Pavor Nocturnus

Алек Рей

28.09.199 X г., 05:40 AM

Дом детектива полиции Алека Рея

Человек не воин, не борец, не полководец, пока не потерпит неудачу. В победе нет ничего уникального. Она может случиться в первый раз, может на 20-ый, а может не случиться. Она не мотивирует, наоборот, расслабляет. Поражение — это своеобразная проверка на профессиональную пригодность. Только тот, кому хватило силы духа подняться после падения, считается полководцем. Ведь если ты смирился, ты потерял это звание.

Сегодня я прошел посвящение в полководцы.

Кошмары не исчезли.

5:40 утра, рассвет. Звонок в дверь. За ним череда стуков. После сытного ужина и вечернего спокойствия сон был крепким. Обычно я вскакивал от каждого шороха за окном, но теперь через 9 секунд. Пагубная трата времени в трудных ситуациях. Гость в это время — одна из таких.

Глаза не открылись полностью, но в узкую щель различали комнату предельно четко. Концентрируясь на этом поле зрения, удалось спуститься на первый этаж по ступеням. Коридор и прихожая вытянись в бесконечность, двери я не видел. Звонок стих. Стук продолжался. Сильный в своей слабости, он предупреждал о беде. Вместе с ним слышались женские стоны, всхлипывания. Писк в ушах заглушал все остальное, я слов не разбирал. Продвигался в полутьме. Походка была шаткой, как по песку, я проваливался в глубокие насыпи.

У бесконечности есть финал. Дверь появилась неожиданно, пришлось резко затормозить, чтобы не удариться носом. Обычно я долго бежал, пока не спотыкался; тогда я падал и просыпался.

Щеколда отъехала в сторону, замочная скважина дважды лязгнула. Казалось, это случилось без моего участия. Я не помнил своих действий. Бледная точка вдалеке быстро приближалась, увеличиваясь в размере. Женский кулачок метил в дверь, но прошел через пустой проем. Из-за разницы в росте был близко к моему кадыку. Рефлексы сработали без сознания: перехват, толчок в сторону, движение телом в обратную.

Кошмар в кошмаре — коробка в коробке.

Влажные глаза распахнулись, выпустив слезу. Первые лучи солнца превращали их в алмазы с центром из аквамарина. Самое красивое и ценное, что у меня было. Я жадно проник в них, как никогда раньше. Светлые волосы представились рыжими, медного цвета. Остальное было в тумане на периферии зрения.

Во снах я виделся с Мариной очень часто. Это был единственный удачный способ. Фотографии — это тусклое, мертвое, образ в голове — яркое, живое. Каждую встречу я отпускал с трудом. Через боль, но мы снова были вместе. Это мука, это счастье и несчастье одновременно.

Я слышал зов, жалобный волчий вой. Но даже тогда смысл терялся.

Движение навстречу, к ней в объятия. Подвох обнаружился на полпути. Марина представлялась мне четко: каждая веснушка, родинка, шрам и волосок. Веснушек не было, отличительного элемента. Это образумило меня, я вцепился ногтями в дверной проем.

— Алек, молю тебя, помоги! Нашу Владу… ее нет…

Не сон. Кошмар оказался реальностью.

Не кофе, не новые энергетические напитки, не холодный душ, а стресс — вот что лучше всего активирует организм. Искажения реальности исчезли: четкое зрение, идеальный слух, ясность мыслей. Весь спектр движений вернулся ко мне. Я круто развернулся, прикрыв дверь, и устремился в кладовую комнату. Стационарный телефон на стене мог сорваться под натиском моей ладони, труба из пластмассы могла треснуть. С такой быстротой я еще не набирал номер полицейского участка.

— Пап, что… что случилось?

Гудки, чертовы гудки! Звучало, как похоронный бой колокола. Никто не отвечал. Это говорило о беде. Дежурный всегда сидел на посту, он принимал ночные звонки по всему центральному району. Наивная часть меня надеялась на безответственность. Отлучился поесть? В туалет? Почему не добежал к телефону даже через минуту? Я знал причину: у нее было имя.

Важна была каждая секунда. Оправдал себя: погоня за маньяком, сражение с ним и расследование улик в футболке и семейных трусах помешает делу. Трубка упала, закачалась на весу, подобно маятнику. На первых ступенях еще слышался гул гудков, один протяжный на 4 моих шага. Алисия стояла наверху лестницы, испуганная, но еще сонная, с растрепанными волосами и в ночном белье. Прижалась к стене, пропустив меня, словно я был несущимся локомотивом, услышала грозное:

— Следи за телефоном! Узнаешь у них обстановку. Запрись, не вздумай выходить. Услышишь что-нибудь — кричи в окно!

Преступники, ранения, начальство были простым, понятным, а вот эмоции… В тяжелые моменты я поддавался им, как Роуч сдавался пачке сигарет. В сущности, одно и то же. Зависимость, покорность, притупляющая разум, соответственно, мешающая делу.

Паника передалась Алисии. Ночная рубашка подрагивала от частого сердцебиения. Глаза распахнулись, выйдя из дремотного состояния, зрачки расширились. Пусть боится! Страх направлен на спасение. А спасаться было от кого. От того, кто проник в соседний дом, причем неслучайно. Это предупреждение.

За порогом дома близился рассвет, фонари еще горели. Трудно найти укромное пятно тени. Дорога вверх по улице, выход на центральную. Все статично, тишина. Внизу по улице городская кошка перебегала дорогу к мусорным контейнерам. Зрение дает далеко не пресловутые 80 % информации, а зачастую только половину. Закрыл глаза, прислушался. На смежных улицах собачий лай. Нечастый, при опасности был бы оглушительным. Человеческих звуков нет. Наконец повернулся лицом к ветру и вдохнул. На это полагаюсь слабо, но характерная вонь вспомнилась бы. Ничего.

Соседний дом в целом повторял черты нашего. Двухэтажный, заостренный на крыше для чердака, с деревянной оградой, гаражом. Одно отличие: у нас был только задний двор. У семейства Дроговичей перед входом рос газон, местами виднелись приземистые туи. Боковым зрением молодые деревья напоминали детей, силуэты всех, кто был похищен. Они пришли посмотреть и принять в свои ряды новичка.

Калитка приоткрыта для меня, скрипит на ветру. Музыка тоски и безнадежности. Мои туфли простучали по каменной плитке быстрым ритмом, наперекор ленивым дверным петлям. В гостиной горел свет, и сквозь орнамент тюли различался женский силуэт на диване. Руки сложены на лице, плечи подрагивают. Изредка кулак ударяет обивку.

Слова брани с боковой стороны дома привлекли меня. Я зашел за угол. Мой сосед сидел на корточках под окном второго этажа. Карманный фонарь освещал землю вокруг, единожды белый луч устремился на стену и оконную раму. Казалось, Алекса Дрогович направлял на изучение следов все внимание. Меня услышал, когда я приблизился вплотную и нарочно издал шорох с помощью пальто.

— Кто здесь?! А, это ты, Алек… Ох, зря Эмилия подняла тебя, не для детектива это работа. А для отца!

Он выпрямился, поравнялся со мной в груди. Внешность, поведение, слова — все в нем озадачило меня. Лицо красное, в особенности лоб. Разозлен? Бил себя? Пышные брови нависают над глазницами, сходятся на переносице. Явное раздражение. Глаза усталые, малоподвижные, белки очень красные. Не ложился спать ночью или заснул под утро? Из-за мыслей или действий? Небольшие отеки под глазами. Широкий нос багровый, опухший. Плакал? Крылья носа трепыхаются, дыхание поверхностное, частое. Губы плотно прижаты друг к другу, углы тянутся вниз. Запах алкоголя изо рта уже кислый, нечеткий. Пил вечером? В малых количествах, чтобы успокоить нервы? Вечерняя ссора? Возможно: вчера за ужином слышались крики.

Все указывает скорее на гнев, чем на переживание или волнение.

Эмилия преждевременно подняла панику? Владислава осознанно покинула дом? Не думаю. Она бы не волновала родителей в такое трудное время. Она как подросток безрассудна, вспыльчива, но не настолько. Плюс в полиции случилась беда. Без осмотра улик сказать невозможно.

— Подростковый бунт, черт его бы побрал! Уж тебе-то это должно быть знакомо. Вырастили дочерей на свою голову, называется, а?

Собачий лай оборвал меня на полуслове. Из глубины двора сверкнули желто-зеленым глаза. Крупная сука породы питбуль метнулась к нам, поравнялась с хозяином. Обычное приветствие всех гостей, не привыкла за 10 лет. Холка вздыблена, как заостренная скала. Пасть обнажает ряд зубов. Капли вязкой слюны вылетают при каждой подаче голоса.

Громкие звуки всегда раздражали главу семейства. Сейчас вдвойне. Алекса глухо осадил питомца ударом ладони по крестцу. Лай резко оборвался, сменился скулением. Он протащил суку за ошейник к вольеру на заднем дворе. Засов металлической дверцы лязгнул. Порода потребовала залаять снова. Тогда по широкой челюсти пронеслась хлесткая пощечина.

— Гавкаешь, псина?! Теперь-то глотку драть вздумала, когда не нужно?! Чего ж ты молчала, шелудивая, когда она уходила! Жрешь за четверых, а толку от тебя…

Я рассчитывал обнаружить следы на заднем дворе. Теперь найти их, средние девичьи, между гигантскими будет трудно. В полиции есть выражение: меньше копов (на месте преступления) — больше шанс (удачно раскрыть дело).

Алекса вернулся и продолжил раздраженно:

— В общем, Алек, не трать свое время. Пленка-то все записала. Я ж тебе не говорил вроде? Купил камеру еще недели две назад, вон поставил на забор. Все сняла, все! Как раз во время шумов наверху помехи какие-то — подправила запись, чертовка, она ж там разбирается в этом. В общем никаких маньяков, ты не беспокойся. На тебе, давай, дом. Ты лучше пойди в комнату ее, ты ж, небось, сразу видишь все укромные места. Где-нибудь будет дневник ее, такие нынче в моде, а там она по-любому написала, куда пошла. Скорее всего, к пареньку своему… Найду — задам и ей, и ему трепку, и не посмотрю на то, что им уже по восемнадцать! А я тут пока… Попробую хоть какие-нибудь следы найти.

Долгий выдох, набрать свежего воздуха для успокоения духа. Мы замолчали. На обоих лицах мелькало раздражение. Белый луч фонаря, как нож, был направлен мне в грудь, растекался кругом по кофте и краям пальто.

— Алекса, будь рядом с Эмилией. Я во всем разберусь, — сказал я, легко приобняв его, и усилием направил к наружной части дома. Четыре медленных шага вместе с ним.

— Еще чего! — Он, дернув плечами, сбросил мои руки. — Я ее отец, а не ты. Не забывай это! Я найду свою дочь. Либо сам, либо с твоей помощью — и никак иначе!

— Пожалуйста, уйди. Ты уже допустил ее пропажу, теперь мешаешь мне найти.

— Это я мешаю? Ах да! Как же это я забыл… Я мешаю тебе быть папашей номер один в мире. Она всегда любила тебя больше, трындела тебе секреты, а когда воспитывать — всех собак на меня спускаешь. Добрый полицейский нашелся тут! А может… она у тебя спряталась, а ты ее сейчас прикрываешь? Уж больно ты какой-то спокойный!

Работа детектива вынуждает скрывать чувства или вообще убивает их. Логика и расчет вместо эмоций. Я не согласен: слепая логика ведет к цинизму, равнодушию; слепые эмоции — к глупости, рассеянности.

Владислава была дорога мне. Именно поэтому я схватил Алексу за рукав кофты, воротник и с силой потянул за собой, как он тянул питбуля. Горячая иностранная кровь вскипела. Свободная левая рука направилась мне в челюсть. Череда движений: отпустить кофту, захватить предплечье, перехватить другой рукой, завернуть за спину, прижать к стене, упереться весом тела. Смотрит вдоль стены, косится на меня. Пытается высвободиться, но только больше трется щекой.

— Ублюдок! Хочешь сам вернуть ее! Герой чертов! Чтоб она думала, что ты сам все сделал. Чтоб еще больше тебя любила, а на меня плевала. Я жалею, Алек, жалею, что поселился рядом и давал нянчить ее тебе и твоей девке приютовской…

Пространство меркло. Внутренний демон пускал туман в глаза, заставляя забыть все вокруг. Все, кроме ярости. Сдерживаться было трудно, все силы тратились на это. Хруст костяшек. Напряжение в теле. Комната допроса: кровь, усмешка, гнев, безумие. Я вспомнил, я прекратил. Застыл без движений, ослабив захват. Стоял, как робот без энергии. Алекса повернулся. Хотел кричать и мстить, но пустой взгляд испугал его. Я не видел, но понимал.

Никто не имеет права грубо отзываться о Марине.

Удар о стену и крики в утренней тишине не остались без внимания. Из-за угла выбежали двое. Замерли, увидев сцену неясного происхождения. Я чувствовал их присутствие, запахи. Ладони с силой давили в стену с двух сторон от Алексы; это мешало ему сбежать. Тонкие пальцы коснулись моего предплечья. Боковым зрением я различил медный цвет волос. Нажим был слабый, но руки быстро ослабели и повисли вдоль тела, а сам я отошел на 2 шага назад.

Образ, который Алекса оскорбил, только что спас ему жизнь.

— Чертова семейка детективов, — шепнул хозяин дома и сплюнул на землю возле моей туфли. Эмилия поспешно увела его домой, поглаживая по шее.

Хлопок двери вывел меня из ступора.

Алисия стояла передо мной почти вплотную, неподвижно. Внешний вид старался убедить в спокойствии, хладнокровии. Выпрямилась. Плечи расправлены. Макушка достает моего подбородка. Ни печали, ни злости на лице не было.

Язык тела, в отличие от мимики, подчиняется неохотно. Взгляд беспокойный. Переходит от ближней точки виденья к дальней, от реальности к мысли. Одна ладонь накрывает другую, собирает кожу в складку, щипает. Незаметная привычка отвлекает от чувств, снимает напряжение. Дышит быстро, сбивчиво. Пар изо рта выходит неравными порциями. Все тело мелко дрожит. И плечи, и руки, и ноги — казалось, еще секунда, и она согнется, упадет на колени.

— Что ты тут делаешь? — сказал я раздраженно.

— Мэд Кэптив…

— Да, я догадываюсь…

— Нет! — звонко перебила она. — Он не сбежал. Дежурный отходил… в уборную. Даже смешно как-то. Я не стала говорить, что… похищение случилось рядом с нами. Все-таки это… кто-то другой, папа.

С такой же абсурдностью можно было сказать, что вода сухая. Неудачная шутка. Алисия не проявляла признаков смеха, лжи. Наоборот: хорошая весть далась ей труднее плохой. Мне тоже.

Если не Мэд Кэптив, то кто… «Братья»-сообщники? Другой маньяк, действующий независимо? Или сыграл роль феномен «подражания»? Найдутся ли последователи детоубийцы, готовые подражать этому ужасу?

Все перевернулось. Запуталось. Окончательно.

— Пришла сообщить об этом.

— Сообщила. Теперь быстро иди домой.

— Нет, я останусь с тобой, я помогу тебе.

— Смотреть личные дела, улики и даже преступников за стеклом — это одно. Но сейчас мы на месте происшествия. Здесь, возможно, орудовал маньяк, и неизвестно, где он сейчас. Это моя работа, Алисия. Опасная работа.

— Напомню, мистер Детектив, Мэд Кэптив за решеткой.

— В мире есть 6 миллиардов потенциальных преступников. Один их них, скорее всего, был здесь. Игры закончились, Алисия, понимаешь? Как тебе это объяснить?

— Никак не надо! Я все понимаю. Сначала это было из любопытства, потом да, игрой в детектива, а сейчас… Это уже личное! Мы с Владой дружим с детства, и я не буду сидеть сложа руки. К тому же, мистер Детектив, нужно учитывать круг знакомых… жертвы. Мои слова о помощи — это не пустой звук; я знаю Владу, знаю места, где она может прятать нужные для дела вещи. Я останусь здесь и наконец впервые осмотрю место похищения.

— Зачем?

— Чтобы доказать в первую очередь тебе, что… все очень странно. Я не отступлю.

Упрямство передалось ей от матери: Марина, если загоралась идеей, ни доводы, ни мольбы, ни физические преграды не могли ее остановить.

— Хорошо. Вот тебе предполагаемое место улик. Осматривай, если считаешь себя детективом из романов. Стена, земля, плитка и прилегающий к ней газон. Хочешь помогать — пожалуйста!.. Кричи и беги, если увидишь, услышишь или почувствуешь подозрительное.

Проблеск улыбки среди печали. Алисия на секунду позабыла о хладнокровии, зато мышцы вспомнили. Все тело продрогло разом. Без контроля зубы громко стукнули. Ладони стали быстро тереть плечи. Хватило ума выйти на улицу в футболке. Я снял пальто, грубо от раздражения накинул ей на плечи. Возражать не стала, настолько замерзла.

Я оставил Алисию. Это дело в точности повторяет предыдущие, значит улики она не испортит. Их просто нет. Поверхностного взгляда хватило, чтобы это заметить. Но камера наблюдения, которую упомянул Алекса, должна полностью прояснить дело.

Боковая сторона ограды. Пластмассовая коробка выделяется, как человеческая голова на пике. Расположение делает ее недоступной: только члены семейства Дроговичей и их соседи могли помешать записи. Объектив отблескивает в утреннем свете. Устройство лишено экрана. Из кнопок только пуск, она же стоп. Индикатор мигает красным, говоря о приостановке работы. Провода отходили от задней части камеры и тянулись вдоль забора к заднему двору.

Электроника привела меня к сараю. Рядом с ним был вольер питбуля; сука, как страж, предупредительно загавкала. Быстро сопоставила мой запах и полученную пощечину и утихла. Внутри провод проходил по полу между вилами, молотами, газонокосилкой, пока не возвысился на стол. Упирался в боковую часть монитора.

Трансляция прекратилась. Кнопка меню. Выбор функции «просмотреть запись». Объектив камеры захватывал боковую часть дома, окно Владиславы и передний двор. На видео вверху отображалось время часового пояса поминутно, внизу — время записи с точностью до секунд. Длительность: 630 минут 17 секунд. В итоге камера работала с 19: 12 до 05:42 непрерывно.

Незаменимая вещь для расследования, хотя принижает достоинства детектива. Острый ум не нужен, когда есть прямая подсказка. Я готов променять всю славу сыщика, только бы она показала внешность и действия маньяка.

Начал проигрывание записи. Пышная борода Алексы растянулась на весь экран. Губы были напряжены, пока он устанавливал камеру на заборе. Качество картинки хорошее, видны были отдельные волоски. В ускоренном режиме все двигалось с комической быстротой, как в немом кино. Алекса ушел в дом, включил на веранде свет. Вышел курить в кресле, пить любимую ракью. В комнате Владиславы включался и выключался общий свет, позже тускло горела настольная лампа.

Глубокой ночью картинка однообразная. Ветер слабо колыхал туи. Сука патрулировала территорию, метила ее всеми видами выделений. Лаяла на уличную кошку, пробежавшую по забору за полночь. Глава семейства проверил передний двор, успокоил питомца.

Промотал больше 10 часов, вплоть до примерного времени происшествия. Ничего странного не заметил. Вернул обычный режим за 8 минут до того, как Эмилия пришла к нам. Я всматривался в каждую часть экрана: дверца калитки, передний двор, кусты, окно.

Момент похищения настал… На записи появились редкие помехи, через 2 секунды исчезли. Показалось, что в окне мелькнули слабые вспышки. Странность заняла всего 15 секунд.

Больше ничего. Владислава исчезла…

Рама не открывалась. Входная дверь тоже. Через забор никто не пролезал. Сука спокойно лежала на коврике веранды.

Через 8 секунд Алекса открыл окно, бегло осматривая территорию дома. Первее него на улицу выбежала Эмилия; трижды споткнулась на каменной плитке. Глава семейства вышел вслед за ней, но взглянул на камеру и направился в сарай. Запись остановилась. Видимо, он просмотрел ее и от бессилия пошел под окно Владиславы. Там я его встретил.

Я снова просмотрел последние минуты. Подойти к камере незаметно невозможно. Приостановить запись и вырезать фрагмент тоже. Время часовое и время записи целостны. Владислава просто исчезла из своей комнаты…

Запись выключилась. Я долго смотрел на черный экран. Я думал.

Вру. Я не знал, о чем думать.

Может ли быть преступление не только без улик, но и без преступника? Нет… Нет-нет… Бред, полный бред!..

Отрешенность. Я не помнил, как покинул сарай. Мозг работал в другом направлении. Глаза получали мало информации, но заметили, что на место происшествия пришел еще детектив. Затертое пальто. Стянутый на затылке пучок волос. Сосредоточенно осматривает местность. Открытый глаз смотрит в лупу, опустившуюся почти на землю. Аккуратно переступает следы на земле. Это было смешно. Неловко, как в фильмах.

Только через секунду я осознал, что это Алисия. Как же она была похожа на детектива. В частности, на меня. Стаж, уважение и Роуч Андерсон позволяли мне носить неофициальное пальто. Но не только внешностью, поведением тоже. Многие вещи, действия она узнала от меня и использовала их правильно. Разговаривала вслух по привычке. Казалось, что отдает приказы подчиненным офицерам.

Гордость и страх одновременно.

Обернулась, посмотрела на меня. Беспомощный виноватый взгляд. Я так же смотрел в глаза родителям похищенных.

— Я… ничего не нашла. От слова совсем.

— Знаю. Видел запись с камеры наблюдения.

— Камера! Точно, как я могла забыть… Ты знал! Мне можно было не тратить силы.

— Сама просилась расследовать.

Это выглядело, как поучительный поступок с моей стороны, как шутка. Но никто не улыбнулся: я был в состоянии между мыслями и реальностью; Алисия только больше нахмурилась. Ирония заключалась в том, что мы горевали об отсутствии преступника, а не о его наличии.

— Видишь, папа, этот случай такой же, как и другие. Похищение и никаких улик. Однако это не Мэд Кэптив, поскольку он сейчас в тюрьме и — по лицу вижу — камера никого не обличила. Так что он оказался безумцем, чей ум принял на себя новости о похищении детей.

— Может быть. Идем в дом.

Узкая веранда. Собачья подстилка справа в конце, столик и кресло слева. На столике было не убрано. Пепельница необычно забита свежими окурками. Журнал о воспитании подростков шелестел на ветру, его придерживал стакан для виски. Оконная рама над спинкой кресла была опущена, окно закрыто шторкой изнутри. Но мой слух различал обрывки спора о том, как нужно было воспитывать Владиславу. Эмилия героически сдерживала натиск сурового нрава Алексы, но дрожащий голос выдавал слабину.

Каждый переживал горе по-своему: через гнев и через слезы.

Переступить порог дома оказалось трудно. Владислава обычно встречала нас, проводила меня в гостиную, Алисию в свою комнату. Без ее приглашения, искренней улыбки я чувствовал себя вором.

Прихожая ощущалась безжизненной, незнакомой. Я осматривал обои, мебель, картины, статуэтки, как в первый раз. Свет горел повсюду, словно Владислава была мотыльком, способным вернуться. Ружья на стене не было. Подарок деда Алексы, закоренелого охотника. Коллекционный раритет, рабочий. Любящий внук протирал его каждый день.

Видимо, камера потребовала не только наличные и скопленные деньги…

Второй этаж, проход к комнате Владиславы. Дверь приоткрыта, свет проникает в узкую щель. Вырванная дверная ручка на полу. Заперлась на ночь? Не хотела видеть отца? Алекса заметил это уже в момент похищения и выломал замок. Царапина на обоях сбоку от прохода. С силой толкнул дверь, когда выбегал? Удар о стену, действие инерции вернули ее к дверному проему.

Я нажал выключатель, как только вошел, и зажмурился. Мне нужна была долгая работа глаз, а от яркого света они устают быстрее. За время привыкания к темноте изучил запахи. Легкий запах пота, табака и спирта. Естественно для Владиславы и Алексы. Открыл глаза. Утреннее солнце выходило из-за горизонта, создавая полумрак в комнате. Идеально.

Окно напротив входа открыто. Створки трепыхаются, ледяной ветер проникает сквозь кофту. Это сделал Алекса. Закрыл, осмотрев раму на предмет царапин, грязи, одежды. С наружной стороны на шляпке гвоздя зацепился кусок шерсти. Кашемир, темно-зеленый цвет. Свитер Алексы.

Письменный стол заставлен вещами. Владислава увлекалась фотографией с детства. За 6 лет она заполнила до конца 3 фотоальбома. Из них 2 лежали стопкой слева, а хронологически новый был раскрыт на краю стола. 14 пустых ячеек в начале. Бумага местами сморщилась от капель жидкости. Слезы? Ножницы лежали сверху. Рядом целлофановый пакет со старой пленкой и разрезанными частями фотографий. В дальнем углу стола лежал коробок спичек. Просматривала работы и захотела сжечь неудачные? Нет, 14 неудачных работ подряд не бывает. Творческий кризис?

Выше стола на полке стояли в ряд 3 фотоаппарата: старинный пленочный, компактный цифровой и цифровой зеркальный. Эволюция их приобретения. В конце ряда пустое место и просветление в тонком слое пыли. Одного не хватало. Объективы направлены на пакет с обрезками фотобумаги, словно Владислава заставила их смотреть на уничтожение совместных трудов.

Ящик стола закрыт не до конца. Осталась узкая щель в сантиметр. Внутри два пригласительных письма от вузов. Факультет фотографии и юридический факультет. Второе полностью помятое. Скомкали в шар, потом выпрямили? В нем информация о зачислении в университет, стоимости годового обучения, списке учебников. Первое занятие пройдет в понедельник следующей недели. Алекса подал документы без решения Владиславы? Предмет ссоры?

Кровать скошена на 15–20 градусов. Промежуток между стеной и спинкой у изголовья заметен. Владислава бы поправила перед сном. Задел Алекса? Или это произошло в момент исчезновения? Одеяло лежит складками, откинуто резким движением, верхний край и угол направлены в сторону окна. Вскочила от испуга? Увидела что-то в окне? Нет. В комнате, перед собой? Двинулась вправо. Простыня сдвинулась в эту сторону. Упала с кровати на пол? Крем для лица и духи разбросаны возле тумбы; кружка устояла, расплескав воду. Пыталась взять что-то с тумбы? Среди вещей на полу маленькая фотография. Кровать, окно. Ракурс снизу. Коврик около тумбы и комода смят, сдвинут в сторону. Пятилась к стене? Дальше еще фотография. Отличается только наклоном. Зачем сделала несколько подряд? Спешила? Боялась, что не успеет?

У стены на полу записная книга. Раскрыта в конце, карандаш лежал в углублении переплета. Последняя запись: «негатив». Почерк малоразборчивый. Писала быстро? Рука дрожала от страха? Слово подчеркнуто двумя линиями. Нижняя обрывается на середине. Прервал похититель? Я открыл первую страницу и прочитал запись. Это оказался личный дневник Владиславы.

Алисия знала принцип работы. Не мешать. Молчала, держалась рядом, повторяя мой ход. Смотрела разрезанные фотографии, читала письма только после моего изучения. Самостоятельно проверила платяной шкаф, теперь светила фонарем под кроватью. Я поручил ей узнать записи Владиславы за последние 14 дней. Личные мысли, если читать, то наиболее близким людям.

Фотоаппарат моментального действия лежал левее. Последняя фотография осталась в разъеме. Я собрал все 3, сравнил их, положил в карман брюк. Устройство оснащено вспышкой, снимки получились различимыми. Но повторяли одну и ту же картину.

Что же Владислава пыталась запечатлеть?

Долго смотрел на стену, представлял сцену похищения. Зеркало висело над комодом справа. Единственный немой свидетель. Профиль маньяка отразился в нем, но извлечь изображение невозможно. Кто этот чертов человек? Спрашивал я себя, желая разбить зеркало. Оно показывало только меня.

Голова заболела. Затошнило. От беспомощности. От непонятности. От этого кошмара.

Снаружи ничего. Внутри беспорядок. Преступника нет. Похищение случилось.

Это против логики. Против здравого смысла.

Что происходит?

Я не понимал.

Алисия сидела за столом, отложив фотоальбомы в сторону. Повседневные записи пролистывала быстро, на интересных останавливалась. Свет настольной лампы слабо достигал меня. Я осмотрел постельное белье, коврик и пол, где было оставлено последнее послание. Лупа и пинцет работали совместно, выискивая волосы и клочки одежды. Волосы: 5 длинных головных на подушке, 2 коротких голенных на одеяле, 3 средних закрученных лобковых на простыне. Подойдут для сравнения. Чужеродных, даже от Алексы, на полу не оказалось. Твердые крошки, на вкус хлебные. Мелкие куски ногтей.

Я уже не удивлялся отрицательному результату.

— Что-нибудь есть в дневнике?

Алисия медлила с ответом. Я подошел, заглянул через левое плечо. Она смотрела на последнюю запись.

— Негатив, — повторила шепотом. — Папа, даже после всего ты правда думаешь, что это сделал… человек?

— Да. Не животное — это точно.

— Если прошлые факты можно было оспорить, то запись с камеры наблюдения четко показала тебе. Никто не вторгался к Дроговичам, равно как и никто не покидал дом…

— Хочешь сказать, Владислава все еще скрывается в доме?

— Нет. Нечто похитило ее в самом доме… Какое еще доказательство нужно, чтобы ты поверил, что здесь орудует кто-то или, лучше сказать, что-то неизвестное нам?

— Алисия, это не сюжет книги. Это жизнь, и в ней бывают сложные вещи. Но не смешивай, пожалуйста, вымысел с реальностью. Это оскорбляет меня и как человека логики и науки, и как детектива.

Она выпрямилась во весь рост от возмущения.

— Лучше бы тебя, папа, оскорбляло отрицание очевидного!

— Не малолетней необразованной девушке учить меня ходу расследования.

— Просто послушай меня, поверь мне…

— Нет, это ты опусти максимализм и услышь от меня горькую правду жизни. За 17 лет работы я с точностью могу сказать одну вещь: преступник всегда человек. Я видел разное. Очевидные убийства. Замаскированные под убийства животными, под несчастные случаи природы, техники. Самоубийства, как истинные, так и поддельные. Преступник всегда человек! Так было, есть и будет. Прими простую истину, если мнишь себя детективом.

— Вот поэтому ты и не можешь раскрыть это дело… Из-за узколобости!

Алисия метила в больное место; хуже всего, она знала об этом.

Три коротких шага разделяло нас. Я резко подался вперед, вскинул ладонь вверх и в сторону. Она не шевельнулась, не моргнула. Смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Темное существо мелькнуло в ее глазах, и я обернулся на секунду, посмотрел на комнату. Понял: этим монстром было мое отражение. Рука опустилась и безвольно повисла.

Мое овладение собой только усилило ее горечь. Казалось, она хотела удар, чтобы заглушить другую боль.

Избыток чувств. Согнулась, зарываясь лицом в пальто, и заплакала. Дышала часто, сбивчиво, как при удушье. Все тело дрожало, не только спина и плечи. Я приобнял ее, приложил подбородок к макушке, и Алисия обхватила грудь и крепко стиснула меня.

— Влада… Мы еще позавчера виделись… говорили о проблемах, о парнях, о школе, смеялись, а теперь… Папа, если я тоже бесследно исчезну, обещай подумать над моими словами.

— Не говори глупостей. Я тебя не потеряю.

— Пообещай! — крикнула она.

— Обещаю.

Через минуту Алисия отстранилась. Сказала, что нельзя заставлять Дроговичей ждать.

Перед уходом я поправил кровать и коврик, поднял вещи с пола. Оставлять беспорядок в комнате не было нужды. Алисия поставила 4-ый фотоаппарат на полку и выключила лампу. Когда мы были уже в коридоре, она метнулась к столу, задержалась там. Вернулась ко мне. Из кармана на джинсах виднелся край маленькой фотографии.

Тишина на первом этаже. Дроговичи перешли из кухни в гостиную и молчали, словно здесь запрещался даже шепот. Сидели на диване порознь, почти что на разных концах. Алекса ссутулился и оперся локтями о расставленные колени. Правая нога дергается в ритм волнения, и все тело дрожит от этого. Стук и трение о пол оглушают. Рассматривает узор на ковре. Ладонь переминает волоски на подбородке, ломает их. Эмилия застыла. Взгляд, движения, эмоции; казалось, сердцебиение и дыхание также замерли. Словно позирует художнику. Черты внешности и лица правда были нарисованными, даже идеальными в чем-то. Они всегда пленили меня, напоминали, за исключением цвета волос, Марину. Я вздрагивал при ней и стыдливо всматривался, как в призрак. Алекса замечал это и первое время после ухода Марины считал, что я желаю Эмилию.

Я перешагнул дверной проем, ковер приглушил мой шаг. Пришлось прочистить горло. Оба оживились. Эмилия медленно повернула голову. Быстро прочитала результат в моих глазах, и измученный взгляд полностью потух. Алекса встрепенулся и вскочил с дивана, выпрямился во весь рост.

— Вот и ты наконец-то! — сказал он гневно. Помнил еще ссору на улице. — Чего так долго делал там? Уже куча времени прошло, а мог бы сразу пойти осмотреть дом. Ладно… Убедился-таки, что она сбежала?

— Нет, Алекса, это не побег. Это похищение.

— Да быть такого не может! Повторюсь: это она из-за университета бунтует. Вчера письмо пришло — так она скомкала его и на стол бросила, нахалка! Подал документы, оплатил учебу на год вперед, купил все учебники — что еще нужно? Учись не хочу, называется. Я пашу, чтоб моя дочь получила хорошую работу, а она… А она дура мелкая! Заладила со своими фотоаппаратами, чтоб им пусто было! Этих фотографов вон, как рыб в море — и все бедняки. Но ничего, пойдет, пойдет, как миленькая. Еще спасибо скажет лет эдак через десять. Хоть бы дожить с этими ее выходками… В общем сейчас же съезжу к ее пареньку домой и обоих поймаю за руку. Расследовать тут нечего, Алек, иди-ка ты домой!

— Не сомневайся в словах детектива. Если не веришь мне, пересмотри запись с камеры наблюдения.

— Да черт бы побрал эту технику! Подделала она все, как пить дать!

— Исключено. Здесь это сделать невозможно.

— Но… Хм! Вы же сами вчера радостно трубили во всю, что поймали психа этого, чтоб ему… отрезали… язык, самое меньшее. Чушь несешь какую-то, Алек! Нора бы гавкала на чужого, как бешеная, но ведь молчала же. Вот на Владу и не стала. Да и вор украл бы карту памяти, а может, и саму камеру в придачу. Чего это я тебе простые вещи растолковываю.

— Я был бы рад поверить в это, Алекса, но случилось похищение. Я осматривал почти все места преступлений, я видел это много раз. Скорее всего… у Мэда Кэптива есть сообщники и они используют искусные методы маскировки.

— Как так… Нет, нет-нет-нет… То есть она… и правда?..

— Я уверен. Мне жаль, Алекса…

— Уверен он! Ты только в этом и уверен. В том, что все хреново! Полиция чертова! Не можете поймать кучку психов уже целый месяц. Ждете, пока всех детей вырежут, ублюдки! Патрулируете улицы каждую ночь? Упорно ищете маньяка? Все это хрень собачья! Где ваш хваленый девиз? Как же там… Защищаете? Спасаете? В жопе — вот где ваш девиз! Вы только и умеете, что вешать листочки на столбах и плакаться в новостях, как все хреново! И знаешь что, Алек, знаешь… Скольких детей ты упустил и не нашел? Детектив, называется. Но даже не это главное! Виновен ты, потому что не выполняешь свой долг… Ты виновен! А забрали дочь у меня!

Я мельком осмотрел гостиную. Продумал варианты действий на случай, если придется усмирять его пыл. Алисия и Эмилия помешают делу, большая вероятность зацепить их в драке. Осторожно нужно быть возле телевизора и комода с вазами сзади меня.

Алекса активно размахивал руками по ходу речи и сокращал расстояние между нами. Мое внешнее спокойствие раздражало его. Он остановил взгляд, полный гнева и зависти, на Алисии, словно винил ее во всех грехах. Я представлял, какие слова он скажет.

— Мою Владу забрали! Твоя же дочь жива и здорова… Будь ты проклят, Алек Рей! Будь проклята твоя немая рожа!.. Как же я жалею, что псих не ошибся домом… И я молю Господа, чтоб это когда-нибудь случилось. Чтоб ты понял, чего стоит другим твоя беспомощность!

Он намеревался ударить меня. Стоял напротив края дивана, и Эмилия попыталась остановить его порыв. Слабые пальцы ухватились за широкую руку, но были сброшены резким взмахом. Хрустнул костяшками, расправил плечи. Рванулся ко мне. В этот раз я ожидал вспышки гнева. Пока он говорил, я усмирял внутренних демонов. Чтобы не совершить ненужного. Мы уже готовы были встретиться. Я приготовился заломить кисть в запястье и сделать подсечку.

Боковым зрением заметил, что Алисия шевельнулась. Подумал, что она уйдет с места столкновения. Преждевременно обрадовался. Секунда — и она встала передо мной, лицом к Алексе. Я не мог видеть пронзительного выражения глаз, но глава семейства остолбенел. Нога предельно громко обрушилась на ковер, подняв в воздух клуб пыли.

Примерно 4 секунды ничего не происходило. Слышался только шум дыханий.

— Мистер Дрогович, я обещаю, что всеми силами, своими и чужими, найду и верну вам ее.

Уверен, она злилась не меньше меня. Семейные ссоры Дроговичей всегда печалили ее, а последняя случилась перед страшным событием. Инстинктивно или нет, оправданно или нет, но она винила его в этом. Все же сохраняла спокойствие. Это поразило меня. 3 минуты назад она плакала, казалась хрупкой, обессиленной, ищущей утешения. Теперь уверенный холодный голос парализовал Алексу, как выстрел.

— Ты? Обещаешь мне? Да кем ты себя, черт возьми, возомнила? Если уж сотня полицейских во главе с твоим папашей беспомощны, как слепые щенки, то ты, соплячка, — как безногая антилопа.

Схватила меня за руку, не оборачиваясь. Остановила. За оскорбление моей дочери я хотел ударить его. Если бы не она, сделал бы это уже дважды.

— Я использую все возможности и средства.

— Средства, средства… — повторил Алекса отрешено. Перевел взгляд на меня. — Может, дело в деньгах, Алек? Чертовы бюрократы мало платят вам, а? Прикажи всем своим псам в погонах обыскать каждую улицу, каждый дом в городе. Пошли как можно больше людей. Пока еще не поздно… Я заплачу, клянусь, я всех вас засыплю деньгами. Пятьсот тысяч тебе лично! Только бы увидеть ее еще раз… Мою Владу…

— Алекса, ты же знаешь, что я не могу этого сделать. Если бы деньги решили эту проблему, я бы давно продал все, что есть… Мы будем искать Владиславу. Равно как и всех других.

Отказ сломил его. Лицо сморщилось, словно от жгучей боли, и ладони закрыли гримасу. Я видел, как затряслись ноги в коленях. Силы покидали тело. Алекса попятился, стараясь удержать себя. Эмилия обхватила его руку и подтянула к себе на диван. Упал громко и безвольно, как тяжелый камень. Плач. Громкие стоны, крики. Отчаяние. Нежная рука телесно напомнила о дочери. Горечь утраты охватила разум. Слезы и слюна протекают сквозь пальцы. Тело содрогается в жутких конвульсиях. «Нет, нет, нет», были слова человека, потерявшего все. Он повторял сокращенное имя дочери. Раз за разом, быстро. Казалось, ради этого и совершал новый тяжелый вдох. Звуки сливались в нечто неразборчивое.

Смерть разума выглядела страшнее смерти тела.

Мысли формировались в ужасные образы, оттесняли реальность. Вместо Алексы был я, вместо Эмилии — Марина, вместо Владиславы… Я не видел, только слышал. Наощупь нашел горячую ладонь Алисии, обхватил ее и устремился к выходу. Скрип двери. Хлопок. Стук каблуков по плитке. Частое дыхание. Приглушенные стоны Алексы.

— Поедешь со мной в участок.

— Спасибо, мне на весь день хватило работы детектива.

— Безопасность важнее.

— У меня школа. Это еще важнее…

— Пропустишь, ничего не случится.

— Папа… может, хватит меня тянуть… Что с тобой? Ты весь дрожишь…

Мы шли быстро, почти бежали. Я не выпускал ее руку. Я хотел чувствовать, что она рядом. Сжимал крепко, словно ее могли забрать у меня в любую секунду.

— Хорошо. Утро оказалось действительно трудным… Оставайся дома. Я позвоню, пусть пришлют полицейских для охраны дома. И не вздумай никуда выходить!

На протяжение месяца я отдалял страх. Я уверял себя, что похищения не выйдут за пределы моей работы. Не коснутся моей семьи. Я убеждал себя, что делал все для защиты Алисии. Отвозил ее в школу. Тайно отправлял офицеров, следящих за ней по дороге в офис полиции. Проверял ее комнату трижды за ночь. Просыпался от любого шороха за окном. Я надеялся, что лично меня это никогда не тронет. Но Владислава пропала…

Всего на дом ниже по улице! Все, что испытал Алекса, могло случиться со мной. Невозможно даже представить это горе, а испытать… Алисия — это самое важное, что есть в моей жизни. Ее потеря равносильна смерти. Я не допущу этого.

Фонари по нашей улице меркли, пока мы шли, а потом потухли.