Осень отчаяния

Глава 43. Кулер с виагрой

Время застыло, а если бы не застыло, Паша бы сам заставил его остановиться. Потому что он провалился в бесконечно долгий, невероятно приятный поцелуй. Сам он целовал нетерпеливо и страстно, будто спешил, и держал Ингу так крепко, словно боялся, что она сбежит. Кровь кипела и бурлила во всём теле, а энергия била через край. Дыхание становилось то прерывистым, то глубоким, то снова затаивалось. Не будь ребёр, сердце давно бы сбежало из груди и дёргалось бы в предсмертных конвульсиях где-то на полу: так быстро оно билось, будто просилось на свободу.

А Паша тонул, утопал в хаосе из захлёстывающих чувств: наслаждения, возбуждения, сладкой агонии. Казалось, что если он на долю секунды прервётся, магия разрушится. Губы у Инги были волшебными, сладкими, мягкими и требовательными. Она иногда покусывала Пашины губы, и ему это безумно нравилось. Паша сжимал руками её талию, водил по худенькой спине Инги, а она то впивалась пальцами ему в плечи и спину, то, наоборот, робко поглаживала. Дыхание у неё тоже давно сбилось, она словно задыхалась, но целовалась также нетерпеливо, горячо и страстно, как будто они куда-то опаздывали и это был их последний поцелуй.

Паше пришлось разомкнуть на мгновение объятия. Рубашка Инги ему мешала, и он спешил, растегивая пуговицы, при этом старался не отрываться от губ. Расправившись с последней пуговицей, коснулся пальцами уже обнажённой кожи, удивительно нежной и тёплой, которая тут же покрылась мурашками. После этого разум у Паши отключился напрочь и спустился куда-то ниже пояса. Паша довольно осторожно вёл пальцами по коже Инги, поднимаясь от талии, и наслаждался бархатистостью и мягкостью, гладил её мурашки. Добрался до короткого топика, хотелось забраться и туда. Он обхватил Ингу, приподнял от пола и свалил на кровать: лёжа было бы удобнее продолжать исследование её тела.

Только Инга словно очнулась: она упёрлась Паше в грудь, выдохнула и открыла глаза:

– Что мы делаем?!

Паша навалился сильнее и преодолел сопротивление её рук, начал целовать ей шею, с каждым прикосновением говорил внезапно охрипшим голосом:

– Мы. Прекрасно. Проводим. Время.

– Так, стоп! Давай притормозим. – Инга вновь попыталась упереться ему в грудь.

– У меня нет тормозов, – Паша улыбнулся, схватил её за запястья, отвёл руки в стороны и снова потянулся к губам Инги.

Но она отвернулась:

– Паша, остановись! Это ошибка!

Зато когда Инга отвернулась, стало очень удобно целовать её открытую ключицу. От Инги так сногсшибательно пахло, что Паша умер бы, чтобы дышать ею. Прошептал ей на ухо:

– Обожаю ошибаться. Потом ещё проведём работу над ошибками!

– Паш, алё! Остановись! – Ингу передёрнуло, её кожа снова покрылась мурашками. Она шумно выдохнула, резко высвободила руки и снова упёрлась Паше в грудь.

Как бы ни хотелось, но пришлось оторваться. Кровь кипела, а внутри всё зудело от желания продолжить. Инга лежала раскрасневшаяся, взъерошенная, дышала тяжело, хоть блеск в глазах не потух, но взгляд стал серьёзный. Она перевела дыхание, сползла в сторону и вскочила, запахнула рубашку. Паша сел на кровать и с довольной улыбкой смотрел на неё.

А у Инги на лице читался шок, она поджала губы и с широко раскрытыми глазами уставилась на Пашу, потом прикрыла рот ладонью и вдруг опустила взгляд Паше ниже пояса, он по-прежнему был в одних трусах и совсем не стеснялся своего возбуждения. Инга покраснела ещё сильнее:

– Просила же тебя прикрыться!

Она отвернулась и дёрнулась в ванную. А Паша так не хотел, чтобы она уходила, вскочил за ней и схватил её за рубашку сзади, но Инга вывернулась и всё равно проскользнула в ванную, закрылась там. В руках осталась лишь рубашка.

Паша усмехнулся и начал надевать её на себя. Плечи едва влезли, ткань трещала по швам, пуговицы на груди даже не сходились – кое-как застегнул две нижних. Он ждал Ингу и хотел пошутить, что девушки обычно надевают рубашки парней, а он решил сломать систему. Завалился на кровать и блаженно улыбался, в рубашке было ужасно тесно, и, кажется, она и правда жалобно трещала где-то подмышкой.

Приятное наслаждение слабостью оседало в мышцах, всё тело требовало Ингу. Паша хотел её. Целовать, вдыхать запах, касаться нежной кожи и мягких волос.

Инга не выходила из ванной минут десять, там шумел фен, и Паша забеспокоился, подошёл ближе и прислушался. Что она там делала так долго: голову решила помыть?

Паша постучал и окликнул:

– Инга!

Фен выключился, щёлкнул замок, и Инга вышла, невероятно сексуальная в своём коротком топе на тонких бретельках, шортиках и Яниных носках:

– Офигеть! Ты, оказывается, знаешь, как меня зовут!

Паша рассмеялся – он до этого ни разу не называл её по имени. Но Инга, заметив его в своей рубашке, накинулась на него:

– Вообще охренел?! Сними быстро! Ты же её порвёшь!

– Мне понадобится твоя помощь, – лукавил Паша.

Инга принялась быстро расстёгивать две несчастные пуговицы. Паша смотрел на её сердитое лицо и усмехнулся:

– Когда девушка тебя раздевает, это так заводит.

– Снимай быстро!

Паша попытался стянуть с себя рубашку, но на плечах она сидела так плотно, что предсмертно громко затрещала и порвалась. Инга чуть ли не плача смотрела, как Паша раздевался. Когда он снял и отдал рубашку, Инга оглядела зияющую дырку под мышкой и сдавленно проговорила:

– Какой же ты придурок!

– Не парься, я куплю тебе новую.

– Такую ты точно нигде не найдёшь, ей уже лет пять. Это была моя любимая рубашка, – она села на кровать и тяжело вздохнула, казалось, что вот-вот расплачется.

Паша плюхнулся рядом и обнял её за плечи, с улыбкой проговорил:

– Готов понести любое наказание.

Но Инга вдруг вскочила и начала лупить его рубашкой:

– Зачем ты её вообще надел? Придурок!

Паша прикрывал голову руками, но ему не было больно. Он смеялся. Потом Инга просто швырнула в него рубашку и снова метнулась в ванную, но тут же вынесла оттуда джинсы Паши, и они тоже полетели в него:

– Одевайся и вали! Я их тебе высушила.

– Ты же знаешь, мне некуда идти. Ключ у Тимохи.

– Мне пофигу! Возьми запасной, возьми другой номер, хоть на улице ночуй! Бесишь меня!

– А двадцать минут назад очень даже нравился. – Паша расправил джинсы, но они всё ещё были чуть влажные, на ткани появились белые солевые разводы. – Они же ещё мокрые!

– Подвернёшь! – Инга скрестила руки на груди, смотрела грозно.

Паша медленно надевал джинсы, но он почему-то улыбался, и от этой дурацкой улыбки никак не мог избавиться. Хоть Инга ругалась и злилась, но в глазах Паши выглядела такой милой, что ему хотелось бы её всю затискать и зацеловать. Он нацепил джинсы, подворачивать не стал, влажные они были примерно от колен. Встал и хотел надеть своё светло-серое худи, но снял его с вешалки и подошёл к Инге. Она не успела отскочить, как Паша надел худи на неё:

– Держи. Компенсация для Ингаляции!

И ей шло, хоть худи и было оверсайз и Инге доходило до самых колен, и из-за этого она казалась Паше ещё более маленькой и хрупкой. Инга продела руки в рукава и чуть улыбнулась и расслабилась. Паша приблизился, потёр ей плечи:

– Согрелась, сердючка?

Она покивала, обняла себя за плечи. А Паша вдруг снова потянулся её поцеловать, но она упёрлась ему в грудь руками и отступила:

– Так, Паш, давай договоримся, что ничего не было?

– А давай договоримся, что было? – улыбнулся он.

Инга фыркнула и вообще отошла к столику, села на кресло, а ноги подобрала под худи:

– Если бы я сама лично не сделала этот чай, то решила бы, что мне в чай что-то подсыпали.

Паша расхохотался:

– Виагры?

– Типа того, – хмыкнула она.

– Тогда и мне что-то подсыпали во всё, – Пашу забавляла эта мысль. – Слушай, а что если там целый кулер с виагрой? Пойдём ещё чайку́ бахнем? Теперь за едой метнусь я, так уж и быть.

Паша схватил свой рюкзак и куртку, пытался вставить ноги в неудобные тряпочные тапочки, а Инга проговорила ему в спину:

– Я больше не хочу такого чая.

Это, конечно, прозвучало обидно, но Паша был слишком воодушевлён, чтобы обижаться на такие мелочи, ведь для него не было никаких кулеров с виагрой, зато точно была взаимность.