Осень отчаяния

Глава 23. За полгода до этого

…За полгода до этого

– Пашечка, а пошли сегодня фоткаться! Весна пришла, птички поют, солнышко светит! – Дарина томно улыбалась и заигрывающе хлопала нарощенными ресницами.

– Да, без проблем! Классный мейк, а с луком что? – Паша оценивающе посмотрел на её повседневную одежду.

Дарина наклонилась к уху Паши и прошептала.

– А у меня всё самое интересное под одеждой.

Паша расхохотался.

– Намёк понял! Я думал, ты хочешь ин начурал: птички, солнышко. Есть одна локация, кстати, – Паша щёлкнул пальцами. – Мы там с Тимохой недавно снимали ролик, с крыши вид офигенный!

Дарина училась в параллельном классе, но очень любила фотографироваться, у неё зрела мечта стать моделью. Когда в прошлом году Паша после курсов фотографии искал, на ком практиковаться, Дарина откликнулась первой, а после сарафанное радио подхватило, и потом уже девчонки сами стали ловить Пашу по школе и зажимать в тёмных уголках, уговаривая на съёмку. Он никому не отказывал – обожал повышенное внимание, да ещё и фотографировал девчонок за еду. В плюсе оказывались все. И если сначала это были какие-то стандартные фотосессии: портретные, уличные, Паша набивал руку, то через несколько месяцев раскрепостился не только Паша, но и девчонки – градус откровенности фотографий повышался, а количество одежды на девчонках уменьшалось.

– Па-а-аш, такие серьги себе подглядела к выпускному платью, они нереальные… – болтала Дарина, когда они уже начали съёмку. Она приподняла подбородок и изогнулась. – Но стоят, как треть моего платья, мать психует…

Паша всё ловил удачный свет и ракурс, делая пока пристрельные снимки.

– Замри! – попросил он, сделал снимок. – Супер! Ты, как всегда, супер!

– Так вот, насчет серёжек, ты мог бы мне их заказать?

– А мне какой профит от этого? – Паша чуть сменил угол, снова сфотографировал. – А стань к стене полубоком, прижмись. Вообще топчик!

– Ну-у, мне будет очень приятно, могу сделать приятно и тебе, – лукаво склонила голову она и прижалась к стене ещё ближе.

– А что за серьги-то?!

– Новая коллекция, сейчас покажу! – Дарина резко подорвалась, схватила телефон и открыла сохранёнки в ТикТоке. – Новый тренд!

Паша вдруг рассмеялся:

– Если хочешь сделать мне приятное, свари мне борща!

– Ты совсем дурак? Какой нафиг борщ? Давай лучше потрахаемся.

– Я ещё с того раза не отошёл, – Паша расхохотался ещё сильнее, но почувствовал, как покраснел. – У меня теперь травма.

Дарина ещё на зимних каникулах предложила переспать, Паша оценил её инициативу и пришёл к ней в гости с цветами. Хоть и волновался, но быстро забылся в мягком, нежном теле девушки. Всё шло хорошо: нежно, плавно и нерешительно. Паша не был уверен, в какой момент и на какую территорию может заходить, поэтому инициативу больше проявляла Дарина, а Паша лишь повторял за ней. Но в какой-то момент в его голове вдруг включилось воображение и разыгрались фантазии о Лике, возбуждение резко распалилось, только Дарина, в отличие от хрупкой Лики, обладала выдающимися формами. И Паша, осознав под руками различие, не смог продолжать: он уже не хотел Дарину, он хотел только Лику. Возбуждение пропало. Он сгорал со стыда, извинялся, наверное, раз сто. Чтобы хоть как-то оправдаться, пришлось признаться Дарине, что влюблён в другую.

– Это у меня травма на всю жизнь! Лучше б ты геем оказался! Паш, правда, иногда ты такой придурок! Но фотки у тебя зачётные!

– Что есть, того не отнять! – Паша опять отошёл, подыскивая ракурс. – Встань спиной, обернись и посмотри за меня! Замри!

– Пашечка, рили, мне позарез нужны эти серьги на выпускной, я к ним уже платье подобрала, а денег нет! – Дарина продолжила гнуть свою линию.

– И я серьёзно, мне позарез нужен борщ! Продукты с меня.

– Ой, хрен с тобой! Пошли варить борщ, но предупреждаю сразу: я его ни разу не готовила. За качество не ручаюсь.

После фотосессии Дарина хозяйничала на Пашиной кухне, подглядывая рецепт в ролике на ютьюбе. Он тем временем обрабатывал фотографии Дарины. Отец уехал в очередной рейс, и Паша снова был предоставлен сам себе.

– Всё-таки ты странный. Ни один нормальный парень не обменяет секс на борщ, – Дарина тёрла свёклу, и от усердия даже вспотела, утирала лоб рукавом.

Паша не удержался и сфотографировал её несколько раз, пока она готовила: такая она была милая – пухленькая, круглолицая и деловая.

– Голодный поменяет: без секса можно прожить, а без еды нет, – Паша как раз закончил ретушь последней фотографии. – Кидай ссылку на свои серьги.

Паша размышлял, возможно, стоило подарить такие же Лике, но передумал: она предпочитала драгоценные металлы бижутерии. Но заказал ещё одну пару с чёрными камнями для своей одноклассницы – Киры. Она училась на одни пятёрки и всегда выручала Пашу по учёбе – Паша продолжал учиться в этой школе только благодаря ей. Поэтому чувствовал себя извечным должником Киры. Они сидели за одной партой, и Кира писала за Пашу сочинения и делала домашку. Если бы не Кира, его вообще не допустили бы до ЕГЭ по русскому.

Когда серьги доставили, Паша принёс Кире подарок и положил перед носом на парту.

– Это что? Сегодня ведь не Восьмое марта, – нахмурилась она.

– Это тебе в знак благодарности за сочинения прошлые и будущие, – Паша светился широкой улыбкой и ёрзал от нетерпения. – Я же теперь твой вечный должник. Кстати, поздравь меня! Я пошёл к репетитору по русскому, и она меня даже не убила. Святая женщина, но такая лютая!

Они всегда сидели на последней парте. Киру в классе недолюбливали, она сторонилась одноклассников, была молчалива и вечно мрачна. Ещё и выглядела странно: угловатая меланхоличная брюнетка с карими глазами, с густой чёлкой и длинной косой, с сильным акне по всему лицу – типичная закомплексованная забитая девочка. Одевалась вечно в чёрное и с длинным рукавом, даже на физкультуре.

Пашу какое-то время тоже гнобили в школе. После того, как его бросила мать, он совершенно забил на учёбу и свой внешний вид. И так получилось, что они с Кирой сначала просто сидели вместе, а потом уже два изгоя начали дружить. Только сейчас Паша пользовался популярностью, а Кира почти не изменилась за три года. Но Паша не бросил Киру, да и без её помощи, наверное, не смог бы доучиться.

– Очень красивые, спасибо, – открыла она коробочку и чуть улыбнулась.

Паша, мурлыкая как ласковый кот, потёрся щекой о плечо Киры и с интонацией Кота Матроскина заговорил:

– Ты же написала для меня эссе по обществу?

– Написала, – Кира протянула Паше листок.

– Спасительница моя! Я тебе говорил, что ты лучшая? Проси что хочешь! Готов стать твоей персональной Золотой Рыбкой: буль, буль, буль…

Кира снова чуть улыбнулась одним уголком губ, а Паша, булькая, уплыл на свою сторону парты и начал передирать эссе на листочек.

– У меня есть одно желание, но оно очень странное. Обещай, что никто об этом не узнает?

– Я умею хранить секреты.

Кира чуть поколебалась, а потом наклонилась к уху Паши:

– Ты же всех фоткаешь?! Можешь и меня сфотографировать, как будто я умерла?

Паша перестал переписывать и нахмурился:

– Я-то могу сфотографировать вообще всё что угодно, но такое не хочется, если честно. Зачем тебе?

– Так, просто… хочу увидеть, как это выглядит со стороны.

– Даже я не хочу видеть, как это выглядит со стороны. Кир, у тебя всё нормально?

– Да. Ладно, забей! – Она отодвинулась.

– Раз я обещал сделать для тебя всё, я сфоткаю, но мне эта затея не нравится.

Конечно же, Паша потащил Киру на заброшку. Она жутко стеснялась. Паша впервые видел её с макияжем: она замазала толстым слоем тоналки прыщи, нарисовала стрелки, а на губы нанесла бордовую матовую помаду. Она даже короткое платье надела, хоть и чёрное с длинным кружевным рукавом, но отделанное гипюром. Распустила волосы. Паша притащил её в свою любимую заброшку недалеко от школы – там когда-то хотели сделать дом молодёжи с уличной сценой, но так и не достроили. Местная молодёжь там и без культурного досуга постоянно зависала, так что заброшка со своей ролью справилась.

– Тебе идёт эта готичность.

– У меня есть лезвия, ножи, краска красная, есть акриловая и гуашь, кисточки…

Пока Паша импровизированным веником из веток сметал мусор с пола, Кира доставала реквизит из пакета. Паша включил лампу. И тут же у него родилась идея – сломанная готическая кукла, он загорелся этим ярким образом. Поставил штатив и всё настраивал позу для Киры, больше и больше добавляя неестественности сгибам в её суставах.

– Паш, жутко неудобно, у меня уже всё затекло, ты кровь-то будешь добавлять?

– Кровь всё испортит, это уже будет что-то вампирское! Она тебе не нужна.

– Я хочу, добавь. Можешь меня хоть всю облить.

– А платье не жалко? – вздохнул Паша и неохотно согласился, добавив зловещим голосом:– Какой смертью предпочитаешь умереть?

– Либо ножом в сердце, либо по венам…

Пашу передёрнуло, неприятные мурашки забегали по спине: его воображение порой играло против него. Но он согласился, взял самый большой нож, измазал край акриловой краской, а на запястьях Киры хотел нарисовать подтёки гуашью, задрал край рукава у платья и увидел татуировку – это была нотная тетрадь, которая опоясывала тонкими линиями предплечье.

– Ого! Что за песня?

– Реквием по мечте! – Кира резко задёрнула рукав, но Паша успел провести пальцами по татуировке – кожа была не гладкая, а в тонких полосках рубцов, которые были замаскированы под линии.

Паша изумлённо уставился на Киру, а она опустила глаза в пол:

– Мажь поверх платья!

О таких вещах неудобно спрашивать, и Паша прикусил язык, сделал вид, что не заметил рубцы, беззаботно начал болтать.

– Зря стесняешься, твои тату просто пушка! Очень красивые! Лучше засучи рукава, плиз!

Кира чуть помедлила, но послушалась, засучила, а Паша красил её запястья гуашью, ни о чём не спрашивая. Нарисовал подтёк у губы и снова принялся отстраивать позу Киры на холодном полу, подлил краски в местах ран, где должна была натечь кровь, и начал снимать.

Успел сделать всего десяток снимков, когда позади раздался шорох и отборный мат: в дверном просвете стояли трое парней лет под двадцать. Они не переставая выражали своё удивление нецензурными междометиями.

Но когда Кира резко вскочила, парни отмерли, испуганно отшатнулись. Первый ухмыльнулся и пошёл ближе:

– А можно нам тоже поучаствовать?

– Увы, мы уже закончили! – добродушно улыбнулся Паша и выключил лампу.

Начал оперативно складывать штатив. Кира стояла настороже, но держала в руке окровавленный нож. Её куртка и пакет с вещами лежали на входе.

– Да вы продолжайте, мы не помешаем. У вас тут что-то прям интересненькое: убийства, расчленёнка! Я тоже такое люблю! Можем даже помочь.

Кира подошла к Паше, стала чуть позади, словно прячась от парней. Те приближались, и по наглым ухмылкам было очевидно, что настрой у них явно недружелюбный. Паша их видел здесь впервые, местных нариков он уже знал в лицо, пересекались на заброшках. Быстро запихнул лампу и штатив в рюкзак. Парни их окружили и загородили пути к отступлению, но позади оставалось только выломанное окно.

Паша медленно отступал, загораживая Киру. Убалтывать их не хотелось: у того, кто ляпнул про расчленёнку, так и застыл оскал. Парни приближались, сокращая расстояние. Паша обернулся. До окна оставался один рывок. Он закинул рюкзак на плечо, и одновременно второй рукой подхватил Киру за талию, приподнял и перекинул за окно:

– Беги!

Кира завизжала, хоть этаж и был первый, но за окном зеленела высокая поросль. Быстро опомнившись, Кира стала продираться через ветки.А Паша остался, обернулся к парням и рявкнул:

– Что вам надо?!

Те от неожиданности даже шарахнулись. Один заржал:

– О, Димас, как школоту-то шуганул. Может, мы тоже хотим чего-нибудь снять интересненького, дашь телефон погонять?

Паше нужно было потянуть время, чтобы Кира успела убежать. Он медленно нацепил рюкзак на обе лямки и притворился глухим. Парни его окружили, выход оставался только через окно. Но ещё оставались вещи Киры, лежащие у входа. Паша понимал, что парни настроены отобрать телефон, поэтому держался начеку, готовился к побегу. Физически он превосходил их, а вот количеством – нет.

– Ты что, оглох? Телефон гони!

Паша усмехнулся, чуть сгруппировался и вызывающе бросил:

– С какой стати?!

– С такой! – тот, что стоял слева, замахнулся.

Но Паша отступил, дёрнулся будто к окну. Они явно ждали такого манёвра. Правый схватил Пашу за рукав. Центральный загородил окно собой. Правый замахнулся ударить, но Паша опередил и врезал ему в нос. Что-то хрустнуло. Парень выругался, схватился за переносицу и выпустил рукав. Левый и тот, что у окна одновременно ринулись на Пашу, но он пригнулся, и со всей силы боднул левого головой, тот не удержался на ногах. Вырвавшись, Паша помчался к выходу, схватил куртку и пакет Киры и вылетел на улицу.

Парни, матерясь, бросились за ним, но Паша уже особо не спешил – он эти места знал, бегал быстро, и вещи были при нём. Даже решил немного подразнить парней.

– Эй, лошпены, догоняйте!

Гонял их по улицам и дворам недолго – они явно были не местные, пытались его окружать, но у них ничего не выходило, и в итоге они быстро выдохлись и отстали:

– Мы тебя запомнили!

Когда опасность миновала, он достал телефон, хотел написать Кире, но она сама уже завалила его сообщениями. Потом даже прислала свой адрес, чтобы Паша мог занести куртку. Кира преобразилась – в таком взбудораженном состоянии Паша видел её впервые: взъерошенная, чуть покрасневшая, ещё и болтать начала прямо с порога:

– Паш, ужас! Я в жизни так не бегала! Бегу с этим ножом! В крови! Люди от меня отскакивают! Как меня менты не забрали! Я так испугалась! – выплеснув эмоции на Пашу, она выдохнула. – Ты как?

– Размялся, пробежался! Всё супер! – Паша оглядывал прихожую: судя по старому ремонту семья Киры жила не очень состоятельно. – Держи куртку, пакет. Фотки в ближайшие дни пришлю.

– Уже уходишь?! – Кира как-то разочарованно проговорила. – Хочешь чаю?

– А есть что-нибудь похавать? – оживился Паша.

– Суп фасолевый, тушёная картошка с грибами.

– С этого надо было начинать! Всё давай!

Услышав про еду, Паша молниеносно разулся и разделся. Кира пригласила его на кухню, налила ему целую тарелку супа, поставила чайник на плиту.

– Паш, у меня тут проблема— молнию заклинило на платье, помоги, – она повернулась спиной, убрала волосы от шеи вперед.

Молния, действительно, была открыта лишь на несколько сантиметров, а дальше разошлась. Паша подёргал её туда-сюда несколько раз, расстегнул до середины лопаток, а потом начал застегивать наверх, но тут же вскочил и схватил телефон, потянул Киру к окну. Мелькнувший образ переплюнул даже суп:

– Встань сюда! – И сфотографировал Киру полубоком со спины, с убранными вперёд волосами и чуть расстёгнутой на спине молнией.

Чёрное платье и волосы так ярко контрастировали на фоне белой тюлевой занавески, сквозь которую просвечивал весенний пасмурный день. Чёткий печальный профиль и прирастёгнутое платье делали снимок загадочным. Так и хотелось задать вопрос: «Почему ты грустишь? Не из-за того ли, кто не стал дальше расстегивать платье?» Эмоция, характер, чёрное платье, пасмурный день и белый тюль – такой контраст, такой образ, такой свет: снимки вышли идеальные. Паша посмотрел их ещё раз и, довольный, плюхнулся за стол и принялся есть:

– Ты очень красивая!

– Правда?! – искренне удивилась Кира.

– Угу! Фотку увидишь – влюбишься в себя!

– Ты первый человек, который думает, что я красивая.

– А я не думаю, я вижу!

Чайник засвистел, Кира заварила чай и ушла, но вскоре вернулась, переодетая в свитшот и домашние свободные штаны. Паша уже уминал за обе щёки картошку с мясом.

– Ты не спеши так, я не отниму, родители только вечером придут.

– А вдруг ты передумаешь, – с набитым ртом проговорил Паша и вздохнул, глядя на часы. – Мне на треню уже пора бежать, но я могу заходить чаще!

– Не надо чаще! – испуганно выдала Кира. – Надо к ЕГЭ готовиться и уроки делать. Да и бабушка всю неделю будет рано дома.

– Ты и так умная, всё сдашь! Вашей бабушке случайно дополнительный голодный внук не нужен?

– Нет, она из другой категории бабушек – любителей науки, до сих пор в университете преподаёт.

Кира налила чай в кружки, достала печенье и стала серьёзнее:

– Паш, только пожалуйста, пообещай, что никому не покажешь эти фотографии, лучше вообще пришли мне и удали.

– Кровавые я бы и сам рад удалить, а в образе готической куклы или у занавески можно оставить?

– Эти можешь.

– Снимки, конечно, криповые вышли. А покажешь татухи?

Кира чуть поколебалась, а потом протянула Паше руки, он задрал рукава и начал рассматривать: тонкие шрамы хорошо маскировались под партитуру.

– Красиво. Но… зачем? – с грустью проговорил Паша.

– Зачем тату набила?

– Нет, зачем режешься?

– Резалась, – исправила она и опустила взгляд, обняла двумя руками кружку с чаем. – Но ты не поймёшь.

– Хочешь сказать, я настолько тупой?

– Я хочу сказать, что мы существуем на разных полюсах бытия: у тебя есть близкие друзья, тебя все любят в школе. Я даже твоё общение покупаю домашкой.

Паша нахмурился ещё больше:

– А я покупаю внимание фотками и тиктоками. Как можно быть несчастным, когда живёшь с родителями, у тебя даже есть бабушка, есть кому заботиться о тебе! Полный холодос еды!

– Мои родители меня бьют и обзывают за плохие оценки до сих пор. Я не вижу вообще ничего, кроме уроков, подготовки к ЕГЭ и постоянных унижений, а потом я просто обязана пойти учиться к бабушке на кафедру, а я не хочу! – Кира проговорила это ледяным тоном, не поднимая глаза, но голос был сдавлен.

– Жесть! – от эмоций Паша запихнул овсяную печеньку в рот целиком.

И Кира, поджав губы, вдруг расплакалась, по щеке поползла слеза, она её смахнула, потом и со второй щеки. Паше стало так её жалко, хотя минуту назад он сидел и завидовал сытой жизни Киры. До него-то вообще никому не было дела, и чужой семейный уют угнетал.

– Кир, не плачь только! Школа закончится, ты умная, поступишь куда хочешь, съедешь от родителей. Всё будет хорошо, вот увидишь!

– Я не вывожу, Паш, и очень боюсь сорваться. Иногда накатит, и думаю, что вот сегодня я точно решусь!

– Так, стоп! Если опять накатит, звони мне, я приеду, и мы пойдём с тобой гулять! Плевать на всех!

– Ты очень добрый! Но у всех есть обстоятельства, когда ты просто не сможешь, ты в школе-то появляешься только по праздникам, вечно в спортивных разъездах. Зачем тебе это?

– Есть вещи важнее спорта! Если тебе это нужно, если тебя это убережёт, я готов всё бросить и приехать. Обещаю тебе!

Кира вымучила улыбку, посмотрела на Пашу, а он вскочил и потянул её на себя и обнял крепко-крепко, заговорил на ухо:

– Когда я был маленьким и бестолковым и носился, как ненормальный, мама ловила меня и обнимала. Вот так крепко, держала и считала до тридцати. Она говорила, что тридцатисекундные обнимашки перезагружают нервную систему. Я тогда этого не понимал, выдирался, визжал, даже кусался, а сейчас всё бы отдал, даже за десять секунд обнимашек с ней, – у Паши вдруг ком застыл в горле.

– Если бы был хоть один человек, который меня обнимал, я даже не подумала бы резаться.

– Теперь у тебя есть этот человек – я тебя буду обнимать. Считай до тридцати…

Но Кира так ни разу и не воспользовалась Пашиным обещанием до сегодняшней ночи.