Осень отчаяния

Глава 38. Занавески

Паша согласился поехать с Тимом, не хотел оставаться один в Москве. Тимоха ещё и Лике написал, но она, оказывается, уехала ещё утром. Они только заскочили переодеться, и Паша забрал ноутбук, но приехали домой (к родителям?) чуть ли не в одиннадцать вечера. Тимоха написал Яне, что завтра с утра придёт к ней в гости. А Паша вспомнил про Киру. Он периодически писал ей, знал, что она работает, а пока оказался рядом, решил вытащить её погулять, хотелось узнать, как у неё дела. От ночной прогулки Кира отказалась, но согласилась на завтра.

Отец оказался дома, и за долгий период отсутствия Паши ничего не изменилось. Дом словно замер в каком-то ожидании. Ожидании, что мама вернётся. Возможно, в замер и отец.

Когда Паше было двенадцать, он случайно устроил на кухне пожар. Мама после школы попросила сварить яйца к её приходу. Напомнила раз десять, конечно, но Паша поставил их на плиту и благополучно забыл. Сначала они варились, потом жарились, потом взорвались, и кастрюлька загорелась. Пламя перекинулось на занавески, а Паша сидел в комнате, за закрытой дверью, и только когда его самого заволокло дымом, опомнился, ещё и в дверь кто-то нервно трезвонил. Паша сквозь дым сначала побежал открывать дверь, но его грубо выволокли на лестничную клетку и ворвались в дом. Это были пожарные. Их вызвал кто-то из соседей, они быстро потушили огонь. А Паша думал о том, что не сварил яйца для мамы, снова её подвёл.

Кухня сгорела, по шее он получил. Мама сначала бросилась его обнимать, осматривать, что он не пострадал, а когда узнала подробности, долго плакала. Паша хотел бы сам сгореть вместе с кухней или чтобы мама его побила, отругала, но слёзы мамы он переносил хуже всего.

Родители, конечно, сделали потом ремонт, купили новую кухню. Паша собирал и вешал кухонный гарнитур с отцом, но мама долгое время почему-то не вешала занавески, а потом, за месяц до ухода, вдруг купила новый тюль, ещё и сказала так странно:

– Чтобы у вас тут было уютно.

За четыре года этот тюль, видимо, ни разу не стирался, да и кухня уже пообтрепалась. И сейчас, глядя на занавески, Паша вдруг отчётливо вспомнил тот день, когда мама её купила, отгладила и заставила Пашу её вешать, постоянно ругаясь, потому что Паше было лень аккуратно вдевать петельки, он спешил и отрывал пластиковые крючки, баловался и чуть не оторвал гардину. Тогда не обратил внимание на мамино «у вас». Неужели уже тогда мама знала, что уйдёт.

– Ты поешь? – отец вырвал Пашу из задумчивости. Видимо, он как истукан, стоял и лупился на тюль.

– Пап, а ты занавески давно стирал?

Отец округлил глаза, осмотрел тюль, задумался:

– Я их и не стирал.

– Так постирай! – Паша подставил стул и стал аккуратно снимать петельки с пластиковых крючков.

А потом сам отнёс в стиральную машину и запустил стирку.

– Паша, у тебя всё хорошо в Москве? – вдруг ни с того ни сего начал расспрашивать отец.

– Лучше всех! А ты тут как? Скучаешь?

– Я по городам мотаюсь, некогда скучать, а как возвращаюсь, в гараже ковыряюсь, всё как обычно.

Паше всегда казалось, что для жизни отцу нужна только его Скания. Наверное, все дальнобойщики привязаны к своей фуре больше, чем к семье. Отец даже когда возвращался из рейсов, то потом всё равно уходил что-то починить, проверить, залить масло, поменять запчасти. В детстве Паше нравилось торчать с ним в гараже, а после ухода мамы, он туда ни разу не заглянул.

И в этот раз Паша снова избегал смотреть на отца – тот казался ему таким старым и жалким в одной и той же футболке с дырками, домашних штанах с вытянутыми коленками. А потом всё-таки набрался смелости и посмотрел на него, мысленно убеждая себя, что отец не старый: ему всего сорок два.

– Выкинь ты эту футболку! Ты в ней ещё, наверное, в школу ходил.

Вечно молчаливый отец вдруг непривычно рассмеялся:

– В институт, – поднял руку, где под мышкой зияла дыра, и проговорил. – Ты прав.

Раньше мама всегда покупала и отцу, и Паше одежду, а когда она ушла –стало некому. Только Паша из всего быстро вырос, и ему пришлось озаботиться покупкой нового гардероба, хотя первое время тоже ходил в драных штанах, которые доставали едва до середины голени, а рубашки рвались на спине и манжеты оказывались у локтей. А отец с того момента вообще не изменился, может, только похудел и осунулся, и обзавёлся новыми морщинами.

И по этой старой майке с дырками, и нежеланию стирать занавески Паша вдруг осознал, как папа скучает по маме: ему, наверное, её не хватает и он не хочет вообще ничего менять. Паша вдруг задал вопрос, который мучил его всё это время, но он ни разу не решился спросить: между ним и отцом зияла огромная пропасть из обиды и вечного молчания, даже после того, как отец бросил пить. Но даже Яна Тимохе назвала свои причины, может, между отцом и мамой тоже встала тревога или другая женщина.

– Пап, а из-за чего вы с мамой разошлись-то?

Отец перестал улыбаться и вздохнул, опустил глаза:

– Если б мне кто-то объяснил причины.

– Серьёзно?! Мама даже тебе не сказала?

Он пожал плечами:

– Она поставила меня перед фактом, что подала на развод. Причиной назвала, что её больше не устраивает такая жизнь.

– Должно же быть что-то конкретное. Я не устраивал? Ты? Почему мы ничего не попытались исправить? Почему она не объяснила ничего даже тебе?

– Она приняла решение задолго до отъезда.

– Это, наверное, из-за машины, – поморщился Паша.

– Брось, там же ничего серьёзного. Ты не пострадал, крыло помял, быстро же починили.

Паша в подростковом возрасте был особенно невыносим, он провоцировал всех, грубил и огрызался, делал многое назло. С мамой они ругались постоянно: она не понимала его, он и раньше-то её не слушался, но в тринадцать протестовал по-крупному. Матерился, грубил, сбрасывал звонки, гулял до середины ночи и прогуливал школу, не пропускал только гимнастику. И в это время мама купила себе машину, а Паша стащил у неё ключи и решил покататься. Отец как-то учил его ездить среди гаражей, поэтому Паша думал, что сразу всё вспомнит. Вспомнить-то вспомнил, только перепутал скорость и вместо задней включил третью и благополучно въехал в дерево. Среди отчаянных криков матери тогда чётко выцепил, что это «последняя капля».

В тот раз отец защищал его, потом отвёз машину в ремонт, но Паша чувствовал вину, ведь мама опять плакала, а после стала какой-то равнодушной. Паша не уберёт ничего за собой, порвёт очередные штаны, потеряет шапку, раньше за такое у них с матерью были вечные стычки, а после аварии ей будто стало всё равно. Она по-прежнему готовила, убирала, стирала, ходила в школу по поводу пропусков, плохой успеваемости и поведения Паши, но почти перестала на него ругаться, а он выдохнул с облегчением, даже радовался, но недолго. Мама вскоре собрала вещи и ушла.

– По-любому же из-за меня! Вы даже не ссорились.

– Паш, это точно не твоя вина. Всё! Она развелась со мной, а не с тобой.

– Да, но бросила она нас!

– Всё, Паш, ты ни при чём. Мы взрослые люди, мы и должны были решать такие вопросы.

Паша горько хмыкнул: взрослые! Отца он взрослым точно не считал, тот о себе мог позаботиться с трудом, не то что о сыне-подростке. Паша всегда чувствовал себя взрослее отца, особенно в период его запоев. Да он даже футболку себе новую купить не мог. Паша вскочил:

– Я спать!

Отец просто кивнул, а Паша, возмущенный, ушёл к себе в комнату. Это был их самый долгий разговор со времён ухода мамы.