Одна дорога из Генуи

Глава 51. 16 декабря. Как погнаться за синицей в руках и догнать журавля в небе.

Лис Маттео должен был сесть на галиот с золотом в Портофино. Вместо галиота он встретил в Портофино французский отряд, был пойман и допрошен. Луи де Ментон посчитал, что пациент после щелчка по открытому мозгу точно не жилец, и вернулся в Геную, оставив тело с дыркой в голове в Портофино.

Черти, которые воскресным вечером потащили в ад грешную душу Лиса Маттео, так и не смогли донести ее куда положено. Лису казалось, что он слышит, как они ругаются.

— Черт побери! — сказал старший черт, — Его тут что-то держит.

— Ага, я держу, — сказал младший, — Но он, кажись, еще не умер.

— Его вроде чертовски сильно стукнули прямо по мозгам.

— Ага. Сотрясение. Еще до утра оживет.

— Может сдохнет к чертям?

— Ага, потом когда-нибудь. Раз уж его в церковь занесли, то точно не сегодня.

— Ну и черт с ним. Не больно и хотелось.

— Ага. Все равно свой человек.

Лис открыл глаза. Рассвет. Колонны. Свод. Роспись. Церковь. Что из услышанного ночью в бреду разговора сказали черти, а что сказали люди, которые его сюда принесли? Голова болит. Холодно. Чертовски холодно. Спасибо, что положили на деревянную скамью, а на не каменный пол.

Лис, шатаясь, встал. О, человеческий силуэт. Крестится. Священник? Сил никаких нет.

Снова голоса.

— Покойник ожил?

— Кол ему забить!

— Молчать! — у этого голос поувереннее.

Замолкли.

— Дети мои, я окропил его святой водой. Будь он какая нечисть, он бы лопнул, — понятно, священник.

— Ну не воскрес же он!

— Не богохульствуй. Не воскрес, потому что и не умирал.

— Так он не дышал. И дырка в голове. И обоссался. И доктор сказал.

— Меньше надо докторов слушать. Все они суть шарлатаны, а через одного с фальшивыми дипломами. Больше надо в храм божий ходить и молиться, живее будешь.

— И что с ним делать?

— Положить в теплом месте и пусть отлеживается. А то дрожит как от лихорадки.

— А когда встанет, что с ним делать?

— Исповедать, причастить и пусть идет и не грешит. Или у кого у нему счеты есть? Кто он такой вообще?

— Друг Луки-Болтуна, который в Геную уехал.

— Друга семьи Газзоло сам Бог велел выхаживать.

На этом ободряющем месте Лис снова потерял сознание. Сутки он то лежал в забытии, то просыпался с головной болью. На следующее утро встал. Поел. Начал неуверенно ходить. После полудня выглянуло солнце, и Лис вышел погреться к бухте.

Из соображений справедливости здесь стоит пояснить состояние Лиса Маттео для тех читателей, которые не знакомы с последствиями черепно-мозговых травм, потому что те, кто знаком, уже давно догадались, что пациент скорее жив, чем мертв.

Первое из повреждений это ушиб мозга. После него пациент выпадает из активной жизни на двое-трое суток, и далее нуждается в восстановительном периоде, хотя уже будет пригоден для минимальной физической и умеренной умственной активности.

Второе это сепсис. Без асептики и антибиотиков пациенту осталась примерно неделя жизни плюс опционально два-три дня на плавный переход в мир иной.

На момент получения обоих повреждений пациент находился в добром здравии, и не будет необоснованным допущением считать, что первое он пройдет по минимальной границе времени, а второе по максимальной. Но в двухнедельной перспективе он обречен, хотя никто из его современников этого не знает.

Прошу прощения за это анахроничное отступление, но, если Уважаемому Читателю небезразлична судьба Лиса, то он потратил бы намного больше времени в поисках ровно той же информации в профильных источниках. Или несправедливо обвинил бы автора в чрезмерном отступлении от здорового реализма.

Если достаточно долго сидеть на берегу, можно увидеть, как мимо проплывает труп врага. Чей труп хотелось бы увидеть? Французского рыцаря? Этого «скромного доктора» со странным прошлым? Может быть, Лука или Тарди предали? Точно не Лука. Кто отправит к своей семье человека, которого намерен предать? Семью Лука любил, этого у него не отнимешь. Вот Тарди мог и предать. Но резня на корабле совершенно не в его стиле. Тогда кто? Кармина? Она точно не знала ничего. Но могла догадаться. Может быть, Птичка зачирикал, едва отъехав от пирса? Во всяком случае, он знал и про золото, и про галиот. С другой стороны, Птичка треплом никогда не был.

— Сеньор Маттео! — к Лису подошел кто-то из рыбаков, он так и не запомнил всех по именам.

— Да?

— Мы выловили тело с галиота, и это не матрос, не солдат и не гребец. Вообще не моряк. Хотите посмотреть?

— Конечно, хочу, — ответил Лис. «Тарди?» — подумал он.

Труп лежал в церкви на полу. На теле осталась длинная рубашка, верхнюю одежду уже сняли и разложили по соседним скамьям. Лис посмотрел покойнику в глаза. Действительно, Тарди.

— Прости, друг Альфонсо, что я плохо про тебя подумал, — сказал Лис.

— Знакомый? — спросил рыбак.

— Да.

— Хороший человек?

— Хороший.

— Богатый?

— Богатый.

— Отпоем и похороним. Даже крест хороший поставим.

— С чего такая щедрость?

— Мы с него сняли пояс с деньгами. Золотые дукаты. Грех такого человека хоронить как простого утопленника.

Лис провел рукой по рубашке мертвеца. Напротив сердца дыра. Да, убит одним ударом в сердце. На рубашке отпечаталась кровью витая гарда рыцарского кинжала. Его убил рыцарь. И сбросил тело за борт, а не обобрал. Интересно, Альфонсо защищался?

Пояс с генуэзским ножом в черных ножнах рыбаки сохранили. Тарди не держал нож в руках, когда его убили. Погиб безоружным.

— Сеньор, не знаете, что это такое?

Рыбак протянул Лису гибкий футляр из непромокаемой жированной кожи и сверток пергаментных листов.

Лис присмотрелся. Буквы плавали перед глазами.

— Векселя на предъявителя. Сто тридцать дукатов, Парма. Сто восемьдесят, Пьяченца. Сто пятьдесят, Пиза.

— То есть, их можно на золото обменять? — спросил рыбак.

— Тебе нельзя.

— Почему?

— Ты не похож на человека, у которого может быть такой вексель. Читать-писать умеешь?

— А Вы?

— Я? — Лис фыркнул, — Я если только на покойника похож. С дыркой в голове.

— Серьезно, сеньор, — возбудился рыбак, — Давайте мы Вам хорошую одежду купим на те дукаты, что нашли у этого в поясе. Сядем на добрых мулов и поедем во все эти города. Вы получите эти деньги для нас, а мы Вам дадим десятую часть.

— Половину, — как истинный генуэзец, Лис оценивал сделку спинным мозгом и начинал торговаться рефлекторно, пока головной мозг обсчитывал расходы и риски.

— Шестую.

— Треть.

— Четверть.

— По рукам. Но в Пизу я не поеду.

— Почему?

— Далеко. Сдохну по пути.

— На лодке прокатим.

Лис вздрогнул.

— Сдохну я от твоей лодки.

Рыбак посмотрел на него и согласился, что правда сдохнет.

— А от мула?

— Седло найди такое, чтобы просто сесть и сидеть. И чтобы под уздцы кто-то вел.

— Не вопрос. Завтра на рассвете выезжаем.

На рассвете Лису принесли добротные штаны, дублет и капюшон из теплой шерсти. Одежда выглядела слегка поношенной. Как будто сняли с какого-то средней руки купца. Блестящие от жира непромокаемые ботинки. За ними, похоже, пришлось сгонять в Рапалло. Для путешественников по большим дорогам у придорожных сапожников есть готовая обувь на любой кошелек. Пахнущий дымом и морской солью хорошо просушенный плащ черного бархата. Добротный пояс старины Альфонсо с кошельком, футляром для документов и генуэзским ножом.

С ним поехали трое. Тот рыбак, который показывал тело и векселя, и два похожих мужика с обветренными лицами и мозолистыми руками. Все при оружии. Три больших тесака и даже арбалет. Охотничий. И все одеты не в грубое и штопаное морское-рыбацкое, а в приличную дорожную одежду. Как будто купец едет, а при нем охрана.

Привычный меч у Лиса забрали солдаты. Рыбаки дали ему новый меч, легкий и красивый. Очень острый и всего с парой зазубрин. Как будто сняли с какого-то студента из хорошей семьи.

Да, называть их рыбаками более-менее правильно, но не точно. Конечно, любой из троих умел ловить рыбу. Но основной свой доход они получали или с контрабанды, или с пиратства, или с разбоя на большой дороге. Лука, как яблоко от яблони, недалеко укатился ни по расстоянию, ни по сути.

Выезжали утром, когда рыбаки уже ушли в море. Проводить вышла женщина с седой прядью.

— Сыночек, вот возьмите вам пирожков в дорогу, — обратился она к старшему.

— Спасибо, мама, — почтительно ответил тот.

— Сначала ешьте с угрем, а то испортятся…

— Да холодно же, не испортятся.

— Слушай маму! Сначала с угрем, потом с яблоками. Одевайтесь теплее.

— Да мы нормально…

— Слушай маму! Не нормально, — мама осмотрела отряд и не нашла, к чему прицепиться. Посмотрела еще раз и нашла.

— Вот это что такое у него на голове?

— Шаперон французский. Очень модный.

— Сам такое носи. У него, бедненького, дырка в темечке, а ты ему это баловство надеваешь. Простудится же.

— Ну мам…

— Слушай маму! Сейчас принесу.

Добрая женщина сходила домой и принесла плотный шерстяной наголовник с висячими ушками. Такие шапочки ландскнехты надевают под шлем.

— Слезай!

Лис спешился, наклонил голову и почувствовал, как голове стало намного теплее. От середины лба до затылка и от макушки до ушей.

— Спасибо.

— Дай вам святой Петр удачи, — женщина перекрестила всех на дорожку и поцеловала сына, — По бабам не бегать! Деньги получить и сразу домой!

— Ну мам…

— Слушай маму! Никаких кабаков, а то знаю я вас. Вот отец твой покойный….

— Ну мам…

— Поезжайте уже, хватит спорить.

К вечеру тринадцатого декабря Лис добрался до Санто-Стефано-д'Авето и сильно устал. Врача в деревне не нашлось, а в церкви Санта-Мария-Ассунта из медицинской помощи ему предложили молитву, вино и постель. Лис выбрал все сразу и уснул под монотонную латынь.

К вечеру четырнадцатого путники доехали до Боббио. И расстояние меньше, и дорога не такая горная. Правда, Лиса все равно укачало. В Боббио брат-лекарь очень заинтересовался операцией по удалению камня глупости. Про нее все слышали, но никто сам не делал, хотя некоторые говорили, что знают людей, которые присутствовали при подобной операции. Брат-лекарь посмотрел на криво сошедшиеся лоскутки на бритой макушке, помазал голову розовым маслом для скорейшего заживления и налил пациенту макового молочка для хорошего сна.

К вечеру пятнадцатого компания совсем уж медленно доплелась до Пьяченцы. Под конец один рыбак вел под уздцы мула, на котором сидел Лис, второй шел рядом и поддерживал седока, а третий вел в поводу мулов первых двоих.

— Завтра получим по первому векселю и недельку поживем тут, — сказал Лис перед тем, как упасть и уснуть.

— Хоть две, — ответил старший, — Ты, главное, встань завтра.

На сто восемьдесят дукатов можно жить не то, что две недели, а несколько месяцев. А там и Парма не за горами.

С другой стороны в Пьяченцу въехал на лодке всеми забытый Терцо. Когда арбалетчики начали стрелять по телеге через тент, он бросил вожжи и притворился убитым. Когда к нему пошли алебардисты, тихо вылез из-под тента сзади и спрятался во дворе. Было бы две лошади невредимых, мог бы и рвануть, как Птичка. Когда евреи увели телегу, пошел за ними. Видел, как Витторио лихо порубил евреев. Видел, как Кокки побил Витторио палкой. Видел, как к Кокки присоединились фигуристая красотка и странствующий доктор, как они вместе перегрузили золото и уехали.

Наплевать на королевское золото. Точнее, на то золото, что лежало под тентом. Ведь под сидением запрятано десять кожаных мешочков по тысяче дукатов, про которые никто не знает. Слава Богу, что дукаты запихали туда, предварительно положив в грязные мешки с всяким барахлом, которое может пригодиться в дороге.

Когда ускакал в погоню Эрнесто, последний француз из Вогеры остался для выяснения обстоятельств. Терцо решил, что не будет говорить, кого он видел, ведь его тогда возьмут с собой в погоню для опознания, а телегу бросят здесь.

Местные любезно помогли Терцо продать телегу за полцены. Даже за треть цены, но очень любезно, называя то другом, то братом. Два переметных вьюка у него и так на всякий случай лежали под сиденьем. На глазах покупателя он спокойно выгреб из-под сидения грязную одежду на подмену, смену чистой одежды, мешочек сухарей и прочий хлам. Сложил все в два вьюка и забросил из на плечо. Десять тысяч дукатов довольно тяжелые, но возчики краденого обычно сильные люди, умеющие таскать тяжести.

На рассвете шестнадцатого декабря Терцо, проверяя пословицу «своя ноша не тянет», сел в попутную лодку до Пьяченцы, и к обеду уже выгрузился на пристани. Для начала надо купить приличную одежду, в которой не стыдно посетить несколько финансовых заведений, где можно прибыльно вложить звонкую монету.

Конечно, это план не на день и не на два. Сложность состояла в том, что Пьяченцу Терцо не знал, и ему предстояло разобраться, где здесь вложенные дукаты принесут выгоду, а где про них лучше разговор не заводить. Но ему уже приходилось возить особо ценные грузы и изображать из себя богатого купца.

Он предсказуемо разместился на недорогом постоялом дворе, который держал генуэзец. Не то, чтобы прямо совсем «бандитская малина», но для специфического общества. Оценив комнату, он решил быстренько перекусить, а потом уже все остальное.

И в таверне внизу, не успев войти, встретился глазами с Лисом Маттео.

Лис очень удивился, встретив Терцо. Аж глаза выпучил настолько, что спутники приняли это за последствия операции на мозг. Когда Терцо не только не сбежал с пробуксовкой, но и подмигнул, у Лиса от удивления рот открылся.

Терцо, добравшись до Пьяченцы, никаких претензий к Лису не имел. Ни малейших. Дело сделано — расчет получен. Все четко. Только в некоторых кругах не принято напоминать случайно встреченному знакомому о знакомстве. Особенно, когда он сидит в незнакомой компании. Вдруг он простаков разводит, и зовут его сегодня не Лис Маттео, а Джованни-лопух. Принято в таких случаях подать знак. Я, мол, тебя узнал, и ко мне можно подойти.

Лис, в свою очередь, подозревал в том числе и Терцо в причастности к бунту на галиоте. Но не настолько, чтобы с порога бросаться на него с кинжалом. Тем более, после того, как Терцо явно обозначил, что нисколько Лиса не боится ни одного, ни с компанией.

Лис оставил портофинцев и пересел к Терцо.

— Здорово. Надо поговорить.

— И тебе не хворать. Чем порадуешь?

— Надо поговорить. Без лишних ушей.

Терцо знал, что золото, которое украл Лис, было выгружено с корабля, на который Лис не садился. Также он знал, что с корабля груз сопровождает «котик», то есть, муж сестрички Кармины, чью свадьбу он пропустил, сидя у евреев, и услышал о ней среди прочих сплетен на конском рынке. Знал, что на корабле была страшная резня. Прикинул, что план вывезти из Аренцано золото, погруженное на корабль, начал реализовываться еще в Генуе задолго до резни на корабле. То есть, «морская» часть сообщников во главе с «котиком» приняла эстафету у Лиса и свою задачу выполнила, сгрузив золото в обоз, который привел из Генуи хромой рыцарь. Рыцарь с оруженосцем и банда Лиса Маттео вполне могли действовать совместно, потому что и те, и другие вели дела с Карминой.

Поэтому, как представлял ситуацию Терцо, Лис должен был получить какой-то аванс монетой или ценными бумагами, сбежать налегке подальше от Генуи и ждать окончательного расчета.

Каково же было его удивление, когда Лис рассказал свою версию событий, в которой «Пегас» сдали неизвестным конкурентам или Птичка, или Кармина и потребовал объяснений.

История Терцо началась с конского рынка и хромого рыцаря. Наличие среди «неизвестных конкурентов» еще и мужа Кармины при отсутствии других значимых фигур окончательно избавило Терцо от подозрений.

— Значит, сестричка нас предала, — многозначительно сказал Лис, — Чтож, я ей это припомню.

— Скорее всего, она уже сбежала из Генуи в родовой замок мужа, — ответил Терцо, — На конском рынке говорили, что свадьба была настоящая.

— А где, кстати, ее муж сейчас? — спросил Лис.

— Когда корсиканцы угнали паром с боевым возом, он оставался на южном берегу. Все, что я знаю.

Лис помассировал виски, вспоминая карту окрестностей. Вспомнил, что Пьяченца ниже по течению, чем Парпанезе, а городов между этими двумя точками вообще не вспомнил.

— На пароме ведь хрен куда доплывешь?

— Если только до берега, и то недалеко.

— То есть, Котик мог и догнать паром? Зарубить этих двоих?

— Вряд ли. Я думаю, что корсиканцы угнали паром, потому что они заранее договорились со своими его угнать. Рыцарь не говорил нам с Птичкой, куда мы едем. Корсиканцы тоже не говорили, но я всегда чувствовал, что они знали с самого начала.

— Шрам? — предположил Лис.

— Наверняка, — кивнул Терцо, — Не так уж много корсиканцев работают на большой дороге.

— То есть, мертв или Котик или Шрам, а четверть золота выживший прячет где-то рядом с нами? Хромой рыцарь и Тодт не могут оставить без охраны в два раза больше золота на том берегу, остаток французского отряда переправился с ними, а Галеаццо Сансеверино уехал в Турин, и никто никого не пошлет искать семьдесят пять тысяч дукатов вниз по течению?

— Получается так. Только у них на том берегу не в два раза больше золота, а столько же.

— Как?

— Я недорассказал. Пока французы лупили папских, мою телегу увела другая банда.

— Кто?

— В жизни не угадаешь. Антонио Кокки. Что у тебя с глазами?

Лис выпучил глаза, как только что утром. Значит, Кокки не просто так сидел в засаде у Сан-Джованни-ди-Пре. Проиграл сражение и отступил, но не проиграл кампанию.

— С ним баба, которая фигурой как та рыжая, которую ты начал искать еще перед атакой на таможню. Лис, у тебя с челюстью все в порядке?

Лис рукой закрыл рот и кивнул.

— И третий, постучи по столу как в барабан перед награждением…

Лис, как зачарованный, отстучал та-да-дам, та-да-дам.

— Тот молодой доктор, который таскал нам золото у евреев.

Лис смел со стола посуду, вскочил, бросил шапку на пол и изрыгнул из себя столько богухольств и чертыханий, что три раза переводил дыхание.

— Бегом в банк за деньгами! — крикнул он, когда вернулся к портофинцам, — Триста тысяч дукатов убегают от нас по дороге на Милан!

Рыбаки удивленно переглянулись. В банк за деньгами это понятно. Но какие триста тысяч, какой Милан. Встали, надели шляпы и поспешили за Лисом, уже размахивающим кожаным футляром. Банк это громко сказано. Но солидный меняла выдал по векселю сто восемьдесят дукатов, не моргнув.

— Карту мне и коня! — возгласил Лис.

— Да какую карту, ты весь горишь, — ответили портофинцы, — Тебе врача хорошего надо.

— Врача мне и самого лучшего!

— Вот, другое дело.

Не успев войти к доктору, Лис схватился за меч.

— Котик?