Оружейник

Глава 7

— … пламя вырвалось из окон, занялась крыша. Тот второй главный, маленький и черный, сказал: "Ну хватит, насмотрелись" и они потащили нас к самолету. Меня и сестру, — голос Женевьевы дрогнул. — Я кричала, пыталась вырваться… и папа тоже.

Говорят, есть вещи, к которым привыкнуть невозможно. Вранье: человек — это такая скотина, которая привыкает практически ко всему. Просто некоторые это делают быстро и без особых сложностей, а других иногда… царапает по сердцу. Сейчас мне было проще, чем остальным в кают-компании, я-то слушал рассказ девушки второй раз и знал, что будет дальше, но все равно — царапало.

— Не знаю как, но у него получилось вырваться… он сбил одного из… этих с ног и побежал к нам. Почти добежал… запнулся, упал на колени… попытался что-то сказать… только изо рта кровь хлынула… и повалился.

Тут она вздрогнула, хотя это всего-то был звон кофейной чашки, которую доктор вернул обратно на блюдце. Почти полную, "сан-марко" снова сломался, ну а приготовленный Ковбоем вручную почти всегда получается горький, так что его могут пить лишь он сам, да еще Свен.

— Нас тоже перестали тащить… мы бросились к нему… я пыталась тормошить, а Сюзи просто рыдала рядом… а эти… бородатые стояли вокруг… смеялись. Потом подошли те, от дома. Черный сказал: "Хороший выстрел, а с выкупом-то теперь как?" и тот, со странным лицом, ответил: "Оставь старшую, пусть она собирает… вы же сделаете так, чтобы она очень старалась…". И они все снова засмеялись, а высокий, который стоял рядом, добавил: "Только сами не перестараетесь, а то собирать некому будет". Они повернулись и ушли, а нас снова схватили… Сюзи потащили в самолет… а со мной… со мной начали делать, чтобы я хорошо запомнила.

В таверне все было проще. Там она в конце просто разрыдалась, уткнулась в меня и надо было просто гладить по волосам и повторять, что все уже позади. Чушь собачья, конечно — мы оба прекрасно понимали, что еще ничего не закончилось. Просто иногда женщине нужно выплакаться, ну а мужчине — побыть мужчиной.

Сейчас она плакать не стала, хотя глаза стали влажные.

— Это случилось три недели назад. У меня осталось еще пять недель. Вы поможете мне вернуть сестру?

Мне показалось, что Князь и Марко были готовы чуть ли не хором закричать "Да!", но все же остатки армейского прошлого взяли вверх — принять решние должен командир — и эти горе-донкихоты дружно уставились на Свена. Швед под их требовательно-обличающими взглядами покраснел, кашлянул в кулак…

— Какая была дистанция в момент выстрела?

Ай да доктор, мысленно восхитился я, ну что за холодный и расчетливый сукин сын. С ходу выхватил момент, до которого я дотумкал лишь полчаса спустя. Уже в машине, когда девушка уснула на заднем сиденье, а её рассказ крутился у меня в голове, как застрявшая граммофонная пластинка.

— Что?

— Ваш отец бежал почти от самого дома, верно? — голос у доктора стал прямо как его любимый медовый портер, мягкий и обволакивающий. — И его убили в спину, а не те, кто тащил вас? Вы не слышали выстрела и не видели попадания пули.

— Да… но я плохо помню… шагов сто, может больше.

— Понятно, — Косторез встал, — с вашего позволения, господа, заберу девушку… мадмуазель Вервиль, я правильно запомнил? к себе в кабинет. Полагаю, ей совершенно не повредит доза успокоительного, да и, гм, небольшое обследование.

— Я… — девушка тоже встала. Все-таки мой пиджак ей велик, из рукавов только пальцы торчат. — Мартин…

— Все хорошо, иди, — как можно более успокаивающее произнес я, — наш доктор иногда настоящий волшебник.

Марко при этих словах сдавленно хрюкнул, но все же смог сдержаться до момента, пока за Косторезом и девушкой захлопнулась дверь.

— Ты, Комиссар, как скажешь, так скажешь, — выдавил он. — Не, даже и не соврал, Косторез у нас чудеса творит через раз… но такие… специфические.

— Талантливый человек, — с ноткой восхищения протянул Ковбой, — умеет блеснуть в различных сферах. Вот как сейчас, например. Пока он свой вопрос не задал, я и не думал в ту сторону, а ведь все ж очевидно.

— Мне объясните это ваше "все", — попросил Князь, — видно, я тут самый тупой… Марко, ты понял, о чем они говорят? — итальянец энергично мотнул башкой, — О, нас двое таких, уже не так обидно.

— Проще показать.

Свен подошел к шкафу и загремел ключами. Хотя шкаф — это, конечно, большой и сомнительный комплимент для этой конструкции, до настоящего венского шкафа ему недоставало килограмм сто доброго австрийского ореха. А это японское творение хоть и выглядит симпатично, но при нужде открыть его можно и без ключей — слой лака толще, чем дощечка.

Вообще Мастер не любил хранить свои работы в шкафу. Он и на стенке кают-компании не любил вывешивать, предпочитая сразу работать на конкретного заказчика — и не всякого. Ему нравилось сравнение с заводчиком породистых щенков, мол, каждого детеныша отдаю в хорошие руки. А в шкафу лежали по большей части заготовки… но не только.

"Люгер", который достал Свен, когда-то был обычным "артиллеристом". Ну почти обычным — контракт Департамента Вооружений за девятнадцатый год, то есть автоматический предохранитель на тыльной стороне рукоятки, ну и "сорок пятый" калибр. Не такая уж редкая птица, заказ был на пятнадцать тысяч пистолетов и большая часть его разошлась во все стороны. Американцы в этом смысле почти как дети, чуть что — наверное, у противника были пушки покруче наших. Они так после Кубы бросились менять свои "крэги" на "спрингфилды", после Филиппин затеяли конкурс на новый армейский пистолет, вот и после Перемирия тоже чего-то там дурили…

Но конкретно у этого "люгера" имелся оптический прицел — кронштейн на трех винтах, сам прицел, цейсовский двухкратник, вынесен чуть левее оси ствола, как на британских снайперских винтовках. Пристрелян на сто ярдов, с хорошими патронами на этой дистанции будет класть пулю к пуле… и глядя, как Мастер сбивал из него кокосы с пальмы, в это верилось безоговорочно.

— Я… то есть, мне Мастер как-то говорил, что сделал его из-за пари, — Марко протянул руку к пистолету, но в последний момент отдернул её, словно испугавшись, что "люгер" его ужалит. — Кто-то из его друзей сказал, что поставить на "люгер" оптику нельзя, из-за рычагов.

— Эту историю я тоже слышал, — кивнул Свен. — Все слышали. А вот чего не слышал… почему тут написано "Die Rechte"?

— Ну… Мастер же своим вещам почти всегда имена давал, — уже менее уверенно произнес итальянец. — Вот я и думал, что это имя такое, ну типа "всегда правильный"… и не спрашивал.

— И я не спрашивал, — кивнул скандинав. — А вот сейчас думаю: может, этот "люгер" называется просто "правый"… потому что где-то есть еще и "левый"?

— Не знаю… это еще до меня было.

— И до меня, — вставил Князь.

Я говорить не стал, и так было понятно, что добавить нечего. Как там сказал Буше? " Увы, прошлое, это не только скелеты в шкафу". Прошлое, которое стреляет в спину… из "люгера".

Не знаю, сколько мы молчали, заворожено глядя на пистолет посреди стола — но тишину нарушил только лязг двери.

— Уснула почти сразу, — Косторез неторопливо прошел к своему любимому стулу, сел, выудил из кармана сигару и принялся аккуратно снимать обертку. — Вижу, про "парабеллум" вы тоже сообразили. Мне склероз не изменил, там ведь имеется надпись "правый"?

— Да.

— Что ж… полагаю, об истории его происхождения никто ничего путного сказать не может?

День сегодня хоть и с солнцем, но какой-то темный, подумал я, глядя, как облако сигарного дыма медленно расползается над столом. Вот сейчас получалось, что луч падал через верхний люк прямо на стол, а мы все оказались в густой тени.

— Про первые послевоенные годы Мастер вспоминать не любил, — задумчиво сказал Свен. — Даже Войну хоть редко, намёками, но вспоминал… а что было сразу после — ни разу.

— У всех нас, есть такое, — снова встрял Князь, — что вспоминать не хочется.

— Истинно так, — согласно кивнул Марко, — а некоторые… вещи так особенно неохота. Были бы у дока пилюли для забывания, взял бы коробку… а лучше сразу три.

— Было бы такое средство без побочных эффектов, — отозвался в тон ему Косторез, — сам бы глотал утром и двойную дозу на ночь. А так… Крутила, увижу, что жрешь наркоту, пристрелю как бешеного пса.

— Святая мадонна, да что бы я эту дрянь хоть раз…

— Всем стоп!

А вот сейчас в Свене проснулся уже не учитель, а кто-то совсем другой. Тот, у которого на дне чемодана лежит мятая фуражка и еще кое-что в характерных ножнах.

— Зацепка, конечно, слабая, — убедившись, что все замолкли, начал он, — Возможно, похищение Мастера и этот… «блондин со странным лицом», про которого рассказала девушка, вообще никак не связаны.

— Странное лицо может представлять собой результат работы хирурга, — сказал доктор, — К примеру, после ожога большой площади. Кожный покров сумели восстановить, но подвижность мимических мышц нарушена…

— В любом случае, — убедившись, что ничего больше Косторез добавить не хочет, продолжил Свен, — альтернативные версии у нас отсутствуют. Мы с доктором разобрали текущие бумаги Мастера, никаких намёков на возможные проблемы… такого рода… там не содержится. Обычная… для нашей работы… деловая переписка. К тому же, сделка со Штейном пока заморозилась.

— То есть, мы принимаем предложение Буше? — уточнил я.

— Да, — Свен улыбнулся, — но с нашими поправками. Он хочет, чтобы мы взяли на борт двух его людей, для сопровождения груза и контактов с испанцами. Сегодня вечером, в этом их новом воздушном порту…

— Орли?

— Точно.

— А потом куда? В Сент-Этьен?

— Не сразу. У нас выбыло из расписания два человека и мне это не нравится… поэтому сначала мы слетаем в одно место, где можно найти людей нужной нам квалификации. В Лимерик.

А вот теперь уже заулыбались все.

— Подручным Буше эта идея будет ох как не по нутру, — высказал общую мысль Князь, — как и самому Буше.

— Переживем как-нибудь, — фыркнул Косторез. — В крайнем случае, я передам ему пузырек… от несварения желудка.

***

В Лимерике шёл дождь. Нет, не так — в Лимерике, как обычно, шёл дождь.

Первые несколько лет я подозревал, что "Добрую тетю" или кого-то из её экипажа в этом городе настигает проклятье. Но местные товарищи с негодованием отвергли эту версию, заявив, что у них дождь, град, снег или хотя бы просто затянутое тучами небо наличествует большую часть года. И вообще вместо солнца у них красный флаг над зданием Городского Совета, а чтобы согреться, доброму ирландскому коммунисту солнце без надобности — для этого есть места, где наливают. Подозреваю, не придумай Тесла свои генераторы, Советская Республика Лимерик все равно бы завоевала независимость, просто споив проклятых британских оккупантов. Но получилось, как получилось, а после оказалось, что забавный Sóibhéid Luimnigh очень удобен и британцам — по большей части в качестве пугала — и свободной Ирландской Республике. Которая свято чтит дух и букву международных договоров, а вот эти Советы… никогда не знаешь заранее, что выкинут, правда ведь? И да, люди, на выдаче которых так настаивает королевское правосудие, все-все-все давно уже сидят по тамошним пабам с партбилетами в карманах. Говорите, они постоянно там орут: "За республику!"? Это вам послышалось, наверное, из-за границы ветром занесло. Да и вообще, что с пьяных ирландцев взять…

Собственно, я бы сам с удовольствием сидел сейчас в старом Локке, рядом с замком короля Джона, допивая уже вторую, а может и третью кружку. Но Свен сказал, что в город пока что пойдет один Ковбой, а остальные займутся расчисткой авгиевых конюшен, то бишь перекладыванием барахла в грузовых отсеках клипера. Дурацкое, в общем, занятие — сначала вынеси кучу ящиков наружу, потом занеси обратно по новой весовой схеме…

Оба бушевских головореза, понятное дело, тоже отмазались и слиняли, Косторез просто куда-то делся, словно его дождевые капли растворили. Так что таскать выпало мне с Князем да Китайцу с Марко. На мой взгляд, без итальянца наш узкоглазый друг работал бы в два раза быстрее.

Мы как раз тащили к аппарели очередной винтовочный ящик, когда на галерейке появилась мадмуазель Вервиль. Все еще слегка сонная и от этого еще более очаровательная.

— Я долго спала?

У Князя не вовремя сыграло джентльменство — попытался достать из кармана часы, разумеется, выронил свой край ящика, после чего принялся прыгать на одной ноге, матеря саму деревяшку, его содержимое ну и так далее. Ругался он по-русски, чтобы не смущать даму, однако эффект получился строго противоположный — дама широко распахнула глаза и, дождавшись паузы в эмоциях, удивленно выдохнула: — Ой, а вы русский?

— Он грузинский, — ответил я, пока Сашка стоял с открытым ртом и пытался собрался с мыслями. — Их Сиятельство Александр…

— … Аматуни. Но право, мадмуазель, не стоит брать это в голову. Грузинский князь, это не более чем забавное явление природы. Как шутил мой дед: владения у нас были огромные, хватало бурку расстелить и даже папаху рядом положить, а вот коня пастись уже в соседнее княжество пускали.

— А я — русская, — тихо сказала Женевьева.

Теперь уже у Князя глаза не просто горели, а прямо искрами сыпали. А учитывая, то при этом он продолжал стоять на одной ноге, хватаясь за пострадавшую ступню, зрелище выходило донельзя комичное.

— Сходи, передохни в кают-компанию, — сжалился я. — Компресс холодный сделай или там еще чего. Мадмуазель Вервиль, не откажетесь поработать сестрой милосердия при раненом бойце?

— Нет, ну зачем же так, я и сам… — начал было бормотать Сашка, но за подставленное плечо уцепился, как за спасительную соломинку и ухромал весьма бодро, пару раз даже забываясь и ступая на пострадавшую конечность.

Я же кое-как вытащил несчастный ящик наружу, прислонил его к штабелю под крылом "Доброй тети", сел и закурил. А потом увидел, как наискосок через летное поле идет человек, увидеть которого здесь и сейчас… ну, не то, чтобы я не ожидал, как раз Лимерик — одно из мест, где наши пути могли пересечься с изрядной долей вероятности. Но вот что эта личность после всего случившегося будет так внаглую чесать прямиком в гости?

Шёл он быстро, но и поле было не маленькое — я успел достать из ящика винтовку, проверить, есть ли в ней патроны и навестись на приближающуюся фигуру.

— Стоять! Ещё один шаг и я стреляю!

— Мартин, таки шо у вас за привычка тыкать всякими ружьями в живого человека! — разумеется, останавливаться он и не подумал, только руками стал размахивать еще больше, — Вы уже столько лет не в Совдепии, могли бы набраться культуры…

Про культуру — это получилось особенно смешно, учитывая, что сам говоривший был похож на сбежавшее от ворон пугало. Тощий, нескладный, в длинном темном пальто, шарф машинной вязки свисает до колен, как сопля, котелок вечно сдвинут набок и только по тронутым сединой пейсам можно понять, что перед тобой не мальчишка. Ну или рано постаревший мальчишка. Впрочем, у тех обычно взгляд совсем другой.

— Там же, где вы наглости набрались, Гольдберг?

— Ой, да какая там наглость, я вас умоляю. Не, в прошлую… и позапозапрошлую встречу таки у нас были небольшие сложности. Но это же не повод… вообще ни к чему не повод. А вы тут расселись, наставили на меня ржавый "манлихер"… — Микаэль «Мика» он же "Ребе" перехватил винтовку за ствол и принялся лязгать затвором, — к слову, из какого музея сперли и почём отдаете? Или может вам нужны к нему патроны, чтобы смелее было целить, когда навстречу пойдет кто-то кроме бедного еврея? Так я могу продать…

Патроны к "манлихерам" у нас были, просто я не стал заряжать — на пулю в голову "Ребе" действительно не наработал. Максимум — ляжку ему прострелить, чтобы неповадно было, но поле было заставлено плотно, да и дома как раз в той стороне…

— Гольдберг, — устало вздохнул я, — уж в чем, а в вашей способности продать хоть родную мать я не сомневаюсь ни секунды…

— Давайте таки не будем беспокоить мою покойную маму, мир её праху, хорошая была женщина, хоть и немного таки-да легкомысленная. — "манлихер" в руках у Микаэля словно сам по себе сменился на "испанский маузер".

— Между прочим, у меня до вас вполне серьезное деловое предложение, даже три. Не до вас лично, а до главного вашей шайки.

— Мы уже знаем, как вы любите говорить, «за ваши предложения», Мика. И в прошлую встречу и в позапозапрошлую тоже.

— А вы все же послушайте, — Гольдберг, подвернув пальто, осторожно сел на соседний ящик. — Во-первых, я готов-таки скупить весь ваш хлам, чтобы вам не пришлось тащить его в Испанию…

Должно быть, в этот момент очень смешной вид стал уже у меня. Нет, конечно, что знают двое — знает и свинья, но так быстро?!

Мика заржал.

— Вы так смотрите, Мартин, словно увидели, как покойный Эрик Гудини таки исполнил свой лучший трюк и воскрес. Узбагойтесь, я не читал ваши мысли. Просто стоял рядом, когда этот шлимазл Шоффар сказал девушке за конторкой, что прилетел на вашей «Доброй тете». У красотки Мегган, чтоб вы знали, четвертый размер и когда она печатает… короче, я немного знаю за этого Шоффара, он светится в делах одной французской конторки, в основном по Испании и Африке. Я подумал и таки поставил на испанцев и теперь вижу, шо угадал. Привыкайте… наш мирок маленький, все про всех знаю. Кстати, — посерьезнел Гольдберг, — мои соболезнования по поводу истории с Мастером.

— И это уже знаете…

— Слухи разошлись, да. Говорю же, мирок маленький. И Мартин, таки поймите меня правильно… мы с вашим шефом не были большие друзья, хотя кое-какие гешефты случались. Но мы, независимые торговцы… ой, не надо кривить такую рожу, понятно, что у всех нас есть всякие нужные люди и их маленькие просьбы, которым так сложно сказать «пошёл нахрен!». Но вы не пашете на Коминтерн от заката до рассвета, не разгибаясь, пан Збышек в гробу видел офензиву и так далее. С вашим шефом сыграли грязно, так даже Фельтенс и Даугс не работают. А уж эти два поца, поверьте мне, знают за грязные делишки.

— Верю. Вы же с ними работали…

— Ой, да какая там работа! — Мика всплеснул руками, — Так, обстряпали пару дел, больше шума, чем денег. Мартин, — Гольдберг подсел ближе, перейдя на доверительный тон, — поверьте, я действительно вам сочувствую… и готов дать хорошую цену за этот ваш ржавый хлам.

— Сейчас пряморасплачусь от умиления, — отодвигаться я не стал, одеколон у Гольдберга был относительно приличный и пользовался он им в умеренных дозах. — Какая там у вас в репертуаре следующая фраза? Буду работать в один сплошной убыток?

— Не, ну я же сказал «хорошую цену», а не «справедливую», — рассмеялся Мика. — Жить всем на что-то надо. Мартин, вы же больше энергии сожжете зазря, таская его в Испанию и обратно. Шо скажете?

Я нарочно затянул с ответом, вслушиваясь в тихое быстрое тук-тук-тук дождевых капель по обшивке «Доброй тети».

— Гольдберг, вот сколько можно, а? Предположим… да не вскакивайте вы, пока просто предположим, пойду я сейчас к Свену… только сначала Китайца оставлю следить за вами, чтобы с самолёта гайки не пропадали. Он выдаст прайс и вы до вечера, а скорее, до утра будете спорить над каждой циферкой? Таки оно мне надо? Я уже два часа как в паб хочу…

— Шо вы не уважаете за поторговаться, это мне известно. Таки в чем-то это репутация, но поверьте мне, Мартин, есть куча разных мест, где вы лишаете покупателя большей части удовольствия. А это плохо, когда человек имеет хороший товар за хорошую цену, но не имеет при этом удовольствия. Это как снять в баре красотку из высшего света, всю ночь кувыркаться на простынях, а потом еще месяц думать, кто же кого имел?

— Как там говорят в этих ваших разных местах? «ваши слова наполняют мою душу глубоким раскаянием?» Что поделать, мы еще не завели себе для этого специального еврея. Случайно нет кого подходящего на примете?

— Случайно есть, — быстро сказал Мика и я с неудовольствием сообразил, что с ходу вляпался в заботливо подложенный им волчий капкан. — Хороший мальчик из приличной еврейской семьи, сын моей троюродной тети… ой, ну шо вы опять скривились, ну пятиюродной и вообще все мы от одного Адама произошли. Просто так вышло, что ему срочно потребовалась смена климата. Представляете, идет бедный ребенок по улице, никого не трогает, несет скрипочку в футляре…

— Скрипочку… — эхом повторил я.

— Представьте себе, таки да. В какой-то момент понимает, шо футляр сегодня какой-то тяжелый, открывает — и видит бомбу. Естественно, ребенок испугался, бросил эту страшную штуку подальше и вот незадача, прямо под колеса роллс-ройса с каким-то британским лордом.

— Нет, точно сейчас расплачусь, — я и в самом деле с трудом сдерживал смех, все-таки театр одного актера в исполнении Мики был изумителен. — Что, в Иерусалиме столько лордов развелось, что уже и бомбу некуда бросить?

— Вот, вы же сами все понимаете. Главное, он и не убил-то почти никого, только лорда, шофера и лошадь сержанта полиции, но поднялся такой гвалт… в общем, я пока взял мальчика к себе, но так думаю, у вас ему будет спокойнее.

— И вам.

— И мне, — не стал спорить Мика, — потому что простой английский антисемитизм дело привычное, а когда тебя каждый раз начинает брать на лупу контрразведка, это уже плохо сказывается на работе. А мальчик действительно хороший, с вашим товаром знаком, а что ненавидит англичан, так по нынешним временам это разве недостаток? У вас же нет англичан на борту?

— У нас много кого нет… пока, — сказал я, — мы пока еще клипер, а не Ноев ковчег. Это и было ваше второе дело? А что за третье?

— Тут вообще все просто, — Гольдберг встал, полы плаща взметнулись — и я увидел перед своим лицом ствол пистолета-пулемета. — Хенде хох, Мартин!