Остаток дня прошел в каком-то сюрреалистичном тумане. Выполняя поручения, готовя документы к встрече, она ловила себя на том, что смотрит на Вольского иными глазами. Он был не просто ее грозным начальником. Он был... ключом. К разгадке тайны отца. К возможности все исправить. И к чему-то еще, о чем она боялась думать вслух.
Ариана все вновь и вновь мысленно возвращалась к документу с подписью отца. Конечно, она его сфотографировала — да, по правилам этого делать было нельзя, но ей было плевать. Сначала она хотела доложить Вольскому о бардаке и путанице в архиве, но потом побоялась — она догадывалась,когоВольский может отправить этот бардак разгрубать. У нее итак было слишком много переработок. Нужную информацию по "ТрансЛогик" она все равно получила.
Когда Вольский отдавал распоряжения, ее слух выхватывал не только суть задания, но и тембр его голоса, его интонации. Она ловила его взгляды, ища в них не осуждение, а хоть крупицу того уважения, которое могло бы перерасти во что-то большее. Однажды, когда Ариана передавала ему папку, их пальцы едва коснулись. Мимолетное прикосновение, которого он, вероятно, даже не заметил, вызвало у нее прилив тепла, заставив кровь прилить к щекам.
Вечером, вернувшись домой, она не чувствовала привычного изнеможения. Вместо этого ее переполняло странное, трепетное волнение. Вместо того, чтобы согласно ставшей уже привычной рутине быстро принять душ и съесть салат из доставки еды, Ариана полезла на стеллаж. Она достала старую семейную фотографию, где отец — молодой, улыбающийся — обнимал ее, тогда еще маленькую. Она смотрела на его лицо и думала: "Я могу все исправить, папа. У меня теперь есть шанс".
И этот шанс был тесно связан с Марком Вольским. С его силой. С его властью. И с тем странным, магнетическим притяжением, которое она все сильнее ощущала в его присутствии. Она боялась этой надежды. Боялась этих новых, странных и одновременно опасных чувств. Но заглушить их было уже невозможно. Теперь игра манила, обещая не только разгадку, но и спасение. И путь к нему лежал через холодное сердце железного короля, в котором она, вопреки всему, начала надеяться найти понимание.
Ариана сидела в полумраке квартиры, держа фотографию в руках, и чувствовала, как внутри неё зарождается решимость. Она долго смотрела на телефон, перебирая в голове возможные фразы. Сердце стучало неровно. Наконец, она набрала номер.Трубку взяли после четвертого гудка.— Алло? — голос отца прозвучал устало, но трезво.
— Пап, привет, как твои дела?
— Ариша, родная! — он явно улыбнулся. — А я только про тебя думал. У нас с мамой все хорошо. Как ты, как работа? Никто не обижает?
Он говорил нежно и весело, но Ариана уловила в его голосе глухую тревогу. Он всегда переживал за нее.— Все хорошо, пап, все прекрасно, — поспешила она его успокоить, и голос сам собой смягчился. — Работа... сложная, но интересная. Я... я многому учусь.
Она сделала паузу, подбирая слова. Сердце стучало в ушах.
— Пап, а помнишь, ты когда-то работал над большими проектами? Модернизировал системы... для крупных компаний?
На другом конце провода воцарилась тишина, такая густая, что Ариане показалось, будто связь прервалась.
— Папа?
— Работал... — наконец ответил отец, и его голос стал отстраненным, плоским. — Было дело. Давно. Зачем тебе?
— Просто... я сегодня в архиве старые документы смотрела, — старалась говорить как можно легче, почти небрежно, — и там попался один технический акт. И там была твоя подпись. Я ее сразу узнала.
Она услышала, как он резко вздохнул.
—И что? — прозвучало резко, почти грубо. — Мало ли где я что подписывал. Выбрось это из головы, Ариша. Нечего тебе в этом старье копаться.
— Но пап, это же часть твоего опыта! — не удержалась Ариана, в ее голосе прозвучали мольба. — Это же... это солидная компания была. Такой опыт... Может, стоит попробовать восстановить какие-то контакты? Я сейчас... я сейчас в нужном месте, я могу помочь, могу узнать...
— Нет! — это слово прозвучало как удар хлыста, заставив Ариану вздрогнуть. Последовала пауза, и когда отец заговорил снова, в его голосе слышалась лишь бесконечная усталость и смирение. — Ничего не нужно узнавать. Никаких контактов. Все это в прошлом. Забудь, хорошо? Просто забудь.
Ей хотелось крикнуть:"Но я не могу забыть! Я вижу, как ты страдаешь! Я хочу помочь!".Но она слышала его тон — это был голос человека, который смирился со своей болью, как с хронической болезнью, и не верил уже ни в какое исцеление.
— Хорошо, пап, — тихо сказала Ариана, чувствуя, как по щеке скатывается предательская слеза. — Как скажешь.
— Ты не переживай за меня, — вдруг смягчился он, сожалея, что сорвался. — У тебя своя жизнь. Добейся всего. Только будь осторожна, слышишь? Очень осторожна.— Я слышу, пап. Как там мама?
— Устала, спит. Поболтаете в следующи раз. Я люблю тебя, дочка.
— Я тебя тоже, папа. И очень скучаю.
Они поболтали еще пару минут, а потом отец, ссылаясь на начавшийся по телевизову футбольный матч, попрощался с ней. Ариана положила трубку и еще долго сидела в тишине, прижимая телефон к груди. Страх ее отца был парализующим, стремительным, он охлаждал пылкую наивную надежду, что грела ее весь день. Но Ариана не сдавалась. Его слова "будь осторожна" звучали в ее ушах не как предостережение, а как подтверждение. Значит, там действительно что-то было. Что-то, чего он боялся.
И если отец не готов бороться, то она будет бороться за него, за маму, за их семью. И ее самым мощным, хоть и самым опасным оружием, была зарождающаяся, запретная вера в то, что человек, которого она должна бояться больше всех на свете, — Марк Вольский, — может оказаться ее единственным союзником.