Оружейник

Глава 9

В небе я чувствую себя куда спокойней, чем на земле.

Хотя и понимаю, что в многом это лишь самообман. В небе тоже случается разное. Начиная от воздушных пиратов и заканчивая… да чёрт один знает чем заканчивая. Бывает, что самолеты просто взлетают — и пропадают, растворяются в бесконечной синеве. Сколько не наслаждайся полётом, но всегда стоит помнить: этот рай сотворили не для людей, среди облаков мы чужие.

Сейчас облака медленно текли под крылом и так же лениво-замедленно двигалась минутная стрелка в часах. Отчасти — потому что я выспался еще после Лимерика, отчасти… да просто не люблю ожидания, которое надо чем-то занять. Например, переборкой и текущим обслуживанием личного арсенала. Не то, чтобы в этом была острая, да и вообще какая-то необходимость. Просто механическая возня с привычными железками отвлекает от всяких дурных мыслей, а уж всякого убийственного добра у меня собралось изрядное количество. И вроде все нужное, но, если подумать — надо бы это «нужно» уполовинить. «Рабочий» набор инструментов, мало-помалу разросся в коллекцию по принципу "а такую пушку я еще не пробовал" и теперь это похоже на гардероб модника, имеющего два костюма, одну шляпу… и три десятка галстуков. Причем собралось все это как-то незаметно, само собой: там пистолетик, здесь револьверчик и теперь все это надо как-то хотя бы лишний раз протереть.

Хорошо, время есть…

Вся стоянка в Сент-Этьене заняла чуть больше четырех часов, да и то лишь по причине французской безалаберности. Сначала никто вообще не понимал, кто мы такие и о чем идет речь. Потом "горилла", повисев на телефоне, выяснил, что "наши" пулеметы зачем-то перевезли со склада частной фабрики Дарна на расположенный в том же городишке государственный военный завод, на котором большая часть рабочих уже две недели как бастовала. Разумеется, переговорами с профсоюзом местные боссы были озабочены куда больше, чем какими-то там мутными делами ведомства Боше. После очередной серии звонков, — у Боннель-Шоффара к этому времени разве что пар из ушей не свистел — нам все-таки выделили грузовик, но погрузкой и прочим пришлось заниматься самостоятельно. Французы, этим все сказано… с ними бывало и хуже. Талант устраивать из любого несложного дела Cirque d'Hiver у галлов, кажется, врожденный.

Теперь мы летели в сторону Тулузы, а дальше должен был начаться "первый порог в теснине", как любит говорить Ковбой. Главное, чтобы повезло с погодой и в этом смысле вид из иллюминатора откровенно радовал. Снежно-белые клубы карабкались друг на друга до самого горизонта, без разрывов, иногда сбиваясь в гору невероятных размеров. Семь, а то и все десять километров от подножья и вверх, вверх, вверх… самолет рядом с этим облачным гигантом кажется ничтожной мошкой. Таких великанов лучше облетать стороной — бывает, они вскипают изнутри, а затем начинают лупить молниями все вокруг, зрелище божественно красивое со стороны, но жуткое, когда ты сам петляешь мимо слепящих разрядов. Но сегодня… сегодня это, считай, хороший вариант. Если удача с нами, а служба погоды не врет сразу на трех языках, облачный фронт растянулся почти до Мадрида. Дождаться ночи — а там…

— Можно войти… ой?

Оказывается, мадмуазель Женевьева Вервиль очень забавно краснеет. И с чего бы? Из-за всех этих срочных погрузок-разгрузок на борту "Доброй тети" сейчас о всякие стреляющие предметы разве что на каждом шагу не спотыкаешься. Могла бы уже привыкнуть к мысли, что мы не шкурками сусликов торгуем. Или это на неё именно вид полуразобранных стволов так подействовал? Конечно, разборка и смазка ударно-спускового механизма у "штайра" дело глубоко интимное, а уж какой стриптиз для этого нужно учинить…

— Входи конечно. Кресло вон там…

С мебелью у меня в каюте не очень. "Тетя" хоть и была когда-то роскошным пассажирским "клиппером", но во-первых, большую часть роскоши ободрали еще при продаже, а еще часть ушла, когда Мастер переделывал самолет под свои задачи. Плюс моя каюта одноместная. Но кресло у иллюминаторов осталось еще с тех времен, как и пепельница. С виду обычная стеклянная, но ей уже несколько раз прилетало разными предметами, а уж сколько на пол ронял — не сосчитать.

— Это все твое… вооружение?

— В общем, да.

"В общем" — потому что длинноствол я в каюте обычно не держу.

— Как много… а у папА… отчима был всего один… тот, что я потом забрала.

Был. А сейчас лежит на дне Кельтского моря.

— Да, помню я твоего уродца, — девушка дернулась, как от удара током. — "Тип Руби", причем не из лучших. После Великой Войны их развелось как грязи. — Женевьева продолжала обиженно молчать и тогда я взял с пледа "геракла", до которого еще не добрался с разборкой и протянул её рукояткой вперед.

— Посмотри, как выглядит правильный пистолет. Рамка с выступами под пальцы… идеальная подгонка, ни малейшего люфта.

Это, конечно, была не совсем честная игра — "геракл" был подарком от Мастера в конце первого года полетов, знак окончания испытательного срока, когда он заканчивал прикладываться к человеку и начинал ему доверять. Внутрянка там совместимая с обычным 1911-м, но вот затвор и рамка выпилены из какой-то фантастически твердой стали. Свен однажды сказал, что у Мастера где-то прикопана броневая плита от списанного английского дредноута, от которой время от времени отрезаются нужные куски. Не уверен, что это была шутка.

— Тяжелый…

— Патрон.38 супер. Вес полезен, отдачу компенсирует.

— Таким, наверное, и без патронов убить можно.

— Можно.

Говорить, что такое уже однажды случалось, я не стал. Да и вообще, вряд ли она пришла мои железяки обсуждать.

— Закуришь? Или могу кофе принести, Марко снова наладил свой чудо-аппарат. Можно и то и другое, — добавил я, видя её колебания. — Учти, ночью все это станет недосягаемой роскошью.

— Да, Саша предупреждал… правда, я не все поняла. И… да, сделай пожалуйста.

Про сигареты она ничего не сказала, но я, уходя, все же выложил на столик пачку и зажигалку. На этот раз мадмуазель Вервиль сумела справиться с "имкой", но судя по длине сигареты — как раз перед моим приходом.

— Осторожно, горячий…

— Ничего, я подожду…

Кофе она трогать действительно не стала, но и сигарету аккуратно положила в пепельницу — и, подперев скулу кулачком, стала молча смотреть, как я разбираю очередного "пациента".

Через пару минут я осознал — меня это не то, чтобы нервирует, но весьма сильно… отвлекает. Забавно даже — на ней по-прежнему была моя одежда, те самые пиджак и белая водолазка, которые я вечность назад кинул на заднее сиденье "рено". Но тогда я то ли был слишком загружен, то ли первое впечатление получилось скомканное как та шаль… в общем, тогда мамзель своим видом вызывала желание вытащить из-за решетки — сделано! — накормить — тоже сделано! — отмыть и так далее. А сейчас в моей каюте сидела молодая и очень красивая женщина. Правда, волосы Женевьева просто собрала в "конский хвост", без завивки и укладки, но духи где-то раздобыла. Вкусно пахнет… ваниль, роза и что-то знакомое, как бы не бергамот.

— Не знаешь, с чего начать?

— Не знаю, что спросить, — девушка слабо улыбнулась. — Пока собиралась, в голове целый миллион вопросов крутился, но сейчас какая-то пустота звенящая.

— Ты на меня примерно также действуешь. Смотрю и почти все мысли куда-то улетучиваются…

— Мартин, если я мешаю…

— Да шучу, шучу, — быстро сказал я. — И вообще это был комплимент… неуклюжий такой. Сиди где сидишь. Пистолеты все время под рукой, а такая красотка в моей каюте впервые.

— Спасибо… приятно слышать такое…

— Правду вообще говорить легко и приятно.

— Наверное… вот я и пришла… поговорить…

— Мне казалось, вы с Князем… с Александром нашли общий русский язык, — заметил я. — Как не заглянешь в кают-компанию, вы там в углу воркуете.

— Саша хороший, — что-то в этой фразе меня слегка царапнуло. Не в словах, в тоне… словно про любимого щенка сказала. — Мы, в основном, делились воспоминаниями о той, прежней жизни. Хотя общих тем нашлось совсем не много. Саша петербуржец, а наш папА служил сначала в Киеве, потом в Самаре. До войны, до революций, всего этого ужаса… знаешь, оно уже почти забылось, отдалилось. Иной раз даже начинало казаться, что та, прежняя жизнь вообще была не со мной, просто юная и слегка взбалмошная французская провинциалка придумала себе романтичную историю. А сейчас вдруг снова начало всплывать в памяти ярко, четко, красочно — толпы эти, кумачовые флаги, переполненные вокзалы и поезда, выстрелы по ночам, эвакуация…

Она мотнула головой, словно пытаясь стряхнуть, отогнать прочь ненужные воспоминания как назойливую мошкару.

— Я понимаю, это все давно в прошлом… а мне сейчас надо думать о том, что будет… и я не знаю…

— Погоди секунду…

Выпрямившись, я пошарил рукой в глубине верхней полки. Завал мужской, обыкновенный, проще нащупать чем увидеть — и да, почти у самой стенки ладонь знакомо кольнуло.

— Вот, возьми…

— Но… — Женевьева посмотрела на меня так, словно я вытянул из цилиндра белого кролика. Хотя белым был всего лишь свитер из козьей шерсти, грубой вязки. Куплен по случаю в Шотландии, почти год назад, но вот одевал я его с тех пор всего пару раз. Старый серый, хоть и менее теплый, вдобавок, местами залатанный, был настолько привычнее, что спросонья руки сами к нему тянулись…

— Бери-бери, этой ночью он тебе пригодиться. Это к вопросу о том, что будет — будет холодно.

— Спасибо… Мартин. Ты… очень добр. Наверное, я поэтому и пришла сейчас к тебе. Саша сказал, решать… про меня будет капитан вместе с тобой. А я… сейчас я вообще не понимаю, зачем вы меня подобрали, что будет дальше…

— Сашка умный, но иногда дурак, — раздраженно бросил я, мысленно добавив: "как и я сам".

— Капитан… это не должность, прозвище, хотя сейчас выходит, что и должность тоже… примет решение сам, в лучшем случае моего совета спросит. Но бояться тебе нечего, поверь…

По глазам было видно, что поверила она мне сантима на два. Оно и понятно — как не улыбайся, на благотворительный приют "Добрая тетя" совершенно не похожа.

— Ладно… — я снова сел на кровать и взялся за ёршик. Разборку, тем более, полную, лучше делать без внешнего прессинга, но хоть по стволам лишний раз пройтись не помешает. — Есть в Париже один довольно мерзкий тип, с которым иногда нам приходится работать…

Всю предысторию нашего знакомства я уложил минут в десять и даже проиллюстрировал, выдав мадмуазель "люгер". Не "артиллерист" с оптикой, понятное дело, но тоже редкая штука — "бразилец", ранний контракт с клавишей предохранителя на затыльнике. Выменял год назад у одной тамошней обезьяны на бельгийскую жилетную хлопушку по причине пролюбленного этой обезьяной ударника, починил… но продать все никак руки не доходили…

— Теперь стало понятнее?

— Немного, — Женевьева вздохнула. — Я глупая, да? Ты вроде все понятно рассказал, а я так и не поняла, почему вы решили, что между мной… тем что случилось и похищением вашего главного есть связь. Даже этот… пистолет ваш хитрый… я же не видела его там.

Сначала я почти собрался ответить "да, глупая", а потом вдруг сообразил, что глупышом выглядеть могу и сам. Потому как для человека со стороны все наши рассуждения и построение теорий округ найденной Ковбоем одинокой гильзы, это даже не натяжка — замок из мыльных пузырей, надували-надували, а потом кто-то чихнул и все теории лопнули. И в Кота и в отца мадмуазель Вервиль могли стрельнуть разные люди из разных и вполне обыденных стволов.

— Не мы так решили, Женевьева. Это наш чертов "приятель" Буше выдал нам тебя в качестве ниточки. Может, он знает об этом деле намного больше, чем сказал. Может — врёт. Или сам банально заблуждается. Проверить это мы сможем, лишь размотав клубок до конца, потому что никаких других зацепок у нас просто нет, вот в чем главная сложность. И взять Буше за шиворот, чтобы вытряхнуть из него правду вместе с тем дерьмом, которым он доверху набит, мы сейчас тоже не можем. А раз так — получается, нам надо найти уродов, забравших твою сестру и вытряхнуть правду из них. Потом — того блондина "со странным лицом"…

— Звучит… сурово.

— Самонадеянно это звучит. Как в американских бульварных детективчиках, — я махнул рукой в угол, где на полу как раз валялся очередной покетбук, с трупом в кровавой луже на всю обложку — крутой парень ходит и всех лупит, пока кто-то не выведет его на след преступника. Но так просто бывает лишь в романах… плохих. А в жизни ты хоть и не полный карась, но вокруг целый океан куда более крупных и зубастых… так что приходиться играть по правилам, хоть и краплёными картами.

— Ниточка, значит… — задумчиво повторила девушка, — что ж… лучше быть ниточкой, чем арестанткой в ожидании суда. Сидя в тюрьме, я бы точно сестру не спасла, с вами же хоть какой-то шанс есть… он ведь есть, Мартин? Я… смогу еще раз увидеть Сюзи?

— Есть. Киднэппинг в наше время тоже стал бизнесом… грязным, паршивым, но все же… понятно, что неграми или китайцами могут просто набить грузовой отсек и продать на плантацию в центре джунглей. Но тебе сказали про контору в Фиуме, значит, рассчитывают, что какие-то деньги ты соберешь. Если не все восемьдесят, то хотя бы сорок… да, в общем, и двадцать тысяч франков тоже стоят, чтобы "товар"… прости, я понимаю, что речь о твой сестре… в общем, чтобы её не трогали особо, посредники этого не одобряют.

А ведь удайся ограбление банка, вдруг подумал я, у мадмуазель Вервиль, — как она себя назвала? "юная и слегка взбалмошная"? — могло "хватить" ума явиться прямо в Фиуме вместе с деньгами. Вот при таком раскладе шансов бы точно не было у них обоих — посредники контролируют лишь обмен, это и впрямь серьезный бизнес, но вот кто бы им потом дал уехать?

— Надеюсь, ты прав. Очень хочу в это верить. — Женевьева ссутулилась, обняв себя за предплечья, словно её уже до костей пробирало ледяным высотным ветром. — Сюзи, это все, что у меня осталось. Она… это сложно передать… как яркая бабочка. Словно у неё был кувшин с радостью и весельем, из которого все время летели брызги. Солнечный зайчик в хмурый день… и я…

— Мартин, дай… оп-па!

Ковбой, как обычно, вломился в каюту, словно в родной салун — без стука, с грацией носорога, — и лишь перешагнув порог, обнаружил, что я в норе не один.

— Мисс… мои извинения…

— Нет-нет, все в порядке, — Женевьева встала, — я как раз ухожу. Спасибо за этот разговор, Мартин. Ты мне снова очень помог.

Кажется, она хотела сказать еще что-то… или даже сделать… но под взглядом пятящегося в коридор Ковбоя не решилась.

— Однако, — сдвинув кепку на нос, Ковбой озадаченно почесал затылок, — а я-то думал, она Князя нацелилась заарканить.

— Мы просто разговаривали.

— Ошибочка, Мартин, — пройдя внутрь, Ковбой плюхнулся в освободившееся кресло. Правда, закинуть ноги на столик ему не позволял размер каюты. — Бабы всегда думают об этом самом. Даже когда сами верят, что "просто разговаривают", оно у них все равно где-то маячит поблизости. Сидишь так, мирно жуешь блинчик с джемом, про погоду треплешься, а потом бац и выясняется, что она мысленно уже тебя женила, к делу пристроила и у вас полдюжины детишек по ферме бегает.

В чем Ковбой совершенно типичный американец, так это в уверенности, что его личный жизненный опыт применим ко всему и везде, от Лапландии до Аргентины. Да и на Марсе, наверное, тоже — просто другие планеты Солнечной системы пока не удостоились попадания в сферу его интересов. Хотя, казалось бы, при его извилистом жизненном пути можно было заметить, что в разных частях планеты мозги у людей работают слегка по-разному.

— Ты чего хотел-то?

— Да замерить кой-чего.

Дверь я уже прикрыл, но Ковбой все равно с подозрением зыркнул по сторонам, словно в крохотной каюте мог спрятаться кто-то крупнее хомяка, — и лишь затем выудил из кармана пиджака маленький блестящий цилиндрик.

— Гляди, чего есть…

Патрон по длине напоминал люгеровскую девятку, но тоньше — на глаз чего-то из "тридцаток". Гильза цилиндрическая, с прямыми стенками, с кольцевой проточкой и без выступающей закраины. В общем, достаточно обычный современный пистолетный патрон, помнить их все — места в голове не хватит. Но раз уж Ковбой его зачем-то приволок…

— У тебя была эта измерительная штуковина. Не калибр, но похоже называется… ну чтобы там гайку померить и все такое.

— Штангенциркуль.

— Во, точно.

К счастью для Ковбоя, ящик с инструментами я все равно уже вытащил из-под кровати — иначе бы точно не стал туда нырять, пусть линейкой меряет, умник. Впрочем, даже применение хитрого инструмента ситуацию особо не прояснило.

— Где ты его взял?

— Из него вытряхнул. — Ковбой еще раз оглянулся и вытащил, на этот раз уже из-под пиджака… пистолет. Достаточно большой — даже удивительно, как он его так незаметно до сих пор держал, — с длинной рукояткой под большим наклоном. Кожух-затвор явно намекает, что идеи Джона Браунинга конструктору чужды не были, но вместе с тем на простую копию не похоже. При этом, — взяв пистолет, я оглядел его с разных сторон, щелкнул для пробы затвором, — никаких надписей, маркировок и даже номеров. Что вообще-то говоря, дело редкое. Даже китайцы пытаются в меру своего разумения выбить своих кустарных подделках хоть какие-то буковки. Пусть и складывающиеся в нечто совершенно нечитаемое ни на одном языке.

— На заводе в Сент-Этьене, — ответил на мой невысказанный вопрос Ковбой. — Пока вы там ругались насчет ящиков с приемщиками, я в соседнюю дверь зашел, там конторка и пара станков разных, видать, экспериментальный цех. Гляжу, а на верстаке среди тряпок пистолет лежит. Я и думаю, надо людей научить, что нельзя оружие разбрасывать где попало, да еще заряженное.

— Ты чокнутый клептоман! — резюмировал я. — А если бы заметили сразу? Да они бы "Добрую Тетю" по винтикам бы разобрали…

— Ну не заметили же…

Мне оставалось лишь безнадежно махнуть рукой. В некоторых вещах Ковбой вел себя так, словно воспитанием его в детстве занимались команчи, ну или еще какие-то дети природы. Взять лежащую без присмотра вещь — это не кража, это находка. И если вещь приколочена гвоздями недостаточно крепко, значит, она плохо лежит.

С другой стороны, на моей памяти Ковбой так ни раз и не влип со своим проделками, чутье у него было потрясающее.

— Похоже, ты у них позаимствовал какой-то прототип нового армейского пистолета, — сказал я. — Под новый же патрон. С чем тебя и поздравляю. Штука редкая, цены немалой, коллекционеры будут с руками отрывать… лет через сто.

— Да я тоже глянул, что патрончик-то странный и расстроился, — деланно вздохнул Ковбой. — Разве что переделать… возьмешь?

Теперь уже мне захотелось оглядеться, нет ли в каюте кого-то третьего.

— Это ты мне предлагаешь?

— Ну да.

— Так, — на всякий случай я отложил предмет обсуждения подальше на плед, чтобы Ковбой не объявил его проданным по принципу "взял равно купил!" — Давай еще раз, сначала. Ты украл на военном заводе опытный и наверняка по самое немогу секретный пистолет под непонятно какой патрон, притащил его в мою каюту и теперь еще надеешься за него живые деньги получить? Тебя, случаем, Мика Гольдберг не покусал, пока мы "фольмеры" грузили? У них вроде для такой наглости даже слово специальное имеется…

— Если денег жалко, давай меняться, — ничуть не смутился Ковбой. — Ты же любишь всякое такое, необычное. А патрон… вернется Мастер, переделает его под что-то нормальное. Серьезно… вон у тебя "савадж" лежит "триста восьмидесятый", а ты из него хоть раз стрелял?

— Два раза.

До меня уже начало доходить, к чему идет дело и вообще из-за чего был устроен цирк, но…

— Вот видишь. Значит, не лег он тебе, зря только место занимает…

Тут я уже не выдержал и заржал — громко так, от души…

— Твою ж мышь, Ковбой! Я тебе год, год! назад еще сказал: понравился мой "савадж", гони двадцать долларов и забирай. Но ты уже какой? четвертый раз приносишь какую-то хрень для обмена. Тебе что, религия запрещает живые деньги дать?

— Не, в Библии на этот счет ничего не сказано, — дождавшись, пока я отсмеюсь, признался Ковбой. — Но примета есть… дед мне про неё рассказал. Я в нее не то, чтобы крепко верю, но…

Фразу он так и не закончил, но мне и сказанного хватило, чтобы понять: во-первых, "оседлав мустанга", этот упрямый кретин уже из седла по доброй воле не вылезет. А во-вторых, градус идиотизма предлагаемого к обмену будет лишь повышаться.

— Забирай "савадж", — простонал я, — и катись из моей каюты.

После ухода довольного, как обожравшийся удав, Ковбоя, минуты три я просто сидел и тихо трясся от смеха. Затем попробовал снова вернуться к работе, но настроение было уже совершенно не то. К тому же, насчет любви к необычным стволам Ковбой палку перегнул, но некоторые вещи меня действительно "цепляют". Вот и сейчас где-то на в голове занозой сидела и противно ныла мысль: "где-то такой же патрон я уже видел".

Когда нытье стало совсем уж назойливым, я плюнул, по-быстрому привел все полуразобранное железо обратно в рабочий вид, рассовал по местам и пошел в "библиотеку". А именно устроенный рядом с камбузом шкаф для всякого разного, где наверху хранились кастрюли, а внизу — "резервный запас пипифакса" в виде старых оружейных каталогов.

Интуиция не подвела, искомый — ну или очень похожий на него — патрон обнаружился в третьем по счету каталоге. Патрон.30 Browning производство Remington UMC для автоматической винтовки все того же Джона Браунинга. Саму винтовку я даже помнил, но совсем смутно. Делали её в двадцатых, но продажи не пошли — кажется, как раз по причине слишком слабого патрона. В общем, ответ из тех, что порождает новые вопросы. Зачем бы французам…

Додумать эту мысль я уже не успел — динамик прокашлялся и взвыл. Мастер долго и придирчиво искал "правильный" сигнал боевой тревоги, но результат получился достойный, уже первые звуки с хрустом выдирали человека из самого глубокого сна. Ну а у бодрствующего сердце сразу начинало стучать раз в пять быстрее, разгоняя по телу адреналиновую волну.

Потому что чаще всего следующее, что слышишь: это захлебывающее тарахтение чужих авиапулеметов и еще один, тоже совершенно незабываемый звук — когда чужие пули рвут обшивку.