Одна дорога из Генуи

Глава 67. 21 декабря. Чтобы никого не забыть.

15 декабря Максимилиана де Круа во встречном бою в северном Парпанезе подстрелили из арбалета. Раненого доставили в Пиццигеттоне, родовое владение профранцузской семьи Тривульцио и важную французскую опорную точку на переправе через Адду.

Мальваузен проник в Пиццигеттоне под легендой врача и успешно прооперировал пациента 16 декабря.

Бонакорси принял предложение от Службы Обеспечения банковского дома Фуггеров и выполнил первое задание. Доставил в Милан Максимилиана де Круа.

Терцо, один из соучастников ограбления века в Генуе, волей случая нанялся возчиком к Максимилиану, довез телегу золота до Парпанезе, не смог вывезти ее из деревни и бежал в Пьяченцу.

Перед тем, как внимательно посмотреть на Пиццигеттоне, стоит бросить взгляд на достойного человека, оставшегося неупомянутым в Пьяченце.

Добрый сэр Энтони Маккинли получил одиннадцать ран и чуть до смерти не истек кровью. Фредерик довез его до Пьяченцы и передал в чуткие руки доктора Порденони. Во второй половине дня 16 декабря к этому же самому доктору, благодаря его репутации «лучшего в городе» стражники привели Лиса Маттео, который добровольно сдался брату Витторио.

Так получилось, что разговор между Витторио и Лисом происходил в палате через перегородку от Маккинли. Витторио на всякий случай заглянул в соседнюю комнату, тут же узнал Маккинли, вспомнил, что тот еле-еле может связать два слова по-итальянски и решил рыцаря не будить.

На самом деле, шотландец всегда говорил, что не силен в иностранных языках и не может объясниться по-итальянски. Но, находясь в языковой среде, он дошел до того уровня, когда уже мог понять собеседника, если тот говорит медленно (большая редкость для итальянцев). Но пока не до того уровня, чтобы самому составить грамотную фразу с правильным произношением.

Витторио задавал вопросы очень громко и внятно. Лис отвечал медленно и четко, а разбойник в сутане еще и постоянно переспрашивал. К концу допроса Маккинли узнал про королевское золото столько же, сколько Витторио. И на всякий случай притворился спящим.

Утром 18 декабря Маккинли покинул доктора, который все-таки советовал полежать еще, попить больше красного вина и поесть больше красного мяса. Фредерик когда-то успел щедро отсыпать ему в кошелек дукатов. Поэтому шотландец купил мула, снова нашел тот лесок, убедился, что его коня там нет, и заявился за конем к маркизу Паллавичино, как к сюзерену, ответственному за окрестности.

Молодой маркиз любезно выслушал гостя, накормил-напоил, спать уложил, и, конечно же, вернул ему коня. Часть истории про угнанный паром он уже знал. И про большую драку в лесу. Еще утром шестнадцатого он послал вооруженных слуг навести порядок, и те обнаружили в леску восемь привязанных мулов, одного рыцарского коня, лошадь с пробитой головой, кучу мертвых тел бандитского вида и какие-то крепкие ящики с кусками сукна внутри. А рассыпанные по земле золотые дукаты не обнаружили. Прямо ни одного. Потом еще сходили за лопатами, все перерыли и снова ни одного не обнаружили. Поэтому про золото маркиз ничего не знал.

Маккинли подтвердил, что Сансеверино здесь абсолютно не при чем. Это разбойники напали на королевский обоз, а отбились от них добрый сэр Энтони и один славный оруженосец из семьи вассалов императора Карла. Ни один человек Сансеверино во владения Паллавичино без спросу не заходил и меча не обнажал. Маркиз очень обрадовался. Он совершенно не хотел ссориться с Сансеверино.

На этом на следующее утро они и расстались, полностью довольные друг другом. Шотландец поспешил в Турин, где он сам назначил поединок де Круа. Правда, перед этим он собирался заехать в Борго-Форнари за парадно-выходным костюмом и латами.

Теперь можно вернуться в Пиццигеттоне.

Ночью с 19 на 20 декабря из башни замка сбежал находящийся под следствием Максимилиан де Круа. Сбежал, невзирая на ранение в голову и в руку. Забрал с собой своего боевого коня с седлом и со всей сбруей. Погоня выехала утром, но до Лоди не догнала, а под Лоди наткнулась на имперскую засаду и, не вступая в бой, вернулась обратно.

В главном лагере французской армии в Монце очень удивились, что какой-то старик-швейцарец привез своим кучу золота якобы от короля, но большей частью не в монетах, а в слитках и абсолютно без сопроводительных документов.

Всеобщее удивление прихопнул лично Оде де Фуа, сославшись в узком кругу на секретное-пресекретное шифрованное письмо от коннетабля Шарля де Бурбона. В более широком кругу он сослался на секретное письмо от секретного отправителя. Общий смысл для всех кругов остался тем же.

Всем заткнуться под страхом смертной казни. Швейцарцы получили деньги сложным финансовым маневром. Да, в конечном счете, от короля. Но с таким гонцом, который смог проскочить мимо Милана из соображений секретности. По этой же причине без сопроводительной документации. Никаких слитков не было. Вам показалось. И не клянитесь, что видели, за лжесвидетельство смертная казнь по законам военного времени. Швейцарцам тоже показалось. Была золотая и серебряная монета. Жалование монетой не выдают всем швейцарцам сразу и полностью, чтобы не спровоцировать повышение цен, скупку всего, что горит, и дикую вакханалию в лагере с последующей потерей контроля и визитом любопытных ландскнехтов из Милана.

Срочных гонцов на перекладных во все остальные французские гарнизоны в окрестностях не послали. Но в порядке нормальной почтовой работы новость про внезапно разбогатевших швейцарцев и сложный финансовый маневр добралась до Пиццигеттоне уже к середине дня 20 декабря. В секрете ее никто держать не стал. Его Величество заплатил швейцарцам, значит, и остальным в обозримом будущем заплатит. Местные лавочники под это дело несколько увеличили кредитные линии, чтобы труженикам аркебуз и алебард было на что встретить Рождество.

Тривульцио понял, что это жжж неспроста. Значит, швейцарский священник, про которого говорили де Круа и Эрнесто, честно исполнил свой долг и довел столько золота, сколько смог. По-видимому, опираясь на неверное предположение о невозможности доехать до Пиццигеттоне, он поменял курс на Монцу. Очень рискованно, но раз уж он проскочил, то честь ему и слава. Они, конечно, умалчивали, что за груз, но теперь-то все понятно.

Тогда и де Круа, скорее всего, никакой не шпион. Где это видано, чтобы вражеский агент взялся довезти золото французской армии, по пути усилил охрану личной гвардией Сансеверино, а, попав в засаду, честно сражался. И нанятый «шпионом» простолюдин довез золото аж до Монцы. Скажите мне, где взять таких простолюдинов, я найму всех! Какая из задач проще, провезти полную телегу золота по вражеской территории, или не украсть его самому?

Совесть такая штука, что заставит человека не только провести лишние полдня в седле, но и взяться за перо. Джан Франческо прикинул, куда мог отправиться де Круа, и написал два письма. Одно в Монцу для де Фуа, другое — в Турин для Сансеверино.

Мальваузен после бегства пациента под подозрение не попал. Слишком уж хорошо все было организовано для проезжего доктора. Тривульцио расплатился и предложил остаться врачом, только не в замке, а при армии. Мальваузен вежливо отказался и собрался уезжать. Как раз можно успеть до Рождества в Турин, а там все доложить губернатору, который обязательно приедет на встречу с родными.

Маршрут нарисовался через снова нейтральный Парпанезе, где снова запустили паром. Вогера, Тортона и далее. Купленный еще в Генуе мул до завтрашнего утра мог постоять в замковой конюшне. Вроде все просто и понятно. День на подготовку, ночь на поспать, на рассвете вперед, чтобы переправиться, пока светло, а не ночевать на северном берегу.

За ужином в таверне к нему подсел прилично одетый человек с генуэзским выговором.

— Здравствуйте, доктор.

— И ты здравствуй, добрый человек.

— Люди говорят, что Вы вырвались из Парпанезе, когда там французы из Пиццигеттоне били папских из Пьяченцы.

— Правду говорят.

— Говорят, вся битва шла за обоз с ценным грузом.

— Слышал такое.

— Говорят, до Пьяченцы обоз не доехал.

— И такое я слышал. Ни одна телега не добралась.

— А не знаете, куда они подевались?

— Господь с тобой! Мне-то откуда знать? Зачем тебе этот обоз?

Мальваузен догадался, что этот человек как-то причастен к поискам королевского золота, но не мог понять, кому он служит. Ведь точно простолюдин. По положению не выше мелкого купца, хотя и одет прилично, почти весь костюм новый.

Когда Терцо второй раз увидел закат над Пьяченцей, ему показалось, что это уже не оригинально. И, хотя денег у него теперь полно, это еще не повод для счастья. Неплохо бы найти брата и радоваться жизни вместе.

Уважаемый Читатель ведь понимает, что Терцо не какой-то жалкий возчик, а профессиональный преступник, который всего пару недель назад без сомнений пошел на особо тяжкое преступление уровня «ограбление века» с неизбежным убийством более десяти человек. И, тем более, всем понятно, что будь он даже жалким возчиком, все равно не смог бы спать спокойно, думая, что брат, возможно, лежит раненым в какой-то деревне неподалеку.

Терцо внес дукаты на сохранение двоим более-менее приличным местным ростовщикам. Оставил себе на расходы золота и серебра. Купил мула и поехал на поиски.

В Пиццигеттоне публика обсуждала сбежавшего из башни рыцаря, оказавшегося папским шпионом. Ни в одном кабаке и ни в одном постоялом дворе Птичку не вспомнили. Тодта, что интересно, тоже не вспомнили. И Мятого. Чтобы совсем уж не огорчать безутешного брата, который готов был щедро проставиться за любые сведения, общими усилиями вспомнили странствующего врача, который как раз в тот день должен был проезжать через переправу.

— Обоз мне не нужен вот нисколько! — собеседник перекрестился, — Я брата ищу. Последнее, что слышал, что он подрядился возчиком к французскому рыцарю. Еду за ним от самой Генуи, догнать не могу. А тут он раз — и пропал.

— Говорят, что он не пропал, — ответил Мальваузен, — Говорят, что обоз пришел в Монцу, хотя его ждали в Пиццигеттоне, хотя никто не обещал, что пришлет в Пиццигеттоне обоз с золотом.

— Кто говорит?

— Да все говорят.

— В Монцу, значит? Это где-то под Миланом?

— Севернее Милана. Слушай, а как звали твоего брата? Может быть, я встречал его в Парпанезе, — Мальваузен решил проявить немного больше интереса.

Он сейчас знал про судьбу золотого обоза достаточно, чтобы доложить губернатору, но мало ли вдруг удастся выяснить еще какие-то подробности. Например, как погиб Андре де Ментон. Губернатор обязательно спросит, и что ему ответить? Единственный из важных вопросов, на который ответа нет. Про судьбу своего рыцаря непременно спросит и королева-мать.

— Его звали Серджио, но все называли его Птичка, — ответил Терцо.

Птичка. Имя, которое назвала Кармина. То есть, она дала не ложный, а настоящий след. Неплохо бы поговорить с этим Птичкой для полноты картины. А зайти к нему можно через брата. Может быть, кстати, и этот брат что-то расскажет.

— Слушай, как там тебя…

— Терцо.

Отлично. И это имя называла Кармина.

— Ден. Ден Мальваузен, — пожали руки, — Слушай, Терцо, ты по-французски говоришь?

— Нет. Отдельные слова понимаю и объясниться, наверное, могу. Но по-хорошему не говорю.

— А по-немецки?

— Нет.

— Представь, что ты поехал за братом в Монцу, а там французская армия и половина из нее швейцарцы. Ты же его не найдешь.

Терцо погрустнел.

— Если в Монце солдатам раздали денег, то у них есть, чем платить врачу, — сказал Мальваузен, — Мне предлагали тут остаться, но жалование король задерживает, а в долг работать неохота. Я бы поехал в Монцу, только денег на дорогу у меня маловато.

— Ты, наверное, по-французски говоришь. И по-немецки. Если думаешь поехать в эту Монцу.

— Qui. Ja-ja.

— Слушай, а поехали вместе. Я плачу за стол и кров для тебя и твоего мула. И еще пять дукатов дам, если поможешь брата найти. Докторов никто не обижает. Ты можешь просто зайти в лагерь и начать разговаривать с солдатами, и ничего тебе не будет. А мне бока намнут.

— Десять дукатов.

— Ты же сам туда собирался.

— Я не собирался там никого искать.

— Семь.

— Восемь.

— По рукам.

Путь до Монцы по восточному берегу Адды занял два дня. Зато без риска нарваться на вражеский отряд.

Мальваузен легко напал на след, но швейцарцы отнеслись к ним с Терцо с недоверием. Собралась вооруженная толпа, и неверный ответ мог бы стоить очень дорого.

— Говоришь, твой брат вез нашего Патера? — один из швейцарцев, говоривший по-итальянски, обратился напрямую к Терцо.

— Да, — спокойно ответил тот.

— Отвечаешь? — ухмыльнулся швейцарец.

— Как перед Господом.

— Я помню, что Патер был очень благодарен Господу за телегу с лошадьми и поминал в молитвах прежнего хозяина. Как его звали?

— Серджио, — ответил Терцо, — Почему прежнего?

— За упокой раба Божьего Серджио по прозвищу…

— Как за упокой?!

— Сейчас расскажу. Какое прозвище было у Серджио?

— Птичка…

— Верно. Еще Патер поминал за здравие брата Птички по имени…

— Терцо. Это я.

— Швейцарец повернулся к своим и сказал по-немецки, — Не брешет.

— Так ты друг Патера! — закричали швейцарцы, — Садись за стол! И ты, толмач, садись!

После этого Терцо и Мальваузен всю ночь пили со швейцарцами. Патер треплом никогда не был, и не сдал ни начальной точки маршрута, ни имени ответственного рыцаря. Но между делом он обмолвился, что эта отличная телега не его, а славного парня Серджио по прозвищу Птичка, которого подстрелили из двух арбалетов на выезде из Парпанезе. И на молебне помянул за упокой Птичку, а за здравие брата его Терцо с пожеланием удачи.

Выпивший Терцо никому ничего не обещал и на все интриги с секретами плевал. Он мужик, и дело его мужицкое, и спрос с него как с мужика. Возчиков на рынке наняли, груз погрузили и поехали, куда у рыцаря глаза глядят. Рассказал про поездку от Генуи до Парпанезе. Про погоню. Про бой при Казальночето. Про помощь от Сансеверино. Про засаду в Парпанезе. Про хромого рыцаря и блондина-оруженосца. И про то, какой Тодт, которого здесь называют Патер, отличный командир и праведный священник. Правда, насчет своей телеги золота сказал для упрощения, что ее забрали какие-то грабители. Какая разница швейцарцам, какие именно. Ту телегу, что уплыла на пароме, списал на корсиканцев. Терцо не любил корсиканцев, а еще он не любил грабителей с большой дороги и отдельно он категорически не одобрял стратегию «переукрасть краденое». Тут пока что-то запертое и охраняемое украдешь, семь потов сойдет, а потом кто-то решит, что у тебя это можно просто забрать, просто пригрозив мечом. Честный грабитель должен уважать труд других грабителей.

Швейцарцы в ответ рассказали, что Тодт привез в Павию много золота. Но не для одного только гарнизона Павии, а еще для гарнизонов Мортары и Новары. Куда он и уехал под хорошей охраной. Начальники обещали, что не начнут войну, пока он не вернется. На чем он поехал? Странный вопрос. Он как приехал на той самой телеге, так на ней и уехал. И с ним еще мужик такой злобный с вмятиной на лбу.

Всем дадут понемногу золотых дукатов и пообещают на днях полностью погасить долги. Тодту солдаты поверят. А долги им погасят серебром, на которое поменяют в Турине золотые слитки, но насчет слитков такой секрет, что могут и голову отрубить. Терцо, конечно же, не сказал, что он знал, что везет. Поэтому изо всех сил ахал и удивлялся.

Мальваузен мало пил и много слушал. Ни «де Круа», ни «фон Нидерклаузиц» не были упомянуты ни швейцарцами, ни Терцо. Насчет хромого рыцаря все и так понятно. Но он не сопоставил, что «блондин-оруженосец», служащий рыцарю с французским именем, это муж Кармины Ладри, которая на днях вышла за какого-то немца с длинной фамилией, которую никто в Генуе не запомнил.

Плохо, что Терцо не видел, кто убил де Ментона. Терцо даже обмолвился, будто де Круа его не убил, а намеревался взять в плен и не смог, потому что подошел другой отряд преследователей и начал стрелять из арбалетов. Это, конечно, прямое указание на стражников Фабио Моральи.

Швейцарцы прикинули, нельзя ли общими усилиями найти грабителей и золото на просторах между По, Аддой и Тичино, и пришли к выводу, что время упущено и уже нельзя.

Теперь Терцо мог бы съездить поплакать над могилой и вернуться в Пьяченцу. Поводов кого-то искать и мстить у него не было, а гоняться за Тодтом и требовать с него оплату за часть работы Птички выглядело как-то мелочно. Но в телеге Птички осталось спрятано десять тысяч дукатов, и Тодт о них определенно не знал. Раз уж зарабатывать на хлеб насущный более не актуально, не поискать ли кучу денег, которая по праву принадлежит наследнику, спрятана известно где и никем не охраняется?

Будь Терцо простым возчиком, он бы, может, и не рискнул. Но Терцо был матерым преступником, который, не моргнув глазом, подписался на тяжкое насильственное и даже политическое преступление с последующим убийством заложников. Да и когда уже подержал в руках триста тысяч дукатов, десять тысяч не кажутся такими уж большими деньгами.

— Слушайте, а Патер ведь честный человек? — спросил Терцо.

— Конечно, — ответили ему, — Почему ты спрашиваешь?

— Мой брат погиб, а я его наследник. Как думаете, Тодт отдаст мне братову телегу?

— Если она еще у него, то отдаст, конечно, — уверенно ответили швейцарцы.

Теперь Мальваузен знал, куда подевалось все золото, и мог гордо доложить об этом губернатору. Только надо как-то покинуть Монцу и вообще зону военных действий.

Терцо собрался в Новару за наследством. Бедняга потерял свою телегу, а с ней и возможность заработка, но рыцарь по пути давал щедрые авансы, и у несчастного спешенного поневоле возчика оставался шанс догнать Тодта и забрать у него свое наследство. Добротная пароконная телега с двумя лошадьми стоит хороших денег, а Тодт человек хозяйственный и никак уж ее не пропьет, не сломает и не потеряет. Если только пожертвует нуждающимся или сдаст в обоз, поэтому надо спешить.

Мальваузен собирался в Турин и ненавязчиво напросился в компанию к Терцо. Мало ли что про еще можно узнать про Тодта и золото. Все равно, Новара лежит ровно на пути из Монцы в Турин.