Оружейник

Глава 21

Как рассказывал один знакомый циркач, самыми опасными зверьми у них считаются не львы или тигры, а медведи. Во-первых, у косолапого нет мимических мышц, так что по морде настроение не поймешь. Вроде бы только что зверь смирно сидел, а тут вдруг раз и полез махать лапами. А во-вторых, атакует этот самый косолапый мишка очень быстро.

Вот и Князя, хоть он вроде бы не чистокровный русский медведь, многие склонны недооценивать из-за широких плечей и плотного телосложения. Между тем, Их Сиятельство иногда действует очень быстро. Сегодня вечером был как раз тот самый случай. Причем Сашка даже меня сумел удивить. Казалось, только что сидел, поджав ноги. А потом — я и моргнуть не успел — уже стоял, да еще сместившись в сторону, чтобы заслонить Женевьеву и вскинув револьвер, всаживал в Лопеса пулю за пулей. Вебли в.455, это само по себе сурово. Но Тереса забрала его у охранника банка и наверняка там в барабане были не армейские конвенционные "full metal jacket", а что-то вроде старых добрых "manstopper-ов", которые до сих пор любит и ценит колониальная полиция. В любом случае, сработали они как надо — хотя пистолет-пулемет Лопес держал наготове, с пальцем на спуске, он так и не успел выстрелить. Просто сделал шаг назад и упал, так и не выпустив "фольмер" из рук.

— Вот дерьмо…

От плевков или пинания трупа ногами Тереса воздержалась, но было видно — эмоции её переполняют, как закипающий чайник.

— Чертов шлюхин сын… давно надо было гнать его в шею из отряда. Был слушок, что тварь крысятничает по мелочи… Фернандес вступился, сказал, напраслину возводят. И вообще, мол, наше дело воспитывать людей будущего из тех, кто есть, а не вертеть носом и требовать лишь самых проверенных товарищей. Послушала… зря. Все же плохой я командир.

— Давай без перегибов с самокритикой, товарищ Гарза, — попытался успокоить я Тересу, — командир ты хороший, а что так вышло… тут ничьей вины нет. Просто люди не моторы, к ним инструкций не прилагается: этот сломается при такой-то нагрузке, этот выдержит столько. А человек… вон у попов еще когда написали, мол, не введи в искушение.

— Добрый ты, Мартин, даже слишком, — Тереса вновь села у костра, хотя мне было видно, потряхивать её продолжало, — он же тебя чуть не пристрелил, а ты его защищаешь…

— Не мог этот сморчок никого пристрелить, — Леви Минц подошёл к убитому и принялся выдирать у него из пальцев "фольмер". Пистолет-пулемет был вроде бы взведен, однако когда Леви направил ствол в небо и нажал спуск, случилось ровным счетом ничего. Ни выстрела, ни даже лязга. — Верно?

— Верно, — нехотя признал я.

— И ты знал?! — Князь ошарашено глянул сначала на Минца, потом перевел взгляд на меня. — Это что ж… выходит, я тут не геройствовал, а клоуном был?! А мне сказать не мог?!

— Не успел, — соврал я.

Взгляд, которым одарил меня Их Сиятельство, был далек от приязненного или хотя бы благодарного. Как же, украл у него кусочек заслуженной славы. Что повернись все хоть на малую толику иначе и его бы прострочили на пару с Женевьевой, Князюшка и не задумался.

— Ты что, все "фольмеры" и винтовки разобрал, пока в самолете возился? А если сюда гуардия заявиться?!

Да уж, обида так и прёт. Уж кто-то, а Князь мог бы сообразить: если тут пройдет серьезная облава и пулеметом от них не отмахаешся. Наоборот, если начнется пальба, живыми нас пытаться брать никто не будет, чтобы там ихнее начальство не орало.

Вслух я всего этого говорить не стал. Хотя… не знаю, что там подумал в итоге Князь, а Тереса поняла все правильно.

Уже сильно после, когда мы лежали, обнявшись, под натасканными из самолета шинелями, она вдруг прошептала…

— Мартин… ты ведь не отдашь меня им. Мне нельзя к ним… живой.

— С чего такие мысли, chica favorita[1]?

— Я серьезно, Мартин. Если… ты был комиссаром, должен понимать.

— Тереса, я много кем был. И поверь, в этом вопросе я тебя особенно понимаю.

Сам-то я, конечно, предпочту побарахтаться. У живых есть шансы… какое-то время. Но для мужчины, да еще с некоторыми специфическими навыками, многие вещи выглядят иначе. Не только Князь у нас умеет быть резким. Но это сейчас, а в молодости, бывало, тоже случалось обмениваться подобными клятвами. Были два товарища неразлей-вода, вместе воевали за правое левое дело…

Правда, та клятва так и осталась не исполненной, по уважительной причине — в бою убили его раньше.

— Не те слова, которые я хотел бы говорить своей женщине, но… я обещаю. Если не будет другого выхода.

— Верю. И, Мартин… te quiero[2].

Она так и заснула, прижавшись ко мне, положив голову на плечо. А если чуть наклонить голову, можно было зарыться в её волосы, густые и приятно пахнущие… аромат был знаком, но все время ускользал, что-то похожее на местные, но все же другой, не испанский… лишь потом я вспомнил про шампунь Князя и сообразил, на что это похоже. Запах горного разнотравья, альпийских лугов. С полгода назад Штейн вез меня и Мастера из Цюриха, машина заглохла на перевале. Пока ждали попутку, я отошел на десяток метров от шоссе, упал в траву и лежал, глядя, как ползут по синеве белые облачка, чем-то похожие на местных бурёнок. Рейс был тяжелым и нервным, а тут вдруг оказалось, что спешить уже никуда не надо. Просто лежать и, как говорит Китаец: "слушать, как растут цветы".

Сейчас так выключится от всего не получалось. То ли адреналин еще не весь вышел, а может, просто выспался днем — но сон все не шёл, и я лежал, прокручивая в голове один вариант за другим. Ясно было, что уходить отсюда надо как можно скорее. Испания, это вам не какая-то Сибирь или Амазония, тут в лесу так просто не отсидеться.

В итоге я все же уснул, уже под утро, когда в голове из всех мыслей осталась лишь одна — название города, до которого нам надо доехать, дойти, доползти. А дальше все уже будет проще, потому как и что делать в большом городе, я примерно представлял.

Бар-се-ло-на!

***

— Сто-ой!

Так оно часенько и бывает — в конце долгого пути, когда цель, вот она, на горизонте трубами дымит. Кажется, осталось всего ничего, рукой подать и время подходящее, как раз только вечер начинается, есть пара часов, чтобы доехать и найти место для ночлега. Как не накурчивай себя, сжатая где-то в душе пружина понемногу начинает распрямляться… и тут-то начинается веселье.

За время пути мы проехали уже несколько застав. Две — гражданской гуардии, в их смешных шапках и две какой-то местной полиции. Никто наш грузовичок даже лишнего взгляда не удостоил, полицейские на втором посту вообще, по-моему, дрыхли в разгар святой сиесты — один только приподнял голову на звук мотора и тут же захрапел дальше.

А эти были другие — два мотоцикла с коляской, фургон, новая, хоть и пыльная форма. Да и оружие посерьезнее, вместо карабинов под патрон "ларго" пистолеты-пулеметы незнакомой конструкции.

— Дорожная полиция, — Рохас произнес это брезгливо, словно плюнул. — Еще одна стая саранчи на наши головы. Клянусь пресвятой богородицей, скоро у нас в каждой деревне будет своя полиция. Нет, по две полиции, потому что вторая будет сделать за первой. Полное дерьмо.

Он подхватил плетенку с домашним вином, бумажку-пропуск с корявыми строчками, написанную им же самим, открыл дверь и двинулся к посту. Чуть помешкав, я тоже вылез наружу, распахнул капот и начал методично проверять контакты в проводке — последние минут сорок в кабине время от времени чувствовался запах горелой изоляции. Вот уж чего бы не хотелось, так это застрять со сломанным грузовиком на въезде в Барселону.

— Лимонад будешь?

Тереса тоже не захотела оставаться в машине. Хотя с утра договаривались, что при встрече с полицией выходим лишь мы с Рохасом, напоминать об этом я не стал. Да и вообще, утро было давно, а после дня пути в кузове желание размять ноги выглядит более чем естественно.

— Давай.

Лимонад тоже был самодельным, домашним, но купленным по дороге. Точнее, это был даже не лимонад, а clara con limon, пиво с лимонадом. В свое время меня изрядно удивило, что испанцы вполне уважают пиво и потребляют его в изрядных количествах. Казалось бы, страна виноградной лозы, а вот. Наверное, хорошего пойла много не бывает в принципе, сколько напитков не придумай, люди выпьют и еще попросят.

В принципе, найти бы хорошего компаньона и меня бы на небольшую пивоварню хватило бы уже сейчас. Только, во-первых, при моей любви к данному продукту есть серьезный риск, что фирма будет вечно балансировать на грани убыточности, а во-вторых… учитывая, какой бардак сейчас твориться в старушке-Европе, да и по всему шарику… работать с оружием как-то спокойнее. Как бы не повернулось, в накладе не останешься.

— Ты ему доверяешь?

— Нет, конечно же. Ты же видишь, как я стою.

Позиция у меня и в самом деле была неплохая. Хороший вид на пост и Рохаса, оживленного болтающего со старшим патруля, зато сам я уже сейчас наполовину прикрыт грузовиком, а чуть присесть и вообще вся тушка под защитой. При таком раскладе даже пистолет вполне себе играет, к тому же бой мне выигрывать в одиночку не требуется, лишь отвлечь внимание на пару секунд, а потом из кузова подключаться к веселью наши "фольмеры". Другое дело, что перестрелка здесь и сейчас нам совершенно ни к чему.

— Пристрелила бы его…

Даже в потертом рабочем комбинезоне, кое-как подогнанном "примерно по фигуре", Тереса выглядела очень опасно… и женственно. Почти как в нашу первую встречу.

— Это не рациональный подход, товарищ Гарза, — несмотря на общую напряженность ситуации я сумел улыбнуться. — И плохое знание теории. Наш новый приятель Рохас мелкий хозяйчик, из тех, что в России зовут "кулаками"… то есть, звали, пока товарищ Троцкий не провозгласил новый этап сельскохозяйственной политики. Такие вот хозяйчики могут даже оказаться временными попутчиками в деле борьбы с крупным капиталом. Особенно если дела у них идут неважно, как у нашего приятеля. Это если опираться на самое передовое в мире учение. А практически… Тереса, я ничуть не сомневаюсь, что Рохасу нас убить будет стоить меньше моральных терзаний, чем свинью на колбасы заколоть. Испанцы хоть и набожный народ, но когда речь заходит о деньгах, они тоже сначала грешат, а потом уже отмолить пытаются. Только прикопать нас в одиночку не выйдет, кишка тонка. Сдать властям? Так его же и выжмут как тряпку, выясняя, все ли рассказал и, главное, все ли отдал. А если все же получится из контрразведки выйти живым и относительно целым, рано или поздно придут наши товарищи по борьбе и тоже начнут задавать вопросы.

Собственно, примерно этот расклад я Рохасу и обрисовал, пусть и немного в иных выражениях. Какие-то мозги в его голове быть должны, все-таки мастерская, пусть и явно хиреющая, это вам не ферма или лавка. Главный вопрос, насколько ему зашла легенда про доставку оружия для барселонских товарищей по борьбе? Стволов у нас и вправду много, взяли даже неисправный пулемет, с замотанной тряпкой ствольной коробкой он выглядел вполне рабочим.

Откровенно говоря, не знаю даже что было первичным — план, как "добрым словом и большим револьвером" охмурить хозяина ремонтной мастерской или просто мое нежелание расставаться с трофейным оружием. Вроде бы умом понимаешь, что эти стволы просто жалкая мелочь по сравнению с золотом, но вот просто бросить их рука не поднимается. Это же товар, он денег стоит…

Надеюсь, эту жадность я Рохасу продемонстрировал достаточно убедительно. Пока он верит, что выторговал у меня "почти все, что было", подставляться и рисковать ради лишнего десятка-другого песет ему смысла нет. А вот если он заподозрит, что в ящиках для пулеметных кассет вовсе не патроны… как быстро и лихо близость больших денег сносит людям крышу, мы недавно убедились на примере покойного Лопеса.

— Долго что-то болтают…

— Это тебе кажется.

Я как бы забеспокоился, ограничься диалог Рохаса и полицейского парой фраз. На юге так не принято, раз уж заговорил, непременно надо бы обсудить и погоду и прочие новости… понятно, с представителем закона лучше не задевать политику, особенно местную — в международной допустимо ругать всех подряд. Но и без этого тем хватает. А уж если найдутся хоть какие общие знакомые или, упаси Святая Дева, дальние родственники, тут ж можно хоть на ночлег располагаться.

— Один сюда идет.

Действительно, скучавший в коляске "дорожник" решил, видно, размять ноги. Лет под сорок, пышные усы, уже порядком выпирающее над ремнем пузо. Плащ и шлем он оставил на мотоцикле, в такую жару на солнце это верный путь к нокауту, вон даже рубашка вся темная от пота.

— Сломалось чего, амиго?

— Нет, просто решил проверить лишний раз проводку, — я специально говорил, с головой сунувшись под капот, чтобы голос звучал эхом от железа. Хотя испанский у меня неплох, никогда не знаешь, какому полиглоту именно твой акцент выстрелит в ухо как полуденная пушка. — Машина старая, имеет норов.

Все сказанное было чистой правдой, если этому типу захочется сунуть нос в здешнюю паутину, сам все увидит. Испано-сюиза делает неплохие машины, раз эта колымага до сих не развалилась и вполне себе ползает, даже местами переходя на шаг. Но вот часть проводов давно уже нуждалась в замене, да и контакты не помешало бы хорошенько зачистить. Интересно, почему Рохас довел своего кормильца до такого состояния? У него, конечно, есть и старый фордик, но большую часть работы явно тащит на себе этот вот Росинат.

— Хотите лимонад, синьор офицер? — Тереса молодец, не растерялась. Ну да, скорее всего, за лимонадом он и явился, углядев, как она меня угощала.

— Не откажусь, сеньорита… хоть я только капрал.

— Синьора… мы с мужем из-под Бильбао…

Пил синьор капрал долго — дно кувшина поднималось все выше и выше, лимонад стекал по усам и капал вниз, так что мысль отдать ему посудину для угощения коллег умерла, не родившись. Там хорошо, если четверть осталась, а то и меньше, такой подарок за издевательство сочтут.

— Большое спасибо… сеньора. Мы тут с утра, обещали к обеду сменить, но как обычно… — капрал с досадой махнул рукой. — То ли нашлось другое дело, то ли просто про нас позабыли. Стоишь, глотаешь пыль почём зря…

— А из-за чего вас поставили сюда? — забирая кувшин, словно невзначай спросила Тереса, — случилось чего?

— Начальственная блажь случилась, как обычно, — убежденно произнес капрал. — Мы же дорожная полиция, значит, наше место на дороге. Сейчас-то еще ладно, а вот как только начнутся осенние дожди… грязь, сырость, машины постоянно в ремонте, люди болеют, а виноват кто? Уж точно не синьор капитан у себя теплом и сухом кабинете. И так уже только из нашей роты двое подали в отставку…

Я слушал его вполуха, обычное нытье маленького винтика большой государственной машины, звучит примерно похоже от Шпицбергена до Фолькленд. Платят мало, работы много… в колониях обычно добавляются жалобы на неподходящий белому человеку климат, болезни, недобрых туземцев и так далее. Думаю, этого тоже бы надолго хватило, но тут на дороге позади нас объявился автобус и старший, сунув Рохасу его бумажку, замахал рукой: "мол, кончай с этими, тут добыча покрупнее".

— Как все прошло?

— Как обычно, — наш новый "друг" сунулся за сидение и, покопавшись, вытащил оттуда новую плетеную бутыль, еще более пузатую, чем оставшаяся на посту. — Все как всегда. Сначала ему не понравилась бумага: мол, буквы кривые, подпись неразборчива, печати вообще нет… хех, видел бы он, как наш Альфонсо пишет на самом деле. Там не буквы, а эти, как их… значки, которыми узкоглазые пользуются…

— Иероглифы.

— Вот, они самые. Я как-то смеха ради показал его бумажку в аптеке, не разобрали, хотя они-то привыкли докторские рецепты читать. А этот офицеришка… наверное, думал чего бы слупить, но как услышал про металлолом, сразу поскучнел. Ну а потом оказалось, он знаток боя быков… — Рохас выпучил глаза, — то есть, это сам он считает себя знатоком, но при этом ему нравиться Эль Галло, этот клоун… клянусь всеми святыми, я еле сдержался… Бельмонте, вот кто изменил стиль корриды…

Наверное, купи я последнюю книгу Хэма, то сейчас бы смог хоть как-то поддержать разговор. Увы, я всего лишь открыл её, привлеченный названием "Смерть после полудня", полистал, с разочарованием убедившись, что этот вовсе не цепляющий закрученной интригой роман, а популярная история корриды — и отложил в сторону, сэкономив доллар с квотером. Впрочем, Рохасу собеседник был не особо нужен. Вынужденный сдерживаться во время разговора с полицейским, сейчас он бурно спорил сам с собой, перечисляя известных матадоров, проведенные ими бои, особенности стиля и приемов и вполне довольствуясь изредка вставляемыми мной "угу", "ага" и "конечно же".

Этого запала хватило и на остаток пути до Барселоны и еще минут на двадцать, пока мы колесили по городу. Наконец я затормозил и тут Рохас, буквально подавившись очередной фразой, резко побледнел и даже попытался отодвинуться от меня.

Ну да, расставание — один из самых "скользких" моментов, а для нашего "друга" есть еще и обещанные полсотни песет, которые, как он сейчас особенно ярко понял, покойнику можно и не платить.

— Спокойно, компанеро, не стоит волноваться. Все прошло хорошо, мы приехали. Осталось лишь встретить наших друзей, перекинуть груз и разойтись, взаимно довольными друг другом. Как было договорено, никаких сюрпризов, они нам ни к чему, особенно шумные.

— Это ты верно говоришь, — судорожно сглотнув, подтвердил Рохас. — Сюрпризы… никому не нужны.

Впрочем, когда в кабину на мое место полез Их Сиятельство, испанец побледнел еще больше — насколько это получалось разглядеть в свете фонарей. Князь последние несколько дней выглядит на редкость угрюмо… для всех, кроме Женевьевы. Подозреваю, что дуется он как раз на меня, но Рохас-то не в курсе нашего приключения.

Сам же я получил из кузова сосновый ящичек для инструментов с веревкой вместо ручки, дождался, пока следом за ним выберется Минц, после чего мы спокойно, не торопясь, двинулись внизу по улице. Рабочий в комбинезоне и мальчишка-помощник, картина совершенно естественная и никаких подозрений не вызывающая.

Разумеется, встречать нас в Барселоне никто не мог. И затормозил я — не сразу, а лишь проехав пару кварталов да еще завернув за угол — потому что увидел машину, подходящую для следующего этапа. Светло-синий "де сото шесть", он же "крайслер", ранняя модель тех времен, когда "десото" были дешевле "доджей", уже слегка побитая жизнью — но это не важно сейчас, а важно, что я на таком "де сото" уже катался и хотя бы примерно знаю, что у него внутри.

— Кафешка на той стороне улице, — предупредил Леви, когда мы остановились возле автомобиля. — На двух столиках люди в нашу сторону смотрят.

— Да пусть их. Меня больше окна волнуют.

Время достаточно позднее, не темнота, но вполне густые сумерки. А значит, владелец машины, скорее всего, уже приехал на ней домой. С одной стороны, это хорошо, с другой — здесь не центр Парижа, места вдоль тротуара хватает и, скорее всего, подставился он прямо перед своими окнами. Да и соседи наверняка в курсе чья это машина и при виде ковыряющегося в ней незнакомца могут… занервничать.

— Окна я контролирую.

Надеюсь, у Леви "контроль" это все же простое наблюдение, а не готовность пальнуть в любую подозрительную тень. Шуметь нам крайне нежелательно, в худшем случае пусть лучше хозяин или еще кто решат, что спугнули пару воришек. Машин в Барселоне много, что-нибудь да подвернется.

Декоративная панелька поддалась отвертке неожиданно легко, я взялся за провод… и с трудом сдержал вопль, получив хороший такой удар током. Ловушка для угонщиков? Пришлось все же щелкать зажигалкой и убеждаться, что никакой ловушки нет, а есть только нарушенная изоляция на проводе. Причем на перетертость не похоже, скорее уж тут мелкий грызун поработал. Бывает и такое, я даже видел самолет, разбитый из-за перегрызенной белками проводки… по крайней мере, в акте расследования именно эту причину записали. Ага, вот…

Мотор заурчал, одновременно вспыхнули фары. Я потянулся распахнуть дверь, но Минц без команды уже перепрыгнул на заднее сиденье. Педаль в пол… где-то наверху распахнулось окно и кажется, кто-то даже заорал — но мы уже неслись вперед по улице.

Уже повернув за угол, я вдруг услышал позади странный сдавленный звук и, обернувшись, увидел как Леви скорчился на сидении, хватаясь за живот. Выстрела слышно не было, но все равно первой мыслью стало "ранен!" и лишь парой секунд позже я осознал, что парень просто смеется.

— Извини… пробило, — выдавил он, — просто представил… если нас полиция сейчас остановит. Машина в угоне, внутри — преступники в розыске, раненый, в багажнике оружие и деньги с ограбления банка. Для полноты картины разве что труп этого Рохаса туда же запихать…

[1] любимая

[2] я люблю тебя