Одна дорога из Генуи

Глава 38. 14 декабря. Кто желает смерти французским оккупантам.

Золотой обоз движется со скоростью телеги, а преследователи раза в два быстрее. Максимилиан свернул на второстепенную дорогу, но его догнали у деревни Казальночето. Макс временно вывел из строя Рыцаря Королевы и остался один против троих противников. Еще с десяток гоняются за Устином, который купил в Генуе самого быстрого коня. Остальные преследуют собственно обоз. Тодт, Фредерик и все остальные должны встать в оборону на мосту.

— Что делаем? — спросил Птичка, едва переехав через мост.

Он мог бы и не спрашивать, но сам ничего не придумал. Убегать от конных на телеге или пешком особого смысла нет. Если догонят, то можно сдаться и прикинуться простым возчиком. Догоняют, вроде бы, наемники из Генуи, так что, если узнают, то может и не убьют. Все свои, ничего личного, сколько раз вместе пили. И кто-то же должен вести телегу куда они скажут.

— Остановись и слезай.

Птичка остановил. Тодт дал проехать Терцо и приказал ему встать слева на дороге. Боевой воз остановил на самом съезде с моста, еще и посередине. Ширина дороги позволяла худо-бедно разъехаться двум телегам, а мост был шириной с одну, и даже пешеходу пришлось бы ее пропустить, или прыгать в реку. Задний борт боевого воза из крепких досок позволял обороняться с него, как с вагенбурга. Тодт оставил его как запасную линию для отступления.

— Камни под колеса! — скомандовал Тодт, — И все сюда!

Все просочились мимо боевого воза на мост. Тодт опустил задний борт и выдал каждому по алебарде из числа взятых на «Пегасе». Фредерик привязал Паризьена к первой телеге и присоединился к пехоте.

— Теперь на мост!

Книжник и Бруно с рукой на перевязи остались присматривать за телегами и лошадьми и хотели бы сделать что-то полезное, но пока не придумали, что конкретно. Остальной отряд выстроился в верхней точке моста с алебардами. Два ряда в шахматном порядке. Сам Тодт в первом ряду слева, чтобы всех видеть. Справа Мятый, в середине двое негров и Терцо. Фредерику Тодт поручил второй ряд, намного менее сильный. Раненый Джованни, мелкий Птичка и Генрих, который вообще не боец.

Кто из них слабое звено? Да кто угодно. Только на Фредерика и Мятого можно рассчитывать.

— Копий у них нет, — сказал священик, — Алебарды коротковаты, но мечами с седел до нас не дотянутся. Повторяйте за мной.

— Айн! — Тодт встал левым боком к врагу и уперся подтоком алебарды в камни у правой ступни.

— Цвай! — двумя руками поднял алебарду параллельно земле на уровне груди, выставив острие максимально вперед.

— Драй! — сделал подшаг и выпад в сторону противника.

— Фир! — шаг назад в позицию «цвай».

— Фюнф! — алебарды к ноге, положение «вольно».

Все кое-как повторили. Тодт так и не выучил строевые команды по-итальянски, а на немецком их никак не понимали местные. Поэтому он еще с первой своей галеры перешел на айн-цвай-драй.

Конный отряд подскакал почти вплотную и остановился. «Транспортные» кони и мулы совершенно не горели желанием атаковать на алебарды. Всадники же откровенно не умели сражаться в конном строю против пешего строя. Городские браво всегда бились пешими. Или не бились лицом к лицу, а нападали с кинжалом, дубинкой или удавкой. Но все равно пешими.

Алебарда, конечно, далеко не пика, но дотянуться до врага мечом, сидя в седле, никак не получалось. Вперед, мимо лошадиной шеи и головы? Или повернуть лошадь боком и тыкаться клинком в вытянутой руке против алебарды в двух?

— Строй держать! — скомандовал Тодт.

Отряд напряженно замер.

— Цвай!

Все вразнобой выпрямились и направили алебарды на врагов.

— Драй!

Жалкий подшаг с выпадом неровным строем не испугал ни одного браво. Но небоевые кони по недостатку эрудиции приняли скромный отряд любителей за настоящую армию и попятились.

— Драй! Драй! Драй!

Чья-то лошадь заржала, встала на дыбы и скинула всадника спиной на каменный парапет моста. Первый ряд попятился, тесня задних.

— Разворачивай! — наперебой крикнули сразу несколько человек.

— Драй! Драй! Драй! — Тодт продолжал теснить, но осторожно. Если лошадь хорошо испугать, она может рвануть и вперед. Одной лошади хватит, чтобы снести половину строя, а то и весь.

Тупик. Прорвать строй верхом может только рыцарь, а он застрял в поединке с главарем банды грабителей.

— Никто, случайно, не захватил аркебузу или арбалет? — спросил один из браво.

— По кой черт? — недовольно ответил другой.

— Я аркебузу взял, — ответил третий.

— И я, — сказал четвертый.

Еще несколько браво умели стрелять из арбалетов. Они в лучших генуэзских традициях даже участвовали в городских соревнованиях. Но не относились к арбалету, как к надежному оружию городского убийцы. Отлично стреляли из арбалетов и Антонио Кокки, и Лис Маттео, и старый Борух из Тортоны, но они тоже никогда не предпочитали арбалет мечу. Также и стрелять из аркебуз умели многие, но брались за них только для того, чтобы жахнуть с городской стены по вражеской армии.

Разбойник по прозвищу Фитиль, входил в круг друзей Лиса Маттео и участвовал в нападении на школу фехтования Кокки. Поскольку сидеть по домам скучно и холодно, люди, которым не надо вставать чуть свет на работу, курсируют между фехтовальными школами, чтобы прокачать боевые навыки, и кабаками или им подобными местами собраний, чтобы эти навыки небезвозмездно применить. Вчера вечером Фитиль пил на свадьбе Кармины. Утром вместе со всеми, кто остался спать за столами, сбегал за тысячей дукатов к Лису, днем в той же компании вернулся к «Мавру» выпить и закусить, там же и попался под «ректурский набор» французского рыцаря. К утреннему выезду он сходил домой за аркебузой. Мало ли вдруг пригодится.

Всадники отъехали. Фитиль достал из седельного чехла аркебузу, повесил на себя перевязь с зарядами и принялся заряжаться. Его собрат по оружию занялся тем же.

Тодт нахмурился. Баталия из восьми алебард стояла на мосту как достаточно большая мишень.

— Что они делают? — спросил Давид, абиссинец.

— Заряжают аркебузы, — недовольно ответил Тодт.

— Зачем?

— Будут стрелять.

Двое стрелков вышли вперед. Остальные наемники толпились вокруг с мечами в руках.

Давид покинул строй, сделал пару шагов навстречу врагам, замахнулся алебардой и бросил ее как копье. Копье из алебарды неважное, но разве кто-то усомнится, что если ее бросить сильной рукой, то она полетит вперед, а не назад? И, если уж попадет в человека, то попадет острием, а не плашмя?

Поскольку в руках у отряда на мосту не просматривалось ничего стреляющего, аркебузиры решили не играть в снайперов, а безнаказанно жахнуть с как можно более близкого расстояния. Алебарда, брошенная шагов с двадцати, попала стрелку в живот и сбила его с ног. Аркебуза упала в пыль, но фитиль не погас. Второй стрелок замешкался. Он сначала хотел подстрелить священника, который тут главный. Потом решил, что опаснее негр, который кидается алебардами. Потом понял, что этот негр остался с пустыми руками, и выстрелил во второго. Вдруг они все так умеют.

Тяжелая пуля попала Соломону в грудь. Гвинеец попытался вздохнуть, но не смог и упал замертво. Тут же в атаку ринулись все наемники. Первый ряд остался без двух самых больших бойцов, надо этим воспользоваться.

Давид успел вернуться к своим, все-таки, два шага не десять. Поднял алебарду Соломона, но на этом его везенье закончилось. Фитиль поднял аркебузу товарища и сразу понял, в кого тут стрелять. Конечно, в того, кто через мгновение повторит свой трюк.

— Расступись! Стреляю! — крикнул Фитиль и выстрелил.

Давид упал замертво. С такого расстояния проще попасть, чем промазать.

Но первый натиск удалось отбить.

— Фир! Фир! Фир! — закричал Тодт, и строй сделал три шага назад, а Фредерик шагнул в первый ряд и удачно проткнул хитреца, попытавшегося подкатиться под древки. Сложно дотянуться мечом до алебардистов, когда они не совсем идиоты. Хотя бы половина из них.

Фитиль принялся перезаряжать аркебузу и мысленно подсчитывать премию. Без него бы вообще ничего не сделали. А так у него на счету уже двое и сейчас еще будет.

Сзади послышался конский топот. Никто из браво не отреагировал. Все знали, что там пара десятков своих. Ну не двое вражеских рыцарей же топают за десятерых.

— Эй, сзади! — крикнул кто-то. По выговору, из тортонцев.

Что сзади, кроме вас, тортонская братва? У нас спереди алебардисты, и мы тесним их по мосту.

Мятый размахался алебардой, и ему сломали древко. Срубить древко подчистую сложно. Нужен добрый острый меч и хорошо поставленный удар. А вот сломать древко не в пример проще. Если по палке долго бить, она когда-нибудь сломается. И свой срок древко с «Пегаса» уже отжило.

Мятый отступил и выдернул оружие у Генриха. Терцо, оставшись без прикрытия справа, отскочил назад, и Тодт с Фредериком тоже отступили, выравнивая строй.

Устин на полном скаку разрубил голову Фитилю и врезался сзади во вражеский строй, то есть, толпу. Сбил сразу троих, зарубил еще одного и сманеврировал конем, отступая задним ходом. Кони отлично умеют ходить назад, особенно, когда впереди на них машут мечами.

— Драй! Драй! — Тодт сразу же бодро атаковал строем.

Один из врагов перехватил древко Фредерика. Оруженосец не стал играть в перетягивание палки, а бросил ее и выхватил меч. Мятый смахнул кого-то в реку, тот схватился за первое, что попалось под руку, то есть, за древко, и снова его обезоружил. Мятого прикрыл Терцо, а потом Мятый тоже выхватил меч.

Фредерик и Мятый атаковали по мосту и с удивлением обнаружили, что враги куда-то подевались, а против них осталось всего двое. И оба, хотя вроде и неплохие бойцы, но уже провалили мораль и готовы отступать хоть до самой Генуи. Только царствие небесное им, а не Генуя.

Устин в это время зарубил еще одного и пошел на следующий круг, уводя от моста изрядно задолбавшуюся безрезультатной погоней банду из Тортоны.

Фредерик выскочил вперед, поднял заряженную аркебузу и выстрелил в первого тортонца. Тот рассчитывал сначала смять этих на мосту, а потом продолжить погоню. Потому что главное взять обоз, а не его охрану.

Пуля попала не во всадника, а в коня. Конь полетел через голову, и Фредерик едва успел отскочить с дороги.

Преследователи растянулись по дороге. Погоню за Устином возглавляли трое. Другие двое попытались резко остановиться, когда перед ними подстрелили товарища. Первый на всем скаку свернул, нога лошади попала в канаву, и всадник свалился прямо под ноги Фредерику. Второй остановился, подняв коня на дыбы, потому что увидел, что между ним и мостом дорога завалена телами. Мятый подбежал к нему, пригнувшись, схватил коня за уздечку и воткнул меч всаднику слева в живот.

— Держи коня! — крикнул Фредерик, добивая упавшего.

Мятый придержал, ловко уворачиваясь от ударов передними ногами. Фредерик скинул раненого наездника и вскочил в седло.

— Устин! — крикнул он, подняв меч.

Устин развернулся. Тортонцы сначала рванулись за ним плотной группой, но не все одинаково хорошо гоняют на разных лошадях. Двоих он подстрелил, трое полегли на мосту, и сейчас на него ехали всего двое, а оставшиеся всего-то двое подтягивались по дороге к мосту, причем передний притормаживал, оглядывался на заднего и искал глазами, куда подевались все остальные.

Русский шагом направился навстречу двоим противникам, снова доставая саблю. Те забеспокоились, потому что конным боем не занимались никогда. Максимум, могли в случае чего помахать с седла по пешеходу. Пока Устин неспешно подъезжал к ним, они сообразили, что если этого всадника не могли догнать, то и ускакать от него не получится. Вся надежда, что он не такой хороший фехтовальщик, как наездник.

Шагом двое наезжали на одного, заходя с разных сторон. Устин даже остановился и подпустил их ближе. А потом свистнул. Неготовые к такому сюрпризу европейские небоевые кони дернулись, выводя из равновесия всадников и вынуждая их хвататься за поводья обеими руками. Конь Устина тоже дернулся, но русский к этому был готов.

Устин пришпорил коня, подскочил к правому противнику и снес ему голову размашистым ударом. Потом развернулся и напал на левого, не давая тому маневрировать. Неудобно фехтовать в седле, когда враг слева. Особенно, когда он бросает поводья, перехватывает саблю левой и рубит в бедро. Русский вложил в удар свою массу и даже массу коня. Нога упала по левую сторону лошади, а всадник без ноги по правую.

За это время Фредерик снес одного из двоих оставшихся тортонцев лицом к лицу на встречных курсах, а второго, струсившего и попытавшегося уйти по дороге на Сареццано, догнал и добил в затылок. Стоит отметить, что удирал от Фредерика тот куда быстрее, чем только что пытался догнать Устина.

Максимилиан оказался в патовой ситуации. Он поднял меч француза и не без труда, но отбил атаку троих наемников, напавших одновременно с разных сторон. Будь их пятеро, могли бы уже и победить. Все-таки, нападение толпой на одного это их профильное занятие.

Трое не горели желанием атаковать, но и он не мог атаковать, потому что любой из них с двумя здоровыми ногами мог легко отступить. Макса оттеснили от лежавшего де Ментона, и теперь немного задушенный француз вот-вот мог встать, поднять меч кого-то из подстреленных Устином и присоединиться к этим троим. После чего шансов у Макса не осталось бы совсем.

Устин успел вернуться как раз вовремя.

— Edu, edu, ne svischu, anaedu — ne spuschu! — заранее закричал Устин, чтобы привлечь внимание.

Трое генуэзцев поняли, что им конец. Всадник с луком, которого только что прогнали тортонцы, возвращался без них. Втроем против одного этого хромого они только что не справились, а против него же с конным помощником не справятся тем более.

Но тут французский рыцарь поднялся, огляделся, подобрал меч и встал в стойку.

Макс развернулся и по возможности быстрыми шагами пошел от де Ментона, надеясь, что Устин успеет раньше. Наемники снова напали все вместе, но рыцарь снова отбился, еще лучше, чем в прошлые разы. После каждого схода боец получает еще немного знаний о противнике, поэтому Макс уже понимал слабые места всех троих. Один слишком далеко отскочил, стоило махнуть мечом в его сторону, и не смог вовремя помочь остальным. Другой, уповавший на широкие шаги больше, чем на защиту клинком, поскольнулся и упал, уходя от удара. Третий по привычке поставил слишком жесткую защиту без маневра, и Макс на этот раз сильнее вложился в удар, снес вражеский клинок вниз и тюкнул генуэзца в лоб, хотя голову и не разрубил.

— Не зевать, засранцы! — крикнул француз, направляясь в сторону Максимилиана, — Убьем его!

Генуэзцы заколебались. Француз не видел всадника, который уже съехал с дороги.

— Ustin! — крикнул Макс и махнул рукой на наемников, чтобы не подбирать слова.

— Kurrrrwa! –заорал Устин на более европейском языке, пришпоривая коня.

Наемники не выдержали и разбежались. Де Ментон правильно понял ситуацию. Пока конный противник будет гоняться за наемниками, надо успеть победить пешего. Он пробежал оставшееся расстояние и бросился на Макса. Тот нанес французу несколько яростных ударов сверху вниз, которые француз, затрудняясь маневрировать, отбил подобранным мечом. Легкий видавший виды одноручный меч сломался, и следующий удар пришелся по шлему горизонтально, в ухо. Де Ментон не потерял сознание, но потерял темп и не успел парировать обломком меча следующий удар, диагональный. А потом еще один и еще один в голову.

Макс поднял одной рукой обмякшее тело, закинул на плечо и потащил к оставленным на дороге лошадям наемников.

Бывшие хозяева лошадей попытались сдаться Устину, но он решил, что брать в плен простолюдинов, это право, а не обязанность. И таковым правом не воспользовался.

Подъехал Фредерик на трофейном коне. Опоздал, конечно, но лучше поздно, чем никогда.

— Это лучшая, — сказал Устин, похлопав по шее белую в яблоках кобылу. Спорно. Но мулов русский за лошадей не считал. Он верхом первым вернулся на дорогу и собрал четырех лошадей из пяти.

Макс положил пленного на дорогу, снял с одного из седел веревку и примерился связать ему руки. Устин вопросительно поднял бровь.

— KeinFreiheit. Schloss, — объяснил Максимилиан, примериваясь петлей к рукам пленника.

Устин подошел, взял у Макса веревку и ловко связал руки де Ментона неоднократно виденным на галерах кандальным узлом. Макс поднял француза на ноги. Осталось посадить в седло, привязать руки к луке седла и ноги, наверное, к стременам.

— Щелк! Отличный выстрел. Арбалетный болт чуть не попал в голову Максимилиану, но стрелок в темноте не распознал двойной силуэт, и болт воткнулся под ключицу де Ментону, пробив нагрудник.

Устин сунул поводья Максу в руку и закричал по-русски. Лошади, которых никто не держал, испуганно рванулись по дороге в сторону стрелка. Похоже, стрелял еще кто-то. Не меньше двух лошадей заржали, как подстреленные. Макс удержал «лучшую», а Устин на ходу запрыгнул на свою лошадку.

У моста Тодт и компания уже добили раненых, обобрали трупы и стащили тела на обочину. Негров положили в боевой воз, чтобы доехать до церкви и отпеть их как положено. Генрих стоял на обочине бледный и блевал в канаву. Терцо и Птичка делали грязную работу наряду с Мятым как не в первый раз. Добить? Что тут думать, замах и удар. Труп убрать? Взяли и потащили. Они как будто знали, как ловчее таскать трупы. Всякие пустяки вроде расколотого черепа, из которого мозги видно, или живота, из которого кишки вывалились и по дороге тянутся, их вообще не смущали. Непростые это возчики, ой непростые.

— По местам! — скомандовал Максимилиан, — И гоним, что есть силы. Надо быть в Вогере до закрытия ворот.

— Мы победили? — спросил Тодт.

— Поле боя за нами, но под конец нас обстреляли из арбалетов. Я не знаю, сколько их там еще осталось и сколько на подходе.

— А моя лошадь? — на всякий случай спросил Фредерик.

— Она упала и немного ушиблась. Оставь себе ту, что под тобой.

Когда Макс, Фредерик и Устин сбежали из-под обстрела, шагах в двухста от места боя в кустах раздался звук подзатыльника. Потом еще один.

— Идиоты, свиньи морские! Кто так стреляет?

— Извини, Фабио, темнеет.

Фабио Моралья поднял своих людей и направился считать потери. Похоже, тут был бой, и генуэзцы проиграли. Точно, лежат замертво. Кто-то еще дергает ногами, но это ненадолго.

А вот рыцарь вроде живой. Но ранен. И руки связаны.

Арбалетный болт. Боже правый, тупые стражники подстрелили не того!

— Вы на кого работаете, сучьи дети! — выругался де Ментон, пытаясь сесть без помощи рук, — Это ведь вы меня подстрелили!

Фабио перекрестился и присел рядом. Достал нож с таким видом, будто хотел перерезать веревку на руках.

Рыцарь протянул руки.

— Кандальный узел? Интересненько, — Фабио взялся левой рукой за узел, а правой ударил де Ментона ножом в шею.

Рыцарь повалился замертво.

— Смерть французским оккупантам, — сказал Фабио, вставая.

Стражники не выразили ни тени несогласия. Они все хорошо запомнили речь покойного у горящего «Мавра».

Мальваузен отстал не по своей воле. Одно дело просто ехать шагом, другое — гнать коня галопом. Если первое по силам примерно каждому от мала до велика, то второе требует определенных навыков, которые есть не у каждого, да не каждому и нужны. Еще до Тортоны отряд увеличил отрыв, и никто на него даже не оглянулся. Заставить мула бежать быстрее не получилось. Тот как набрал скорость, которую считал «быстрой», так и шел на ней. Привык возить путников без лишних гонок. Такого на ходу переучивать — только портить.

Бонакорси же отстал умышленно. Фабио с самого начала вообще не торопился.

— Мы отстаем на три часа, — сказал Фабио в первой же деревне, где взял след, — Конный отряд в горах идет намного быстрее, чем обоз. Ну догоним мы их через час, если будем гнать как сумасшедшие. И что сделаем? Там только пиратов в телегах больше, чем нас. И три рыцаря.

— Мы вообще не будем их догонять? — уточнил планы Тони.

— Я уже сказал. Мы не можем их не догонять, если даже просто поедем в нормальном темпе. Пусть они встретятся с де Ментоном на равнине у Казальночето, а там и мы подоспеем. Или ты так рвешься сразиться с тремя рыцарями?

— Я вообще никуда не рвусь. Мое дело вас лечить, если надо будет. Если вы пойдете в атаку, я в кустах посижу до полной победы.

— Вот и правильно. Живой врач после боя нам больше пригодится, чем плохой солдат во время.

Услышав выстрелы, Фабио с отрядом ускорился, а Бонакорси, наоборот, перешел на шаг. Зачем доктору рваться в бой в первых рядах? Пусть закончат, добьют тех, кого не надо лечить. Кому точно не судьба выжить, сам помрет. Останутся те раненые, кому Господь на этот раз пожаловал жизнь, с ними доктору и надо заниматься, не отвлекаясь на безнадежных. По крайней мере, так считал лично Тони, а профессиональные традиции военной медицины к тому времени еще не сложились.

Когда Тони доехал до поля боя, стражники уже стаскивали тела к дороге.

— Что там у нас? Сколько наших, сколько не наших? Кого лечить? Где рыцарь? — спросил он.

Фабио сначала грязно выругался, потом ответил по существу.

— Главный раубриттер отстал от обоза и замочил нашего рыцаря.

— Только рыцаря? А наши браво что в это время делали?

— Интуиция мне подсказывает, что нашу замечательную банду неплохо встретили на мосту, который, если карта не врет, должен быть дальше к востоку.

— Может, наши там победили?

— Когда мы добрались до вон тех кустов, все наши тут лежали мертвыми, а все трое их рыцарей сбежали верхом в сторону моста. Все трое, значит, у моста наших к этому времени уже не осталось.

Бонакорси понимал, что если у врагов три рыцаря и пять-шесть пехотинцев, а у наших один рыцарь и двадцать-тридцать браво, то в нормальном бою все против всех у нас даже небольшое преимущество. Если же вражеский рыцарь побеждает нашего, то у них остается три рыцаря, а у нас только наемники, которые без нанимателя превращаются в тыквы.

— Де Ментон был мастером меча. Кто из них его победил? — удивился Тони.

— Тот раубриттер, который одним проходом снес с дороги весь отряд Луи у Изола-дель-Кантоне. Здоровенный.

— Где де Ментон?

— Вон лежит. Что ты хочешь посмотреть? Он мертвее мертвого.

Тони все-таки подошел и внимательно посмотрел. Мертвее мертвого, но не так все просто.

— Ладно, — Бонакорси решил на всякий случай не спрашивать лишнего, — А с этими что?

В поле и на дороге лежали несколько тел с торчащими стрелами.

— Второй раубриттер — чертов лучник с турецким луком на очень быстром коне, — один из стражников показал обломки лука, — Одна стрела на человека. Стрелял не в упор, конечно, но шагов с двадцати.

— С коня?

— Похоже, что с коня.

— Сто лет о таком не слышал. Лучник! Они разве не должны стрелять толпой издалека?

— Вот, — развел руками Фабио.

Подъехал Мальваузен. Ему пересказали то же самое.

— Что дальше? — спросил Бонакорси, чувствуя себе младшим по статусу.

Младший по статусу имеет право задавать вопросы на предмет что дальше делать, и не брать на себя ответственность за ответы.

— Продолжаем преследование, — ответил Мальваузен.

— Возвращаемся, — ответил Фабио.

— Ты дезертируешь? — удивился Мальваузен.

— Я выполнил задачу и возвращаюсь.

— Какую задачу?

— Оказать Рыцарю Королевы всю возможную помощь и проследить, чтобы он не сломал здесь ничего лишнего. Рыцарь мертв. Последняя помощь — это отпевание и похороны. Отвезу его в церковь Казальночето вместе с остальными и вернусь домой.

Мальваузен собрался возразить, но не нашел аргументов. Можно было обозвать Фабио трусом, но зачем ссориться на ровном месте. Если подумать, то Фабио со своими стражниками уже ничего не меняют. Как вооруженная поддержка — нет, только что рыцаря с отрядом не хватило. Как проводник, знающий местность — тоже нет, в Вогере и Пьяценце генуэзец близко не местный. Как должностное лицо с формальным статусом — тоже нет, его муниципальная должность чего-то стоит только в Генуе.

— Черт с тобой. Ночуем в Казальночето и расходимся.

Один из стражников сгонял в деревню и вернулся с пустыми телегами для покойников и крестьянами в помощь. Остальные за это время обобрали с убитых ценные вещи, деньги и оружие. Фабио погрузился в похоронные дела.

— Гадские немцы, — выругался Мальваузен, бросив взгляд на мертвого де Ментона.

— Это не немцы, это предательство, — сказал Бонакорси тихо, чтобы не услышали генуэзцы, — Руки связаны как у раба на галерах. У болта генуэзское оперение. Рана в шее не от граненого кинжала, у которого лезвие ромбом, и не от трехгранного стилета, а от генуэзского ножа, у которого плоский широкий клинок.

— Соображаешь.

— Просто успел пожить в Генуе, присмотреться к местным. Что будем делать?

— Упомянем в докладе, если доживем. С утра идем в Вогеру, переложим задачу на широкие плечи Галеаццо Сансеверино. У него достаточно сил, чтобы сломать хребет любому раубриттеру.

Фабио Моралья, выходя из часовни, наткнулся на старого знакомого из Генуи.

— Фабио?

— Кого там черти носят?

— Меня, — из сумерек выплыл Томазо Беккино.

— Ты-то что тут забыл?

— А ты?

— Я с рыцарем. Оказываю ему всю возможную помощь в расследовании по горячим следам и слежу заодно, чтобы он не сломал здесь ничего лишнего, — снова повторил Фабио.

— И как?

— Я помогал, он ломал. Теперь уже ни того, ни другого не будет.

— В курсе уже. Куда ты теперь? Домой?

— Конечно. Все-таки, ты здесь что забыл?

— Сам-то как думаешь?

— Неужели на золото королевы губу раскатал?

— Ага. На родной дороге почему бы и не попытать счастья?

— Не по чину тебе рыцарей грабить.

— Ха! Кто говорит про рыцарей? Вы же с французами за ворами гнались. А у воров воровать, согласись, не грех.

— Томазо, это воры уже второго рыцаря убили. Оно тебе надо?

— Мне? Надо. На моей дороге кто-то ворует и со мной не делится? Рыцарь у них все обратно отобрать захотел бы, а я поделиться попрошу.

— Томазо, ты понимаешь, какие люди стоят за этим золотом?

— Понимаю. Пока что в основном мертвые. Я, если что, уважаемым людям дорогу переходить не буду, так им и скажи, кого встретишь. Если там король, или император, или папа, или, допустим, кто-то из наших Восьми семей на золото лапу наложит, я не пикну. А воров грабить кто мне запретит? Нет такого закона, чтобы воров не грабить, ни божьего, ни человечьего.

— Да и черт с тобой, если подумать, — махнул рукой Фабио, — Рыцарь убит, я возвращаюсь.

— И что, в Вогере не нажалуешься? Сансеверино за королевского рыцаря отомстит.

— Меня никто не просил кому-то жаловаться. Рыцарь мертв, я свободен. Гоняться за дьяволами, которые за сутки перебили двоих рыцарей, больше сорока солдат и дюжины две хороших генуэзских браво, я не буду. Даже за деньги.

— Даже за благодарность Ее Высочества, Его Величества, или, на худой конец, мессира Сансеверино? — Томазо заподозрил неискренность и продолжал доставать Фабио.

— Да в аду бы я видел всех французских оккупантов, у дьявола на рогах, у Сатаны в котле и у Вельзевула на вилах! Пусть подавятся к свиньям морским своим золотом, чтоб оно им поперек горла встало, поперек кишок и поперек задницы! — не сдержался Фабио.

— Так и знал, — Томазо довольно ухмыльнулся, — Ты из патриотов. Тогда верю.

— А ты как будто не генуэзец?

— Моя жизнь — дорога, мне в городе душно. Бывай, Фабио. Если что, ты меня не видел?

— И сейчас не вижу, и сто лет бы тебя не видел. Если выгорит, с тебя ужин с девками.

— Заметано.