент-Луиса, если бы Жан-Клод не открыл здесь Цирк. Вероятно, так же, как и другие подобные районы, он превратился бы в место, которое полиция патрулирует только группами. Огромное здание возвышалось над местностью, охраняя покой от хулиганов, словно старший брат. На его крыше в сумерках замерли трое танцующих клоунов. И если присмотреться, у всех троих можно заметить клыки. Их разноцветные наряды казались слишком аляповатыми без смягчающей их темноты. Возможно, его можно было назвать чудаковатым старшим братом, однако, он защищал окрестности и делал район престижным.

Открытие еще не скоро, так что я легко нашла, где припарковаться. А вот за час до заката пришлось бы тащиться на парковку для сотрудников на заднем дворе. Я прошла мимо больших холщовых плакатов на фасаде здания. Шестиметровый постер с вызывающим, но очень похожим портретом Мелани, с длинными черными волосами, прикрывавшими очень человеческую грудь, гласил: «Ламия! Наполовину змея, наполовину женщина!» Но портрет не мог передать, как переливаются чешуйки ее хвоста, и как опасен ее яд. Я бы вообще депортировала ее в Грецию, но Жан-Клод решил, что ламия может принести деньги, и был прав. Мелани стала паинькой с тех пор, как я освободила ее от большого плохого вампира, который приходился ей мастером. «Взгляните на чудовище без кожи!» — призывал плакат с витиеватым изображением Нукелави, не страшилкой Лавкрафта, а фейри с Британских островов, которому суждено было работать в интермедии. Ну, а о какой работе можно мечтать, когда посетители отвечают диким воплем на вашу безобидную фразу: «Картошки фри не желаете?» «Восставшие из могил зомби!» Я, было, уговорила Жан-Клода прекратить поднимать по ночам зомби на импровизированном кладбище прямо на ярмарке, но поступило так много жалоб от клиентов, что он передумал и снова принялся за старое. Мы договорились не лезть в рабочие дела друг друга. На плакате слева был изображен мужчина, одетый как Призрак оперы и сексуальный циркач одновременно: «Ашер! Мастер вампиров и Инспектор манежа!» Я подошла к дверям, а плакаты по другую сторону входа все продолжали соблазнять представлением и удовольствием, которое ждет посетителей внутри. Я задумалась, стоит ли постучать, вдруг рядом кто-то есть и откроет дверь, или лучше воспользоваться своим ключом. У меня были ключи от входной двери и от служебного черного входа, которым я обычно и пользовалась. Не помню даже, когда последний раз проходила через парадный. Как правило, я приезжаю сюда после заката, а это чревато огромными толпами народа у дверей, чего я стараюсь избегать.

Но сейчас улицы абсолютно пусты, не считая меня. Я знала, что кто-нибудь с верхних этажей видел меня — охранники следили за всеми входами. На смотровой даже были снайперы, хотя с недавнего времени нам их не хватало, так как мы потеряли одного. Арес был неплохим парнем и отличной вергиеной. У нас еще оставались люди, владевшие винтовкой, но никто не мог сравниться с ним. Жаль, что пришлось его убить.

Если бы здание не было таким большим, у парадного входа обязательно кто-нибудь дежурил бы и впустил меня, и мне не пришлось бы ждать целую вечность. Я повернула ключ в замке и услышала щелчок. Хорошо, что у меня есть ключи. Шагнув внутрь, я проследила, чтобы дверь за мной закрылась, хотя, если честно, для большинства наших врагов не проблема вынести ее или протаранить еще один вход где-нибудь в стене. Мы бы услышали их, и у нашей охраны достаточно огневой мощи и силы, чтобы убить недоброжелателей, прежде чем они далеко зайдут. Запертые двери больше защищали от случайных прохожих, которым было интересно, как Цирк проклятых выглядит днем, когда вампиры спят в своих гробах. Если бы они только знали, как много вампиров бодрствуют здесь в течении дня, они либо пришли бы в восторг, либо мучились бы кошмарами. Все зависит от того, на какой стороне сверхъестественного гражданского движения они были. Вопрос «Нужно ли вампиров признать «живыми» и полноправными гражданами Соединенных Штатов Америки?» — был одним из самых обсуждаемых, наряду с правом ношения оружия и абортами. В основе всех этих дебатов о жизни и смерти лежал вопрос об определении, что есть жизнь, а что не-жизнь, и как далеко мы можем зайти, чтобы защитить ее или отнять.

Я стояла посреди огромного, гулкого, затемненного зала Цирка и просто наслаждалась тишиной этого места. Впервые я приехала сюда днем, когда мастером города еще была Николаос, а Жан-Клод был всего лишь ее шестеркой. Тогда я пришла сюда, чтобы убить его и всех остальных плохих маленьких вампирчиков и их прихвостней, угрожавших мне и моим друзьям. И постаралась на славу. А теперь я стояла посреди ярмарки, раскинувшейся через все здание, и слушала тишину. Киоски, где можно выиграть огромную игрушечную летучую мышку, кукол вампиров и оборотней, и другие тематические игрушки, были закрыты и задрапированы. Это была самая настоящая ярмарка с аттракционами, но без пыли и жары. Здесь было чище и аккуратнее, чем в любом странствующем балагане, очень по-жан-клодовски. Он обожал брать нечто неряшливое и делать из этого красивую, отлаженную иллюзию совершенства, настолько близкую к идеалу, что большинство не замечали разницы. И только своим отношениям он позволял быть трудными и скандальными, потому что влюблялся исключительно в «тяжелых» людей. И да, я тоже в числе непростых возлюбленных. Правда есть правда.

Я прошла мимо закрытых киосков с фаст-фудом, вдыхая аппетитные, призрачно неуловимые запахи корн-догов[2], поп-корна и сладкой ваты. Посреди ярмарки располагался шатер, который когда-то назывался «Шоу уродов», а сейчас «Павильончик странностей», хотя и этим названием некоторые были недовольны. Все хотели увидеть наполовину человека, наполовину что-то там еще, но при этом оставаться политкорректными. Ведь, если вы правильно подбираете выражения, любопытство вовсе не делает вас плохим человеком. Последнее время люди путают нравственность с политкорректностью. Большинство по-настоящему высоконравственных людей, что я знаю, вообще не задумываются о политкорректности, потому что их больше заботит вопрос добра и зла, а не хорошо или плохо они выразились.

Некоторые граждане из благих намерений требовали закрыть шоу уродов, но у этих протестующих была работа. Они могли позволить себе жить «нормально», а вот у «уродов» не всегда есть такая возможность. Иногда фрик-шоу — единственный вариант, и только там можно почувствовать себя в безопасности. Очень надеюсь, что «нормальные» люди оставят нас, уродов, в покое и прекратят уже спасать. Мы вполне обойдемся и без этого, сами о себе позаботимся, но люди отнимают у нас рабочие места, не предоставляя ничего взамен: ни другой работы, ни дома, ни семьи, где ты был бы своим. Они просто уничтожают твой мир, раздуваясь от гордости.

Своего первого призрака я увидела, когда мне было десять. В четырнадцать я начала случайно поднимать мертвых животных, в том числе и свою погибшую собаку Дженни. Папа связался с бабулей Флорес, и она научила меня контролировать свои силы, чтобы за мной не таскались сбитые на дороге животные, а мертвая собака не забиралась в мою постель. Она боялась, что я вырасту и стану не аниматором, а некромантом, которых всегда причисляли к стороне тьмы. Вампиры убивали некроманта, едва обнаружив, потому что мы властвуем над всеми мертвыми, в том числе и над ними. Я избежала этой участи, потому что являюсь человеком-слугой Жан-Клода, и потому что настоящего некроманта не встречали уже более тысячи лет. Я один из уродов, просто не осознавала этого, когда впервые пришла в Цирк проклятых.

Я повернула налево к самому большому шатру, занимающему целую четверть всей площади ярмарки. Красно-белый полосатый шатер, казалось, только сегодня поставили рабочие, но на самом деле это была постоянная конструкция. Его разбирали только тогда, когда надо было обновить материал. Касса при входе, как и все остальное здесь, была пуста, но у меня в любом случае бесплатный проход. Я же обручена с владельцем.

Полог шатра был опущен на входе, так что я не могла заглянуть внутрь, но заметила дрожь за секунду до того, как полотно начало приподниматься. На автомате выхватила пистолет и направила его в землю, держа двумя руками, прежде чем успела уговорить себя не реагировать. Я направила ствол в землю, потому что понятия не имела, кто по ту сторону полотна. Не направляйте пушку на кого попало, иначе начнете целиться и в конечном счете выстрелите. А значит убьете его. А по ту сторону может быть Жан-Клод — маловероятно, но возможно — или мой любовник, или друг, или просто парень, который меня не бесит.

Рука, что отодвигала полог, была более смуглой, чем у Жан-Клода, и я не удивилась, когда из-за холщовой ткани выглянул Сократ. Он был высоким, но не слишком крупным: не налегал на поднятие тяжестей, как другие охранники. Совсем недавно он очень коротко подстригся, почти побрился. Мои волосы при такой прическе перестали бы завиваться, а его все равно кудрявились. Сократ взглянул на оружие в моих руках и улыбнулся.

— Мне нравится твоя осторожность.

Мои плечи расслабились, и я оценила его похвалу. Отведя от него взгляд, я убрала пистолет в кобуру под пиджаком.

— Некоторые назвали бы это паранойей.

— Они никогда не были копами, — ответил он.

— Когда ты снова вернешься в детективы? — спросила я.

— Оба офицера, которые должны получить назад свои значки, после облавы на ликантропов на работе, маршалы США Сверхъестественного Подразделения. А я простой детектив отдела по борьбе с наркотиками.

— Возможно, тебе повезет больше на службе маршалов. Будешь играть за мою команду, — сказала я.

На его смуглом лице блеснула белоснежная улыбка.

— Я был обычным копом. Мы спасали людей, следили за порядком и все в этом духе. Ничего личного, но в твои обязанности входит выслеживание и убийство людей. Это больше похоже на солдата, чем на полицейского.

Я пожала плечами.

— Это да.

— Я просто хочу снова стать детективом, Анита. Я любил свою работу и хорошо выполнял ее. Я получил рекомендации от большинства своих сослуживцев из Лос-Анджелеса. Думаю, они все еще чувствуют себя виноватыми, что меня сократили из-за некоторых вергиен, прикрывавших свои задницы.

— Чувство вины хорошо мотивирует, — сказала я, пройдя мимо него, и он опустил полог.

Вход в шатер был частью иллюзии, на самом же деле это было основательное и прочное строение. Внутри была классическая цирковая арена, насколько я могла судить по старым фотографиям, но установленные вокруг нее трибуны были точь-в-точь как на любом современном спортивном стадионе. Мы могли спокойно идти бок о бок между первыми рядами и перилами, не позволяющими толпе выйти на пустующую сейчас арену.

— Да, точно, — с грустью ответил он, проведя ладонью по своей почти бритой голове.

Сегодня я не настроена грустить, поэтому просто сменила тему:

— Поверить не могу, что твои волосы, даже такие короткие, вьются. Мои при такой стрижке не стали бы.

Он почти рассмеялся.

— Мексиканских и немецких генов недостаточно. В твоем роду должна быть африканская кровь, чтобы волосы вились как у меня.

Я рассмеялась вместе с ним.

— Ладно, значит у тебя генетическое преимущество.

Сократ повернул на главную лестницу, ведущую к дальним рядам и задрапированной стеклянной будке на самом верху. Она была похожа на кабинку комментатора, освещающего события, но на самом деле это был офис директора Цирка проклятых, а прямо за ним небольшие апартаменты.

Сократ и не думал сбавить темп из-за меня, но мне удалось не отстать. Когда я впервые поднималась по этой лестнице, мои колени дико болели, а ведь мне тогда не было и двадцати пяти. Сейчас мне тридцать один, и колени больше не беспокоят меня при подъеме. Я двигалась легко, чуть позади и в стороне от Сократа. Да, я занимаюсь в зале, но вряд ли дело в этом. На работе меня не раз ранили оборотни, но один из первых, заразивший меня, заключал в себе несколько разных штаммов ликантропии. Очевидно, я унаследовала его особенность, поэтому каждый следующий оборотень, пускающий мне кровь, делился со мной своим зверем. Вообще, с медицинской точки зрения это невозможно, как и то, что я до сих пор не перекидывалась. Поэтому мы считаем, что я не могу стать полноценным оборотнем из-за вампирских меток и того, что являюсь человеком-слугой Жан-Клода. Но мы не слишком знакомы с теорией метафизики, так что не знаем наверняка. Несколько месяцев назад я узнала о заинтересованности военных в создании солдат с преимуществами ликантропов, но без необходимости перекидываться. Тогда я позволила людям узнать, что все дело в вампирских метках, так что им не повторить эти условия в своих лабораториях. Пока никто не стучится в мою дверь, все нормально.

Прекрасно, что я могу идти нога в ногу с вергиеной, не страдая от боли, но это заставляет задуматься над тем, что же еще во мне изменилось? О каких изменениях своего тела я еще не знаю? А что если ликантропия и вампирские метки повлияли не только на мое тело?

— Что случилось, Анита? Ты кажешься слишком серьезной для женщины, которой предстоит встреча с ювелиром.

Я улыбнулась на его поддразнивание, ведь меня никогда не интересовали украшения, и поделилась с ним своими мыслями о коленях и отсутствии боли.

— Это же хорошо, — сказал он.

Я кивнула.

— Да, но каких еще изменений я не замечаю?

Он вздохнул.

— То есть не только физические?

— Ага.

Мы подошли к двери.

— Нам надо как-нибудь встретиться и поговорить об этом. Я расскажу все, что знаю, что заметил до и после своего обращения в вергиену.

— Идет.

— Возможно, ты будешь не в восторге от услышанного.

Я пожала плечами.

— Это нормально. Лучше горькая правда.

— Другие так не сказали бы, — заметил он.

— Я не такая, как другие.

— Это точно, — он вновь улыбнулся.

Я улыбнулась ему в ответ, потому что должна была, а не потому что хотела этого.

Сократ постучал в дверь, затем приложил ладонь к узкой щели между ней и дверным косяком, и я услышала, как кто-то с той стороны принюхался. Не так давно охранники начали использовать свои запахи вместо паролей. Вы можете выяснить пароль или секретный стук, но никогда не подделаете запах тела. Хотя их обоняние было острее в животной форме, даже в человеческой это работало.

Лисандро — высокий, с испанскими чертами и чертовски привлекательный — открыл нам дверь и впустил внутрь. Это был самый обычный офис со столом и двумя стульями, и только старинные цирковые плакаты на стенах отличали его от других кабинетов помощников администратора любого крупного бизнеса. После наступления полной темноты, наконец пробудившись, сюда придет администратор. Бэтти Лу не очень сильный вампир, но отличный помощник.

— Это новое средство для волос такое приторно-сладкое. Как ты можешь им пользоваться? — сказал Лисандро. Он почуял это через дверь, а я ничего не чувствовала, даже стоя рядом с Сократом.

— Как я уже сказал Аните, никто из вас не обладает такими сказочными локонами, поэтому вам не понять.

Лисандро провел рукой по перекинутому через плечо хвосту.

— Мои волосы настолько прямые, насколько и должны быть. Так что я не парюсь.

— Это все из-за обоняния крысолюда, — сказал Сократ. — Для тебя все запахи странные.

Лисандро усмехнулся.

— Ты просто завидуешь тому, что у крыс чутье лучше, чем у гиен.

Сократ покачал головой.

— Зато мы можем прокусить Бьюик, а вы нет.

Я закатила глаза.

— Хватит этой межвидовой конкуренции, отведите меня к Жан-Клоду.

— Я бы ответил, что сама найдешь дорогу. Но из-за приезда ювелира мы все такие церемонные.

Я покачала головой.

— Дневной ювелир — человек-слуга ночного ювелира. Все древние вампиры церемонные.

— Да, но не каждый день встретишь человека, рассказывающего, что Елена Прекрасная была брюнеткой, — ответил Лисандро.

— Она этого не говорила, — возразил Сократ.

— Говорила.

— Она сказала, что эти кольца достойны Елены Прекрасной, другой красавицы с волосами цвета вороного крыла.

— Это и значит брюнетка.

— Вы хотите сказать, что она сравнила меня с Еленой Прекрасной?

Мужчины прекратили спорить и повернулись ко мне. Они переглянулись и вновь устремили взгляды на меня.

— Любая другая женщина была бы польщена, но твоя реакция будет неадекватна, да? — спросил Лисандро.

Я нахмурилась.

— Она не неадекватна.

— Но комплимент ты не примешь, — сказал Сократ.

Я вздохнула, пожала плечами и поправила кобуру на поясе, раздумывая.

— Когда ты тратишь такие деньги на кольца, лесть входит в стоимость. Я просто не верю в ее искренность, когда она сравнивает меня с одной из величайших красавиц всех времен. Я на это не куплюсь.

Они вновь переглянулись, что уже начинало раздражать. Ребята очень осторожничали с моим настроением и задаваемыми вопросами. Терпеть этого не могу. Ненавижу неловкие моменты из-за своей внешности. Спасибо моему детству и бывшему жениху за проблемы с самооценкой. Люди реагировали на меня так, словно я привлекательна, так что мне пришлось смириться с этим, но сама я таковой себя не считала. Ювелир своими комплиментами, искренними или нет, в моих глазах себе очков не наберет.

— И вообще… Кольца никакого отношения к лицу не имеют, так что цвет волос не важен. Дело только в оттенке кожи, — мой голос звучал ворчливо, но мне удалось себя не критиковать, а это уже победа.

— Ну что ж, тогда не будем заставлять босса ждать, — сказал Сократ.

Я не сразу поняла, что он имел в виду Жан-Клода, тем временем Лисандро открыл дверь и впустил меня в кабинет, более просторный и богаче обставленный. Все здесь говорило о принадлежности вышестоящему руководству: от роскошных деревянных панелей до стола, настолько большого, что на нем можно было и быка забить. Но здесь не было ни единого намека на Цирк проклятых, ни одного плаката. У меня появился порыв попросить одного из охранников остаться со мной. Но они всего лишь телохранители и были не в силах уберечь меня от волнения во время просмотра украшений в бархатных футлярах и образцов обручальных колец, которыми был заставлен огромный стол, словно дотошный бухгалтер проводил учет пиратских сокровищ. А возле него, сжимая перед собой руки, стояла миниатюрная темноволосая женщина. Она вполне могла бы сойти за бухгалтера или чиновника из старых фильмов, если бы не азарт на ее лице. Ювелир была слишком взволнована происходящим. Я, должно быть, попятилась к выходу, потому что вдруг услышала голос Жан-Клода.

— Ma petite, — только это и ничего больше, но я вынуждена была взглянуть на него.

Он сидел за этим огромным столом, сверкающим выставленными напоказ брачными украшениями, но ни одно из них не могло сравниться с ним. Его черные мягкие локоны ниспадали на плечи, сливаясь с бархатом пиджака настолько, что уже не было понятно, где они, а где черный бархат. Под пиджаком виднелась алая рубашка, идеально подходящая к его темным волосам и белоснежной коже, с которой не могло сравниться ничто живое. Бледность и отсутствие каких бы то ни было красок на лице говорили о том, что он еще не кормился. Было время, когда я не могла так точно читать Жан-Клода, но я изучала выражения его лица и настроения многие годы. Когда-то я отказывалась быть пищей для любого вампира, включая и Жан-Клода. А теперь от мысли о том, что он еще не кормился, и это может стать частью нашей прелюдии, вдруг заныло внизу живота, и мне пришлось схватиться за край стола, чтобы устоять на ногах. А ведь я даже не успела взглянуть на его лицо.

Подняв голову, я, наконец, посмотрела на его почти идеальные скулы, манящие губы и убийственные глаза. При свете люстры они казались почти черными, но в них всегда был оттенок синевы, цвет морских глубин, где могут плавать монстры и скрываться чудеса. Из-за двойного ряда темных ресниц на верхнем веке, казалось, словно он пользуется тушью, но это абсолютно не так. Над ними идеальный изгиб темных бровей… Он был слишком красив, слишком совершенен, как произведение искусства, а не человек. Как этот мужчина может любить меня? Но улыбка и блеск его глаз говорили о том, что взглянув на меня, он тоже увидел что-то удивительное. Не знаю, следует ли мне быть польщенной. Или удивиться. Или просто спросить: «Почему я? Почему не тысячи более классически привлекательных женщин?» Он легко мог бы быть с кинозвездами или моделями, но выбрал меня. Меня. Низенькую, с пышными формами, несмотря на постоянные тренировки, всю покрытую шрамами из-за работы, до сих пор не избавившуюся от своих комплексов. Не обращая внимания на это, он улыбнулся мне и протянул руку. Обойдя вокруг стола, я сжала его ладонь, но не чувствовала себя принцессой со своим принцем, скорее неуклюжей крестьянкой рядом с царской особой.

— Я словно перестала существовать, когда вы вошли в комнату и увидели друг друга, — раздался голос ювелира, в котором все еще угадывались отголоски ее родины. Сейчас она приехала откуда-то с Ближнего Востока, но вообще, я думаю, она могла быть родом из Месопотамии, колыбели цивилизации. Ее звали Айрин. Вряд ли это имя дано было ей при рождении, но спрашивать вампира о настоящем имени его человека-слуги было дурным тоном. Их именем было то, которым они вам представлялись. Если вы невоспитанная свинья, вряд ли вам удастся прожить долгие века. Так что ее звали Айрин.

Я покраснела, но Жан-Клод притянул меня ближе и сказал:

— Но разве вы не очарованы тем, как мы поглощены друг другом?

— Да, мой король.

Я хотела попросить ее перестать называть его так, но Жан-Клод не позволял мне поправлять Айрин или ее мастера. Во-первых, если они хотят называть нас королем и королевой — ради бога. Во-вторых, по моему предложению, Айрин как-то назвала его «мой президент», что звучало еще хуже.

Жан-Клод остался сидеть, поэтому на этот раз мне пришлось наклониться для поцелуя. Из тысячи наших поцелуев я не могла вспомнить ни одного, когда я должна была склониться к нему. Даже сидя, ему не нужно тянуться ко мне, как обычно делала я. Чтобы устоять на ногах, пришлось прикоснуться к его лицу, ведь даже сейчас, когда я дотронулась до его губ, у меня подкосились колени. Это была легкая версия нашего обычного приветствия, ведь сейчас у нас был зритель, наш деловой партнер. За последние несколько недель я уяснила, что организация большой свадьбы очень похожа на ведение бизнеса.

Айрин сжимала перед собой руки с изящными длинными пальцами, словно пыталась удержаться от соблазна прикоснуться к чему-то. Она была ниже меня, около ста пятидесяти двух сантиметров, с такими же черными, но более жесткими волосами с сединой. Тонкие, угловатые черты лица. Худоба, присущая не сидящим на диете моделям, а тем, кто всегда недоедал. Смуглая от природы и загара кожа. И глаза такие черные, какими иногда казались, но все же никогда не были, темно-синие глаза Жан-Клода и мои темно-карие.

— За свою невозможно долгую жизнь, подаренную мне моим мастером, я редко видела пары, столь увлеченные друг другом.

Жан-Клод улыбнулся и притянул меня к себе на колени. Я бы запротестовала, но, во-первых, мне самой хотелось быть как можно ближе к нему, а, во-вторых, мы не делали ничего плохого. Просто это немного выходило за рамки принятого в современном обществе проявления привязанности за пределами клубов и вечеринок.

— Мы ищем идеальные обручальные кольца. Заблаговременно, конечно, Айрин.

— Вашим отношениям уже около шести лет, милорд?

— Да, — ответил Жан-Клод.

— Около того, — подтвердила я. Эта связь была гораздо большим, чем могли предполагать человеческие СМИ, и несколько меньшим, чем считало вампирское сообщество. Я была легальным палачом вампиров, когда мы с Жан-Клодом впервые встретились, поэтому никто из нас тогда и не думал о возможном романе. Я считала вампиров просто мертвецами, была уверена, что, убивая их, освобождаю мир от монстров. Затем я познакомилась с вампирами, которые были лучше некоторых знакомых мне людей, и задумалась, кто из нас на самом деле монстр. Доминга Сальвадор была одной из тех, кто смог убедить меня, что и у зла может быть пульс. А теперь появился некто, творящий такое зло, о котором Сеньора могла только мечтать. Она была мертва, я точно знала, ведь это я убила ее. Но если бы голос аниматора за кадром был бы женским, я, возможно, задумалась бы, а не поднял ли кто Домингу из мертвых, чтобы завладеть ее секретами. Конечно, раз это я ее убила, будь то самооборона или нет, ее зомби первым делом направился бы ко мне. Жертвы убийств встают из могилы лишь с одной мыслью: «Отмщение». Они сметут все на своем пути, пока не найдут и не уничтожат своего убийцу. Вот почему ни в коем случае нельзя поднимать из могилы убиенного, чтобы узнать, кто его убил. Я пыталась. Убийств всегда было гораздо больше одного, которого они так жаждали.

Жан-Клод погладил меня по руке.

— Ты вдруг помрачнела, ma petite.

— Прости, просто на работе… было непросто сегодня.

Я чувствовала его прикосновение к своим мыслям так же, как к своей руке, и лишь немного укрепила щиты. Он не стал давить. Воспоминания о зомби-порно были не совсем тем, что я хотела бы с ним разделить при выборе обручальных колец. Это наверняка подпортит нам настроение.

— Не понимаю, зачем вам работа, которая заставляет вас хмуриться, — сказала Айрин. Видимо, было что-то такое в моем взгляде на нее, потому что она вдруг слегка склонила голову. — Без обид.

— Никаких обид, пока вы не поддерживаете вампиров, считающих, что я должна оставить свою работу, раз выхожу за Жан-Клода.

Айрин со смехом выпрямилась.

— Я бы никогда не сказала ничего подобного. Я тоже работаю очень давно и все еще нахожу, чему можно учиться. Меня постоянно изумляют новые технологии и металлы.

Я улыбнулась ей.

— Тогда прошу прощения за свои поспешные выводы.

— Загробная жизнь вампиров, которые ждут этого от вас, вероятно, не слишком продуктивна. Я считаю, что вампиры, у которых нет ни бизнеса, ни увлечения очень быстро начинают скучать. А заскучавший бессмертный находит весьма неприятные способы развлечься, — она едва заметно вздрогнула, и выражение нетерпения на ее лице немного померкло.

Жан-Клод обнял меня за талию.

— Вы считаете скуку виновником всего зла среди вампиров?

— Вечность — слишком долгая пора для безделья, милорд.

Он улыбнулся и кивнул.

— Да, это так.

— Осмелюсь спросить, милорд.

— Конечно, — разрешил он, хотя я понятия не имела, что именно она хочет узнать.

— Многие считают одной из причин, почему вы так благоразумны и справедливы, ваше управление бизнесом в течении многих сотен лет. А то, что вы выступаете в некоторых из ваших заведений, еще одна положительная тенденция.

— Некоторые из древних вампиров находят это поведение неподобающим.

— Я слышала эти сплетни. Но те, кто распускает их, слишком старомодны. Они застряли в прошлом и все еще полагают, что правители должны интересоваться лишь властью. Но, выходя на сцену, вы весь светитесь удовольствием, милорд.

Жан-Клод склонил голову набок, и мы уставились на Айрин.

— А когда вы видели Жан-Клода на сцене? — спросила я.

Она покраснела и опустила взгляд.

— Мой мастер считает, что мы должны как можно лучше узнать тех людей, для которых создаем дизайн колец. Чтобы лучше удовлетворить их желания.

— Вы были там в ту ночь, когда я объявлял выступления? — спросил Жан-Клод.

— Вы объявляли большую часть выступлений, — ответила женщина, не поднимая глаз и крепче стиснув руки.

— Но я не представлялся.

— Нет, милорд, один из ваших очаровательных юношей имел честь представить вас, — ответила она, внимательно рассматривая пол.

— Я был на сцене «Запретного плода» лишь однажды, когда мое выступление было уже анонсировано. Но я не помню вас в зале.

— Я держалась позади, милорд, чтобы не быть частью аудитории, с которой вы взаимодействовали, — она все же быстро взглянула на нас и вновь опустила взгляд.

После анонса в массмедиа Жан-Клод был вынужден принять участие в необузданном стриптизе на сцене. Позже он поставил новое шоу: более романтичное в начале, а в конце… его можно было назвать таковым, только если для вас «романтичный» синоним «чертовски горячий». Лично я так и думала, но газеты пестрели заголовками о том, как я ревную и злюсь на Жан-Клода за то, что он снова вышел на сцену. Так было пока я не присоединилась к нему. Всего пару раз в роли «жертвы из зала» для некоторых из моих любовников, но это было давно. Во-первых, посетителям не нравилось, что среди них выбирают того, у кого есть возможность, гм, встречаться с этими мужчинами в жизни. Во-вторых, служба маршалов США не в восторге от того, что их офицер поднимается на сцену стрип-клуба. Формально я не раздевалась, всего лишь помогала в качестве «жертвы», которая не давит на танцоров и не ищет продолжения. Сообщество вампиров считало, что их королю не пристало трясти задницей перед кучкой людишек.

— Я эксгибиционист. Вы понимаете, что это значит, Айрин?

Она вновь покраснела. Видимо, ответ был «да».

— Вам понравилось шоу, Айрин? — спросил он, добавив капельку силы, произнося ее имя. По моей коже пробежали мурашки, и заныло внизу живота. Я посмотрела на женщину, чтобы понять, почувствовала ли она то же самое. Она не шелохнулась, а затем медленно подняла тот самый взгляд, каким смотрят на кота мыши, когда вдруг устают убегать и понимают, как он прекрасен, какой бы чудовищной не была их последующая смерть.

— Прекрати, — твердо велела я.

— Вы же не возражаете, Айрин? — каждое слово Жан-Клода было наполнено силой.

С огромными глазами и безвольным лицом она кивнула.

— Вы хотели этого, когда наблюдали за мной на сцене, не так ли?

— Задолго до этого, милорд. Как кто-то, видя пламя вашей красоты, может устоять пред желанием погреться о него?

— Я холодный, Айрин, не горячий. Во мне нет ни пламени, ни света, лишь могильный холод и темнота.

— Она ваше тепло, милорд. И оборотни, они и правда очень горячи, — нетерпеливо ответила женщина, и стоило ей сказать «тепло», как я ощутила повышение температуры и жар.

— Ты чувствуешь это, ma petite?

— Угу, — я слезла с колен Жан-Клода и встала рядом, все еще держа его за руку. — Завязывай с этими ментальными трюками, Айрин, это здесь не пройдет.

Следующие слова женщины принадлежали не ей, интонации казались чужими, словно кто-то захватил ее тело.

— Вы пытались подчинить моего слугу. Я всего лишь показываю, что мы не так уж беспомощны перед вами.

То, как Айрин держалась — руки по бокам, ноги врозь, плечи расправлены — указывало на то, что ее мастер мужчина.

— Приношу свои извинения, Мельхиор, но ее желание быть соблазненной так сильно, что я не устоял.

Я всегда произносила это имя как «Мел-кор». Из уст Айрин оно звучало как «Миль-хи-о». Произношение Жан-Клода было ближе к ее, чем мое сухое американское изложение.

— Хороший король проявляет сдержанность.

— Хороший мастер не оставляет своего слугу изнывать от желания.

— У меня нет ваших наклонностей, милорд. Моя страсть — искусство, а не плоть.

— К несчастью для вашего слуги, — заметил Жан-Клод.

— Возможно, но было бы еще большим несчастьем, если бы ее жажда искусства уступила жажде телесных удовольствий.

— Не нужно выбирать, — ответила я. — Нужно найти золотую середину.

— Айрин вольна завести любовника, если это не будет мешать нашей работе.

— А что бы вы сделали, если бы ее любовник все-таки помешал вашей работе? — спросила я, наблюдая за тем, как лицо женщины становится задумчивым. Незнакомец погладил ее рукой бороду, которой у нее отродясь не было.

— Я ничему не позволю мешать нашему искусству.

— Вы убьете его, даже если она влюбится в него?

Взгляд Айрин обратился к Жан-Клоду.

— Вы и правда позволяете своему слуге так необдуманно говорить, милорд. Для нас, древних, это загадка.

— Не смотри на него, когда я говорю с тобой, Мельхиор.

Я бы отпустила руку Жан-Клода, если бы он не сжал свою ладонь на моей. Я не сопротивлялась. Я больше ничем не подорву его авторитет перед этим старым вампиром, который уставился на нас глазами Айрин.

— Вот почему мы не женимся на своих слугах, Жан-Клод. Они перестают знать свое место.

— Заносчивый сукин сын!

— Она выражается как портовый грузчик, — сказал он, по-мужски скрестив на груди тощие руки женщины. Может он и управлял ее телом, но не мог двигаться как она: женщина бы скрестила руки под грудью, в отличие от него. Интересно. Он управляет телом, но как много он может чувствовать?

— Оскорбление моей невесты было и правда заносчивым. Хотя мне нечего сказать о вашей матери.

Я посмотрела на Жан-Клода, чтобы понять, шутит ли он, но его лицо было абсолютно бесстрастно, как у прекрасной статуи. Если он так сильно замкнулся в себе, значит дела обстоят серьезнее, чем я думала. Я очень не любила иметь дело со старыми вампирами: они все были высокомерны, многие из них просто… другие, словно прожив столько веков они стали еще более другими. Дело только во времени или в древних культурах, более чуждых, чем могла понять история?

— Примите мои глубочайшие извинения, милорд, если я косвенно оскорбил вас, — сказал Мельхиор, поклонившись. Было очевидно, что он привык к более высокому и мускулистому телу. Он был похож на плохого кукольника. Однажды я видела, как Странник, бывший член Совета, перенимал чужие тела, но он гораздо лучше управлял ими, казался естественным. А Мельхиор словно не хотел двигаться в теле женщины, как будто не был уверен в обстановке вокруг или не чувствовал ног.

Я сжала ладонь Жан-Клода, а затем медленно отпустила ее и задумалась: помогают ли нам эти касания справиться с ментальными играми других вампиров? Я все еще чувствовала клубящуюся силу Айрин, но для меня это было просто ощущением чужой силы и ничего больше.

— Есть и другие ювелиры, Жан-Клод. Я не хочу носить кольцо, сделанное кем-то, кто меня и за личность не считает, — я медленно направилась к женщине.

— Как пожелаешь, ma petite, — ответил Жан-Клод и обвел рукой стол со сверкающими на бархатных подставках украшениями. — Можешь упаковать и забрать их, Мельхиор.

Я подошла к ювелиру очень близко, но он даже не посмотрел на меня. Все его внимание было приковано к Жан-Клоду, и он явно был удивлен.

— Но мы уже близки к завершению дизайна колец, мой король.

— Мы начнем заново с другим ювелиром. Он, конечно, может и не быть так искусен, как вы с Айрин, но, уверен, он сможет помочь нам создать нечто прекрасное. Хотя найти ювелира среди живых настолько талантливого, чтобы создать корону и диадему, будет непросто. Люди почти утратили этот талант, вы так не считаете, Мельхиор?

Лицо Айрин исказилось болью, она прижала руку к груди.

— Корону и диадему… Вы впервые говорите о них.

— Мы обсуждали, что что-то должно придерживать фату Аниты. Я знаком с вашими старыми работами, Мельхиор. Вы бы мастерски выполнили наш заказ, но мы будем работать с кем-то другим. Может быть, Карло заинтересует возможность изготовить корону для первого за тысячелетия короля вампиров.

— Вот прохиндей! Нет, милорд, мой король, Жан-Клод, прошу вас! Не обращайтесь к Карло! У него нет вкуса, чувства металла.

— Вы мастер по металлу, Мельхиор, это правда, но, как и было сказано, у Карло лучше вкус к драгоценным камням. А я ставлю больше на них, чем на металл, так что, возможно, это даже к лучшему.

— Не дразните меня, милорд.

Прямо сейчас я стояла совсем рядом с Айрин. Ноги женщины были согнуты под странным углом. Вампир игнорировал меня, словно меня не была рядом с телом его слуги. Он сбросил меня со счетов. Не знаю, в чем причина: потому что я человек или женщина, или и то, и другое. Я зашла за спину ювелира и сбила ее с ног. Она упала так внезапно, что не будь я человеком-слугой, не успела бы поймать ее. Держа ее в своих руках, я заглянула ей в глаза и наконец увидела, что они больше не были такими же черными, как ее волосы, теперь это был темный, глубокий карий цвет. Я улыбнулась этим пораженным карим глазам.

— Вы не чувствуете ее ног. Если бы не я, она бы поранилась.

— Что творит ваш слуга? — он вновь смотрел на Жан-Клода, а не на меня, хотя мое лицо было на расстоянии нескольких сантиметров от его.

— Раз вы недостаточно хорошо чувствуете тело своего человека-слуги, интересно, как прочна ваша с ней связь? Интересно, насколько тяжело будет предоставить Айрин выбор? — прошептала я у ее щеки, их щеки.

Не знаю, что привлекло его внимание: мое дыхание или шепот, но так или иначе он повернулся и посмотрел на меня.

— О чем ты болтаешь, женщина?

Я подарила ему одну из моих не самых приятных улыбок, с такой же улыбкой я могу совершать ужаснейшие вещи. Я не специально, но люди всегда почему-то начинали нервничать.

— Посмотрите мне в глаза, Мельхиор.

— Это вампирский трюк, — усмехнулся он.

Я отпустила свою некромантию, словно разжала наконец кулак, и от хлынувшей из меня силы кожа покрылась мурашками. Айрин тоже это ощутила.

— Что это? — он вновь посмотрел на Жан-Клода. — Это вы, милорд?

Жан-Клод качнул головой и улыбнулся.

Карие глаза вновь посмотрели на меня. Я все еще держала на руках тело Айрин, словно она совсем ничего не весила. В ней было не больше сорока пяти килограмм. Она была такой хрупкой, одна кожа да кости, и я снова задумалась над тем, что должно быть при жизни ей часто приходилось голодать. Это накладывает свой отпечаток. Эта мысль не принадлежала мне, и не мои воспоминания последовали за ней. Жан-Клод родился в бедной семье, и это он вспоминал, каково ложиться спать голодным под крики истощенной сестры.

— Это вы, милорд. Я вижу ваши глаза на ее лице, — с удовлетворением заметил Мельхиор.

Я закрыла глаза и призвала свою силу, вытесняя воспоминания Жан-Клода. И когда, наконец, открыла их, Айрин ужаснулась увиденному.

— Твои глаза… Они словно коньячные бриллианты на солнце. Такие яркие…

Я знала, как сейчас выгляжу, словно я сама вампир. Такое и раньше происходило. Случайно. А теперь я могу делать это намерено, когда захочу.

— Оставьте Айрин, Мельхиор. Позвольте ей ответить на мой вопрос.

— Что за вопрос? — его голос по-прежнему звучал высокомерно, не смотря на страх в его глазах.

— Я спрошу ее, хочет ли она освободиться от вас. Найти возлюбленного и не бояться, что вы убьете его, если он помешает работе. Получить шанс на жизнь вне ваших мастерских.

— Она мой человек-слуга. Только смерть может освободить нас друг от друга.

— Айрин уже встречалась с нашим Черным Нефритом, мастер которой еще жив, но тигр его зова отвечает мне, — прошептала я с такого близкого расстояния, словно хотела поцеловать.

Женщина тяжело сглотнула, и я видела, как трепещет на ее шее пульс, словно пойманная в ловушку птица. Один из них меня боится.

— Только Мать Всей Тьмы могла разорвать такую связь, — не слишком уверенно сказала она.

— А кто убил ее, Мельхиор?

— Жан-Клод.

Моя улыбка стала шире, но была все такой же неприятной. Я выпрямилась и притянула Айрин ближе, чтобы не наклоняться к ней.

— И что же за оружие он использовал, чтобы уничтожить саму ночь?

Он уставился на меня, и его карие глаза затопил страх.

— Тебя, — прошептал он.

— Если Айрин захочет освободиться от вас, мы исполним ее желание.

— Это невозможно.

— Я против рабства. Это так в духе тысяча восьмисотого. Если я решу, что Айрин для вас просто раб, значит признаю вас нарушителем закона, Мельхиор.

— Какого еще закона? — спросил он, пытаясь отстранить меня тощими женскими руками. Даже сейчас он словно очень неуверенно себя чувствовал в ее теле. Когда мы с Жан-Клодом проделывали этот трюк, мы разделяли каждое ощущение, правда никогда не выступали в роли кукольника и марионетки, может, в этом и разница. Мы делили между собой эмоции и физические ощущения, но не захватывали тела.

— С 1865 года рабство в США стало незаконным, — ответила я.

— Это людской закон, не вампирский.

— Но теперь мы подчиняемся ему, Мельхиор, — возразил Жан-Клод.

Вампир неуклюже оттолкнул меня руками Айрин.

— Новые законы гласят не это. Один из наших строжайших табу: не лезь к человеку-слуге другого мастера.

— Я никогда прежде не думал о слугах как о рабах, но это одна из способностей Аниты: смотреть на вещи с точки зрения представителя закона. Если она говорит, что вы относитесь к Айрин как к рабыне, и это незаконно, уверен, на то есть основания.

— Вы не посмеете, — сказал он, пытаясь оттолкнуть меня, точь-в-точь как барышни в фильмах ужасов, которым сказали сопротивляться, но не слишком.

— Вы любите Айрин? — спросил Жан-Клод.

— Что?

— Вы слышали его. Вы ее любите?

— Я… Я люблю ее искусство. Люблю ее творения.

— Вы любите ее? — в унисон спросили мы с Жан-Клодом.

Его карие глаза вновь вгляделись в мои, что стали гореть еще ярче. Лицо женщины вдруг расслабилось.

— Я люблю видеть ее искрящиеся глаза, когда она смотрит на драгоценные камни и металлы и начинает творить в уме. Люблю, когда она напоказ или наоборот тайком заканчивает мою гравировку. Люблю то, как она дополняет мое видение. Ей все еще нравится наблюдать за моей работой, помогая мне.

— Вы любите ее, — мягко сказал я.

Он выглядел озадачено, а затем медленно, словно против воли произнес:

— Думаю… Думаю, да. Не знаю, что бы я делал без нее. Я бы столько потерял без ее ловких пальчиков и ясных глаз, без ее приветственной улыбки каждую ночь и без прощальной на рассвете. Я и не представлял, как сильно она важна для меня.

— Вы любите Айрин, — сказал Жан-Клод.

На этот раз лицо Айрин не обратилось к нему, она по-прежнему удерживала мой взгляд.

— Я люблю ее?

— Да, — ответила я. — Любите.

— Я люблю Айрин, — заключил он.

— Вы любите Айрин.

— Я люблю Айрин, — повторил он.

— Отпустите ее, ma petite.

Я поставила женщину на ноги, но все еще придерживала руками. Она посмотрела на Жан-Клода.

— Вы заворожили меня, Жан-Клод

— Non, mon ami, мы всего лишь показали вам правду.

— Хотите сказать, я и раньше любил Айрин?

— Подозреваю, что именно из любви к ней вы сделали ее своим человеком-слугой, mon ami.

Вампир встряхнул головой Айрин, словно пытаясь избавиться от назойливого жужжания.

— Сомневаюсь, что это так.

— Мы ощутили ее жажду. Заглянули в ваше сердце, Мельхиор, и нашли там ответное желание.

— Я не желаю влюбляться в нее.

— Вы уже это сделали.

— Я не уверен… То есть… — он обернулся лицом Айрин и смущенно посмотрел на меня.

— Вы любите Айрин. Не медлите, чтобы признаться ей в этом.

Он нахмурился.

— Я… признаюсь.

— Некоторые из самых восхитительных произведений искусства были созданы благодаря любви, Мельхиор. Уверен, вы с Айрин сможете вплести любовь в свои творения, — сказал Жан-Клод.

— Да, — ответил он. — Да, мы создадим кольца и корону, достойные нашей королевы.

Я бы поспорила с частью про королеву, но мы победили, так что лучше помалкивать.

— Позвольте Айрин присутствовать, Мельхиор, и мы обсудим ваши работы, — сказал Жан-Клод.

— Нет, нет. Прежде я не понимал любовь, и мои работы слишком холодны. В них нужно вдохнуть больше тепла, больше… любви.

— Как посчитаете, Мельхиор.

— Мой король, — он поклонился Жан-Клоду, а затем повернулся ко мне. — Моя королева.

Никогда раньше он не обращался ко мне так, и уж тем более не кланялся.

— Ступайте, позвольте Айрин вернуться, — велел Жан-Клод.

— Как пожелаете, мой король.

И в следующее мгновенье перед нами стояла Айрин. Так странно, это было то же самое тело, но мы просто знали, что она вернулась. Выражение ее лица, язык тела — все это принадлежало Айрин.

Она улыбнулась нам.

— Так на чем мы остановились?

Мы с Жан-Клодом изучили ее лицо и переглянулись.

— Вы помните что-нибудь из последних минут, Айрин? — спросила я, вскинув бровь.

Она улыбнулась нам и пожала плечами, вопросительно приподняв брови.

— Полагаю, здесь был мой мастер. Я его сосуд, который он может заполнить, когда пожелает.

— И вас это не беспокоит? — спросила я.

— Он позволил мне жить многие века за пределами моих смертных возможностей и так многому научил о драгоценных камнях и металлах, что я и мечтать не могла. Он не просто мой мастер, он мой наставник. Мы путешествовали по миру и векам в поисках произведений искусства и прекрасного, добывали материалы для наших творений из самой земли, а порой и из плохих людей.

— Звучит увлекательно, — заметил Жан-Клод.

— Так и есть, милорд, — счастливо подтвердила она, кивнув.

— А если бы он любил вас так же, как и ваши работы, разве это не было бы еще восхитительней?

Айрин опустила взгляд и покраснела.

— О, милорд, вы меня дразните.

— Думаю, вы не осознаете, как важны для своего мастера, Айрин.

Она покачала головой.

— Может сказать ей? — спросила я.

— Сказать мне о чем? — она подняла на нас взгляд.

— Вашему мастеру есть что обсудить с вами, — сказал Жан-Клод.

— Но мне казалось, мы уже определились с дизайном.

— Он сказал, что у него появились новые идеи, — ответила я.

— Что-то о желании вдохнуть в кольца любовь или вроде того, — сказал Жан-Клод, неопределенно взмахнув рукой. Веками скрывая свою силу от других вампиров, он научился выглядеть безобидным и пустым. Просто соблазнительный красавчик, ничего особенного, проходите дальше.

— Что ж, моему мастеру виднее, он величайший ювелир, — она счастливо улыбнулась и принялась упаковывать украшения. Айрин не усомнилась ни в наших словах, ни в том, что ее мастер может использовать ее как марионетку и изменить все их планы. Видимо, такое случалось и раньше, ведь Мельхиор был «художником» на протяжении нескольких тысяч лет. Это дарит вам определенный авторитет. Интересно, как Айрин отнесется к новому источнику его вдохновения.

Мы дождались, пока она соберет все драгоценности. А затем наши охранники проводили и передали ее телохранителям, чтобы те присмотрели за ней, когда Айрин вынесет такие сокровища из Цирка. Будет отстойно, если на нее нападут и ограбят по пути к мастеру. Особенно теперь, когда он понял, что влюблен в нее.

Когда мы остались наедине, я повернулась к Жан-Клоду.

— Он действительно с самого начала влюблен в нее?

— Полагаю.

— Но не знаешь точно.

— Не знаю.

— Ты заставил его влюбиться в нее?

Он сделал этот галльский жест: почти пожал плечами, но не совсем.

— Мы всего лишь приподняли завесу и позволили ему увидеть ярчайший драгоценный камень в его коллекции.

— Ты об Айрин.

— Oui.

— И мы оба устали от того, что люди пренебрегают мной, потому что я твой человек-слуга.

— И это тоже, — сказал он.

— Ты всерьез собираешься заставить меня надеть диадему на свадьбу?

На его лице появилась та самая улыбка падшего ангела, что пытается продать тебе кубик льда в аду.

— Ну, ma petite, было бы не честно с нашей стороны заставить его открыться достаточно, чтобы влюбиться, а затем оскорбить его творения.

Я уставилась в потолок, сделала глубокий вдох-выдох и сказала:

— Черт, ты ничего не говорил мне о коронах.

— Ты будешь прекрасна, ma petite.

Я прищурилась.

— Если я ее надену, то и ты тоже.

Он вновь по-галльски повел плечами.

— Так и быть.

Я нахмурилась, а затем попыталась сдержать улыбку от пришедшей мысли, но в итоге сдалась.

— Отчего мне кажется, что корона была твоей целью многие столетия?

Он улыбнулся, блеснув изящными клыками.

— По моему опыту, если ты должен нести бремя лидера, то почему бы не украсить его драгоценностями.

Я рассмеялась, подходя к нему.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя?

— Знаю.

— И мы правда собираемся сказать «да» и произнести клятвы?

— Сядь ко мне на колени, и мы обсудим это.

— Если я окажусь на твоих коленях без свидетелей, будет не до этого, — улыбнулась я.

— Эта встреча оказалась на удивление короткой, так что в наших расписаниях появилось окно. Какая разница, как мы проведем это время? — спросил он, протянув мне руку.

— Хм… Дай-ка подумать, — ответила я, подходя ближе.

Он притянул меня на колени, и я обвила его руками, будто для этого они и были созданы.

— Je t’aime, ma petite.

— И я люблю тебя, Жан-Клод, — ответила я, прежде чем поцеловать его.