Мой босс: Искушение соблазном

42. Без границ

Гнетущее молчание в пентхаусе длилось два дня. Два дня, в течение которых они существовали как изможденные духи на одной территории — пересекаясь на кухне, избегая взглядов, разговаривая только по неотложным рабочим вопросам односложными фразами. Воздух был густым от невысказанных обид и горьких слов, витавших между ними после ссоры.

Ариана провела эти дни в состоянии нервного истощения. Она почти не спала, ее преследовали образы — холодные глаза Марка, говорящие об "обузе", и ядовитая улыбка Миланы, утверждающей свои права. Она чувствовала, как почва уходит из-под ног, как хрупкий мир, выстроенный с таким трудом, рассыпается в прах.

Вечер второго дня она стояла у панорамного окна, глядя на зажигающиеся огни города, и не могла сдержать слетевшую с губки горькую фразу, обращенную в никуда:

— И как долго это может продолжаться?

— Достаточно.

Его голос прозвучал прямо за ее спиной, заставив вздрогнуть. Она не слышала, как он вошел. Ариана обернулась. Он стоял в нескольких шагах, без пиджака, с расстегнутым воротом рубашки. Он выглядел уставшим, по-настоящему уставшим, не так, как после двадцатичасового рабочего дня, а так, как будто нес на плечах неподъемный груз.

— Я сказал тебе ужасные вещи, — начал он тихо, не сходя с места. Его взгляд был пристальным, но в нем не было прежней ярости, лишь тяжелое, неудобное осознание. — Мы ранили друг друга. Но я не хочу, чтобы эта война продолжалась.

Ариана молчала, сжимая руки в кулаки, давая ему говорить.

— Милана… — он произнес это имя с таким отвращением, будто сплевывая что-то горькое. — Она часть моего прошлого. Темного, пустого и такого, в которое я не хочу возвращаться. Никаких чувств к ней нет и быть не может. Но она права в одном — ее семья, ее связи сейчас критически важны для этой сделки. Это не оправдание моей холодности. Это… объяснение. Я не могу просто вышвырнуть ее, не поставив под удар проект, в который вложены миллионы и репутация сотен людей. Я заперт в этой ситуации по деловым соображениям, и я ненавижу это.

Он сделал шаг к ней, и его голос стал еще тише, почти срывающимся.

Это "прости", прозвучавшее из его уст, было сильнее любого признания в любви. Оно стоило ему огромных усилий, и она это видела. Вся ее обида, вся боль начали таять, словно лед под теплым дождем. Слезы выступили на глазах, но на этот раз — от облегчения.

—Я тоже… я не должна была так говорить о детях, давить на тебя, — выдохнула она. — И я позволила своей ревности ослепить меня. Я просто… я так боюсь ее. Боюсь того мира, из которого она пришла. Боюсь, что он снова заберет тебя.

— Он не заберет, — он наконец закрыл расстояние между ними и взял ее лицо в свои ладони. Его руки были теплыми и твердыми. — Потому что мой мир теперь там, где ты. Ты не снаружи, Ариана. Ты внутри. В самом центре.

Он поцеловал ее. Это был не страстный, жадный поцелуй примирения, а медленный, нежный, полный раскаяния и обещания. Поцелуй, который стирал все плохие слова, все обиды. Она ответила ему, обвив руками его шею, прижимаясь к нему, чувствуя, как их сердца начинают биться в одном ритме.

В этот момент в сумочке Арианы на диване прозвенел телефон, нарушив мгновение тишины. Она машинально потянулась к нему, все еще не отпуская Марка. Это было уведомление от банка: автоматический платеж за аренду ее старой квартиры.

Она замерла, глядя на экран. Эта квартира была ее последним оплотом независимости, клочком земли в мире, который все больше вращался вокруг Марка Вольского. Символом той жизни, что была до него.

Марк следил за ее взглядом. Он увидел сообщение, и его лицо стало серьезным. Он мягко высвободился из ее объятий и взял ее телефон, положил его на стол.

— Хватит", — сказал он твердо.

— Что? — не поняла Ариана.

— Хватит платить за воздух. Ты не появляешься там уже несколько недель. Твои вещи здесь. Твое место здесь.

Он сделал паузу, глядя ей прямо в глаза.

— Переезжай ко мне. Официально. Окончательно. Не как гостья, а как хозяйка. Сотрем эти дурацкие границы раз и навсегда.

Сердце Арианы замерло, а затем забилось с бешеной силой. Это был не вопрос, а заявление. Решение. Самый главный шаг, который он мог сделать. Он предлагал ей не просто крышу над головой, а место в своей жизни без оговорок и "испытательных сроков".

Она смотрела на него — на этого сильного, несгибаемого мужчину, который только что признал свою слабость и теперь предлагал ей все, что у него было. Его дом. Его доверие. Его любовь.

Сомнений не было.

— Да, — прошептала она, и счастливая улыбка озарила ее лицо. — Да, я перееду к тебе.

Он не сказал больше ни слова. Он снова поцеловал ее, но на этот раз в его поцелуе была вся страсть, вся тоска прошедших дней, все облегчение и безумная радость. Он снял с нее блузку, и ткань мягко шурша соскользла на пол. Его губы опускались на ее шею, ключицы, грудь, и каждый прикосновение был клятвой, каждое движение — обещанием.

Они не пошли в спальню. Они остались там, в гостиной, на том самом диване, где всего несколько дней назад лежала ледяная стена непонимания. Теперь же это ложе стало алтарем их примирения. Их близкость в эту ночь была иной — не битвой и не капитуляцией, а воссоединением. Это был медленный, глубокий танец, в котором они заново узнавали друг друга, отдавались без остатка, без страха и упрека. Он был нежен и внимателен, а она — открыта и доверчива, как в самые первые дни их любви.

Позже, лежа в его объятиях, прислушиваясь к его ровному дыханию, Ариана смотрела на очертания их вещей в полумраке — его пиджак на стуле, ее платье на спинке. И понимала: границ больше не существовало. Ее старый мир с чеком за аренду остался в прошлом. Теперь ее мир был здесь, с ним. И в этом новом мире, несмотря на все прошлые и будущие бури, царила одна лишь надежда, яркая и бесконечная, как огни города за окном.