Одна дорога из Генуи

Глава 41. 14 декабря. Два броска костей.

Максимилиан оторвался от погони и довез три оставшихся телеги золота до Вогеры. Сеньор Вогеры — Галеаццо Сансеверино, верный рыцарь короля. К нему у Максимилиана рекомендательное письмо от коннетабля Шарля де Бурбона, написанное еще в Марселе.

Ворота уже закрылись, когда обоз подошел к Вогере. Простолюдины бы на этом и успокоились и заночевали в предместье. Но Максимилиан настоял на том, что у него срочное-пресрочное письмо к самому Галеаццо Сансеверино именем короля.

Стража пропустила рыцаря, а потом Макс вернулся с оруженосцем Сансеверино, и в ворота зашел весь остальной обоз. Простолюдинов и груз с комфортом разместили на конюшне внутри замковых стен, выставив очень усиленную охрану. Благородных господ хозяин замка пригласил на подобающие статусу ужин и ночлег. Тодт остался за старшего при грузе, а Книжника взяли с собой, как переводчика для Устина.

Кто такой Галеаццо Сансеверино, и почему он человек короля, а не королевы-матери?

К началу событий со сдачей Милана и золотом королевы, Галеаццо Сансеверино уже исполнился шестьдесят один год. Он был сыном Роберто Сансеверино, первого графа Каяццо, и правнуком Муцио Атендоло, основателя династии Сфорца.

В молодости Галеаццо завоевал репутацию победителя рыцарских турниров, также отличался красотой и обаянием, умел производить впечатление и заводить друзей. Лучшим его другом стал герцог Милана Лодовико Сфорца. В тридцать лет Галеаццо принял обязанности главнокомандующего армией Милана, а в тридцать один венчался с восьмилетней Бьянкой, дочерью Лодовико. Брак, как это принято в высшем свете, состоялся по расчету, и Бьянка осталась жить с родителями. По достижению Бьянкой четырнадцати лет, брак был консумирован. Супруги жили счастливо, но недолго. Всего через год Бьянка умерла. Всего через два года, в 1498 году, Галеаццо женился второй раз на вдове Элизабетте дель Карретто. В этом браке родился сын Джулио.

Галеаццо остался близким другом Лодовико и ничего не потерял в плане карьеры. Хотя командиром он оказался так себе, что отмечали многие современники. Особенно по сравнению с Джана Джакомо Тривульцио, который в свое время имел больше прав на должность командующего. Оскробленный Тривульцио покинул Милан, но обещал вернуться.

С другой стороны, Сансеверино отлично показал себя при битве при Форново, где сначала сражался против того самого Тривульцио, а потом преследовал отступающих французов.

Тривульцио вернулся в 1499 году во главе армии Людовика ХII. Сансеверино провалил оборону, бросил Милан и отступил в Павию. Говорили, что Тривульцио трубил в рог, вызывая Сансеверино на битву на открытой местности, но тот уклонился от боя.

Годом позже Милан, как это принято в Милане, без боя сдали уже французы. Сансеверино в том же году попал в плен к Людовику ХII под стенами Новары. Здесь он в очередной раз вошел в хроники как неважный командир, поскольку проиграл битву, но как доблестный воин, поскольку честно сражался. Король конфисковал у него владения маркизат Боббио, состоящий из графств Боббио и Вогера, владений Олтрепо, Варци и Тортона, а также Кастель-Сан-Джованни, Валь-Тидоне и Вогера, недвижимость в Милане и раздал все своим верным рыцарям. Но турнирные навыки Галеаццо и личное обаяние остались при нем. Также за него ходатайствовали братья и кардинал Федерико Сансеверино. Поэтому Людовик в 1504 году взял Галеаццо с собой в поход на Неаполь.

На службе Франции Сансеверино показал себя достойным воином. В 1516 году уже Франциск I вернул ему Боббио, но не Кастель-Сан-Джованни и Валь-Тидоне, пожалованные Паллавичино.

В 1517 году Галеаццо выиграл судебный процесс против своего врага Тривульцио, уже маршала Франции, вернув себе собственность в Милане. В 1518 Тривульцио умер, а Сансеверино остался и неплохо себя чувствовал.

Перед тем, как начать разговор по существу вопроса, Сансеверино еще раз перечитал письмо от коннетабля.

Друг мой Галеаццо!

Податель сего письма, Максимилиан де Круа, наш общий знакомый по турнирам в Милане и верный рыцарь Его Величества.

В настоящее время он возвращается в армию Его Величества в Кремоне, которую он ненадолго покинул в связи с неотложными делами.

Возможно, он сопровождает в Кремону некий обоз. Я, находясь в Марселе, не могу прокомментировать, каким образом под его ответственностью мог оказаться этот груз. Все, что сделал этот рыцарь, он сделал по собственному желанию из лучших побуждений.

Я не даю Тебе никаких советов и рекомендаций на предмет, оказывать ли содействие сказанному Максимилиану. Поступай по велению своего рыцарского долга перед Его Величеством.

Независимо от того, какое Ты примешь решение, настоятельно советую держать его в тайне, дабы не впасть в немилость так же, как впал я.

Искренне твой, Шарль.

Казалось бы, коннетабль снимает с себя всяческую ответственность. Но между строк явно написано, что коннетабль знает про «некий обоз». И, несмотря на «не могу прокомментировать, каким образом», ни в строках, ни между них не написано «я не знаю, что конкретно он везет в Кремону».

При этом «долг перед Его Величеством» это намек, что успешное завершение миссии угодно Его Величеству, а «не впасть в немилость так же, как впал я», это намек, что королева-мать может быть недовольна всеми, кто приложил руку к этой миссии.

Сансеверино подумал и решил, что, сидя в подаренной королем Вогере с вражеской армией в паре суточных переходов, было бы крайне неблагородно нагадить одновременно королю, коннетаблю, вице-королю Милана и командующему королевской армией ради того, чтобы выслужиться перед королевой-матерью.

Вопрос только в том, что вокруг Милана бегает не вся французская армия. Тортона прикрывает путь на Геную под мудрым руководством самого Галеаццо. И имеют право на справедливую долю армейских поставок.

Следуя традициям гостеприимства, Сансеверино сначала хорошо накормил гостей, а потом от светской беседы перешел к разговору по существу. Максимилиан опустил все подробности насчет умысла ограбить именно Рыцаря Королевы и рассказал про захват пиратского корабля силами пяти человек. Украсть золото у пиратов совсем не то же самое, что украсть его у Ее Величества. Преследователей же Максимилиан описал как конкурирующую банду, хотя и во главе с рыцарем. Все-таки, де Ментон жив, хотя и ранен, и может явиться в Вогеру хоть завтра.

К рассказу про абордаж присоедилился Фредерик и представил Устина в наилучшем свете. Сансеверино с первого взгляда ломал голову, кто этот загадочный рыцарь, говорящий на непонятном языке. Но рыцаря в Устине он распознал с первого взгляда. Чувство собственного достоинства, хорошие манеры и по движениям видно, что отличный боец.

Устин при помощи Книжника рассказал про Московию и про татар.

— Кстати, Устин, а что бы сделали татары на том поле, если бы это они нас преследовали? — спросил Максимилиан.

— Они бы с дороги развернулись в линию и обстреляли нас из луков, — ответил Устин, — Стреляют они очень быстро и довольно метко. Нас бы накрыло облако стрел, и уж лошадей-то они бы точно сильно поранили. Потом мы бы спрятались за лошадьми, а человек десять кружили бы вокруг нас и стреляли бы уже не по площадям, а прицельно, пока видели бы, что мы шевелимся. Остальные бы легко догнали обоз и застряли на мосту.

— Почему?

— Ваш священник, который представился как капитан солдат, перекрыл мост большой телегой. Если бы он знал, как воевать с татарами, он бы не стал ставить людей поперек моста, а спрятал бы их за бортами телег и стрелял по татарам из аркебуз и пушек. Эта ваша телега похожа на наш гуляющий город, — Книжник затруднился перевести последнее выражение и понадеялся, что рыцари поймут, — у вас тоже есть татары?

— Вагенбург хорош против любой кавалерии, — ответил Максимилиан, — Но у нас не было аркебуз и пушек.

— Татар тоже не было, — сказал Устин, — А то без пушек они бы постреляли из луков и пошли бы в атаку с саблями. Они смелый народ. Предпочитают лук, но не боятся и ближнего боя. Здесь пригодились бы ваши алебарды, если уметь ими пользоваться. Я видел сломанные. Нельзя защищаться от сабель, подставляя древко.

— Не так-то просто с одного удара снести древко, — сказал Сансеверино.

— Достаточно прорубить палку наполовину или на треть, — ответил Устин, — Дальше она сама сломается при первом же ударе.

Сансеверино кивнул, и Устин продолжил.

— Часть татар обошла бы мост вброд. У этого ручья топкие берега, но на Руси полно ручьев, и татар они никогда не останавливали. Наши сегодняшние противники были неважными наездниками на не очень хороших конях. Некоторые даже на ослах.

— Он имеет в виду мулов, — поправил Книжник, заметив удивление слушателей.

— И надо было брать больше стреляющего оружия. Если не умеешь стрелять из лука, возьми аркебузу. У них на всех было только две, — продолжил Устин.

— Вы хороший стратег, — похвалил его Сансеверино, — Не хотите остаться здесь? У нас как раз идет большая война, и Его Величеству нужны добрые рыцари.

— Прямо сейчас я обещал помочь моим новым друзьям с доставкой груза в армию их короля, — ответил Устин, — А вообще я бы с Вашего позволения вернулся домой. Прошу меня простить, но я давал присягу своему государю и не могу воевать за других достойных королей без его позволения.

— Чтож, с моей стороны было бы невежливо не предложить.

Устин почтительно поклонился.

— Что касается армии короля, то она начинается прямо здесь, — Сансеверино повернулся к Максимилиану, — Итак, мой юный друг, у Вас есть золото, которого у Вас категорически не должно быть.

— Это золото короля, и я везу его в армию короля. Я должен сдать его в Кремоне.

— Армия Его Величества начинается в Вогере. Оставьте золото мне, а я, при необходимости, поделюсь с виконтом де Лотреком.

— Я связан клятвой.

— А я нет. Вы все равно ничего не довезете. Куда Вы собирались податься отсюда? В Пьяченцу или в Парпанезе?

— Конечно, в Парпанезе!

— И дойти до Пиццигеттоне по левому берегу, где уже завелись вражеские фуражиры? Сколько у вас рыцарей? А солдат?

— Его Величество рассердится, если узнает, что армия была разбита, потому что золото задержалось в Вогере. А уж как рассердится Ее Высочество.

— Если узнает.

— Но Вы же не позволите Фрундсбергу и Колонне разбить нашу армию! Вогера падет через неделю после Кремоны.

— Да ладно, мой юный друг, уже и пошутить нельзя. Я просто подумал, а стоит ли мне потом ехать на поклон к де Лотреку, чтобы получить долю, предназначенную для гарнизона Вогеры.

— Большую долю?

— Достаточно большую.

— Сколько?

— Решим.

— Что взамен?

— Дам Вас эскорт до Пиццигеттоне.

— Конный.

— Конный.

— Сколько человек?

— Одного всадника за каждую тысячу дукатов, которую Вы здесь оставите.

— Сумма?

— Давайте бросим кости, чтобы никому не было обидно. Мы с Вами бросим по разу. Сколько выпадет очков, столько тысяч дукатов оставите здесь, и столько всадников будут сопровождать Вас до Пиццигетттоне. Но строго через Парпанезе. Во владения Паллавичино мы не входим в любом случае.

— Почему?

— Потому что если я сегодня начну войну, то молодой и горячий Джироламо подумает, что я хочу вернуть себе свои земли. И завтра он впустит папские войска из Пьяченцы до самого замка Сан-Джованни. А я обещал Его Величеству провести Рождество в Турине, и не хотел бы сидеть там, как на иголках в то время, когда враг стоит у ворот родного дома.

— Хорошо. Бросим кости.

— Эй, — Сансеверино позвал слугу, — Тащи сюда кости для игры в азар!

— Я думал, мы будем играть в триктрак или глюкхаус, — сказал Максимилиан с плохо скрываемым недовольством. В триктрак и глюкхаус играли двумя костями.

— В этих краях играют в игры с тремя костями, — ответил Сансеверино, хищно улыбнувшись, — Бросайте.

Макс встряхнул стаканчик и высыпал кости на стол. Четырнадцать.

Сансеверино сделал то же самое. Девять.

— Полагаю, у Вас найдется завтра двадцать три всадника в добротных доспехах? — спросил Макс, одолеваемый жадностью.

— Будь на то Божья воля, у меня бы и тридцать шесть нашлось, — ответил довольный Сансеверино, — Завтра сможете проверить каждого. Я очень удивлюсь, если хотя бы у одного из них не будет доспеха или коня. Во главе отряда поедет мой оруженосец Эрнесто. Я бы отправил вместо него своего сына Джулио, но он, увы, сидит в плену в Милане.

Сансеверино вздохнул.

— Я всю жизнь враждовал с Джан Джакомо Тривульцио, а сейчас мой любимый сын и наследник сражался бок о бок с его племянником Теодоро и, наверное, делит с ним скудный ужин пленника.

Книжник тихо переводил разговор Устину. Тот что-то ответил.

— Наш восточный друг интересуется, — вступил в беседу Книжник, — Будет ли его помощь необходима и далее, если предположить, что двадцать три всадника способны его заменить?

— Если он не заинтересован путешествовать с нами далее для своего удовольствия, то завтра утром мы с ним попрощаемся, оставшись хорошими друзьями, — ответил Макс.

Книжники перевел. Устин ответил.

— Он спрашивает, насколько важен был прошлый участок пути со сравнению с предстоящим, и каково будет его справедливое вознаграждение относительно озвученных расценок, — перевел Книжник.

— Следующий участок пролегает по вражеской территории, и мы можем встретить даже всю армию Колонны и Фрундсберга. Но его справедливое вознаграждения я полагаю в два раза большим, чем любого из моих завтрашних сопровождающих, — ответил Макс по-итальянски и тут же добавил на родном языке, — С учетом того, что меня вынуждают за них безбожно переплатить.

Книжник перевел. Устин рассмеялся.

— Что тут смешного? — спросил Сансеверино.

— Есть русская сказка, — объяснил Устин, — Идет по дороге девушка и выходит на перекресток. Там стоит камень, на камне написано: «Вперед пойдешь — изнасилуют. Направо пойдешь — изнасилуют. Налево пойдешь, — изнасилуют. Назад пойдешь — изнасилуют». Девушка читает и говорит, «Куда же мне тогда идти?». Из-за камня выходит разбойник и отвечает «Никуда не ходи. Здесь раздевайся».

Все дружно рассмеялись. Русская сказка идеально описывала положение золотого обоза без охраны.

Устин встал, церемонно поклонился, сел обратно и снова обратился к Книжнику.

— Тогда вы, господа, не будете любезны посоветовать короткую дорогу на Русь? — сказал Книжник.

Сансеверино послал слугу за картой. Пергаментный сверток разложили на столе, прижав углы тарелками. Книжник показал на карте Вогеру, примерно рядом с Миланом.

Устин, похоже, понимал латинский алфавит. Он ткнул пальцем в области Балтийского моря.

— По суше не ближе? — спросил Сансеверино.

— Там или татары, или поляки, — ответил Книжник, не утруждаясь переводом очевидного, — С теми и другими или война, или плохие отношения. Наш друг хочет попасть домой через торговый город Новгород, куда ходят ганзейские корабли.

— Путь паломников? — спросил Макс, — Виа Францигена? Доберется до Кале, а там найдет ганзейский корабль.

— Побойтесь Бога, — ответил Книжник, — Отправите человека в январе на перевалы? Он, конечно, не побоится, но он нормальных гор в жизни не видел.

— Я бы предложил другой вариант, — сказал Сансеверино, — Через Турин, Лион и Париж. Полагаю, он будет наилучшим.

— Почему? — спросил Макс, — Можно ведь обойти Альпы с востока и выйти к морю через Вену, Прагу и Берлин?

— Потому что на Рождество меня пригласили в Турин. Там будет гостья из Парижа, и в ее свите наш друг после завершения празднеств наилучшим образом пересечет Францию до самого Парижа. Там он, с его хорошими манерами сможет рассчитывать на прием у Его Величества и триумфальное возвращение домой с французской дипломатической миссией.

— Ничего, что он не говорит по-французски?

— Так отпустите с ним этого ученого монаха, — Сансеверино повернулся к Книжнику, — Parlez-vous français?

— Oui, — ответил монах.

— Он ведь Вам не сильно нужен? В пути он мог бы написать хорошую книгу про Московию и Татарию по рассказам своего красноречивого спутника.

— Брат Книжник, — Макс обернулся к монаху, — Полагаю, это достойное предложение для вас обоих.

Книжник пересказал предложение Сансеверино Устину. Устин ответил.

— Он согласен. Я тоже, — сказал Книжник.

— Ну и отлично. Давайте еще по бокалу и спать. Завтра нас ждут великие дела. Утром мы выезжаем, но в разные стороны. Вам надо успеть переправиться в Парпанезе, чтобы заночевать на том берегу. Следующую вечерню встретите уже в Пиццигеттоне.

За ночь отряд Максимилиана совершенно мирным путем потерял одного рыцаря из трех, одного запасного возчика и двадцать пять тысяч дукатов монетой в дополнение к тем примерно семидесяти пяти тысячам монетой и слитками, что остались в Борго-Форнари. Зато приобрел эскорт из двадцати трех всадников в доспехах.

Макс, ложась спать, подумал, не оставить ли здесь по разным причинам и корсиканцев, и возчиков.

Возчики до сих пор честно везли все без нареканий. И груз у них не болтался, и колеса не отваливались, и подковы не отлетали. И на мосту они встали с алебардами, а не бросили телеги и не сбежали. Но уж больно они всего боялись. Даже лица скрывали от всех встречных. Как будто враги гонятся не за золотом, а лично за ними. Наверное, они понимали, что везут не очень законный груз, и что им здесь еще предстоит дальше жить. Тогда, если отпустить их в Вогере, они не смогут уверенно сказать, что везли именно золото и именно в Кремону.

Корсиканцы до сих пор честно выполняли свои обязательства. Не сбежали в Генуе, сражались на абордаже, помогали вести корабль, ни разу не вызвали подозрений, что украдут груз от Аренцано до Вогеры и отбились во вчерашней погоне. И не намекали, что по сумме подвигов они свое вознаграждение давно заработали. Вот это как раз самое подозрительное. Может быть, и их стоило бы отпустить в Вогере, пока ничего не натворили?

— Фредерик, как ты думаешь, не отпустить ли нам здесь возчиков и корсиканцев? — можно бы было спросить и Тодта с Книжником, но они ночевали в другом месте.

— Кто тогда повезет золото? — ответил Фредерик.

— Перегрузим. У Сансеверино найдутся телеги и возчики.

— Чтобы он с нас содрал тысяч по пять за каждую?

— Почему бы он содрал за простолюдинов больше, чем за всадников?

— Потому что без кавалерии мы досюда добрались, а без телег с возчиками с места не сдвинемся.

— Верно, — вздохнул Макс, — Тогда спокойной ночи.

И немедленно уснул.