Мой босс: Искушение соблазном

38. Быт

Идиллия, о которой Ариана когда-то могла только мечтать, стала ее новой реальностью. Пентхаус Марка, некогда напоминавший стерильный музей современного искусства, постепенно наполнялся признаками жизни, их общей жизни. По вечерам холодный блеск стекла и металла смягчался теплым светом торшера, а оглушительная тишина отступала под звуки джаза, который он, как выяснилось, предпочитал классической музыке.

Самым невероятным ритуалом стали их совместные ужины. Марк, к ее изумлению, не просто умел готовить — он делал это с сосредоточенной, почти хирургической точностью, превращая процесс в некий сложный, но красивый танец. И он не позволял ей быть просто зрителем.

— Дай я покажу, как правильно держать нож, чтобы лук не тек, — говорил он, его большая, уверенная рука на мгновение ложилась поверх ее, корректируя хват. Его прикосновение было таким же точным и безошибочным, как и все, что он делал.

— Попробуй соус. Слишком кисло? Здесь важен баланс баланс, как в хорошей сделке.

Сначала Ариана чувствовала себя скованной, ожидая подвоха или критики. Но его замечания были не уколами, а инструкциями равного партнера. Они стояли плечом к плечу на его огромной, сверкающей кухне, и пространство, казавшееся таким чуждым, стало их общей территорией. Он учил ее тонкостям, которых не знала даже она, выросшая в семье, где готовка была ежедневным ритуалом.

Он учил ее тонкостям, которых не знала даже она, выросшая в семье, где готовка была ежедневным ритуалом. Она, в свою очередь, делилась маленькими хитростями своей матери — прогреть томатную пасту на сковороде, а не добавлять сахар, чтобы сбалансировать кислоту. Или добавить каплю лимонного сока в гуляш. Он внимательно слушал, кивая, и в следующий раз делал именно так, и это молчаливое принятие ее маленького вклада значило для нее больше, чем любая похвала.

Однажды вечером, когда они вместе мыли посуду — он мыл, она вытирала, — Ариана не удержалась и рассмеялась.

—Что? — он поднял на нее бровь, но в его глазах плескалась улыбка.

— Ничего. Просто… я не могу представить лицо кого-нибудь из офиса, если бы они увидели вас сейчас. Марк Вольский, главный кошмар "Вольск Групп", в фартуке, с тарелкой в руках".

Он поставил тарелку на сушилку и вытер руки полотенцем. — А кто сказал, что этот Марк Вольский — не я?

—Ну, он определенно не моет тарелки.

— Он делает то, что необходимо для достижения цели. А моя цель сейчас — чистая кухня и спокойный вечер", — он сказал это с преувеличенной серьезностью, но затем его взгляд смягчился. Он откинул прядь волос с ее лица, его пальцы ненадолго задержались на ее щеке. — И время с тобой. Без масок.

Эти слова стали ключом, отпирающим дверь в его истинное "я". По вечерам он сбрасывал костюм, как панцирь, и превращался в человека, которого, она подозревала, не видел никто. Они смотрели фильмы — не артхаусные драмы, которые, как она предполагала, должны были ему нравиться, а старые, остроумные комедии. Он смеялся тихим, грудным смехом, который был таким же бархатным, как его командирский голос, но лишенным всякой жесткости. Он мог подолгу молчать, просто глядя в окно, и она научилась различать его задумчивость от отстраненности. В первом случае она могла подойти, обнять его сзади и положить голову ему на спину, и он покрывал ее руки своими.

Они разговаривали. О книгах, о музыке, о абсурдных новостях, которые он иногда читал ей вслух с убийственной иронией. Он рассказывал ей о своем детстве, о сложных отношениях с отцом, о первом заработанном миллионе. Это были не исповеди, а обрывки воспоминаний, которыми он делился легко, как само собой разумеющееся. Он спрашивал ее мнение о бизнес-стратегиях, не как начальник, а как коллега, и внимательно слушал ее ответы, иногда споря, но всегда уважая ее точку зрения.

В одну из таких ночей они сидели на огромном диване, и Ариана, устроившись у него под боком, вдруг осознала всю глубину происходящего.

— Ты знаешь, чего я боюсь? — тихо сказала она, глядя на огни города.

Он перестал водить пальцами по ее волосам. — Говори.

— Я боюсь, что это ненадолго. Что однажды ты проснешься и поймешь, что все это — ошибка. Что быть просто человеком — скучно. И ты снова наденешь свой панцирь, и дверь за тобой захлопнется.

Он не ответил сразу. Потом мягко заставил ее повернуться к себе. Его лицо было серьезным, но не закрытым.

— Ариана, я потратил большую часть своей жизни, строя стены. Я думал, что за ними — сила. Но оказалось, что за ними — только одиночество. Оно не было сильным. Оно было пустым, — он говорил медленно, подбирая слова. — Ты не ошибка. Ты… разрешение. Разрешение быть собой. Без этого панциря я чувствую больше, я вижу больше. Да, это делает меня уязвимым. Но это также делает меня живым. И скука здесь, — он обвел рукой комнату, — невозможна. Потому что с тобой каждый день — это открытие. Даже когда мы просто моем посуду.

Она смотрела на него, и комок в горле мешал ей дышать. Она видела в его глазах не страсть собственника и не холод расчетливого стратега. Она видела искренность. Хрупкую, как первый лед, и оттого еще более ценную.

— Я тоже чувствую то же самое, — прошептала она, и ее голос дрогнул. — Как будто я долго плыла против течения, а теперь наконец-то вошла в тихую, спокойную гавань. Как будто я наконец-то дома.Он притянул ее к себе, и его объятия были не жадными и требовательными, как прежде, а бесконечно нежными, оберегающими, принимающими. Они сидели так, может быть, минуту, может, час, пока за окном ночь окончательно сменяла вечер, и город зажигал свои ночные огни, но им было не до него.

Позже, лежа в постели, прислушиваясь к его ровному дыханию и чувствуя тепло его тела вдоль всей своей спины, Ариана думала о том, что гармония — это не отсутствие проблем и не вечный праздник. Это тихая, глубокая уверенность, что любые бури, любые офисные интриги и выпады Миланы можно пережить вместе, потому что за этой дверью есть место, где тебя любят и принимают любого. Он научил ее быть сильной, как сталь, в мире врагов. А она научила его быть гибким, как тростник на ветру, в мире чувств. И в этом хрупком, совершенном балансе они нашли нечто большее, чем страсть или даже любовь. Они нашли друг в друге пристанище. Территорию, где можно было, наконец, сбросить все маски и просто быть. Просто дышать. И этого было достаточно для целой вселенной.