Мой босс: Искушение соблазном

22. Правила игры

Солнечный свет, заливавший стерильную кухню, казался теперь обманчивым. Тот миг уюта, когда он улыбнулся ей, готовя кофе, растворился, как дымка. Ариана все еще чувствовала тепло его тела под своей щекой, вкус кофе на губах и непривычную легкость во всем теле. Но когда она подняла на него взгляд, готовый утонуть в этой новой, незнакомой нежности, она увидела не того мужчину.

Перед ней снова стоял Вольский. Его поза выпрямилась, черты лица застыли в привычной жесткой маске. В глазах, еще несколько минут назад смотревших на нее с беззащитной мягкостью, теперь плескался холодный, расчетливый океан.

— Ариана, — начал он, и его голос вновь обрел ту металлическую твердость, что резала слух в офисе. Он отставил свою чашку, и тихий стук фарфора о столешницу прозвучал как удар молотка, забивающий гвоздь в гроб их ночи. — Нам нужно кое-что обсудить.

Ее сердце, еще недавно размягченное и беззащитное, судорожно сжалось, предчувствуя удар.

— Я слушаю, — выдавила она, садясь на высокий барный стул, чувствуя, как леденящий холод проникает в нее через шелк его халата.

— То, что произошло… — он сделал небольшую паузу, подбирая слова, его взгляд скользнул по ней, быстрый и оценивающий. — Не должно повлиять на нашу работу. Здесь, за этими стенами, — он жестом очертил пространство вокруг, — могут существовать определенные… обстоятельства. Но как только мы переступаем порог офиса, мы возвращаемся в свои роли. Я — ваш начальник. Вы — мой ассистент. Четко, ясно и без исключений.

Каждое слово было похоже на аккуратно выложенную плитку, формирующую новую, непреодолимую стену. Он не извинялся, не оправдывался. Он устанавливал правила. Диктовал условия игры, в которой он, как всегда, оставался хозяином позиции.

Унижение и горечь подступили к горлу. Так вот как он это видит? "Обстоятельства"? Их страсть, ее доверие, та уязвимость, которую она ему показала, — всего лишь обстоятельства? Она хотела крикнуть, спросить, был ли этот нежный, улыбающийся мужчина всего лишь миражом, тактикой для полного ее подчинения. Но она сжала пальцы на ручке кружки до белизны и кивнула, опустив взгляд.

— Четко и ясно, — повторила она глухо, чувствуя, как внутри нее снова вырастают те самые ледяные щиты, что защищали ее в первые дни работы. Она снова стала Орловой. Механизмом. Той, что должна выжить.

— Хорошо, — он кивнул, удовлетворенный ее покорностью. — Я вызову тебе машину. На работу ты добираешься сама. Мы не появляемся вместе.

Оставшись одна в огромной, бездушной гостиной, Ариана ощутила себя невероятно одинокой. Воздух, еще недавно наполненный его запахом и теплом, теперь казался ледяным и разреженным. Она быстро оделась в свою вчерашнюю одежду, и каждая ткань, хранившая память о его прикосновениях, теперь колола ей кожу, будто упрек.

Попытка следовать правилам в тот же день превратилась в изощренную пытку. В офисе он был безупречен. Холоден, требователен, циничен. Он отдавал приказы, не глядя ей в глаза, его голос не выдавал ни единой эмоции. Когда их пальцы случайно соприкасались при передаче документов, она вздрагивала, ощущая знакомый электрический разряд, но он не проявлял ни малейшей реакции. Казалось, он просто не замечает ее на физическом уровне.

Но затем, в течение дня, на ее телефон пришло сообщение. С неизвестного номера.

"Вечером. В 20:00. Тот же адрес".

Сообщение было приказом. Без знаков препинания, без нежностей. Но оно заставило ее сердце бешено заколотиться, смешав страх, гнев и запретное, постыдное ожидание.

Она не ответила. Но в 19:30 она уже стояла у того же лифта. Дверь в пентхаус была открыта. Он ждал ее в гостиной, с бокалом вина в руке. На нем не было пиджака и галстука, воротник рубашки расстегнут.

Их встреча была другой. Не было нежности утра, но не было и яростной страсти его кабинета. Было что-то новое — напряженное, молчаливое и навязчивое. Он притянул ее к себе и поцеловал с такой жестокой, почти отчаянной интенсивностью, словно пытался стереть из памяти все, что было за пределами этих стен. И она отвечала ему тем же, впиваясь в него ногтями, кусая его губы до крови, пытаясь пробить его броню физической болью, если уж до эмоций ей не было доступа.

Так началась их новая, двойная жизнь. Днем — деловой театр, где они разыгрывали роли начальника и подчиненной. Вечерами и ночами — эти тайные, жадные встречи в его стерильной квартире, которые быстро превратились в навязчивую идею для них обоих.

Они не говорили о чувствах. Не строили планов. Их общение сводилось к лаконичным сообщениям с указанием времени и адреса, и последующим часам немого, отчаянного физического общения. Это была зависимость. Опасная, унизительная и всепоглощающая.

Ариана ловила себя на том, что в течение дня ее мысли постоянно ускользают в сторону вечера. Она анализировала каждое его слово, каждый взгляд, пытаясь найти в них намек на то, что происходит ночью. Но ничего. Он был железным. И от этого его ночные прикосновения становились еще более ценными и ядовитыми.

Она понимала, что играет по его правилам. Что он выстроил эту схему, чтобы получить все — и ее профессиональные качества, и ее тело — без обязательств и лишних сложностей. Но, наблюдая за ним украдкой, она начала замечать и в нем признаки этой же навязчивой идеи. Внезапно возникающая пауза, когда он смотрел на нее чуть дольше положенного. Случайный, намеренный ли, скользящий взгляд на ее губы во время совещания. Легкое, едва заметное напряжение в его позе, когда она входила в кабинет.

Он тоже тонул в этом. Медленно, но верно. Их правила были его щитом, но щит этот трещал по швам под напором той силы, что тянула их друг к другу с непреодолимой, разрушительной силой. И Ариана, следуя этим правилам, с ужасом и надеждой ждала момента, когда он окончательно рухнет.