Грейс Толедо стояла на коленях рядом с дрожащей Нэнси Бартлетт в церкви Санта Анны, пытаясь снова обрести духовное спокойствие, которое она помнила из своего католического детства. После кошмаров последних нескольких дней задача эта была не из легких. Грейс уже и забыла, когда в последний раз посещала пасхальную службу, но, поскольку жизнь вокруг нее буквально рушилась, она пошла бы на что угодно, лишь бы получить надежду. Духовное сосредоточение показалось ей особенно трудным сейчас, когда рядом дрожала Нэнси, представлявшая из себя комок нервов. Состояние Нэнси было для Грейс еще одной причиной ненавидеть своего бывшего мужа, что она и делала, вполне отдавая себе отчет в том, что ненависти не место в доме Господнем.
Проводил сегодняшнюю необыкновенно мрачную пасхальную мессу по поручению офиса архиепископа отец Фри. Отец Фри был другом ее бывшего мужа на протяжении более двадцати лет, и недобрые чувства, испытываемые Грейс по отношению к Рико, распространялись и на священника. Кроме того, будучи разведенной, Грейс не могла рассчитывать на то, что католическая церковь с готовностью позволит ей вернуться в свое лоно.
Грейс гордилась своей подругой Нэнси столь же сильно, как ненавидела своего бывшего супруга. Подавленные воспоминания Нэнси, сдерживаемые до последнего времени «блокировкой памяти», прорвали заслон после похищения детей и просмотра видеозаписи всех этих горящих человеческих тел в «ВириВаке». Накачанная снотворным — самостоятельно Нэнси, конечно, не смогла бы и глаз сомкнуть — на следующее утро она все же сумела, несмотря на трясущиеся руки, вести посольский лимузин, на котором они с Грейс приехали в аэропорт повидаться с детьми, когда тех выпустили из изоляторов. Мертвенная бледность и бивший ее озноб не помешали трогательному воссоединению Нэнси с Соней, которую она родила и вырастила, и которая, как оказалось, приходилась ей не дочерью в полном смысле этого слова, но лишь генетическим двойником, клоном.
Грейс согласилась с Нэнси насчет того, что детям не следует знать всей правды о смерти Реда Бартлетта; они уже и без того подверглись сильнейшему эмоциональному шоку…
Раздумья Грейс вновь прервались воем сирен, донесшимся снаружи, со стороны городского центра.
«Что-то весьма серьезное происходит, — подумала Грейс. — С самого утра такой переполох».
Информация о «ВириВаке» всколыхнула гражданскую войну между католиками и Детьми Эдема, двухдневную кровавую баню, которая, как надеялась Грейс, закончится теперь, когда Гарсия ушел в отставку. Посольство ожидало определенных осложнений ситуации, хотя и не таких трагических, поскольку временное правительство не успело должным образом обезопасить себя, да и лояльность к нему армии оставалась пока под вопросом. Пожары пылали по всей Ла-Либертад, но больше всего пострадали отдаленные районы, населенные преимущественно Садоводами. По городу поползли слухи о том, что католическое подполье сводит счеты с Детьми Эдема за двадцать лет генетического манипулирования человеческим материалом. Грейс окинула взглядом испуганную толпу, сгрудившуюся внутри церкви с обшитыми деревянными рейками стенами.
«Неужели они способны на такое? Вряд ли. Но если не они, тогда кто?»
Посол Симпсон высказал предположение, что Садоводы сами устроили «поджог Рейхстага», дабы подбить своих приверженцев на выступления против католиков. Но, как бы ни ненавидела Грейс Садоводов, она отказывалась верить в то, что они способны пожертвовать столь огромным количеством своих людей ради достижения сиюминутных политических целей.
Сведения о растаявших людях просочились в средства массовой информации, и видеозаписи этой трагедии транслировались по телеканалам всего мира. Согласно еще одному слуху, «ВириВак» использовал в своих разработках Простодушных, и это, по мнению Грейс, весьма соответствовало истине. Садоводы не «разводили» детей с синдромом Дауна, но они явно стремились собрать их всех под свое крыло.
В последнее время в Коста-Брава значительно увеличилось число католических супружеских пар, страдающих бесплодием, и теперь уже никто не сомневался, кто повинен в этом проклятии — конечно же, Садоводы. Но, с другой стороны, за прошедшую ночь дотла сгорело несколько десятков Садоводческих домов-интернатов для дефективных детей, и Грейс Толедо молилась за бедных, до смерти перепуганных Простодушных, которые погибли в этих пожарах. Кое-кто предполагал, что это — хорошо скоординированная серия террористических акций, но пока что ни одна экстремистская группировка не взяла на себя ответственность за такую массовую диверсию. Противопожарная служба Коста-Брава реагировала на эпидемию возгораний с подозрительной медлительностью, в ряде случаев вообще игнорируя вызовы на места. Грейс настораживало еще и то, что пожарные в большинстве своем исповедовали католицизм.
Грейс склонила голову, заслышав колокольный звон, возвестивший о начале Великого Таинства и напугавший Нэнси Бартлетт. До нынешнего дня Грейс считала себя католичкой скорее с политической точки зрения, нежели с религиозной, чем-то вроде лишней галочки в списках переписи населения, указывающих на растущее влияние Садоводов, но сегодня она желала большего и сожалела, что не может получить причастие вместе с остальными верующими, хотя священник отправил общее отпущение грехов для своей паствы. Будучи по-прежнему верующей, Грейс состояла в разводе с мужем, а таинство епитимьи не распространялось на разведенных, так что сейчас она не смела надеяться на более тесные узы с церковью.
Настало время святого причастия, и Нэнси Бартлетт прошептала:
— Ступай со мной. Господь знает, что у тебя в душе.
Грейс улыбнулась и ответила тоже шепотом:
— Господь знает, что у меня в душе, стало быть, мне не обязательно идти.
— Нет, — настойчиво сказала Нэнси, — ты пойдешь со мной.
Взяв Грейс за руку, она повела ее по проходу между рядами скамей к ограде церковного престола. Приблизившись к алтарю, обе женщины преклонили колени, и Грейс с ужасом подумала: что же произойдет дальше? Прихожане Санта Анны и знать не знали, естественно, что Грейс разведена, отлучена от церкви, но ведь отец Фри, конечно же, знает об этом. Перенесет ли она позор, если священник просто пройдет мимо нее, или вообще изгонит ее из храма?
Едва Грейс успела задать себе этот вопрос, как отец Фри уже стоял над нею с облаткой в руке. Тепло улыбнувшись, он кивнул и предложил ей лостию. Грейс открыла рот, готовясь принять причастие, и священник положил облатку ей на язык, сопровождая сей жест благословением и словами «вкуси тела Христова, дщерь моя, аминь», произнесенными по-английски. Не почувствовав себя слишком уж очищенной духовно, Грейс, тем не менее, почувствовала благодарность к отцу Фри и решила серьезно побеседовать с ним при первой же возможности.
Вернувшись на свои места, женщины снова стали на колени и несколько секунд молчали, размышляя каждая о своем. Нэнси Бартлетт впервые за весь день прекратила дрожать и выглядела она если и не совсем уж умиротворенной, то хотя бы чуть-чуть успокоившейся. Потом Нэнси вздохнула и, перекрестившись, тронула Грейс за плечо.
— Поехали на похороны этих садоводческих ублюдков, — прошептала она.
Грейс кашлянула, сдерживая нервный смешок, и последовала за Нэнси Бартлетт к автомобильной стоянке, где они оставили потрепанную «Ладу», которой пользовались для поездок по городу. Им следовало поторопиться, чтобы успеть на вертолетный рейс к «ВириВаку», заливка территории которого бетоном уже началась.
Покрытая пятнами ржавчины «Лада» выглядела совершеннейшей развалюхой, но она ежедневно заводилась с пол-оборота ключа зажигания.
«Похожа на меня, — скептически подумала Грейс, — за исключением того, что в мой замок давненько никто не вставлял ключа».
Выехав со стоянки, Грейс повела старую машину в восточном направлении, в сторону Ягуарских Гор. День выдался необычайно жаркий, и Грейс была рада, что солнце светит им в спину.
— Как на кладбище, — заметила Нэнси. — Не помню, чтобы здесь когда-нибудь было так тихо.
Где-то вдалеке, в центре города, по-прежнему завывали сирены, но здесь, на Камино Эсперанца, действительно стояла непривычная тишина. Столбы черного дыма образовали над Ла-Либертад зловещий свод. Вырулив на авениду Алкейн, Грейс увидела, как несколько пожарных поливают водой из шлангов горящую карету скорой помощи, врезавшуюся в фонарный столб неподалеку от обувного магазина.
— Хорошо, что не стреляют и нет блок-постов, — пробормотала Грейс.
— Да, слава Богу, — согласилась Нэнси Бартлетт… и вдруг, ухватившись обеими руками за приборную доску, округлила глаза и уставилась на какую-то точку впереди.
— Ты видела их? — хрипло спросила она.
— Кого?
— Два тела подле той машины скорой помощи. Мне показалось, что они… они таяли.
— Нет, — покачала Грейс головой и похлопала ладонью по руке подруги. — Нет, я их не видела.
На самом деле она тоже что-то заметила, но постаралась убедить себя, что это всего лишь галлюцинация, обусловленная стрессом и недосыпанием. Остальной путь до «Каса Канады» Грейс и Нэнси проехали молча.
Они все-таки опоздали на последний вертолет, отправившийся к «ВириВаку». Грейс хотелось посмотреть, как будут бетонировать зараженную территорию, но она не желала встречаться там со своим бывшим мужем. Чего она действительно хотела сейчас, несмотря на жару и влажность, так это принять горячую ванну. И еще она терзалась мыслями о Гарри.
«Что случится с ним в дальнейшем? — задавалась она мучительным вопросом. — Неужели я возненавижу Гарри, как и его отца, который и не отец ему вовсе?»
Охранники из «Пан Пасифик» не позволили Грейс въехать на территорию «Каса Канады», поэтому она высадила Нэнси у ворот и, резко развернув машину, погнала ее по изрезанной колеями проселочной дороге в направлении города, предвкушая роскошь горячей ароматной ванны.