Оружейник

Глава 27

Однажды со мной такое уже случалось. Вода в океане оказалась чуть холоднее, чем думал, мышцы свело судорогой, и я начал тонуть. Уходишь вниз, а свет — где-то там, наверху, все дальше и совершенно нечем дышать…

Тогда я все же сумел выплыть. Сумел и сейчас — рванулся, что было сил… и сел на носилках, тяжело дыша, словно загнанный автомобилями паровоз, с дикой мигренью и отвратным вкусом горечи во рту. Вокруг был ночь, в небе — луна, где-то вдалеке слышались выстрелы. Рядом у стены дремал Минц, обложившись целым арсеналом — своими пистолетами-пулеметами, моей "астрой" и еще чем-то…

— Мистер Мартин… наконец-то вы очнулись.

— Кажется, да…

Взгляд на часы ситуацию особо не прояснил — остановились в процессе сегодняшнего буйства. Ощупывание головы тоже не помогло: забинтована, но легко, в несколько слоев, на снесенные полчерепа не тянет. Чего ж боль такая, да еще с тошнотой? Последствия сотрясения?

— Сколько я тут провалялся?

— Часа три, наверное…

— Так… а что вообще было.

— Да студент этот, медик-хреник… — затараторил Леви, — помните, из тех, что днем к нам прибились. Мы, когда вас из-под обломков достали, Ганс велел ему вас в чувство привести, дать нашатыря или чего там положено. А этот болванчик то ли не понял чего, то ли от волнения у него самого в башке все перепуталось… сунул тряпку с хлороформом, вот…

Стоило Леви произнести это название, как все стало на свои места, хоть и со скрипом. И мигрень, и отвратный вкус я уже пару раз прочувствовал, оказавшись "в гостях" у Костореза. Правда, наш добрый доктор хлороформ считал крайне опасной штукой и дозировку рассчитывал тщательней, чем траектории своих любимых пулеметов.

— Бой долго шёл?

— Да там того боя было-то… — пренебрежительно махнул рукой Минц. — Влезли эти лишенцы на первый этаж, который мы им отдали, сунулись по лестнице, получили свинца в морду. Минут через… ну, четверть часа, сразу как стемнело, подошли еще два отряда. Окружили, крикнули "сдавайтесь", ну и те, на первом, тут же начали стволы из окон кидать.

— Ясно… — я вдруг вспомнил разговор с Князем перед боем и что-то кольнуло в груди. — Наши все целы? Князь…

— Да он вообще как заговоренный! — с какой-то преувеличенной бодростью отозвался Леви. — К нам гранату закинули, он её схватил и обратно в окно. А она рванула почти сразу же. Осколки во все стороны, в комнате одному испанцу прямо в лоб прилетело… а Князю вашему только пиджак сразу в трех местах распороло.

— А остальные? Женевьева, Тереса…

— С мадмуазель все в порядке, она же с ранеными сидела… а вот мисс Гарза…

Адреналиновый шок иногда творит сущие чудеса. Миг назад я размышлял, как бы встать с носилок, не вызвав очередной дикий приступ головной боли, а в следующий уже стоял на коленях рядом с Леви Минцем и тряс его за плечи.

— Что с Тересой?!

— Да нормально все с ней… будет! — Леви попытался отодвинуться от меня и вжаться в стену, но стена оказалась прочнее. — Доктор сказал… нормальный доктор, немецкий, в форме, в смысле, в халате с крестами. А главный немец велел, чтобы её на корабль сразу везли.

— Корабль?! Да говори ты толком?!

— Да я ж и пытаюсь, мистер Мартин, — едва не плача, пробормотал Минц. — Вы ж меня… как…

— Извини… — я отпустил его. — Просто…

— Да я понимаю, — уже более нормальным голосом отозвался Леви. — Вечером в гавань плавучий госпиталь Красного Креста зашёл. Огромная такая белая посудина, иллюминации на три Бродвея. Вроде французский, но… в общем, главный немец сказал, будут раненых принимать и это… эвакуировать мирных жителей, в первую очередь, детей, из зоны боевых действий.

— Главный немец, это здоровый такой, широкоплечий? Волосы темные, стрижка ёжиком и вообще, как из камня вырублен? — припомнил я третьего секретаря консула.

— Вроде да, — неуверенно кивнул Минц. — Они ж тут через одного такие… квадратные. Но этот вас знает. Он как Ганса выслушал, какую-то бумажку написал и Князю передал, сказал "для камерада Мартина".

— Ясно…

— А это… — только сейчас я заметил, что Леви держит в руке белый прямоугольник, — от неё…

Все же действие хлороформа еще не закончилось… я извел пять спичек и едва не сжег саму записку, прежде чем сумел прочитать две карандашные строчки — крупными буквами, поперек листа из блокнота.

Te quiero. Espérame y volveré contigo.[1]

Последняя спичка погасла, напоследок опалив пальцы. А я все стоял и смотрел на пустую улицу перед собой.

***

Одна из моих любимых вещей у Шекспира — "Сон в летнюю ночь". Теперь я смело мог бы браться за продолжение. "Сон в осеннюю ночь", отличное название и чистая правда — с того момента, как я прочитал записку Тересы, все вокруг для меня стало похоже на сон. Не очень хороший, местами скатывающийся почти в кошмар.

Пожалуй, самое ироничное в этом безумии заключалось в том, что выписанный Клаусом Фуксом грозный мандат с тройкой печатей в итоге не потребовался. Вообще. Часовые у входа в порт пропустили нас, даже не взглянув на него — сквозь распахнутые ворота шло активное движение в обе стороны, и они были заняты отловом самых подозрительно выглядящих, то есть прилично одетых гражданских. А тут идут люди в обтрепанной одежде, с оружием, даже бинтами перевязаны — сразу видно, что свои.

Нужный же нам пирс не охранялся совсем. Судя по кучке пустых бутылок и окуркам, днем тут еще был какой-то пост, но революционная сознательность в темное время суток дала сбой.

— Вот эта яхта подойдет! — Их Сиятельство указал на третью от начала моторную яхту. Выглядела она действительно здорово: почти пятнадцать метров лакированного дерева, в носу что-то вроде автомобильного дивана для любителей соленых брызг в лицо, дальше небольшой закрытый салон с крахмально-белыми занавесками, а сверху полуоткрытая рубка. Все как полагается, даже пара спасательных кругов закреплена на бортах. Одно только но…

— Ты не забыл, что нам еще нужно высадиться и вернуться? По-твоему, этот крейсер у берега не сядет днищем с размаха? Сколько у неё осадка, метр, полтора?

— А что ты предлагаешь?

— По мне вон тот катерок выглядит куда симпатичнее…

— Этот?! Это вообще не катер! — едва не на весь порт завопил Князь, — Это модель портового буксира для детей, в масштабе один к трем! Я вообще не представляю, как на нем из порта выйти можно, кроме как в полный штиль.

— Слушай, может он и не выглядит совсем шикарно, но рубка там закрытая и вообще…

— Можно проще сделать, — неожиданно вмешался в наш разговор Леви. — Вон лодка привязана. Взять её на буксир и все…

Похоже, парню тоже хотелось разок прокатиться на роскошной яхте, пусть и всего несколько часов. В чем-то я его даже понимал.

— Предлагаю компромисс, — чуть поуспокоившись, Их Сиятельство прошелся вдоль пира и остановился напротив бело-желтой яхты, примерно в полтора раза меньше выбранной им первоначально. — Берем вот эту. И… ты хотя бы помнишь, где именно нужно будет причалить?

— А ты не помнишь?

— С какой стати?! Мы и на берегу-то ни разу не были…

Только сейчас я сообразил, что Князь и в самом деле плохо представляет, где находится дом, всего лишь на одну ночь ставший нашим приютом. Это мы с Тересой полдня колесили вдоль берега, проверяя один адрес за другим.

— Я покажу, не переживай.

Завести яхту и отчалить удалось только с третьей попытки. Двигатель работал как-то странно — вроде и ровно, без перебоев, но с каким-то странным постукиванием и при попытке дать ход выше среднего срывался на визг и глох. Наверное, стоило бы вернуться и все де попробовать взять другой катер, но этого никто не предложил. Их Сиятельство стоял, намертво вцепившись в штурвал и глядел в темноту впереди с видом Колумба в ночь перед открытием Америки. Леви полез куда-то на нос, Женевьева ушла дремать в крохотный салон, а я… я просто сидел на скамейке позади Князя и смотрел на красивый белый пароход, стоящий посреди гавани. Он и в самом деле светился, как рождественская ёлка, как и положено госпитальному судну согласно международным конвенциям.

Подплыть к борту… в самом деле, не будут же они стрелять во всех подряд, особенно если начать размахивать бумажкой от Клауса.

Хотя бы просто увидеть её… и сказать… а что я ей скажу?

Не знаю, сколько раз я прокрутил в голове этот воображаемый диалог. Сто, двести, тысячу. Ощущение другого сна становилось все сильнее. Может, чертов хлороформ еще не полностью выветрился из головы, а может, добавила качка, но реальность вокруг стала казаться все более зыбкой и… неправильной. Я показывал курс, что-то говорил… помню, Леви разглядел уходящую с берега деревянную пристань. Узкая дорожка из досок, но её вполне хватило, чтобы привязать катер и сойти, не промочив ног.

Нам повезло, армии здесь не было — если они вообще озаботились сплошным кордоном вокруг охваченного восстанием города, то выставили его где-то ближе. А здесь улицы словно вымерли, даже собаки не лаяли, только скрипели на ветру желтые пятна редких фонарей, вполне подходящая картина для ночного кошмара.

Помню, в сарае Минц чуть не полез в драку, когда я приказал ему оставить при себе один «фольмер», он-то пытался утащить все…

Потом было долго качание на волнах, вялое бормотание Их Сиятельства, что по маякам тут свое место черта с два определишь, любой идущий мимо пароход раздавит нашу скорлупку, даже не чихнув. Небо уже понемногу светлело, становилось все холоднее… наконец мы услышали рев мотора, он оборвался совсем рядом, став режущим лучом прожектора прямо в лицо и резким окриком.

— Ну вот все и закончилось, — прошептал Князь, отпуская штурвал и понимая руки вверх.

Из-за бьющего в глаза снопа света патрульный катер толком не просматривался. Раза в два больше нашей яхты, высокий борт, острый нос, а главное — где-то там, сбоку от ореола угадывался темный контур тумбовой установки. Даже будь там не спарка… одно нажатие гашетки и от нас только щепки на волнах останутся. Вдобавок, от сидения на холоде мышцы закоченели… я и разогнуться толком не мог, не говоря уж о прочей акробатике. Оставалось лишь ждать, пока они подойдут вплотную — там еще можно было бы наиграть какие-то шансы…

Новый звук пришёл сверху и услышали его не только мы — на катере тоже направили прожектор вверх, но поймать снижающийся самолет не успели. Очередь крупнокалиберного прошла от носа до кормы, выбивая фонтаны искр и щепок, со стороны это выглядело, словно катер попал под гигантский диск циркулярной пилы. Парой секунд позже к расстрелу присоединился еще один пулемет, работавший трассерами — красный дождь, истыкавший уже растерзанный остов.

***

— Похоже, — ухмыльнулся Ковбой, передавая мне чашку грога, — в этот раз кавалерия из-за холмов успела вовремя.

Меня хватило лишь благодарно кивнуть, плотнее закутаться в шерстяной плед и стукнуть зубами. Последние минуты пребывания на испанской земле, точнее, в испанских территориальных водах едва не стали для некоего Мартина последними во всех смыслах. Сначала этот патрульный катер, а затем, уже переходя на "Добрую тетю", я умудрился поскользнуться на "жабрах" и едва не воплотил свой хлороформный кошмар. Последним на сегодня чудом было, что прыгнул и вытащил меня Китаец, хотя мне казалось, он и плавать-то не умеет.

А сейчас… я знал, что за эти годы "Добрая тетя" стала мне… нам всем — домом. Но, похоже, не представлял, насколько. И лишь сейчас, на старом диване, под знакомый гул моторов, осознал, сколько душевного уюта и спокойствия могут подарить эти тонкие алюминиевые стены. Здесь все было привычным, знакомым… родным — звуки, запахи, вещи, люди…

Или… чудеса на сегодня еще не закончились? Отхлебнув глоток подслащенного рома, — воду в будущий грог Ковбой добавлял по принципу "меньше не больше" — я уставился на вошедшего в кают-компанию человека. Не то, чтобы этого толстячка с его вечной сигарой в зубах совсем не могло здесь оказаться, но…

— Раз вас видеть в добром здравии, Мартин. Или, — толстяк оценивающе прищурился, — на верном пути к нему.

Выглядел он даже жизнерадостней обычного. Скорее всего, из-за костюма — в своей горной конторе Альберт Штейн предпочитал строгий деловой покрой и темные тона. Но сейчас на нем был светло-коричневый костюм в крупную клетку, желтый жилет и красный шейный платок, на фоне обычных деловых нарядов — легкомысленно до фривольного.

— Взаимно. Как погода в Швейцарии?

— Преотвратная! — Штейн плюхнулся в кресло во главе стола и придвинул к себе пепельницу. Почти как Мастер, ведь это было его кресло, хотя в остальном двух настолько несхожих людей надо было еще поискать.

— Из Цюриха я вылетал в дождь, ветер… почти ураган. Половина авиакомпаний вообще отменила вылеты. К счастью, в Фиуме у Società Italiana летают самые бесстрашные пилоты. Мы даже не врезались в гору на взлете. Несколько часов тряски, молитв и молний за иллюминатором, а затем вуаля! — я наслаждаюсь курортом на Адриатике. Серьезно, если бы д’Аннунцио уделял чуть меньше внимания поэзии, а чуть больше — экономике… впрочем, — добавил швейцарец, — надо признать, за последние десять лет порядка там стало заметно больше.

— Это значит, — пояснил стоявший в углу Свен, — что десять лет назад в республике эстетического анархизма комфортно чувствовали себя только сумасшедшие, да и то под кокаином.

С этим было сложно не согласиться. Про первые годы "республики воздушных пиратов" среди летающего народа ходит немало легенд, но глядя на некоторые фото или тогдашние газеты с правительственными воззваниями, поневоле начинаешь думать, что легенды преуменьшают. Одни только парады в голом виде чего стоят…

— В любом случае, — снова перехватил инициативу Штейн, — я очень рад, что вы сумели дать о себе знать. Ваши затянувшие испанские каникулы… — должно быть, тут с моим лицом что-то случилось, потому что толстяк, вскинув ладони, быстро поправился: о, простите, неудачно выразился… ваша испанская одиссея, так будет вернее. Поймите нас правильно, Мартин, до вашей радиограммы мы вообще не знали, что вы живы… и в своем планировании нам приходилось исходить из худшего. Хотя, — Штейн качнул сигарой в сторону Свена, — ваш командир верил в вас… и оказался прав.

— Вашем планировании? — я, наконец, совладал с челюстными мышцами. — Похоже, мы действительно много пропустили.

— О, не волнуйтесь, вы успели как раз вовремя! — заулыбался швейцарец. — Особенно удачно, что вы привезли мадмуазель Вервиль… и деньги. Деньги в нашем деле никогда не бывают лишними, верно, мистер Свен?

— Как и два надежных бойца.

— Почему "два"? — не понял я.

— Ты же сообщил, что Марко погиб, — удивленно вскинулся Свен. — Или я что-то не так расшифровал?

— Про Марко — верно, но ведь с нами еще Леви Минц.

— Да, но… — Свен сделал паузу, — ладно, этот вопрос пока отложим.

— Так что там с планированием? — не выдержал теперь уже Их Сиятельство.

Альберт Штейн и Свен переглянулись и меня снова кольнуло дежа-вю — ровно также наш скандинав иногда переглядывался с Мастером.

— Мистер Штейн связался со мной на следующий день после боя в Аспейтии, — начал Свен. — И сообщил, что в свете "вновь открывшихся обстоятельств" он готов принять более деятельное участие в наших усилиях по розыску Мастера.

— Я должен был сказать это на день раньше, — буркнул швейцарец, изрядно меня удивив. Сколько я помнил, собственные ошибки Штейн всегда признавал крайне неохотно. А уж заговорить об этом самостоятельно…

— Или еще раньше, пока вы не влезли в авантюру с этим прохвостом Буше. Увы, потребовалось время, чтобы проверить ряд фактов, сопоставить их. Дело слишком серьезное.

— Это даже нам очевидно, — не удержался от язвительной реплики Князь, — иначе бы вы здесь не оказались.

— Дело слишком серьезное, — повторил Штейн, — и сложное. Поймите правильно: мы с вашим… главой были друзьями. Но если бы речь шла о его старых личных счетах, я не стал бы вмешиваться. Со своим прошлым каждый разбирается сам. Но есть факты, указывающие… скажем так, на желание некоторых сил нарушить годами сложившуюся систему. Весьма могущественных сил… которые, тем не менее, не хотят или не могут использовать легальные методы.

— А можно говорить не такими загадками?!

— Нет, нельзя! — огрызнулся швейцарец. — Потому что пока это по большей части лишь мои собственные выводы и подозрения. Их набралось достаточно, чтобы я решил помочь вам, но не более. Если вам удастся добыть больше информации, тогда и разговор будет вестись иначе.

— Да я…

— Князь, — перебил Их Сиятельство наш доктор, до сих пор мирно изображавший истукана с чашечкой экспрессо, — помолчи немного.

Видно было, что Князю хочется не молчать, а высказать много чего накипевшего. Но все же он сумел сдержать эмоции. На некоторое время в кают-компании стало тихо.

— Спасибо, — Свен произнес это в пространство над столом, так что непонятно вышло, благодарит ли он доктора за вмешательство или Князя. — Я продолжу. Три дня назад мы побывали в представительстве "Унпоцци и Моретти, страхование жизни", той самой конторы, куда "рекомендовали" обратиться мадмуазель Вервиль. Сообщили, что наняты дальними родственниками семьи, поскольку речь идет о крупной сумме… вроде бы подозрений это не вызвало. Сегодня должна будет состояться вторая встреча, с передачей посредникам части денег… и тут действительно весьма кстати, что с нами будет сама Женевьева…

— …а также испанские деньги! — вставил Штейн. — О нет… я не в том смысле, что вы сняли тяжкий груз с моего кошелька… хотя и это тоже. Просто эти деньги выглядят лучше, достовернее, понимаете? Несколько мешков с монетами разного достоинства, часть золотом, часть серебром… это хорошо выглядит, лучше аккуратных швейцарских слитков.

— Ваши слитки тоже потребуются.

— Да-да, конечно, — закивал толстяк, — я помню и не отказываюсь.

— Также мистер Штейн провел предварительный сбор информации. Наиболее вероятный кандидат, — подойдя к столу, Свен открыл небольшую кожаную папку и достал фото, которое продемонстрировал мне и Князю, — Черный Ящер, он же Томислав Билич. Главарь банды воздушных пиратов. Бывший пилот Kaiserliche und Königliche Luftfahrtruppen[2], по национальности хорват, если это кому-то интересно…

На фото, насколько я мог разглядеть, был какой-то тип в летной куртке и шлеме с очками на фоне биплана времен Великой войны. Единственное, что можно было по этой картинке предположить — это небольшой рост данного типуса. Стоя перед капотом, он явно не дотягивал макушкой до втулки винта.

Как там говорила Женевьева? " Тот второй главный, маленький и черный"…

— Разумеется, как у всякого уважающего себя куска дерьма, у Висельника несколько баз. Основная "где-то в Африке", точнее мало кто скажет. Но сейчас нас больше интересует его местное логово, на одном из небольших островов Адриатики.

На этот раз Свен достал не фотографию, а рисунок.

— Вела Палагружа. Небольшой островок, самый крупный в архипелаге, находится ближе к Италии, чем к Хорватии. В конце XIX века был уступлен по договору Трех ИмператоровАвстро-Венгрии, которая построила там небольшой маяк, больше из соображений престижа, чем реальной необходимости. Сейчас этот кусок камня посреди моря принадлежит непонятно кому… или никому не принадлежит, хотя на картах обычно изображается как часть Италии. Населения нет, животных, крупнее змей и ящериц, нет. Берега отвесные, кроме двух небольших пляжей. Строений, кроме старого маяка и руин еще более старой церкви, нет… в общем, официально там ничего нет.

— А не официально?

— А не официально, — Штейн зло вдавил в пепельницу давно уже потухший окурок сигары, — есть информация, что у одного из этих пляжей в скале имеется пещерный комплекс, где можно много чего запрятать. Даже самолеты. Удобно… вылетел, выпотрошил рейс Air Orient или даже Imperial Airways, а потом снова спрятался в норку. И перехватчики с Мальты и Крита только зря перелетных гусей распугают.

— Сколько их там будет? — деловито спросил Ковбой.

— Точно мог бы сказать Господь Бог, Сатана или сам Черный Ящер, — фыркнул швейцарец. — Впрочем, для многих последние два имени почти синонимы. Сведенья, которые удалось достать мне, полнотой не отличаются… свидетелей эти парни не очень-то любят. Кое-что из полицейского досье… рассказы рыбаков. Судя по ним, на острове постоянно находится от трех до пяти самолетов, абордажники, технический персонал… всего человек тридцать-сорок.

— Какие пустяки, — насмешливо произнес Ковбой, — после наших испанских подвигов четыре десятка жалких пиратов должны будут обделаться от одного звука моторов «Доброй тети»! Верно я говорю, ребята?!

[1] Я люблю тебя. Жди меня и я вернусь к тебе.(исп)

[2] Военно-воздушные силы Австро-Венгерской империи