Pavor Nocturnus

Питер Фирдан ​

30.09.199 X г., 07:19 PM

Парк аттракционов

В одно мгновение веселый, яркий парк аттракционов погрузился во тьму, лишившись вместе со светом последней, пусть и мнимой, надежды на безопасность. Казалось, все вокруг замерло, как поставленный на паузу фильм, — так каменеют беззащитные животные, перед тем как пуститься во всю прыть. Какое слово точнее всего опишет то, что происходило далее: пожалуй, паника… Дети спрашивали у матерей, почему потухли фонари, со всех сторон стали раздаваться крики, и женщины тотчас же интуитивно бросились к охране или на выход: слышались обрывки фраз, полные волнения вздохи, мольбы юных голосов вернуть празднование, телефонные гудки, шаги, плач. Аттракцион-маятник все еще качался огромной тенью на фоне звездного неба, а механизмы с переворотом застыли, оставив пассажиров в положении вниз головой. Кто-то вызвался им на помощь, пытаясь раздвинуть стальные клешни страховки, пока не подоспели технические рабочие с инструментами. Мужчины выпрыгивали из кабин колеса обозрения с высоты первого и второго этажей, ловили детей и жен, а заточенные на вершине — которым, впрочем, грозила наименьшая беда — громогласно кричали нам.

Если принять наше противостояние монстрам за шахматную партию, мы однозначно получили шах. Я надеялся, что вскоре придет мистер Рей и авторитетно объявит закрытие парка, заверит всех о необходимости покинуть это наиопаснейшее ныне место в городе. К тому же, скрывать истинный ход вещей более не было смысла: мероприятие неминуемо испорчено, монстры, вне каких-либо сомнений, проникли сюда, а вычислить и обезвредить их во тьме не представлялось возможным. Однако, продолжая метафору, ферзь находился на другой части доски, и похоже что, слону впервые предстояло действовать самостоятельно.

Многие, полагаю, уже знали о происшествиях в городе и не решались покинуть наполненный полицией парк развлечений, а те, кто все же хотел выбраться, обнаружили, что автоматические ворота задвинуты и неподвижны. Напуганные возмущенные семьи, в особенности мужская их половина, настойчиво, едва ли не кулаками требовала проложить путь на выход. Одинокий молодой офицер встал поодаль от всех и взволновано заговорил в рацию:

— Люди толпятся у ворот, хотят покинуть парк. Кто на посту, нажмите кнопку аварийного открытия, иначе может дойти до драки… — И спустя секунды тишины он взглянул на двухэтажное здание, примыкающее к подвижной створке ворот. В окне по-прежнему не горели карманные фонари. В тот момент у нас возникла схожая мысль: если не отключение света, то шум внизу должен был подвигнуть охрану выбраться наружу. — Повторяю: открыть ворота!.. Чтоб тебя, Джим! Повторяю…

Все притихли, пытаясь расслышать ответ, но это было не под силу даже обладателю чуткого кошачьего слуха: ни одно слово (я случайный тому свидетель, удачно скрытый пышным кустом) не вырвалось из динамика.

— У меня приказ, — сказал офицер по возвращении к толпе, — защищать всех, кто сейчас находится в парке. В нескольких кварталах отсюда происходят беспорядки, и полиция настоятельно рекомендует переждать их здесь, под нашей защитой. Просим не волноваться — электричество никак не связано с этим! Скоро все восстановят.

В большей мере меня возмутила чистая ложь вместо стремлений пробраться к пульту управления, да пусть и перебраться через ворота по лестнице, аттракционам, друг на друге, — но выбраться! И я размышлял о том, что можно придумать страшнее потухшего света: пожар увидят еще с момента всполоха искр и в скором времени потушат, а в рассказы о чудовищах мало кто поверит. К тому же, это вызовет еще больший страх, а ловкая речь офицера, хотя и породила слабую волну неодобрения, все же подвигла всех направиться по центральной аллее, тянувшейся от входа через весь парк. Посетители разместились семьями на каждой доступной скамье, словно бездомные во время ночлега.

Я уже хотел выбраться из своего укрытия, как вдруг офицер заговорил вновь:

— Крис! Тайлер! Рори… Где вы? Отзовитесь хоть кто-нибудь! Черт…

Загадочным образом, возможно от того, что мы оба направляли потуги разума на решение одной задачи, нам открылись одни и те же мысли. Мы осмотрели привыкшими глазами толпу и поняли странность: по меньшей мере, на треть территории парка не приходилось других полицейских.

— Тайлер пошел к лабиринту, — раздался вдруг прерывистый голос в рации.

— Боже, Генри, как я рад слышать тебя, засранец! Нужно, чтобы кто-то проверил генераторную — я должен остаться с людьми.

— Блин, а больше никого нет на примете?

— Да все как будто вымерли!

— Хреново… Я сейчас в лабиринте, за остальных не знаю.

— Какого черта ты там делаешь?

— Искал Тайлера и наткнулся на женщину у входа. Кажись, ее малой внутри, а прикинь, как страшно бродить там по темноте. Не мог же я отказать — ты б видел эти пустые глаза, только и делает, что бормочет от страха: «Ребенок, ребенок!»

Лишь пять человек в целом парке развлечений догадались бы: это капкан, умело усыпанный осенней листвой, и когтистая лапа вот-вот наступит в самый центр механизма. Клянусь, мне хотелось помочь ему, однако предупреждение звучало бы крайне подозрительно и стало бы скорее силками вопросов для меня, чем помощью для него. И все же нужно было дать человеку шанс на спасение… ах, поздно: связь оборвалась.

— Генри! Генри, ответь!.. Я убью тебя при встрече, засранец. — И как горько было слышать эти слова, зная, что им не суждено сбыться. — Ладно… Пара минут ничего не изменит.

После этих слов офицер направился, судя по всему, в генераторную, а я — вначале к стенду с картой парка, где потратил немало сил и времени, чтобы найти в полумраке нужный аттракцион. Со скоростью ветра я мелькал возле немых нависающих грудами металла каруселей, затем позади пустующих шатров предсказаний, рядов с тирами и кривыми зеркалами, в проходе между ними и железными листами ограды.

Вслед за криками и суетой в парке наступила ужасающая тишина. Вслушиваясь в шепот ветвей, скрипы и шорохи вокруг, я различил полосы света в траве за очередным поворотом — быть может, вид ночного освещения или же… Как только я прошел к источнику и присмотрелся, то обнаружил черный продолговатый фонарь. Не имея ни мысли о том, как он — и даже не один — здесь оказался, я схватил корпус и вдруг ощутил тылом ладони нечто холодное рядом на земле… Я вздрогнул и резко навел луч света на человека в траве: Господи, это ведь… золотой жетон полиции и… лужица темной крови вокруг головы, которая так походила на жуткий окровавленный нимб… Не в силах более видеть застывший ужас в молодых глазах, переступать десятки бездыханных тел впереди, я тотчас же выбрался из прохода и побежал прямым путем.

Наконец появились очертания автодрома, рядом с которым должен был находиться лабиринт. К несчастью, одновременно со мной к нему подступали четыре неясных силуэта. Будучи на расстоянии десятка-другого шагов, я присел за кабиной контроллера и, решив, что это монстры, мысленно готовил себя к неравной схватке, набираясь мужества.

— Может, не надо, ребята? — послышался нежный высокий от страха голос совсем еще юной девушки.

— Что, боишься при-и-израков, Нэнси-ссыкушка?

— Все призраки разбегутся от твоей рожи, Джош, — защитила ее другая девушка, однако, тоном, какой намекал на близость с этим молодым человеком. — Нэнс права: я не хочу, чтобы меня поймали копы и запороли личное дело.

— Плевал я на них, малышка! В правилах написано: если нам обламывают кайф, все аттракционы халявные.

— И где ты вычитал такие правила — я сомневаюсь, что ты вообще умеешь читать!

— Вот тут, — сказал Джош, поставив палец к виску. Затем указал на пах. — Пойдем внутрь, малышка, и я покажу тебе, что еще умею.

Несмотря на удар в плечо в ответ от девушки, та рассмеялась и посмотрела на него с характерной подросткам пеленой влюбленности. Нэнси же, единственная разумная душа, неизвестно каким несчастьем затесавшаяся в столь неподобающую компанию, продолжала настаивать на своем:

— Нам влетит от родителей, если нас поймают…

— Можешь стоять здесь и развлекаться тишиной. А мы пошли искать приключения на наши бесстрашные задницы!

Даже в полумраке было отчетливо видно, как зарделись в смущении уши и щеки Нэнси. Тем временем грубиян переступил тонкую цепь, преграждавшую вход на высоте полуметра.

— Черт, мужик, там же темно, — сказал второй юноша.

— Я вижу, болван!.. Я не такой тупой, чтобы соваться туда без ничего. — Спустя миг фонарь в руке Джоша вспыхнул перед вывеской «Сокровище Флинта» и кратким рассказом о пирате, который спрятал невыносимые богатства в сердце этого лабиринта. — Я рассчитываю хотя бы на пять баксов, а то совсем туфта будет…

— Стойте, вам туда нельзя! — крикнул вдруг я, лишившись последних сомнений в том, что они намереваются войти.

Однако я не представлял, что слова — как часто и бывает в их возрасте — возымеют обратный эффект: юноша направился внутрь с еще большим, особым рвением. Остальные, видимо, также сочли меня за охранника и стали в спешке переступать цепь. Разумеется, я пустился за ними и, несмотря на фонарь в руке, вскоре наткнулся на прозрачную, точно сам воздух, стеклянную перегородку в центре коридора. Не понимая случившегося, я ощупал ее и обнаружил, что далее проход мешкообразно расширялся и делился надвое. В отчаянии выбора я прислушался, но стены не пропускали ни звука, и я различил лишь трепетание собственного сердца. Подобные преграды, едва уловимые и случайные, значительно замедляли продвижение, добавляя лабиринту сложности. И хотя меня от подростков отделяло всего несколько секунд, у них было явное преимущество: вчетверо больше рук и возможностей памяти.

Трудно сосчитать, сколько раз мне попадались тупиковые места и приходилось возвращаться, стараясь составлять карту в памяти, а потому, когда я упирался вытянутой ладонью в стекло, защищая хотя бы лицо от удара, гневно стучал и проклинал создателя лабиринта. К тому же, коридоры были крайне извилистыми — порой я шел по широкой дуге, зигзагом или почти что спиралью. Мне приходилось не только освещать путь перед собой, но и часто оборачиваться, опасаясь преследования монстров. Тревога медленно, но упорно охватывала разум, что случалось с каждым, кто долгое время бродил извилистыми тропами лабиринтов. Узкое замкнутое пространство давило со всех сторон, порождая мысль повернуть вспять и бежать. Бежать, лишь бы увидеть звездное небо, вдохнуть полной грудью и широко расставить руки… В то же время надежда найти подростков живыми угасала, и я прикладывал немало усилий, чтобы идти дальше по этому нескончаемому пути, приближаясь (оставалось надеяться…) к центру.

Вдруг, на закате надежды, послышались приглушенные голоса за поворотом. Я погасил фонарь и, осторожно выглянув из-за угла, увидел короткий проход, который вел в просторное освещенное помещение с неким постаментом в центре. Именно вокруг него теснились со всех сторон подростки — о как я был рад насчитать четыре невредимые головы! Стало даже несколько спокойно, словно, если Минотавр не поджидал в сердце лабиринта, значило, что его нет и вовсе. Господи, пусть это будет один из тех редких случаев, когда ожидание опасности не оправдается… В другой раз я бы попался в ловушку, устремившись вперед, и, полагаю, получил бы жгучую отметину на лбу или переносице — тот, кто придумал перекрыть путь перед финалом, воистину жесточайший человек. Как и прочие, стеклянная преграда была удивительно прозрачной, но одна деталь все рушила: темный стекающий след внизу… Юноша развел руками, и свет фонаря на мгновение вычленил цвет пятна, хотя после всего не трудно было догадаться, какого оно происхождения, и кто находится под ним в полумраке.

— Это все, что ли? Мы проделали это ради сраного плюшевого медведя?

— Вполне логично, Джош, — они спонсируют праздник. Банальная реклама.

— Хрень полная!

— Да не ори ты, а то будешь жаловаться на приз копам.

Я приблизился к стеклу и застучал, предупреждая о том, что им нужно срочно уходить. Подскочив от звука, юноша направил свет мне в лицо, надолго ослепив и заставив закрыть глаза. В ответ он лишь посмеялся, чувствуя превосходство и полную безопасность, а после картинно изобразил, будто не слышит меня. Тогда я, точно зная обратное, высказал все, что думал о его недалеком уме, который губит не только себя, но и товарищей.

— А это еще кто? — с дрожью в голосе сказал второй юноша, указав в сторону истинного входа позади них.

Ох если бы тот инфантил не лишил меня зрения и, к тому же, не закрыл широкими мышцами спины весь обзор, быть может, я бы в корне изменил их судьбу! Однако я мог лишь приложить ухо к стеклу и различить лепет отдельных слогов, обрывки слов и звуки, похожие на жуткую пародию смеха.

— Ребята, да она же — в стельку!.. Ха-ха! Эй, тетя, ты заблудилась, что ли?

Как я ни старался до боли в руках и ногах колотить стекло, Джош приближался к низкой миниатюрной женщине. Друзья отговаривали его, но словами, которые он не считал нужным слушать. Вдруг я заметил, как в один момент изменились взгляды у каждого из троих подростков — еще не разумом, но телом они почувствовали отсчет: юноше осталось жить не более тридцати секунд.

— Алло, тетя, ты вообще меня слышишь? — Он встал напротив и покачал рукой перед ее лицом. — Ладно, выведем ее, а то проснется утром и обосрется от страха. Скажем, что поэтому и пришли сюда. — И затем осветил карманы джинсов, проводя ладонями по бедрам.

— Что ты делаешь? — сказала Нэнси.

— Ну не бесплатно же помогать… Дерьмо — ни цента!

Невероятным казалось то, что женщина застыла в подобии транса, но последующая тошнотворная картина и вовсе ужаснула всех. Она упала на колени и коснулась паха молодого человека, завороженно, с дикой улыбкой на лице глядя туда — страшно представить, что значил для монстра этот эротический жест и что могло случиться, не смахни юноша руку.

— Эй, отвали! Меня не возбуждают мамочки…

Лишь когда она резко поднялась, повторив действие уже жесткой хваткой, а другую руку положила на шею, Джош осознал серьезность момента. Сведенные с каменной плотностью пальцы не шевельнулись от диких, под стать загнанному животному движений — он не мог высвободиться: вверху это было невозможно, а капкан над пахом сулил еще и болезненность… И вдруг вокруг стали появляться черно-белые полосы, которые стягивались к ним, окутывали, точно рой насекомых. Не могу сказать, насколько это истинно, но мне подумалось, что само полотно реальности разошлось по шву в тот миг, являя проход в иной мир, — юноша растворился в этих помехах, словно помощник на сцене иллюзиониста. Фонарь с безобразным стуком упал на пол, указывая в сторону выхода.

Неизвестно, как подростки восприняли это событие, но тотчас же принялись бежать. Не лишенная храбрости, характера и влюбленности, девушка приблизилась к оскаленному существу вплотную, желая отомстить (до конца не осознавая еще, за что), и крепкая рука тотчас же сомкнулась на ее горле. Даже так она не перестала драться: ударяла кулаками в виски и челюсть, царапала кожу, попала коленом в промежность, — в то время как ее товарищ бесстыдно воспользовался случаем и проскользнул в проход позади. Удивляясь, почему монстр не использует вторую руку, я навел фонарь и увидел, что юноше не удалось спастись от цепкой хватки женщины. Я отвел свет, чтобы скрыть печальную сцену: и для себя, и для оставшейся вскоре одной Нэнси.

К счастью, она не последовала за товарищами, испытывая удачу, а встала напротив меня, бледнолицая, точно лист бумаги, и я опустил фонарь, чтобы нам обоим не слепило глаза. Наши лица накрыла дрожащая тень.

— Пожалуйста, помогите, — сказала она пересохшим горлом. Я не слышал ее через стекло, но точно прочитал это по губам и взгляду. Говорят, что в преддверии смерти жизнь проносится перед глазами, но, как выяснилось, не обязательно собственная и не лишь прошлое: вся судьба этой девушки, заканчивая естественными восемьюдесятью шестью годами, представились мне с ясностью воспоминаний. И стало невыносимо горько от мысли, что эта еще предстоящая ей жизнь вот-вот оборвется и канет в небытие.

В отчаянии я задумал бросить фонарь издалека, стучать корпусом по стеклу, словно камнем, пытаться сорвать его с креплений, толкать плечом и, если потребуется, бить кулаком, пока не взвою от боли… Я испробовал все, кроме последнего, и только потому, что посветил на женщину, проверяя, сколько нам осталось. Удивительным образом разум, оберегая себя, принял собирательный образ монстра и не создал ни малейшей мысли обратить внимание на ее внешность; более того, я осознал, что отводил взгляд всякий раз, когда случалась такая возможность, словно в отвращении, не имея желания лицезреть ни лицо, ни тело.

— Фелиция… — прошептал я, не в силах сказать и сделать что-либо другое. Как такое возможно… Ведь моя Фелиция уж точно не сумасшедшая, пусть утром и предалась безумию чувств. Но тут мне вспомнились слова мистера Рея об алкоголе, что показалось единственным разумным объяснением. — Фелиция, это я, Питер! Прошу, услышь меня!

Нэнси обернулась и вскрикнула: существо, обезобразившее дьявольским оскалом лицо Фелиции, неумолимо надвигалось на нас. В страхе девушка прижалась к стеклу с такой силой, что оно дрожало вместе с ней. В безысходности я наблюдал, как не выдерживают ее колени, сгибаясь, как она повалилась на пол, поджав ноги к животу, а голову к груди, полностью беззащитная, хрупкая, маленькая, словно свернувшаяся в кокон от всего мира. Мне подумалось, что, даже если ей и удастся спастись сегодня, этот момент навсегда останется жутким следом в ее жизни.

— Виктим жив, он в полном порядке, Фелиция!

С самого начала она двигалась медленно, словно в полудреме, и я знал, что где-то в глубине еще жива настоящая Фелиция. Упоминание имени нашего сына придало ей сил в неравной схватке, и монстр остановил ход.

— Ты хотела, чтобы я был искренним. Мне всегда думалось, что это разобьет тебе сердце, но впервые в жизни я наконец готов открыть все, что таит мое черная душа…

Слова — это единственное оружие, какое у меня было. Я должен был использовать его, должен был сказать правду.

— Мне давно стоило признаться… Я женился на тебе не по любви, а из жалкой, трусливой корысти. Я ничтожество, которое так и не смогло обустроиться в жизни, а твой отец… располагал средствами… Мне думалось, что в благодарность за это я смогу дарить тебе хоть малую часть заботы и внимания, но я ошибался: нельзя заставить себя полюбить кого-либо. И ты права: любовь можно скрывать, но отсутствие любви крайне прозрачно… Нам нужно разойтись, Фелиция! И я говорю это с радостью облегчения, понимая теперь, насколько ты была несчастлива со мной. Порой я злился на себя за это, изливал ненависть наружу, а со временем стало проще и вовсе отдалиться. Прости мне все твои годы страданий… Я множество лет отравлял тебе жизнь. Я… хуже монстров. Я более всего на свете желаю тебе найти мужчину, с которым ты почувствуешь себя истинно счастливой.

Я старался рассеивать взгляд, чтобы не стыдиться ее лица, пусть то ничего и не выражало. Вышло так, что стекло несколько отражало мои глаза, и в конце речи я не был уверен, кому именно говорю это: ей или себе.

— Прошу тебя, борись! Не ради меня, а ради нашего сына… ради Виктима!

Иной раз мучительных усилий стоит одно движение кистью, которой я сжимал до скрипа суставов фонарь. Ее неподвижные глаза блестели бриллиантами в косых лучах света. В то же время в них отражался безмерный ужас: Фелиция осознавала свое заточение и видела, а быть может, и чувствовала все содеянное этим существом. Мне показалось величайшей победой, когда она с трудом зашевелила дрожащими губами и сказала:

— … лю… блю… — И опустила веки, из-под которых по проторенным дорожкам хлынули потоки слез.

В следующий миг на меня снова устремился хищный взгляд, в котором ясно читалось: монстр расправится и со мной, после того как доберется до Нэнси. Это существо резко двинулось в нашу сторону, и я невольно отошел от стекла. Теперь я вижу нечто роковое в том, что в такой бессильный момент я не только задел что-то туфлей, но и рассеянно обернулся, осмотрев предмет. Им оказался пистолет погибшего полицейского, зажатый в тисках кобуры на поясе. Разве не было это знаком, даром и проклятием, орудием спасения и черной меткой, от какой уже не избавиться? Какое безумие — убийство! Я почувствовал укол лицемерия, вспоминая бедолагу, которого столкнул насмерть с крыши. Однако это ведь моя Фелиция, и она более чем кто-либо другой заслуживает счастья, а не гибели. Как бы там ни было, разум застрял на грани размышлений, а руки были вытянуты, сжимая пистолет на уровне ее головы.

Сердце билось в грудину, точно барабан в напряженной мелодии. Можно выстрелить в стекло, но что делать после, когда это создание с чудовищной силой понесется на девушку, а после и на меня? Даже если я чудом попаду в болезненную, но не смертельную точку и Фелиция не истечет кровью, удастся ли вытравить монстра из ее тела? Мужчина в свитере говорил обратное, и мне кажется, это была та немногая правда из его уст… Иного выхода нет, дорогая: эта юная душа или ты! Спасти хотя бы ее или позволить монстру одержать верх над всеми нами. Мне с горечью подумалось, что, несмотря на ненависть ко мне, ты бы никогда не сделала подобного.

Размышления заняли драгоценные секунды, за которые она подошла к Нэнси вплотную. Нас разделяла всего половина метра, и промахнуться было трудно даже человеку, никогда не державшему в руках оружие. Дуло дрожало над ее теменем… Господи, молю Тебя, сделай этот невозможный выбор моей рукой: пусть стекло исказит движение пули, но и никто более не погибнет. Аминь.

— Прости… меня, — сказал я, зная, что она не может слышать, и согнул палец на спусковом крючке.