Милая маленькая игрушка

31

УИТНИ

Поездка на автобусе в Энглвуд напоминает мне о старых добрых временах, когда общественный транспорт был моим единственным способом добраться до колледжа Роузхилл и обратно домой. Знакомый запах газовых паров витает в задней части автобуса, пока я смотрю в окно, любуясь видами Чикаго. Я потеряна. Я слишком поздно поняла, что влюбилась в Илью — то, чего я никогда не хотела и не собиралась делать. И теперь, растерянная и сбитая с толку, я еду домой. У меня нет никого из моих сверстников, к кому я могла бы обратиться, кто мог бы понять мою боль прямо сейчас, поэтому я еду навестить свою мать.

Я закрываю глаза и тяжело сглатываю, пока мои мысли крутятся вокруг Ильи, снова и снова переживая прошлую ночь с ним. Все это время я думала, что контролирую свои эмоции, но эти недели отсутствия новостей от него были настоящей пыткой. Я постоянно была в своих мыслях, сомневаясь в себе, задаваясь вопросом, не зашла ли я слишком далеко и не стала ли непривлекательной для него, скорее обузой, чем удовольствием. Но я заперла эти мысли, подавила свои чувства, потому что мне должно быть все равно. Наши отношения — это контракт, который я заключила из соображений удобства, чтобы следовать своей мечте стать балериной. Я не могла винить его в своей слабости в последний час.

А потом, увидев его там, в дверях студии, все мои эти эмоции обрушились на меня неконтролируемо. Все беспокойство и отвержение, которые я сдерживала. И когда он так горячо взял меня, требуя подтверждения моей преданности, моей верности, это полностью уничтожило меня. Я никогда не была ни с кем, кроме Ильи, и вдруг услышать, как он задается этим вопросом после того, как он бросил меня, проигнорировал меня — это было просто слишком.

Это было больнее, чем я когда-либо могла себе представить. И все же, хотя его слова ударили сильнее любого физического удара, который он мог бы нанести, я хотела его. Я нуждалась в нем так отчаянно, что едва могла дышать, и когда он прикоснулся ко мне, я внезапно почувствовала себя правильной и цельной. То, как он схватил меня и поцеловал, казалось, что мир может закончиться, если он этого не сделает. На один славный момент я подумала, что мы на одной волне.

И это просто доказывает, насколько я слаба.

— Ты не можешь влюбиться в кого-то другого, пока я не дам тебе совершенно ясно понять, что наш контракт окончен, и ты будешь со мной до конца года.

Я не верю в любовь, и все же я здесь, убитая горем от того, что этот мужчина, который с самого начала прямо сказал, что наша сделка профессиональная, будет готов отпустить меня в конце семестра. Это был не поцелуй страсти, о котором я думала. Это был Илья, метивший свою территорию, напоминавший мне, что я продала ему свое тело, и он может делать с ним все, что захочет, наплевав на эмоции.

Я чувствую себя глупой идиоткой. После всех этих лет наблюдения за страданиями моей мамы, раздираемой на части отказом отца, я была так уверена, что смогу преодолеть эту слабость. Я могла просто подавить свои эмоции и никогда никого не любить. Так мне не было бы больно. И вот я здесь, еду домой к ней, чтобы поговорить. Потому что она единственная, кто может понять непосильную тяжесть боли, которую я испытываю.

За два с половиной года с тех пор, как я перестала жить с мамой, а Илья начал платить за мое обучение и проживание — вместе с достаточно щедрыми расходами сверху, чтобы я смогла вернуть маме все, что она вложила в мое образование, ей удалось съехать из нашей квартиры и внести первоначальный взнос за дом. Это симпатичное маленькое краснокирпичное жилье с двумя спальнями, все еще в Энглвуде, но это большой шаг вперед по сравнению с нашей маленькой квартирой, которую мы снимали.

Автобус высаживает меня в двух кварталах от дома, и я прохожу короткий путь до ее входной двери, чувствуя холодный зимний ветер в спину. Она знает, что я иду, и когда я звоню в дверь, она отвечает всего через мгновение.

Широкая улыбка расплывается на ее лице.

— Моя малышка. Посмотри на себя! — Ее мозолистые руки обхватывают мое лицо, пока она изучает меня с глубоким теплом, как будто она не видела меня много лет. Прошло слишком много времени.

Я шагаю в ее объятия, когда она обнимает меня, и мне так приятно находиться там. Я всегда гордилась тем, что я независима и сама прокладываю свой путь в жизни. Но прямо сейчас так здорово быть в объятиях мамы.

— Заходи внутрь, — подбадривает она, держа руку на моем плече, когда она ведет меня через порог и закрывает за собой дверь. — Как ты? Ты выглядишь уставшей. Ты снова жгла свечу с двух сторон? — Требует она, ведя меня на кухню.

Я усаживаюсь в кресло и потираю лицо руками, прежде чем положить подбородок на переплетенные пальцы.

— Да. Я много репетировала. Но я думаю, ты будешь гордиться моей выпускной витриной. Мы с партнером вложили в нее все, и она отлично складывается.

— Это замечательно, дорогая. — Моя мама сияет, суетясь на своей новой кухне, хватая кружки, сливки и сахар, пока варится кофе.

Она даже ничего не расспрашивает, поскольку погружается в нашу типичную утреннюю рутину выходного дня, и от того, насколько она знакома, у меня в груди внезапно заболела ностальгия. Я скучала по маме и не приходила к ней так часто, как следовало бы.

— Как новый дом? — Спрашиваю я, оглядывая милый декор, который она добавила, чтобы сделать пространство своим.

Подставки для растений макраме свисают с потолка над ее кухонной раковиной, полосатые, фиолетовые и зеленые вариации традесканции каскадом ниспадают по сторонам ярким водопадом цвета. Нежно-розовая африканская фиалка сидит на изящной салфетке в центре кухонного стола.

— Замечательно. Я действительно увлеклась растениями теперь, когда у меня есть окна и освещение для них. — Говорит она, указывая на горшки, которыми я любовалась.

— А в кафе?

— Ты будешь гордиться, услышав, что меня наконец повысили до дневного менеджера. — Говорит моя мама с шутливым реверансом. — Так что больше никаких ночных смен. Начиная с прошлой недели мои часы изменились. Я работаю с шести утра до трех дня, пять дней в неделю. — Принося наши кофейные кружки на стол, мама пододвигает ко мне мою, уже со сливками.

— Спасибо, мам. — Я беру дымящийся напиток и поднимаю его в тосте. — Поздравляю с повышением. Ты этого более чем заслуживаешь.

— Спасибо, дорогая.

Ее улыбка почти сияет, и я внезапно поражаюсь, какой счастливой и здоровой выглядит моя мама. Ее светлые волосы с проседью блестят и здоровы, ниспадая волнами вокруг ее лица. Мешки под глазами стали гораздо менее заметными, чем я помню раньше, а румянец на щеках яркий и молодой. Она выглядит великолепно. Я открываю рот, чтобы сказать это, но мама слишком торопится.

— Расскажи мне, что с тобой. Сегодня утром по телефону ты казалась обеспокоенной. — Говорит она, ее брови сдвинуты в материнском беспокойстве.

У меня в горле застревает узел, когда ее вопрос снова погружает меня в мои проблемы, и я с трудом сглатываю, борясь с внезапным желанием заплакать. Я не знаю, как рассказать о том, что происходит со мной с мамой. Я никогда не рассказывала ей о своей договоренности с Ильей. Она думает, что я оплачиваю свое обучение и проживание стипендией. Она знает, что я встречаюсь с кем-то, но я даже не осмелилась познакомить ее с Ильей, потому что знаю, что она не одобрит моих отношений с кем-то намного старше. И все же мне нужно поговорить с кем-то, прежде чем внутренний конфликт, нарастающий во мне, взорвет меня.

— Мама, я… — Я смотрю на свою кофейную кружку, медленно вращая ее между ладонями, пытаясь понять, с чего начать. — Ты веришь в любовь? — Спрашиваю я наконец, поднимая глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

Она дарит мне добрую улыбку.

— Да. А ты?

Я качаю головой, хмурясь, когда снова смотрю на свой кофе.

— Раньше я верила, что то, что было у вас с папой, было любовью. Я имею в виду, ты была от него без ума, и я думала, что он чувствовал то же самое. Но потом он просто ушел. От тебя, от меня. Никаких оглядок или сомнений. — Я замолкаю, обдумывая, о чем я действительно хочу ее спросить. — Когда папа ушел, как ты это пережила? Я имею в виду, я знаю, что мы переехали в Чикаго, чтобы управлять расходами, но как ты продолжала жить? Я просто… я была так ранена, что папа бросил нас, злилась, что он мог так разбить тебе сердце, и я помню, какой ты была тогда грустной…

Я качаю головой, когда давно забытое воспоминание всплывает на поверхность моего сознания, одно из них — моя мать, падающая на пол в прихожей нашего дома в Айове, рыдающая, когда мой отец закрыл входную дверь перед ее лицом. То, как она, казалось, потеряла силы стоять, рухнув, как карточный домик, фундамент которого был вынесен из-под него.

Мой голос надламывается, когда я пытаюсь продолжить.

— Я была так зла… ты просто казалась такой… сломленной.

— О, дорогая. — Моя мама тянется через стол, чтобы взять мою руку и сжать ее. — Я бы солгала, если бы не сказала, что это было тяжело. Я любила твоего отца всем сердцем, и то, что он бросил нас таким образом, ужаснуло меня. Я долго страдала от депрессии из-за этого, и в некоторые дни я не могла вынести мысли о том, чтобы встать с кровати или пойти на работу. Но я бы ни за что не отказалась от этих отношений или от одной секунды боли, которая пришла после них, потому что они дали мне тебя, — бормочет она, и я слышу убежденность в ее тоне.

И когда я встречаюсь с ее глазами, они наполняются непролитыми слезами. Ком в горле почти душит меня, когда я пытаюсь сохранить контроль, но вид моей матери, которая так близка к тому, чтобы заплакать, заставляет меня потерять контроль.

— Ты заставляешь меня верить в любовь, Уитни. Ты придала мне сил собраться, отряхнуться и попробовать еще раз. И знаешь что? Теперь я счастлива со Стивом. Он хороший человек, добрый человек, который хочет поступить со мной правильно.

Выражение лица моей матери, когда она произносит имя Стива, шокирует меня. Я вижу это по тому, как смягчаются ее глаза и изгибаются уголки ее губ, словно она хранит секрет. Моя мама влюбилась в своего парня. Боже, если он причинит ей боль, я его убью.

Мама шмыгает носом, сдерживая слезы.

— Я на самом деле очень рада, что мы сейчас об этом говорим, потому что помнишь, как я говорила тебе, что Стив и я собираемся вместе поехать на Гавайи на следующих выходных?

— Да? — Осторожно спрашиваю я.

— Ну, я думаю, он может сделать предложение. И это хорошо, дорогая, — уверяет она меня, беря мою щеку и проводя по ней подушечкой большого пальца. — Я очень счастлива с ним, и я не хочу, чтобы ты беспокоилась обо мне.

— Я не… Я просто…

— Я вижу это на твоем лице. — Глаза моей мамы снова становятся грустными, а ее губы сжимаются в обеспокоенную линию. — Мне жаль, что мой развод с твоим отцом сделал тебя такой циничной в отношении любви. Я хочу, чтобы ты нашла того, кто тебе действительно дорог, и я хочу, чтобы ты держалась за это изо всех сил. Потому что жизнь просто не стоит того, чтобы жить, если ты не позволяешь любви быть ее частью.

Меня пронзает рыдание, когда ее слова задевают слишком близко к сердцу. Я пришла сюда в поисках подтверждения того, что я могу преодолеть свои чувства к Илье, что боль уйдет. Но каким-то образом я чувствую себя более потерянной, чем когда-либо, зная, что я сделала с собой именно то, что обещала никогда не делать. Я влюбилась в мужчину, который, возможно, не способен любить меня в ответ.

Поднявшись со стула, мама крепко обнимает меня, прижимает щеку к своему плечу, гладит мои волосы, успокаивает, бормоча нежные слова поддержки. Только после того, как мое дыхание снова начинает успокаиваться, и я могу замедлить слезы, она отпускает меня, чтобы снова встретиться со мной взглядом.

— Я знаю, что ты предпочитаешь держать все близко к сердцу, — ласково говорит мама, — и ты не обязана говорить мне, почему ты плачешь, если не хочешь. Но если бы мне пришлось угадывать, в чем дело, я бы сказала, что ты сейчас переживаешь свое собственное горе.

Я не знаю, что сказать, поэтому просто киваю.

Она сочувственно улыбается мне.

— Я обещаю тебе, что в конце туннеля яркий свет. Ты найдешь нужного человека, даже если это не тот мужчина, который разбил тебе сердце.

Боже, надеюсь, она права. Но даже мысль о том, чтобы найти кого-то другого, кроме Ильи, наполняет меня глубоким чувством потери и грусти.

Я просто не знаю, что я буду делать без него.