Оружейник

Глава 20

Когда очередь авиационного пулемета попадает в замкнутое пространство с людьми, результат, как правило, выглядит очень… неаппетитно. Если вы не каннибал, хотя и среди них могут попадаться брезгливые эстеты.

Все дело в количестве пуль. Когда-то солдату выдавали тридцать или сорок штук даже не на день боя — на всю войну. Но это было задолго до тех времен, когда в небесах завелись всякие противные жужжалки. Причем даже первые неуклюжие и хрупкие "этажерки" начала Великой Войны сбить было нелегко — просто потому, что по порхающей в воздухе цели довольно сложно попасть. И уже тогда народ начал активно задумываться о том, что привычных наземных пулеметов не очень-то хватает для цели, которую с трудом удается загнать в прицел на пару секунд. С появлением же генераторов Тесла все стало еще хуже: легко воспламеняющегося топлива на борту больше нет, один-два больших мотора заменили на много небольших. И тогда в поисках выхода кто-то начал поднимать ставки в виде больших калибров, громоздя на самолеты пушки побольше, а кто-то занялся повышением скорострельности. У Костореза, к примеру, одна из любимых игрушек двухствольный "гаст" и эти самые тридцать пуль он выплевывает за секунду. Хватит, чтобы спилить сосну или превратить человека в кровавые брызги. Я видел и первое и второе.

— Мартин…

Сосна, под которой я уснул, была вполне целая, да и тряс меня за плечо вполне живой человек. Просто дурацкий болезненно-тяжелый сон до того походил на явь, что даже проснувшись, я не сразу осознал границу между этими состояниями. К тому же, Тереса выглядела… иначе, чем я помнил.

— Ты что с собой сделала?

— Голову вымыла, — с очень довольным видом сообщила товарищ Гарза и резко мотнула упомянутой частью тела, позволив черному вихрю сначала взлететь, а затем вновь заструиться по плечам, — у Александра нашлась бутылка этой новомодной немецкой штуки для волос…

— У Князя? — удивленно переспросил я. Раньше Их Сиятельство как-то не ассоциировался у меня с особо пристальным вниманием к своей внешности. Хотя, с другой стороны, как верно сказал однажды Ковбой: «на фоне доктора мы все выглядим как drunk bums, что не делай».

— Да. И почему вы его зовете князем? Он же не выглядит аристократом. Такой… — Тереса задумалась, — широкий…

— Юмор у нас такой, — сказал я, решив, что про специфику грузинских князей пусть Их Сиятельство рассказывает как-нибудь сам. Тем более, что на утонченного европейского представителя высшего дворянства, как их в газетных шаржах рисуют, он и впрямь не очень похож. — Что еще случилось, пока я спал?

— Ничего. Самолет еще закидали ветками, как ты сказал.

— Это хорошо.

Вообще я проникся глубоким уважением к творению фирмы "Савойя-Маркетти". По прихоти судьбы самая опасная, первая очередь штурмовика пощадила людей — почти пощадила, убитый наповал испанец вряд ли бы со мной согласился. Но вот на приборной панели не осталось ни одного целого циферблата, внутренности рации напоминали подгоревший фарш, основной кабель к элеронам оказался перебит в двух местах и лишь наличие запасного спасло нас от последнего пике. Генератор Теслы тоже оказался прострелен, однако шипя и плюясь искрами, он выдержал еще час, пока мы пытались оторваться от штурмовика. Там за штурвалом был упрямый парень — хоть и отставая из-за частично выбитых движков, упорно тащился следом, наверняка при этом призывая на наши головы все кары господни… а также истребители со всей Испании. Что первым нам встретился облачный фронт, а не поднятые на перехват эскадрильи — это было еще одно чудо.

Голова ощущалась как нечто тяжелое и чужеродное — сон в этом смысле не помог, а скорее ухудшил дело. Сесть, уперевшись плечом в ствол дерева, я еще кое-как смог, а вот мысль о необходимости встать вызвала приступ тошноты. Хотя, казалось бы, с чего, ведь даже не ранен?

"Просто ты уже не мальчишка", ответил мне кто-то внутри, "не лихой юный красный кавалерист на вороном коне". Тот — навсегда остался в сибирских снегах, расстрелянный отступавшими каппелевцами. А все, что после… да было ли оно? Может, вся эта жизнь лишь последние видения угасающего мозга и на самом деле ты вовсе не полз по тому лесу, а просто лежал там же, где упал после залпа в упор?

— Ты в порядке? — Тереса, присев, с тревогой вглядывалась мне в лицо. — Точно не ранен.

— Все в порядке, — соврал я. — Просто… не проснулся еще толком.

— Может, кофе сварить? Солнце скоро будет садиться, небольшой дымок не заметят.

— А что, у нас и кофе имеется? — заинтересованно уточнил я.

— Даже сгущенное молоко. Пока ты дрых, я провела небольшую инвентаризацию. Вы, летуны, богато живете. Целый ящик всякой жратвы, даже шоколад есть…

Должно быть, нашла аварийный запас, предположил я. Транспортники наверняка летают и в Марокко. А там, если шлепнулся и разбита рация, то найти тебя могут далеко не сразу. Да и здесь, в Испании зимой в предгорьях Пиренеев можно в какой-нибудь горной долине разложиться так, что и сам не выберешься и найдут в лучшем случае ближе к весне, когда снег сойдет, а зелени еще не будет.

— Кофе, это хорошо, просто замечательно. Но сначала пусть Леви притащит мне карты из кабины.

— Только не слишком увлекайся работой, mi milagro barbudo[1]! — Тереса провела ладонью по щетине, которую я за последние пару дней и впрямь отрастил на зависть иным кабанам. — У меня после боя кровь кипит, так что я хочу с тобой сходить в лес… на разведку.

Все же мы, мужчины более… однозадачные, как говорит Мастер. Вот и сейчас, пока она не сказала, я вообще не думал даже в эту сторону, все мысли были заняты оценкой обстановки. А сейчас вдруг осознал, что и у меня… как она сказала? кровь кипит, да еще как.

— Ближе к ночи, bueno?

— Я запомнила…

Обещания в этом голосе… и в том, как она уходила… было столько, что я едва не передумал и не бросился следом с криком: " к черту все, пошли сейчас!".

Да уж. Уровень дисциплины, конечно, в отряде будет ниже точки замерзания. Две женщины, считай, две сложившиеся парочки, двое нетранспортабельных раненых, один испанец и один мальчишка, хрен-поймешь-чего-у-обоих-на-уме.

А хуже всего были сумки с деньгами. Два мешка, двадцатки с пятерками, считай тысяч двадцать пять одним только золотом, не считая серебра и меди. Монеты разных стран, разного износа… это вам не бумажки с номерами подряд, тут следов не найти. Это дом на берегу озера, счет в солидном банке, машина, прислуга… в общем, сытая и спокойная жизнь, пока мировая революция, наконец, не постучится в дверь мозолистыми кулаками. Правда — лишь для одного. Если на всех — сумма солидная, но выйти в рантье не хватит, разве что приподняться до уровня владельца ресторана или мастерской.

Прищурившись, я посмотрел в сторону самолета. Женевьева с Князем болтали о чем-то, сидя на ящиках, испанец чуть поодаль копался в мешке, Тереса как раз подошла к дремавшему под кустом Леви. Можно и одной очередью всех положить, если повезет, а нет — так с двух точно. Кроме раненых, само собой, но лежачие тут не в счёт.

Конечно, это была просто мысль — у меня ведь не было под рукой "фольмера". И потом, даже не беря в счет всякую лирику — куча золота порой может перевесить любую лирику! — в одиночку выбраться с таким грузом из чужой враждебной страны очень сложно. Не сказать, чтобы совсем невозможно — но шансов не так, чтобы очень. Я это понимал хорошо. А вот понимают ли это все остальные?

Леви Минц, похоже, понимал. По крайней мере, он пистолет-пулемет повесил на плечо так, чтобы сдернуть в любой момент и когда отдал мне карты, стал не прямо, а чуть сбоку — чтобы и мне обзор не загораживать и самому краем глаза фиксировать остальных.

— Ждешь проблем?

— Остерегаюсь. — Леви, сдвинув кепку на лоб, почесал затылок. — Без обид, Мартин… я и вас… ваших-то толком не знаю. А местных этих тем более. Товарищ командирша еще ничего, а вот Лопес этот чернявый скользко выглядит. Пока летели, был белее снега, ну а тут ожил, перышки распустил, шуточки всякие отпускает. Ну, наверное шуточки, я-то не понимаю, но другие улыбаются. И эта француженка, Вервиль…

— А с ней что не так?

— Да пристала тоже, — с досадой произнес Минц, — ой, да ты ранен, бедный мальчик, давай перевяжу. Три раза ей сказал, что не надо, царапина же, кровь давно не течёт, а она все не унимается…

Сам я только сейчас, после этих слов, заметил, что на левом предплечье у Леви разорван пиджак, а вокруг расплылось темное пятно.

— Это в самолете тебя зацепило?

— Нет, раньше… когда гранаты кидал. Да там уже засохло все, сейчас рубашку отдирать больнее выйдет.

— Понятно.

Леви со стороны наверняка выглядит слабым звеном цепочки. С одной стороны, умелый, резкий, с "фольмером", а с другой: "да это же всего лишь мальчишка, если останемся одни, всегда или голову задурю или еще как-то решу вопрос".

Принесенная Минцем карта тоже оказалась героическая, то есть пробитая пулей. Причем, судя по черной бахроме пробоины, зажигательной. Можно сказать, повезло, могли бы остаться совсем без карты.

Впрочем, её изучение особо много не прояснило. Когда мы взлетали, я брал курс на юго-восток и в дальнейшем старался его выдерживать, насколько это получалось без компаса. Помню, минут через десять после взлета… нет, если считать бой со штурмовиком, то и все двенадцать… справа по курсу был виден довольно приличных размеров город. Судя по карте, хм, Памплона? Достав из планшета деревянную линейку, я начал прикладывать её так и сяк, пытаясь воспроизвести наш маршрут.

По расчету времени получалось, что мы пролетели Наварру и как бы не весь Арагон. Местность под самолетом была гористая, не сильно заселенная, но при этом глубоко в Пиренеи мы тоже не углубились. И к побережью не вышли — хорошо, что не вышли, потому что случилось бы это в районе Барселоны и уж там-то нас бы наверняка встретили. Точно пересекли одну большую реку, а затем ушли в облака. Скорость… в тот момент, как очередь разнесла нам кабину, приборная скорость была двести пятьдесят. Но по моим ощущениям, удирая от штурмовика, "савойя" раскочегарилась примерно до трех сотен в час, больше я выжимать из генератора и движков не рискнул.

В целом, все это было не слишком осмысленным занятием. Понятно, что мы сели где-то горной долине отрогов Пиреней. И что какое-то человеческое жилье в виде деревушки, а то и небольшого городка, поблизости имелось. Все-таки тут Европа, а не Сибирь. Идти к этому жилью проще всего на юг или юго-восток.

Только вот на руках у нас двое неходячих раненых, куча всякого разного барахла, не считая захваченного самолета и вид ровно такой, чтобы первый же встречный бросился звонить в полицию со скоростью собственного визга. Так себе раскладец.

— Как там раненые?

— Испанец более-менее, — отозвался Леви, — там обе дыры сквозные, чистые. Вид бледный, но держался молодцом… сейчас уснул. А вот Марко…

***

— Сейчас мне лучше.

Я промолчал, но, должно быть, сделал это слишком красноречиво. Марко слабо улыбнулся и добавил: — в самом деле лучше. Час назад, когда снова началась боль, орать хотелось… свою пилюлю я еще в самолете зажевал… хорошо, Князь поделился… так что пара часов у меня есть.

— Понятно.

У меня тоже была таблетка морфия. Косторез бдительно следил за их наличием, время от времени устраивая внезапные проверки. "Если вы не сдохнете от болевого шока, есть шанс, что я вас вытащу…". Только вот сейчас доктора с нами не было, а значит — и шансов у Марко не осталось.

— Мартин… скоро ведь закат, верно?

— Уже вот-вот начнется.

— Оттащите меня на опушку. Хочу последний раз взглянуть, пока еще могу.

— Это сделаем, — пообещал я. Носилок, правда, в самолете не было, но зато имелись винтовки, шинели, даже пара одеял. Да и вообще, до края леса тут недалеко, можно и просто на руках вдвоем с Князем дотащить.

— И еще… Мартин, понимаешь… я же католик… не то, чтобы совсем верующий, грешил изрядно, но сейчас… мне нужна будет помощь.

— На этот счет не волнуйся.

Вариантов тут действительно было немного — или я или Князь, не Тересу же просить, в самом деле. А Их Сиятельство таких вещей не любит. Конечно, если его поставить перед фактом, сделает что надо, но соплежуйства при этом разведет море и потом еще с месяц будет ползать унылой зимней мухой. Проще самому сделать что надо и закрыть вопрос. А он пусть лопатой поработает…

Мы успели как раз вовремя — солнце уже скрылось за горой, но только-только. Зато по нему плыли разноцветные облака, от нежно-розового, до багрового. Красивый закат, да и вообще в этой горной долине вид был красивый. Не то, чтобы я мечтал постоянно жить в таком вот месте, но, когда накатывает всякое… побыть несколько дней вдали от людской суеты и прочей цивилизации наедине с собой иногда бывает полезно.

— Поможешь? — Марко протянул мне пачку французских сигарет, ту самую, что я оставил ему в городке. — Руки дрожать начали…

— Конечно, — я вытряхнул из пачки две последние «галуаз», — одну вставил ему в рот, вторую взял себе. Огляделся, прикидывая, как лучше сесть, чтобы он не видел, чем я занимаюсь. Звуки, конечно, никуда не деть, как не старайся, но хоть так…

— Мартин… спасибо.

Он сказал это вроде бы тихо, но все равно я от неожиданности вздрогнул, и сорвавшаяся с втулки пружина улетела вниз. Повезло — упала на рюкзак, а не в траву, оттирать промасленную деталь от всякой налипшей дряни то еще удовольствие.

— С вами хорошо было. Я много чем занимался, пока не встретил Мастера… но все не то. А у вас чувствовал себя нужным. Это многого стоит, понимаешь. Даже дома так не было. Большая семья… вроде жили дружно, но… иногда было чувство, что лишний рот. Я рано из дома ушёл… сначала в США подался. Знаешь, в Италии все думают будто Америка, это такой рай на земле, сошёл на берег с корабля и уже миллионер. А оказалось, что в Америке ты «чертов итальяшка», почти что негр… вдобавок, я еще влип в одну историю с анархистами, по-глупому, из-за соседа по комнате. В общем, как-то не сложилось…

Он глубоко затянулся, выдохнул сизую струйку дыма.

— Дальше одно за другое, сам знаешь, как бывает. Вроде устроился в хорошее место, железки крутить, как я люблю… оказалось, хозяин гаража с бутлегерами связан, попали под рейд полиции… дубинками так отходили, что потом еще с полгода кровью харкал. Ну и в список на депортацию.

Марко снова замолчал. Впрочем, сейчас тишина была уже не так важна, я уже поменял ствол, осталось только накрутить глушитель.

— Когда вернёшься на «Добрую тетю», скажи Капитану… у меня в каюте, в сумке, бумаги, там на письмах адрес есть. Пусть напишет… что-нибудь.

— Передам, — пообещал я. Дождался, пока сигарета погаснет, и он отбросит её в сторону, а затем нажал спуск. Хлопнуло непривычно резко — то ли перегородки в «максиме» уже прогорели, то ли просто в тишине звук показался громче.

По крайней мере, у Марко будет своя могила и крест над ней, Князь об этом позаботится. А в остальном… мы хоть и были в одном экипаже, но близкими друзьями не стали… не успели, а может, характерами не совпали. Костлявая старуха в очередной раз прошла мимо, ткнув пальцем не в тебя, в другого. По большому счету Марко погиб еще там, на залитой солнцем площади — сейчас, видя, как быстро развивалось заражение, не факт, что и Косторез смог бы его вытянуть, окажись он в тот момент рядом. Доктор, конечно, иногда творит чудеса, но сегодня и так случилось много разных чудес.

Их Сиятельство подошел через несколько минут. Я услышал, как он идет по лесу, хрустя ветками, но увидел только вблизи, подлесок был достаточно густой. Забавно, но когда он вывалился на меня, то лопату держал в левой руке, а в правой сжимал пистолет.

— Ты с кем воевать собрался?

— А? — Сашка разжал кулак и уставился на свой любимый "ортгис" с таким видом, словно увидел его впервые в жизни. — Показалось, зверь какой-то сквозь кусты ломится, вот и схватился. Глупо, да? Кабан же от 7,65 даже и не хрюкнет.

— Чихнет разве что, — хмыкнул я. — Ты опять его без кобуры, в кармане таскаешь? Чтобы ствол и механизм всякой дрянью забился? Смотри, я тебе чистить его не буду…

— Сам почищу, — Князь махнул рукой, сунул "ортгис" обратно в карман пиджака и, перехватив лопату, зашагал к опушке. А я остался стоять, пытаясь поймать за хвост проскочившую мимо мысль.

***

Разборка "маузера" — одна из самых простых вещей, которые только можно придумать. Вынимаешь из винтовки затвор, аккуратно скручиваешь его заднюю часть и вот у тебя в руках ударник вместе с пружиной.

Забавно, что у испанцев из отряда Тересы винтовки были немецкого производства, из тех, что купили после Великой Войны и перестволили под 7-мм патрон. У пулеметчиков карабины были местного производства, впрочем, по качеству изготовления особой разницы видно не было, различие только в форме ложи.

А вот конструкция герра Фольмера в очередной раз вынудила меня призадуматься. Неполная разборка у него тоже элементарная и чем-то напоминала мой любимый покет хаммерлесс — выжал рычаг разборки, повернул ствол на девяносто градусов и тащишь его вперед, при высоком качестве изготовления и подгонки сухарное соединение рулит и бибикает. А вот дальше… на «Доброй тете» я разбирал этот пистолет-пулемет полностью, до винтика, лишь один раз, поминутно заглядывая в инструкцию производителя — одну на всех и то Мика Гольдберг расставался с ней, как с талмудом покойной бабушки, под горестные стоны «да шо там разбираться, вы ж таки самые умные». Похоже, это был такой жирный намёк "от конструкторастрелку" — не лезь сам в сложный механизм, для ухода достаточно неполной разборки, а остальное, это дело специалиста-оружейника. Но я-то как раз и был тем самым оружейником и еще у меня был мой набор отверток, так что и детищу тевтонского гения тоже пришлось уступить.

Короткие стволы я оставил напоследок. С ними задача была проще, не разбирать "до основания и затем", а просто проверить работу механизма. Кроме давешнего револьвера Тересы — я и не заметил, кто его подобрал — имелись две "астры-400", оставшиеся от летчиков. Хорошие, надежные машинки, наглядное доказательство, что схема свободного затвора работает и с мощными патронами вроде 9 ларго. Собственно, в "астру" и другие девятки можно зарядить, она даже выстрелит. Наконец, имелся пистолет командира пулеметного расчета, та же девятка ларго, по виду — обычное старовское поделие "по мотивам" 1911-го, но с предохранителем на затворе. Такой пистолет я раньше не видел и поэтому даже пришлось перебарывать искушение всерьез полезть внутрь и посмотреть, как там все устроено. Ах да, еще был пулемет, но после попадания двух пуль в ствольную коробку он годился только в качестве донора уцелевших деталей.

— Ты закончил уже? — Тереса не стала заходить внутрь кабины, с любопытством глядя снаружи на разложенный по брезенту арсенал.

— Почти. Не возражаешь, я твой револьвер пока Князю оставлю?

— Ему так нужен большой и длинный ствол, чтобы к своей девушке подкатывать? — усмехнулась Тереса. — Дай, если надо. И… ты не передумал идти в лес? Там уже темно… эй, ты что, у тебя же руки гряз…

— Достаточно убедительно? — спросил я полминуты спустя, когда мы оторвались друг от друга.

— Более чем. Теперь вижу, что на тебя эта возня с железками в самом деле действует успокаивающе… или возбуждающе?

— Скорее второе, — подумав, решил я. — После как ты сказала? "этой возни с железками", заняться возней с живой теплой и любимой женщиной хочется особенно сильно.

Чистая правда, только вот сложности ночного леса… даже просто передвижения по нему, не говоря уже обо всем остальном, я серьезно недооценил. Должно быть, те бульварные писаки, у которых через страницу влюбленные парочки то и дело "удаляются в кусты", сами никогда этого не пробовали делать. Или давно забыли подробности приключений юных лет. В общем, мысль о горизонтальных вариантах мы отмели сразу, не сговариваясь. И так смешно получилось уже после "порыва страсти" хлопать себя по карманам и чиркать зажигалкой, осматриваясь, не осталось ли чего лишнего болтаться на ветках.

— Для следующего раза хочу кровать! — словно услышав мои мысли, заявила Тереса. — Огромную роскошную кровать с перинами, подушками, шелковой простыней и этим, который сверху нависает…

— Балдахин.

— Во-во. Сейчас хочу, а не после победы мировой революции.

— Думаешь, когда революция победит, нам уже кровать будет без надобности? — пошутил я.

— Думаю, прежде чем революция победит, из этих кроватей баррикады понаделают или просто на растопку пустят, — серьезно сказала Тереса. — Разве что для музеев парочку оставят.

Я не стал ей говорить, что предметы роскоши порой демонстрируют удивительную выживаемость в сложных жизненных обстоятельствах. И как много товарищей, дорвавшись до той самой презренной роскоши, вовсе не отвергает её блага с истинно пролетарским презрением. В любом случае, мысль про большую кровать мне самому очень понравилась. Завалиться туда дня на три… и отоспаться для начала.

У костра нас встретили понимающими смешками, хотя у Их Сиятельства, как мне показалось, во взгляде еще и зависть промелькнула. Ну да, он-то, наверное, тоже не прочь был бы перевести отношения с мадмуазель Вервиль в… плоскость, уж какую получится. Но вот сама Женевьева… впрочем, черт его знает, до какой стадии у них там дошло.

Сев, я осторожно взял горячую консервную банку — уругвайский Fray Bentos, почти наверняка из запасов какого-нибудь интендантства в Великую Войну. Этих консервов тогда запасли столько, что жрать и распродавать будут еще лет пятнадцать. Впрочем, грех жаловаться. мясо-то вкусное. Глаза закрыл, а запах нос щекочет и тепло растекается от ладоней по телу. Мышцы только вот ныли… все-таки на «Доброй тете» с длительными нагрузками было как-то не очень. А последние дни пришлось изрядно походить по земле. И еще придется, потому что взлетать еще раз на «савойе» я лично не рискну. Во-первых, генератор может в любой момент накрыться, а во-вторых, дальше к побережью местность более обжитая, там уже так ловко не спрячешься без помощи от местных.

И тут сквозь шум леса и тихий разговор прорвался короткий металлический лязг. Звук взводимого затвора на «фольмере», я уже успел его узнать и запомнить.

— Какого дьявола, Лопес?

— Мне очень жаль, товарищ Гарза.

Даже в неровном свете от костра было видно, как на лбу червнявого поблёскивают крупные капли пота. Нервничал он здорово и дырчатый кожух «фольмера» все время дергался, наводясь то на меня, то на Тересу, то на Князя.

— Мне вправду очень жаль.

И тут громыхнул выстрел.

[1] мое бородатое чудо