Pavor Nocturnus

Алек Рей

28.09.199 X г., 05:26 PM

Спальная комната Алека Рея

Вспомнился случай, произошедший 1,5 года назад. Пятничный вечер в баре. Мы с Роучем разговариваем о бытовых проблемах. Я не разделял яд в стакане, но бросить его в одиночестве было бы своего рода преступлением в нашей дружбе. Он выпивал за каждое грубое слово сына его адрес. Их было слишком много. Трудно сказать, у кого пубертатный период проходит тяжелее: у детей или у их родителей. Он долго молчал, перемещая монету между пальцами, взгляд казался пространным. И вот выдал фразу: «Любовь и злость — две стороны монеты. И та, что упала лицевой стороной, полностью скрывает обратную». Не знаю точного источника, да и сам Роуч вряд ли помнит это, но в моей памяти слова остались навсегда.

Я сидел на кровати в спальне, подбрасывал монету большим пальцем и ловил ее ладонью. Условно я назначил злость на аверс, а любовь на реверс. Алисии нет в гостиной. Аверс! Ее нет на кухне. Аверс! И в своей комнате тоже. Аверс! Но на кровати лежала записка, в которой она просит меня не волноваться за нее. Реверс! Срочное дело в школе? Важнее собственной безопасности? И моей просьбы оставаться дома. Аверс! Может, я неправильно делаю движение? Отправил сообщение на телефон, она ответила: «Это самый унылый день в моей жизни. О спасибо тебе, папочка! Жду тебя, если успею, даже ужин приготовлю». Ложь. Аверс! Но она в порядке. Реверс! Самое малое осталось: дорога домой по ночному городу, по которому бродит маньяк. Аверс!

Результат: 6 аверсов и 2 реверса. Я действительно злился на нее.

Я и мои подчиненные подъехали к высокой кирпичной ограде в 16:00. Сцена с Пятым способствовала тому, что никто не возмутился, даже не вздохнул при объявлении ночного дежурства вне очереди. Все боялись увольнения или, что хуже, моего гнева. Я приказал разделиться по всей длине улицы, высматривать Алисию и сообщать по рации о любом движении, звуке или запахе. 5 дозорных, включая меня, лучше одного.

Ранний подъем, похищение Владиславы, побег Мэда Кэптива… День уничтожил остатки и физических, и душевных сил. Могу только представлять, каково Роучу. Не хотелось, чтобы он справлялся со всем в одиночку, особенно после потери сына, но с моим уходом шанс остаться непричастным к катастрофе повышался. Обмануть остальных не трудно, но капитан полиции отличается умом. А еще он мой друг и знает меня больше, чем кто-либо другой. Я верю, что он героически выстоит это и не лишится рассудка.

Прости, друг, но у меня свой ребенок, которому еще можно помочь. Мне нужно защитить дочь. Любой ценой.

Я замер в дверном проеме, прислушался. Вакуум, мертвая тишина. Окна открыты на проветривание, свежий воздух вытеснял все запахи. Не слышно ни искусственных, ни живых звуков. Только тихий шелест гардин и настенного календаря наверху.

Конечно, я знал, что дом пустовал с утра. И все-таки надежда питается отчаянием до последнего: проверил все комнаты, вплоть до кладовой, душевой и уборной. Вдруг Пятый предупредил ее и она успела приехать за несколько минут до нас. Это лотерея: 6 дверей, за каждой ждешь удачу. Трясешься, когда открываешь ручку, в зубах тянет от волнения. Но каждый раз — отрицательный результат.

Что делать? Поехать за ней? Школа скоро закроется. Может случиться так, что она вернется домой во время моего отсутствия. Оставить подчиненных? Нет, я не могу положиться на них, даже если они окружат ее с 4-х сторон. Отследить телефон Пятого из офиса полиции? Долго. Зато действенно. Этот идиот, скорее всего, встретился с ней после увольнения. Ничего, последний раз, пусть попрощается…

Черт! Начинает темнеть. Я был уверен, что она уже в пути, чтобы вернуться до 17:00. Потому что я обычно приезжаю в 18:00. Но он тоже бродит по городу! Полиция сосредоточилась в центре, но эффективно ли? Что, если он выследит ее? И заберет, чтобы отомстить. А потом…

Телефон завибрировал, загудел сбоку от меня. Наверное, я не сразу почувствовал передачу колебаний от покрывала кровати, не сразу отличил их от собственной дрожи. Звук тоже: давление крови повысилось на 10–15 делений, и пульсация в висках заглушала посторонние звуки. Рука рефлекторно вытянулась в ту сторону, как кобра во время броска. И так же резко, с хрустом вдавив кнопку ответа, прижал телефон к уху.

— Где ты? Все в порядке?.. Алло!

— Здравствуй, Алек. Это Эмилия. Ты… У тебя есть несколько свободных минут?

Голос Эмилии Дрогович был вторым по красоте и мелодичности после Марины. Сколько раз я слышал его на протяжении 15 лет? Радостным, тоскливым, гневным после ссор. Алекса сравнивал его с игрой на фортепиано. Высокие звонкие ноты счастливых эмоций контрастировали со сравнительно низким печальным тоном. Переход с третьей октавы на первую. Сейчас динамик выдавал сорванный, хриплый, приглушенный звук. Местами он пропадал, оставляя малоразличимый скрипящий шепот. Настолько изменен горем, что я бы не узнал его.

— Вы нашли что-то?

— Нет. — Она замолчала на 13 секунд. Небольшое эхо усиливало всхлипывания, тяжелое сбивчивое дыхание. Нервный стук ногтей по керамике. Судя по всему, она находилась в ванной. — Просто… Алекса… он очень тяжело это переносит. В смысле мне тоже невыносимо горько, но… Я знаю, у тебя есть дела, а если и нет, то это время ты бы хотел потратить на отдых от… всего этого. Но я прошу: приди к нему не как детектив полиции, а как друг. Он и правда нуждается в тебе, нуждается в хороших новостях.

— Их нет. Я не смогу его утешить.

— Я понимаю. Еще никого из пропавших детей не нашли… Но скажи ему, что у полиции есть зацепка, хоть что-нибудь, пусть позже это и окажется ложным следом. Скажи, что еще рано сдаваться…

— Это будет ложью. Пустая надежда.

— Да, именно она сейчас спасет его, иначе он погубит себя. Пожалуйста…

Мощный всхлип, прорвавшийся сквозь усилия скрыть плач неприятно исказился связью. И звонок прервался.

Стоит ли оставлять дом пустым даже на 15 минут? Что, если он проникнет сюда? Может, он всегда так делал? Просто выжидал подходящий момент. Когда собака была занята чем-то в противоположной части двора. Когда ребенок был в школе, а родители отправились за покупками. Прятался в шкафах, в кладовых, на чердаках? Это не важно! Нет проблем с похищением детей, если ты уже у них в доме, в комнате, под кроватью…

Я уже ничего не знаю. Я боюсь. Один неверный шаг будет стоить всего.

Но я не могу бросить Алексу: он мой друг…

Побег Мэда Кэптива ухудшил мое ментальное состояние. Если представить шкалу из 10 пунктов, то отметка «2» опустилась на середину между «1» и «0». Он угрожал Алисии дважды, будучи в затруднительном положении. Теперь он на свободе, ничего не мешает ему отомстить. Я знал, что это случится. Вопрос в том, когда и как именно. Он как ядовитый паук: хуже всего, если исчез с поля зрения.

Я приказал подчиненным доложить обстановку по рации. Ничего необычного не случилось, что, впрочем, не гарантия. Обошел дом по периметру, проверил ограду, поискал следы. Все чисто.

Чувства обострились до предела, и я реагировал на живое и неживое. Мусорные баки, деревья, кусты, соседские дворы и крыши — взгляд цеплялся за все. Секунда потребовалась, чтобы понять: силуэты вдали — мои подчиненные, патрулирующие улицу. Черная кошка на заборе казалась человеческой головой. Листья шелестели на ветру и шуршали, сухие, на асфальте. Я пытался выцедить скрытые звуки. Бродячие кошки сильно мешали делу: они пытались отобрать еду у собак, те прогоняли их лаем. Каждый раз ложная тревога. Многие семьи садились ужинать. Десятки запахов наполняли собой пространство, отвлекали. Почему именно сейчас? Нюх был главным источником информации в ситуации со смердящим Мэдом Кэптивом.

Оранжевые фары в конце улицы казались глазами зверя в темноте. Его глазами. Я остановил автомобиль, опросил парня за рулем: наличие прав на машину, причина, направление, а также замечал ли он что-нибудь подозрительное по дороге. Согласен, это походило на допрос. Он испугался, что я подозреваю его. Он прав: я подозревал всех. Чтобы унять тревогу, я осмотрел задние сидения и багажник. Это, как я обещал, не заняло больше 20 секунд. Нужно было убедиться, что это не сообщник Мэда Кэптива и что его самого не было внутри.

Я тщательно осматривал каменную дорожку Дроговичей. Любые очертания следов, грязь, неестественные предметы. Глаза болели от быстрого перемещения. Хруст — и я резко вскинул голову, посмотрев в сторону веранды. Силуэт в кресле не двигался, будто маскировался с окружением. Я помчался к крыльцу мыслями: это он, он!

Запах спирта — вот что я почувствовал еще на расстоянии. Опустевший стакан, сжатый в ладони, на подлокотнике. Отпечатки губ видны на краях. Бутылка сербской ракии, сливовицы, 40 % об., стояла на столе. Крышка надета неплотно — с одной стороны, алкоголь испарялся на воздухе, с другой, это значило, что ему не позволят. Журнал о воспитании детей, разорванный, скомканный, наполнял урну.

Алекса казался живым только внешне. Внутренне — кукла, манекен, оболочка. Кожа бледная, с желтым оттенком, подобно восковой фигуре. Пустой, отрешенный взгляд. Только мелкие движения зрачков, подергивание век и редкое моргание напоминали о наличии жизни. Тлеющий кусок угля в душе.

— О, Алек! — сказал он громко, обратив наконец на меня внимание. Голос вялый, спокойный, без эмоций. Из-за действия алкоголя местами даже бодрый, веселый. — Проходи, садись! Угощаю. Чего уж там теперь беречь. Давай расслабимся, посидим. А это нам поможет…

Другая ладонь приоткрылась — две таблетки в ложбине. И резким движением он послал их в рот, запил ракией. Не наркотики: пластиковый цилиндр бугрился в правом кармане. Седативные? Транквилизаторы? Антидепрессанты?

— Алекса, ты мешаешь таблетки и алкоголь. Самоубиться хочешь?

— Очень, Алек… Очень хочу, черт тебя дери! Но не могу — ха-ха! Видимо, тот еще слабак… Ты серьезно думаешь, меня волнует, что случится? Что я боюсь этого? Что мне вообще до чего-нибудь теперь есть дело?

— Побереги здоровье: мы нашли зацепку касательно Владиславы.

— Да? — Рука вертикально, локоть давил кресло. Подбородок лег на сжатый кулак. Недоверчивый пьяный взгляд. — Что ж, валяй, рассказывай! Я слушаю тебя.

— Это улика личного характера. Я как детектив полиции пока что не имею права раскрыть детали. Но по ней мы сможем…

— Алек, Алек… Ты отлично различаешь ложь у самых отъявленных мерзавцев. Но сам врать ты не умеешь. — Кулак зашевелился, потянулся в задний карман штанов. Оттуда достал нечто, похожее на брелок автомобильной сигнализации: электронное табло и две кнопки внизу. — Смотри, какой приборчик. Вот, зеленая точечка. На фоне дома, в северо-западной части, на втором этаже. Комната Владиславы, если ты вдруг забыл. Ее паренек подарил браслет, который она не снимала никогда, даже перед сном. Я встроил в него жучок. Дорогущая хреновина — малюсенькая, а работает в радиусе 200 км. У вас в полиции, небось, о таких и не слышали. Куда там вам… Как видишь, радар нагло говорит, что она находится прямо в спальне, около своей кровати. Чудеса, да?

— Может, она сняла браслет или жучок отцепился во время похищения?

— Я знаю, что ты умный, Алек. Не признать это просто глупо… Но не думай, что все вокруг тебя болваны! Я проверил комнату, каждый сантиметр, даже паркет вскрыл.

— Как такое возможно?

— А мне почем знать? Это ты у нас великий детектив… Чертовщина — другого ответа не знаю.

— Алекса, я даю тебе слово: мы найдем ее. Я продам душу дьяволу, но приведу ее к тебе. Живой!

— Думаешь, есть что продавать? Тебя заботит только твоя жизнь. Знаешь, я уверен, что, не будь у тебя дочери, тебе было бы плевать на всех других детей. Ты бы давно сдался и перестал искать убийцу. Тебя волнует безопасность только своей дочери.

— Ты бредишь, Алекса!

— Неужели? А четырех солдатиков с собой ты просто так взял? Мог и сам с этим справиться. А они топтали бы четыре другие улицы. Тридцать детей или около того, смотря какой квартал… Да и какая, к черту, разница. Все равно не поможет, ничто не поможет… Короче, не нужны мне твои утешения. Когда прочувствуешь на собственной шкуре, поймешь: эту боль не заглушить.

— И ты решил пьянствовать? Вместо того, чтобы попытаться что-нибудь сделать.

— Ты пришел ко мне домой и указываешь мне, что делать?

— Нет. Пытаюсь воззвать к совести: у тебя есть Эмилия. Она нуждается в поддержке не меньше тебя — так дай ее, справьтесь с этим вместе. Как семья.

— Без тебя разберусь, отец года. Шел бы ты отсюда, подобру-поздорову. Иди и приложи все силы, чтобы потом меньше винить себя. Спокойной ночи. Хотя сомневаюсь.

Указательный палец звонко ударил по крышке бутылки, она отлетела, покатилась по крыльцу. Губы присосались к горлышку, кадык подпрыгнул дважды, лицо сморщилось от пекущей горечи. Алекса поднялся, задержав последнюю порцию во рту — будто подсознательное причинение боли. Ушел в дом, при этом — нелепый танец и пьяная жестикуляция.

Я погрузился в мысли, обдумывая сказанное им. Скрип входной двери, печальный, режущий слух голос вернул меня в реальность:

— Я подслушала вас с кухни. Не обижайся, Алек, ты же знаешь, он… не в себе. Это все алкоголь. Глубоко в душе, под маской черствости, он ценит твой приход. И я ценю еще больше: спасибо тебе. Ты многое сделал для нашей семьи, а я могу разве что молиться за вас. Кое в чем Алекса все же прав: иди и приложи все силы… Будь рядом, не отходи от нее ни на шаг. Помни, что главная защита Алисии — это ты.

— Спасибо, Эмилия.

Она крепко обняла меня. Настолько сильно нуждалась в ком-то. Я ценил ее как друга, но чувствовал мысль предательства: она похожа на Марину, даже объятьями… Я вынес это с трудом, но не смог отстраниться. Не одной ей нужно было утешение. Всем нам.

Тяжелое хриплое дыхание послышалось сзади, на расстоянии 4-х шагов. Я вырвался из объятий Эмилии, неловко повернулся. Промелькнуло в мыслях: ноги, использовать их! Удар в коленную чашечку, в корпус… Я различил внешность Второго в последний момент. Это серьезно: он стучит каблуком и вечно насвистывает. А я не заметил, почти напал… И шум двигателя, шорох колес такси тоже — Алисия приехала, он сообщил.

Нельзя отвлекаться, быть бдительным — главная задача на сегодняшнюю ночь.

Подчиненные столпились у входа, я встал с ними. Колебался, куда их отправить… Распределить по окраинам города? Или кого-то домой? Первый, кажется, дежурит уже в третий раз на неделе… Нет, мне нужны были все средства в этой борьбе. В итоге ночной пост: четыре стены дома — четыре офицера. Я внутри прямоугольника.

Первый этаж чист, осмотрел каждый угол, шкафы, кладовую — он мог пробраться, пока меня не было. Наверху — также без изменений, задвижка на дверце чердака нетронута, под моей кроватью пусто. Шорохи ткани, скрип дверцы шкафа в комнате Алисии. Переодевалась. Слишком долго, но выждал пару минут.

Я боялся входить: не знал, как отреагирую. Накричать или обнять, злиться ее глупости или радоваться невредимости? Или внешне первое, внутренне второе?

Она сделала вид, что не заметила стука, моего появления. Продолжала перебирать вещи в платяном шкафу, закрыв лицо створкой дверцы.

— Не хочешь мне ничего сказать?

— Нет, не очень.

Хлопок — закрыла шкаф. Голубые глаза оценивающе изучали меня: 50 % страха и 50 % раздражения. Во мне — столько же радости и гнева, это сбивало с мыслей. Нужно было выбрать сторону монеты.

— Ты ослушалась меня, Алисия! Ты понимаешь степень опасности? А я объясню: его сообщники плюс он сам, сбежавший сегодня.

Искусственное удивление: мгновенная реакция, тон необычно повышен, глаза слишком выпучены. Значит, Пятый уже рассказал ей.

— Я не взял тебя с собой, потому что надеялся на твое благоразумие. А ты…

— Ох прости, пап, — перебила она, — что я живой человек и не хочу сидеть в доме весь день! К тому же, я знаю, что делаю, и могу постоять за себя… Хватит уже относиться ко мне, как к дуре!

— Я люблю тебя, Алисия, и не хочу потерять.

— Все хорошо, папа, вот я перед тобой, живая и здоровая — ничего не случилось. Что не так?

— Один раз — чудо. Второй может стать смертельным. Хочу, чтобы ты уяснила это.

— Я была в школе. Полной людей! И приехала на такси. Сразу к дому!.. Мне очень нужно было.

— Школьный день длится до 14:45. Но ты осталась еще на 3–4 часа. Причина?

— Дополнительная активная деятельность, можно сказать…

— Конкретнее.

— Ты не поймешь.

— Да, одного я вообще не пойму. Встреча с этим бездарем — тоже дело вселенской важности?

— Откуда ты…

— Думаешь, он защитит тебя? Или что Мэд Кэптив не сможет прийти в школу и начать убивать всех подряд, пока не найдет тебя?

— У вас, мистер Детектив, что-то фантазия разыгралась. Он вас не кусал?

— Прекрати свои шутки! Это не смешно.

— Да, папа, это не смешно, а страшно! Твоя опека переходит все границы. Нельзя запереть меня, как принцессу в башне, и поставить своих рыцарей-подчиненных на страже.

— Придется! Потому что ты еще беспечный подросток, не понимающий ужаса ситуации… Как и этот идиот! Додумался: ходить по городу, сидеть в кафе, когда похищение случилось на нашей улице!

— Это я его попросила!

— Не сомневался: вы стоите друг друга. Вот поэтому я хочу, чтобы ты нашла человека, который будет заботиться о тебе, а не поддерживать глупые выходки… Но не об этом речь! Это уже не важно. С одним разобрались, тебя тоже приструним!

— Что ты имеешь в виду? Только не говори, что…

— Уволен.

Теперь настоящее удивление: молчание, пристальный неподвижный взгляд, верхнее веко приподнято менее, чем на 1 см, подергивается. Конечно, об этом герой-любовник постыдился рассказать. А я мечтал сделать это очень давно.

Дефекты зрения появились на 2 секунды, исчезли. Как помехи сломанного телевизора. Плоские и объемные одновременно — словно не в глазу, а в пространстве комнаты. Наверное, давление сильно поднялось из-за череды эмоций.

Пятна и полосы исчезли, когда Алисия заговорила:

— Как непрофессионально! Собственная неприязнь не имеет отношения к работе. Интересно, что Роуч на это скажет?

— Ваша утренняя выходка не обрадует его. Я мог выгнать его, минимум, 3 раза. Наконец-то можно поставить точку в этом вопросе. Надеюсь, в ваших отношениях — тоже.

— Ошибка в расчетах, мистер Детектив! Если вы думаете, что увольнение разрушит наши отношения, спешу огорчить вас. Лави — это лучшее, что было в моей жизни. И только мысль о нем спасает меня сейчас. В то время как вы, мистер Детектив, делаете только хуже. Иронично, не правда ли?

Неожиданный хороший настрой. Не верит моей решительности или придумала план?

Алисия подошла ко мне и остановилась в ожидании, коснулась моего плеча, попробовала сдвинуть.

— Можно пройти?

— Куда?

— На кухню. Или скажешь, что я наказана и ужин мне не полагается? Я с утра не ела, хочу сказать.

— Я приготовлю и принесу сюда.

— Еду в комнату… Хорошо, раковину и унитаз мне тоже подождать здесь?

— Я подумаю.

— Что, ты серьезно? Папа, отойди!

Попытка протиснуться в узкую щель. Я обхватил ее плечи руками, развернул и повел к кровати.

— Никуда не выходить из комнаты! Только в туалет — под присмотром! Я буду рядом, ночью тоже. Под моим пристальным наблюдением, во-первых, у него не будет шанса забрать тебя, во-вторых, ты сама не сбежишь.

— Какой побег, о чем ты говоришь? Сейчас вечер, я уставшая, в домашней одежде. Мэд Кэптив свел тебя с ума! Ты говоришь бред, полный бред!

Резкий поворот, рывок в сторону дверного проема. Успел схватить за запястье. Она вырывалась, как дикий зверь из клетки, извивалась, выкручивая кисть, затем пальцы. Стоны, шипение от боли… Помехи мелькали в такт с разной периодичностью.

— Пусти меня! Я и правда лучше к Лави уйду, чем буду терпеть твое безумие.

Ладонь вспотела, и это позволило ей вырваться. Догнал перед лестницей, пришлось толкнуть, навалиться, завести руки за спину. Плечевые и локтевые суставы страшно щелкнули, я видел лицо, искаженное болью. Нужно было приподнять, поставить на ноги. Для этого пришлось потянуть, в том же положении рук. Я пытался поддерживать за плечи, я не мог по-другому!

Краткий высокий звук — больнее выстрела в сердце. Я зажмурился.

— Ненавижу! Ненавижу тебя…

Я тоже. Она била меня ногами в голени, давила ступни, пыталась укусить, оскорбляла — малая месть за боль. Но я был готов на все, чтобы сохранить ей жизнь. Ничего больше не имело значения.

Дверной проем — она переступила его, и я ослабил хватку, легко толкнул. Ожидал, что повернется и накинется — движениями и словами. Ни звука, ни движения. Просто застыла на месте, спиной ко мне. Руки повисли по бокам туловища, будто сломанные… Может!.. Медленно начали подниматься вверх, к лицу. Там остановились. Ровная осанка искривилась, выдалась вперед. Дрожь в слабеющих ногах — и падение. Я будто сам почувствовал боль в коленях.

Алисия не плакала с шестилетнего возраста. При мне, по крайней мере. Возможно, хотела казаться сильнее, взрослее, а может, и правда стоически терпела все: ушибы, раны, падения, уколы, ссоры с друзьями и со мной. Не только физическое, но и эмоциональное. Поэтому страшно было видеть содрогания всего тела, слышать отчаянный крик, сильные всхлипы. Я уже не обращал внимания на помехи — чем бы они ни были вызваны. Теперь они сливались, были частью окружения. Только бы не увидеть лицо, я не вынесу этого!

Захлопнул дверь, и все отдалилось. Даже режущие душу звуки прекратились мгновенно. Ладонь дрожала, сжимая дверную ручку. Нужно войти, узнать, почему перестала плакать? Нет, за 6–7 минут ничего не случится… И я отдышусь после этого.

Я закрыл комнату на ключ, приказал Первому смотреть на окно Алисии, во всех смыслах не моргать. Звонок ее телефона — последнее, что я услышал. Пятый? Сейчас все равно…

Адреналин циркулировал по крови в страшных дозах. Пространство размытое, одни силуэты и линии, как в окне несущейся на 220 км/ч машине. Я спешил: ступени, коридор, кухня. Включить чайник, открыть дверцу шкафа, достать две коробки с китайской лапшой (нет времени на полноценную еду). Список действий вместо мыслей.

Разум будто разделился, две половины. Один я не мог избавиться от того, что сделал, другой ругал электрический прибор за медлительность. Один дрожал: я никогда не причинял ей боли. Почти никогда… Хотелось сломать руки, пальцы, хоть что-нибудь. Нужна была боль. Случайно ли я обжегся кипятком? Чайник выплеснул или я разлил на себя? Точно не знаю, но вылилось много. Это вернуло к реальности: ко второму я. Он залил коробки, ждал приготовления лапши. На упаковке написано 5 минут. Считал по секундам. Без часов — я не уступал в точности. Прошло только 4:38. Черт с ним! Нельзя оставлять ее одну.

Я оставил коробки на полу перед комнатой. Сначала открыл дверь, думал, даже надеялся, что она нападет из-за угла, будет отбиваться. Хуже. Она лежала на кровати, рядом раскрытая книга и мобильный телефон. Ни следа слез, боли, грусти на лице. Ни гнева, ни отчаяния в глазах. И не улыбка, хотя близко. На 30 % похоже, но эмоция другая. Радостная охваченность мыслью? Я видел такое в полиции, когда находишь улику, способную раскрыть все дело. А теперь широкая, невольная улыбка. Кажется, она сама не осознавала ее, мысли были где-то далеко.

Что случилось за эти 6 минут 12 секунд?

Задумчивость исчезла, мой приход сбил концентрацию. Алисия читала книгу, игнорируя меня, сидящего на стуле, еду на тумбе. Точнее, делала вид: глаза двигались 3–4 строки и застывали. О чем она думает? Обо мне? О «лучшем, что было в ее жизни»? Обидные слова для отца. Все-таки она еще импульсивна, неопытна, наивна…

Иногда телефон пищал, оповещая о пришедшем сообщении. Она мгновенно хваталась за него, пальцы ловко нажимали на кнопки. Пятый — 100 %! Но этот разговор на потом, сейчас абсолютно не хотелось вспоминать его.

Голос в тишине казался громким, чуждым, нежеланным. Я просил прощения за случившееся, настаивал на еде, на которую она даже не взглянула. Быстро замолкал. Переместилась за письменный стол, кажется, рисовала на бумаге черной ручкой. Броские штрихи — плавные изогнутые линии — точки — снова штрихи, частые, на одном месте. Что там? Она не ответила на просьбу показать, делала вид, что меня не существует здесь.

Ничего, лучше она будет обиженной, чем пропавшей без вести…

Она взволнованно осмотрела тумбы, комод, заглянула под кровать и снова легла, уже под одеяло. Настроение заметно убавилось.

— Можно пленнице последнее желание?

— Не говори так, Алисия! Что нужно?

— Плюшевые игрушки. Не важно, какие и сколько, но лучше все. Они на чердаке.

— Зачем? Это очередная твоя шутка?

— С ними будет… спокойнее.

— Искать очень долго, я не могу оставить тебя без присмотра. Меня недостаточно для чувства безопасности?

— Бесполезно… В таком случае спокойной ночи. И если оно все-таки заберет меня, знай: это будет только твоя вина.

Слова, просто слова. Слепая холодная ненависть говорит за нее.

Время выстроилось спиралью. Я сидел на стуле неподвижно, как в трансе. Взгляд только на Алисию: щелчок выключателя лампы, скрип кровати, повернулась на бок. Глаза окончательно привыкли к темноте, и я видел ее очертания в кровати. События ускорялись — сужение витков спирали. Ее дыхание стало глубоким, ритмичным, она меняла положение на спину, на другой бок. Прошло 1,5 часа, а по ощущениям 3 минуты.

Силуэт возле кровати. Голубая ночная рубашка, идеальные изгибы тела, напев колыбельной мелодии, родной запах… Два аквамариновых камня-глаза посмотрели на меня — тепло на затылке. Исчезла. Видение длилось 0,7 секунды, не дольше.

Проклятый день мелькал воспоминаниями. Снова и снова, и снова…

Выезд на точку наркоторговли. Окружили здание, заняли позиции, начали штурм. Шестилетняя Алисия, сбежав из моего кабинета, спряталась в одной из полицейских машин. Крик, испуганное лицо, семенящие шаги в мою сторону. Я обернулся, забыв о перестрелке, смотрел только на нее, будто мой пристальный взгляд служил щитом.

Парень с ножом, замахнулся на меня. Я инстинктивно выставил руки в защиту.

Роуч… Интересно, он раздумывал, кому именно помочь: мне в затруднительном положении или Алисии, легкой мишени на поле боя? Жизнью обязан ему за то, что он рванулся к ней, закрыл ее и увел. После стало легче: уворот, удар в кадык, сбить с ног…

Дома игра: злой полицейский и добрый. Я и Марина. Она встала на ее защиту, хотя сама понимала ситуацию. Я пытался говорить, по ее методам, но упрямая Алисия не слушала меня, оправдывалась. Крики переросли в пощечину. Я замер: красная щека, ладонь прижимает ее, слезы, в глазах — ненависть.

Перед сном я хотел извиниться, стоял возле ее комнаты, подбирая слова. Услышал Марину внутри и не осмелился войти. Просто наблюдал в замочную скважину. Помню разговор, каждое выражение голоса:

— Алисия, ты понимаешь, почему папа разозлился?

— Да, но… Я хотела посмотреть, как он работает. А потом помочь… А он! Он меня не любит!

— Не говори такого. Просто он сильно переживал за себя. Если бы тебя ранили, он бы не вынес этого… На самом деле он любит тебя больше всех на свете.

— Это неправда. Нет, нет, нет… Не верю.

Сон брал верх. Она возмущалась вяло, тихо, полузакрыв глаза.

Я заметил тень слишком поздно. Марина обернулась, только она знает, кто это был. Секунда — и толстое острие ножа… Насквозь. Весь мир перестал существовать, мое тело не подчинялось. А она — ни звука; если бы только закричала, это вернуло бы меня в реальность. Подошла к кровати, почти что упала рядом и сказала тихо, я напряг все чувства, чтобы услышать:

— После меня, конечно же…

Поцелуй в лоб из последних сил. Гладила Алисию по голове, пока локоть отчаянно давил в край кровати, удерживая все тело. И мелодия, этот напев. Сюрреализм — я не знал, что вижу. Почему, почему она поет, когда должна звать на помощь? Почему я бессилен? Звуки стихали, как ее силы. Конец мелодии.

Минута, 60 секунд. Столько я медлил. Иногда это мало, иногда бесконечно долго. После этого я стал считать время.

Сиреневый цвет на голубой рубашке. Когда я открыл дверь, она уже клонилась к полу, в кровавую лужу. Никого, кроме нас, в комнате не было. Я перекинул ее руку через плечо, приподнял, зажал рану на животе. Она прошептала на ухо: «Не шуми», последние слова. Мы вышли в коридор, она приостановилась, чтобы закрыть дверь.

Последнее желание: чтобы девочка не увидела смерть матери. У нас получилось.

Я вскочил, выставил руку, наивно пытаясь схватить образ. Коснуться того тепла еще раз. В глазах темнело, голова закружилась, и пришлось опереться о шкаф. Никого. Алисия спит. Сон?

Срочно в туалет. Помочиться или вырвать ужин, а может, все вместе. Решил не закрывать дверь на ключ, чтобы без шума. Минута, не больше. 60 секунд… Нет, ничего не случится!

Головная боль, тошнота и слабость давили на мозг. Я оказался в своей комнате, не осознавая действий — видимо, подсознательное, потому что я остановился возле особого места. Шкаф, 2 нижние полки заняты Мариной: фотографии, памятные вещи, подарки — все, что осталось. Рамка с фотографией крупного плана в центре всего. Как главная икона. Я разговаривал с ней каждый день. Привычка сказалась в эту ночь.

— Марина… Мне тяжело без тебя. Я пытаюсь быть хорошим родителем. За нас двоих. Но я не могу!.. Она такая же упрямая, своевольная, импульсивная, как ты. Знаешь, я не верил в генетику до ее рождения… Но если так рассуждать, в ней больше твоего. У вас с детства была особая связь, ты знала, как ее воспитывать. Одного слова, взгляда, правильного жеста хватало, а я… Сегодня я опустился до того, что причинил ей боль. Прямо как тогда. Я же обещал никогда не поднимать на нее руку… Почему ты, а не я? Ты бы воспитала нашу дочь лучше… Но я защищу ее, я обещаю.

А вот общее у нас с Алисией — это то, что мы не плачем. Простая психологическая попытка казаться сильнее. Но сегодня день-исключение. Для всех.

Резко смахнул слезы, выпрямился. Мне почувствовалась тяжесть на плечах. Будто чьи-то руки. Наверное, снова начал засыпать, закрыв глаза. А ведь еще вся ночь впереди… Нет, что-то не так. Шестое чувство, хорошо развитое у диких животных, наводило тревогу. Чужак на моей территории. Я обострил чувства до предельного. Шепот, разговор снаружи дома; шорохи, крадущиеся шаги внутри. Кто-то уже в доме?!

Носки заглушили шаги, иначе разбудил бы ее, спящую. Поза эмбриона, колени почти достают подбородка. Окно закрыто, ни звука, ни лишнего запаха… Значит, первый этаж!

— Мистер Рей, — зазвучало по рации, — докладываю: к вам идет…

Пятый! Бледное лицо: испуг, увеличившийся в 2 раза при виде меня. Смотрел на ступеньку ниже, переминал пальцы. Подушечки жирные, видно в свете лампы. И вокруг сухих губ тоже блестит. Даже запах остался: мясное; его перебивал экстракт мяты из геля для душа, волосы чистые. Заехал домой, переоделся, принял душ и начал ужин. Алисия пожаловалась? Дышит часто, глубоко, все время сглатывает — горло пересохло. Спешка? Или боится меня?

Я стоял в конце лестницы, он у подножья. Взгляды: презрение и страх. Как птица и червь.

— Зачем ты пришел? Я же четко сказал: ты уволен. Это не обсуждается.

Вниз на 2 ступени. Пятый вздрогнул, но не отступил. Набрался решимости: сжал пальцы в кулак, хрустнув половиной костяшек, и вдохнул.

— Мистер Рей, мне нужно забрать Алисию.

Это звучало настолько дерзко и нелепо, что даже смешило.

— Это она позвала тебя?

Шаг вниз, еще один.

— Она наоборот отговаривала меня. Захотела проверить одну вещь… Нашлась экспериментаторша! Но я не могу просто сидеть и ждать, пока ее заберут.

— Никто пальцем ее не тронет. Особенно если ты перестанешь тратить мое время.

— Вы не понимаете, вы делаете ей только хуже!

Положил руку на перила. Минус 3 ступени. Гладкая холодная поверхность дерева успокаивала.

— Во-первых, не кричи, она уже заснула, а во-вторых, ты знаешь мой ответ. Не мешай мне защищать ее!

— Со мной ей будет лучше.

— Лучше не значит безопаснее.

— В этой ситуации — именно так!.. От этих… существ не защититься физически. Ее переживания, страхи, все негативные эмоции только приведут к ним. Поверьте мне! Я это знаю, я не просто так пошел в полицию… В детстве они забрали моего младшего брата. У меня на глазах. Я не хочу такого же для Алисии.

Я спускался медленно, шаг за шагом. Ближе с каждой его фразой. Лицо краснело, жестикуляция возрастала, скорость речи становилась быстрее. Его уверенность гасла. Психологический прием: спокойствие и молчание в споре страшнее всего. Наконец он закончил, когда я остановился на предпоследней ступени.

— Ясно, от кого она наслушалась этих бредовых историй.

— Это правда!.. Вы думаете, что все знаете, но в мире есть сложные, необъяснимые логикой вещи. Мистер Рей, вы отличный детектив, каждый офицер полиции мечтает работать с вами, но эта самоуверенность, эта гордыня и не дает вам раскрыть дело. Она вредит всем. Но сейчас — ей!

— Почему ты еще здесь?

— Я не уйду без нее.

Мы стоим вплотную друг к другу. Стук сердца похож на колеса поезда. Горячее дыхание достигало моей кожи на шее.

— Уйдешь. Даю 3 секунды, чтобы ты развернулся и пошел отсюда. Раз! Два!

— Простите, мистер Рей…

Кулак целился в челюсть по касательной. Я блокировал без усилий. На периферии зрения различил знакомый прибор: электрошокер в правой руке. Соглашусь: я недооценил Пятого, не думал, что ему хватит смелости и ума для этого. Пришлось отступить, иначе поражение. Прыжок — на край ступени, ступня соскользнула, и я, потеряв равновесие, приземлился на зад. Плохая маневренность — шанс для нападения. Неумелая попытка попасть в голень. Как результат, прямой удар в живот. Он потерял равновесие, скорчился от боли на полу — двойной эффект после драки с Мэдом Кэптивом. В этом время передал по рации, чтобы все оставались на постах, несмотря ни на что.

Теперь мы оба на ровной поверхности. Захватить руку? Ударить головой о перила? И подножка… Он не замахнулся, сбил тактику. Вместо этого — извернулся, зайдя сбоку, толкнул меня плечом. Я ухватился за край куртки, но он, будто предвидя это, ловко сбросил ее. Бег по ступеням, успел до середины лестницы. А там мой бросок — подтянулся за балясину, оттолкнулся при помощи перил. И вот рука схватилась за лодыжку, потянув его вниз. Глухой звук удара: лоб и угол ступени. Я потащил на себя, сам же быстро поднялся. Он скатился по лестнице боком, перевернулся ко мне лицом. Кровь на переносице — возможно, будет шрам. Это отвлекло: снова левая рука скрылась в кармане, снова электрошокер, подобранный с пола. Расстояние 20 см…

Вакуум в голове. Боковое зрение, слух, обоняние — все отсутствовало. Вместо всего 3 вещи: синяя искра, рука Пятого, моя лодыжка.

Пространство разделилось на кадры. Смена ног: правая назад, левая прижимает предплечье. Локоть упирается в центр ступени. Продолжение руки свободно свисает с края. Кисть с электрошокером извивается, как змея, пытаясь вырваться, коснуться меня. Мне надоело тратить время: он понял это, замер. Без обуви, удар получится слабым. Открытого перелома не будет; или закрытый, или трещина. Поднять колено и обрушить на руку. Достаточно, чтобы вывести его из дееспособности.

Голос Алисии слышался отдаленно, со второго этажа. Что она кричала? Наверное, просила прекратить. Слишком поздно: как выпущенная пуля — ничто не могло меня остановить, даже я сам. Хрустнуло незаметно. Может, из-за толщи плоти, а может, из-за перекрытия криком: сначала ее, потом его. Отчаянный, надрывный, хриплый, болезненный — сотня характеристик… Дуэт: непонятно, какая кому принадлежит. Пятый закрыл рот здоровой рукой, укусил кулак. Свернулся, поджав руку, из-за чего скатился ниже меня. Боль, порция за порцией.

Родные глаза — я боялся посмотреть в них. Но это было необходимо: убедиться, что она жива, что все еще рядом. Два зеркала морского цвета. Я видел только их, как в бинокль, там — искривленный я. Темное пятно на периферии. Больно, но я смотрел, держал связь. Как тогда… Если отведу, может случиться непоправимое. Другое пятно. С противоположного края. Почувствовал, ощутил: Он! Пятно увеличивалось, то есть приближалось. Тело не подчинялось, как в ту ночь. Смена направления, размера. Догадался: теперь на меня. Я не могу так же бездействовать, не могу потерять и ее…

Выставил руки перед собой в последний момент. Удар выбил воздух из груди. Без защиты сломал бы 2–3 ребра. Меня отбросило через всю лестницу, впечатало в пол у подножья. Успел сгруппироваться, удачнее, чем в прошлый раз. И больнее.

Силуэт скрылся за углом коридора. Высокий, мускулистый, одетый в темное. Пока я поднимался, слух дал еще частицу информации. Два вида шагов: тихие частые — Алисия; тяжелые, звучные редкие — Мэд Кэптив? Или его сообщник… Нет, не время думать! Нужно действовать!

Я двумя прыжками, отталкиваясь от перил, преодолел лестницу. Перепрыгнул Пятого, корчившегося от боли. Слышал хруст досок, скрип болтов. Чердак! Дверь уже была открыта, складная лестница разложена… Сломанные ступени висели на остатках металла. Они должны выдерживать вес больше 200 кг. Даже если прыгнуть… Как такое возможно? Не время… Найти опору, оттолкнуться, ухватиться за край прохода!

Мышцы свело, кисти гудели от удара. Но дальше взбираться не имело смысла…

Алисия лихорадочно рыскала на полу у дальней стены чердака. Луна освещала только ее, как прожектор на сцене. Главное страшное действие. Изредка отвлекалась на то, что приближалось к ней сбоку. Страх, волнение, но и… сосредоточенность во взгляде. Будто она изучала убийцу, пыталась выхватить, запомнить каждую деталь.

Широкая бесформенная спина, накрытая черной тканью, — все, что я видел. Шаг-взрыв, второй — все ближе к ней! Сверху сыпалась пыль. Неизвестный раскидывал ящики, стеллажи, технику, мебель, словно игрушечные, невесомые. Черная рука потянулась к ней…

Я кричал, подтягивался сквозь боль. Не позволю! Я успею…

Касание! Алисия закрыла глаза. Я тоже зажмурился, вкладывая все силы. Открыл глаза: никого. Тишина.

Ослабевшие руки потеряли стимул держаться. И я упал.