Pavor Nocturnus

Армани Коллин

29.09.199 X г., 05:36 PM

Окраины города, неподалеку от лесопилки

Сначала мы неслись под двести лошадиных сил, пикировали между стволами, как ястребы, пока ветки царапали щеки, а корни ставили нам подножки, но это последнее, что меня волновало. Я гипнотизировал взглядом тропинку, полицейских на ней, и раздумывал, как на мне будет смотреться оранжевая роба — не знаю, как следы и клочки одежды, а по лужам пота и запаху страха меня можно было вычислить за километр. Между прочим, мне ничуть не стыдно, потому что шесть синих пятен бежали к лесопилке так, будто за это им грозила тройная премия, еще и с оружием наготове, а остальные плелись шагом и тщательно светили по сторонам, как маяки. Иногда полоса света пилила деревья вокруг, и мы прижимались к деревьям, как индейцы в засаде, или падали наземь. Сердце колотилось, как никогда до этого, я даже забыл, как молиться и кому, да и вообще память решила подтереть ту долгую минуту жизни — мне до сих пор не верится, как нас могли не заметить, не ночь же все-таки.

Мы прошмыгнули через дыру в заборе, будто та сама засосала нас, и я растерялся, мол, лучше гнать на его черно-бандитской машине или притвориться не при делах. Джованни все решил за меня, потащил за шкирку, буквально засунул на переднее сидение и появился с другой стороны за рулем. И все это с жуткой математической точностью и спокойствием, как если бы каждый день сбегал от полиции всех стран мира и там уже рука набита, а может, просто случалось что-то похуже. Кто-то из парней в форме должен был остаться у ворот лесопилки, но мы двинулись слишком резко, чтобы те увидели номера — вид мигалок в боковом зеркале успокаивал, они быстро уменьшались до игрушечных размеров, то бишь нестрашных.

И вот едем по трассе, хвоста вроде нет, я смотрю на проплывающие холмы и фермы за окном, пытаюсь отделаться от воспоминаний обо всем этом. Салон тут просторный, но молчание давило со всех сторон, заставляло съеживаться и вариться в духоте собственных мыслей, как тушенку в банке. Джованни следил за дорогой, хотя взгляд то и дело стекленел, как у мертвых, и ему приходилось рассматривать машины по встречке, небо и даже билборды — какая-то техника, чтобы держать связь с реальностью и не потонуть в трясине мыслей. Наконец-то послышался длинный выдох слева, это стрелка манометра чуть опустилась.

— Может…

— Закрой рот!

Крепкое тут лобовое стекло, я думал, треснет от звуковой волны и напряжения, но в ушах все равно звенело ближайшие пять минут. Он еще больше напрягся, сжимал руль до белых костяшек, того гляди и вырвет с мясом — для меня, него и машины и правда лучше будет помолчать. Я уже плесенью начал покрываться, пока мы не выехали в центр города и на очередном мучительном светофоре он не сказал:

— Шесть лет… Мы не виделись шесть лет, а такое ощущение, что несколько дней.

— Видимо, в разных часовых поясах жили, потому что мне кажется, что это было где-то в другой жизни… И я все еще жду объяснений, если непонятно. Можешь даже начать с самого начала — какого черта одним прекрасным весенним днем тебя вдруг и след простыл?

— Хочешь знать почему? Хорошо. Я был нужнее в другом месте.

— Больше, чем своему лучшему другу?

— Да, — вот так просто сказал он и даже не покраснел от наглости. — Особенно когда этот друг вспоминает о тебе пару раз в месяц, а сам все чаще проводит время с девчонками. Ты даже не предупредил меня о переезде, и я узнал это через чужие губы. Мне порядком надоела твоя безалаберность, и я послал тебя к черту.

— Чушь какая-то!

— Нет, почему же — частично правда. Я всего лишь упростил.

— Слушай, мне плевать, кто завязал тебе язык — спецслужбы, мафия или секты. Просто скажи, почему не попрощался, не оставил записки, не написал мне, а просто исчез… Мог хотя бы позвонить и послать меня куда подальше.

— Не мог.

— Мог!

Он посмеялся, но как-то неприятно, потер переносицу и снова опустил руку на руль.

— Ты так и остался эгоистичным ребенком, который не может принять данное.

— Ага, до последнего не верю, что ты такой урод, каким выставляешься. Знаешь, сколько я думал о тебе, о причинах, перебирал все, что приходило на ум, от своей вины до похищения инопланетянами. И как скучал по тебе, рыдал девчонкой в подушку от тоски и страха за такого идиота, как ты.

— Просто пойми, что иногда жизнь предлагает выбор, и если я урод, потому что выбрал многих других, а не одного тебя, то повзрослей уже наконец.

Мне кажется, не будь мы в машине, точно подрались бы, потому как премудрыми словами и такой же рожей он напоминал мне отца. А от этих повзрослей да повзрослей хотелось высунуть язык, но я сдержался — много чести, его видят только близкие, а я все больше убеждаюсь, что он далекий, а то и недалекий вовсе. Я отвернулся к окну на добрую минуту и долго переваривал все это, выбирал, что сказать такое, чтоб мгновенный шах и мат и уже не отвертелся. Все спешили по домам до комендантского часа, хотя в такое время будут просто вопросы от полиции, но машин на дорогах немерено, и мы плелись то улиткой, то антилопой от нервов.

— Почему ты не позвал меня? — сказал я, когда мы долгое время ехали более-менее быстро. — Колесить по миру с лучшим другом и драться с монстрами — да шикарнее жизни и не придумать, я бы даже не раздумывал!

— Поэтому и не сказал. Ты думаешь только о себе, суешь нос, куда не надо, и вечно попадаешь в неприятности. И сегодня я убедился, что поступил правильно и ничего не изменилось. Я уверен, что у тебя все так же проблемы на работе, с семьей и с девушкой или женой, если есть, — он поводил по мне взглядом, будто считывал все отпечатки поцелуев, — да, есть, — и с друзьями тоже…

— Разве что с одним только!

— А еще ты прячешься за шутками и отговорками вместо серьезного отношения к вещам. Для тебя наша работа была бы очередным фильмом, где добро, в конце концов, побеждает — нет, в жизни все ровно наоборот. Это очень опасно и не для таких беспечных, как ты. Кому-то из нас нужно было повзрослеть, а для начала понять, что у всего есть последствия…

— Ты на что это намекаешь? Кто из нас прикинулся дурачком в баре?

— Потому что мы не должны были обсуждать за пивом жизнь, учебу, работу, девушек и родителей — делать вид, что мы те же друзья с одинаковыми жизнями и что понимаем друг друга. Потому что это ни черта не так! И тебя никто не просил идти за нами и тем более мешать операции.

— Вы следили за детьми, а потом вообще заперли их в сарае и хотели подорвать какой-то бомбой вместе с якобы охранником. Что мне было думать и делать?

— Послушать меня, заткнуться и не вмешиваться!

— Я бы не делал этого, если бы ты сразу рассказал, мол, мы тут охотимся на монстра, все в порядке, ничего необычного, встретимся как-нибудь позже. Уж не знаю, что с тобой случилось, но это не тот Джованни, которого я знал. Как по мне, лучше ничуть не измениться, чем в худшую сторону. И по-моему, ты понабрался этой гадости у той девушки, она изменила тебя до неузн…

Не успел я договорить, как он выкрутил руль на манер капитана корабля перед айсбергом, и все закружилось, будто на каруселях в день города. К счастью, рядом оказалось пустое парковочное место возле магазина, а не толпа людей, мы отделались разве что испугом какой-то дамы с собачкой и моим сердечным полуприступом.

— Не смей говорить так о ней, понял?! — кричал он, прямо-таки задыхался от злости. — Ты испортил нам все, что только мог, а она спасла тебя! Будь безмерно благодарен ей, потому что для тебя это было бы все равно что смерть.

— А для нее?

Джованни и сам не знал, наверное, поэтому просто уставился вдаль на вывеску магазина, а на деле еще дальше, то бишь внутрь головы.

— Пожелай ей удачи. Это все, что у нее осталось.

Я бы хотел засыпать его вопросами, выудить ответы на всю эту неразбериху и кое-как поддержать, если все совсем плохо, но решил не трогать какое-то время, пусть остынет. Сам не заметил, как в окне появлялись больно знакомые пейзажи, и аж крякнул от удивления при виде родного здания фабрики. И нет, не совпадение — машина двигалась ровно на стоянку, проехала поднятый шлагбаум и заглохла аккурат перед коморкой Три Полоски. Что ж, спасибо за бесплатное такси на работу и домой одновременно (это была моя шутка вслух), Джованни переспросил, я переответил. Не знаю, что он там себе понял, но чуть ли не пинком под зад побежал ко входу, а наш охранничек уже в дверях на манер швейцара, даже не удивился, то бишь все это намекало на очень даже званый визит! Если что, я уже всю руку себе исщипал, но это не сон, и попробуй пойми, какого черта мы тут забыли и почему все дороги ведут в «Тедди’с Хоум»?

Ни здрасьте, ни можно войти — черное пальто просвистело мимо старика, а тот заскрипел суставами следом. Я догнал их уже возле лестницы к кабинету Мудрого Филина, где горел свет — эх, да тут собрались все действующие лица этой странной пьесы, а под рукой, как назло, нет попкорна. Еще и Три Полоски добровольно-принудительно предложил пропустить все самое интересное:

— Вам будет лучше остаться внизу, мистер Коллин!

— Нет, не лучше, — сказал Джованни в другое ухо и толкнул меня на ступеньки, а сам пошел следом, наступал мне на пятки.

Мудрый Филин преспокойно сидел в гнезде стола и даже после нашего набега еще какое-то время что-то черкал на листке бумаги, пока мы не нависли над ним двумя коршунами. Кофейные пары клубились в воздухе, коптили потолок, и давление сразу же подскочило за двести, хотя сердце стучало галопом и без посторонней помощи. Кто, кто, а Джованни научился производить первое впечатление, поэтому с ходу крикнул:

— Figlio d'un cane[1]!

— Джованни Мерицци, я не позволю вам хамить мистеру Савве…

Три Полоски напрягся, будто у него в ухе был переводчик, хотя там все понятно по интонации, я бы посмотрел на эту битву титанов, но Мудрый Филин выставил руку, мол, переживет оскорбление и не стоит горячиться раньше времени. Вместо этого впалые совиные глаза скакали с него на меня — и по-моему, он все понял, но решил для начала выслушать детали, потому как такая переменная, как я, могла перевернуть все с ног на голову. Джованни рассказал про того психа, эту их операцию, проблему в виде меня, и опять слово кошмар встречалось в каждом предложении, еще и куча каких-то терминов, аббревиатур — в общем, они не стеснялись болтать о своем, как если бы меня здесь и не было, хотя я все равно ничего не понял.

Кто-нибудь может мне объяснить, что у них тут за кружок паранормальщины?! Желательно все до последней капли, подробно, по пунктам и полочкам, с пометкой для особо одаренных чайников.

— Итак, Армани, слушай сюда, — сказал Джованни, будто прочитал мои мысли, — твой начальник, как и я, состоит в организации, охотящейся на монстров, которых мы называем…

— Прекратите немедленно! — закричал Мудрый Филин. — Что вы делаете?

— Вашу работу — за вас! Месяц назад у вас произошло ЧП, а вы до сих пор не ликвидировали его и даже не ввели в курс дела Армани. Или в письме вы говорили не о нем?

— Не вам критиковать то, каким образом я его обучаю.

— Вы должны были знать, что он вечно лезет, куда его не просят. Почему тогда он ни хрена не знает о нас… Знал бы — не мешал! Не сорвал бы весь план, а теперь… хронометр у него! А она…

Внутри у Джованни пылал генератор энергии, и нужно было ее передать, иначе разорвало бы в клочья — он схватился за край стола, костяшки побелели, плечи задрожали, и крышка заскрипела, будто вот-вот оторвется. Я почти видел разряды искр, да и Мудрый Филин вдруг отошел от стола, будто тот был под напряжением, и как раз вовремя, потому что здоровая рука смела с него чуть ли не все добро на пол. Канцелярия и стопки бумажек пролетели в угол кабинета, а его хозяин и глазом не моргнул, только взглянул на Три Полоски, чтоб не вмешивался. У Джованни выплеснулось все нужное и ненужное до отметки в ноль, потому как еще секунду назад в нем кипела ярость (я молился, как бы дело не пошло дальше), а теперь он скрючился, как от тяжелой болячки, и будто бы даже похудел, пальто как-то непонятно повисло на нем. Одна рука так и осталась опорной, а вторая легла на стол, и на нее он опустил лицо, спрятал глаза, но там не нужно было гадать, что в них происходило.

— Мне жаль, что все так вышло…

— Мне не нужна жалость. Я пришел за хронометром, — прошептал он хрипло, будто при смерти. — Я верну утерянный и… найду ее.

— Вы же знаете, что я не могу допустить этого. Во-первых, ваш план подобен самоубийству, поскольку перемещение непредсказуемо, и на поиски потребуется не один земной час — вы должны понимать, что вернетесь в глубокой старости, и это лишь в лучшем случае. В худшем же…

— Я осознаю риск!

— Во-вторых, сейчас противник представляет наибольшую опасность для города, и неизвестно, что он предпримет. В сложившейся ситуации хронометр может понадобиться в любую минуту.

— Просто отдай чертов прибор, старик.

— Мне жаль…

На самом деле, все понимали, что рано или поздно случится, и не осталось ничего, кроме последней надежды отобрать медальон силой. Три Полоски метнулся к ним с самурайским захватом наготове, руки склеились в замок, так что ни вырваться, ни пошевелиться. Коротенькая вспышка бодрости погасла, и Джованни обмяк в руках охранника, чуть ли не валился с ног, и тому пришлось тащить его наружу, как проигравшего боксера. Не тут-то было, на ринге появился второй оппонент — мне жутко надоел этот суп из пропаж детей, игрушек-оберегов, монстров в телах монстров, да и в телах психов тоже, а теперь еще и каких-то охотников с медальонами и зеленых смертельных пузырей. Мой старый новый друг, конечно, перегнул палку, скрутил ее в бараний рог, я бы сказал, но в чем-то он прав — сколько можно собирать мозаику по детали в день, я так все и сказал Мудрому Филину!

Мы остались вдвоем, и он плюхнулся в свое начальственное кресло, посмотрел на кучу хлама на полу, потом на полную луну в окне, отхлебнул кофе и сказал:

— Ответь, Армани Коллин, как бы ты воспринял ситуацию, если бы однажды я пригласил тебя в свой кабинет и начал рассказывать об удивительных явлениях, словно сошедших со страниц фантастических книг? Разве не счел бы меня лишенным здравого ума? И это было бы совершенно естественной реакцией каждого человека… Вначале нашего знакомства, признаться, я твердо решил, что ты не подойдешь для нашего трудного дела, но в массе недостатков в тебе виднелось нечто особенное, светлое и добродушное, скрытое за покрывалом юности, как семя внутри грубой косточки. К тому же, я твердо уверен, что недостатки — это достоинства, примененные неправильным образом в неправильном месте. И тогда я решил, что буду наставлять тебя и способствовать тому, чтобы ты узнавал обо всем самостоятельно и как бы постепенно. Я поручил тебе продать игрушку, припугнув увольнением, оставлял кабинет незапертым, а журнал отчетности на видном месте, позволил оставаться на фабрике в надежде на то, что ты рано или поздно станешь изучать ее тайны…

— Так вы знали?!

— Неужто ты полагал, Армани Коллин, что я настолько глуп? Мне известно все, что происходит на моей фабрике, равно как и то, что здесь ночевал мой внук.

Я уже готов поверить в то, что Земля — выдумка, спагетти придумали в Японии, а человек произошел от водорослей, но только не в это, какой-то абсурд и полное нарушение законов биологии! Вы хотите сказать, что у Мудрого Филина родился Жадный Слон, а у того, если подумать… Застенчивый Тигренок?

— И это тоже вы подстроили?

— Нет, разумеется, нет. Детям не подобает проводить ночи на прохладном диване в компании едва знакомого человека, однако… мне посчиталось это хорошим случаем показать тебе, что не всякие дети столь ужасны. Конечно, бывают и неприятные, невоспитанные, грубые, разбалованные жизнью и даже преступники, но правда в том, что все из них нуждаются в нас. Эти перечисленные, быть может, даже больше. И как ты думаешь теперь: Виктим — хороший мальчик?

Толстенные линзы усиливали лучи зрения, он смотрел даже не в глаза, а прямо в центр души. Я кивнул, тут уже не отвертишься.

— Итак, Армани Коллин, ты просишь рассказать о тайнах, которые знают очень немногие люди. Мне дозволено открывать их лишь при условии, что в будущем ты присоединишься к нам и внесешь вклад в наше общее дело. Нужно сказать, что для этого тебе придется прекратить общение со всеми, кто тебе дорог, поскольку это будет… затруднительно как для тебя, так и для них. Родители, друзья и спутница жизни в том числе. Звучит тяжело, не так ли? И это лишь часть трудностей. Другая заключается в том, что нужно будет рисковать жизнью, как всей, так и самым ценным, что в ней есть — временем. Готов ли ты, выслушав все это, поклясться посвятить свою жизнь детям?

— Нет, — сказал я сразу.

— Ты всегда принимаешь решения крайне опрометчиво!

— Да тут и думать нечего — мне такое ни даром не сдалось, ни за деньги, хоть выгоняйте с фабрики. Лишиться всего хорошего в жизни и рисковать шкурой не пойми для кого? Я почти не сомневался, что вы хороший человек, альтруист до мозга костей и в таком духе, но я не такой. Мне много не надо, просто быть с любимой и радоваться жизни, а за эти два дня я устал даже от самого слова дети. Так что, извините, но нет, нет и еще раз нет.

— Что ж, это твой выбор, и я его принимаю. В таком случае и мне стоит попросить прощения за то, что подвигал тебя к нашим тайнам задолго до этого разговора. Задам последний вопрос: удалось ли тебе продать игрушку Питеру Фирдану? Можешь не страшиться увольнения, однако это крайне важно для меня. И сделаю немаловажное уточнение — именно нашу игрушку, поскольку только наши игрушки защищают детей от монстров…

Только. Наши. Игрушки. Защищают. Детей. От. М… монстров. Елки-мать-вашу-палки…

Вот что я мог сказать Мудрому Филину — извините, у вашего внука не Тедди, а самодельное нечто из тряпок и соломы, вы ж ничего не говорили и поэтому сами виноваты?! Понятное дело, пришлось надеть ему ведро лапши на голову, мол, ДеВи в полной безопасности, его папаша купил игрушку, раскаялся, и в конце мы все вместе станцевали. Ладно-ладно, без перебора, конечно, полуправду, что есть у того игрушка, но не уточнил, прямо сейчас или через ближайший час и знает ли он об этом, а сам уже тянулся всем телом к выходу, как если бы срочно приспичило по своим делам. В общем, пробежался по всей фабрике, нашел какого-то медведя, кинул в рюкзак и мигом на улицу мимо Джованни с Три Полоски.

Ни с другом не попрощался, ни по шапке ему не надавал, зато засверкал пятками на автопилоте, как бешеный, спотыкался о каждую кочку, целовался с асфальтом, а пару раз меня чуть не переехали машины. Сейчас объясню, глаза видят самое нужное, ноги чувствуют асфальт, а голова витает где-то на астероиде Переживаний, в Беспокойной системе галактики Тревожный путь. Я отвлекался на солнце яично-всмяточного цвета и кусочки облачного белка, но периодически меня засасывало в мысленное болото — у ДеВи же и правда по магниту на неприятности в каждой кроссовке, вдруг к нему пристала вся гадость города, а то и вообще его уже проглотили с потрохами… Какой кошмар, да не это, а то, что я как типичная мамочка, которая уверена, что ее сынишка нужен каждому маньяку в городе — кому скажи, засмеют, не поверят и опять засмеют, хотя пару дней назад я бы и сам себя за такое засмеял!

Хоп — и я уже на нужной улице, как если бы просто сменили картинку перед глазами, вот только чувствовал, как сжег все драгоценные калории от утренних пирожных, а ведь на этом топливе можно было прожить еще очень долго. И уже издалека видно, что с их домом что-то не то, ничего не изменилось, но глаз резало, и наконец дошло, что ни одно окно не горело. Так, отставить панику, может, Жадный Слон неожиданно взял всю семью в кино, на прогулку, в ресторан, да хоть в кругосветное путешествие, но аж самому смешно. В любом случае думать о плохом еще рано — вот подождем, убедимся и будем думать об этом наверняка и вдвойне.

Я стоял перед их забором, как новый фонарный столб, но с одним важным отличием — у меня не было ни одной лампочки-идеи в голове, и я усердно пыхтел в попытке сообразить, что мне вообще делать. Нельзя же завалиться к ним, закинуть игрушку и смыться, потому как толку в этом ноль, да и позвонить ДеВи не могу, чтоб как-нибудь тайком передать медведя — мда уж, мы целых три дня знакомы, почти что родные люди, а до сих пор не обменялись номерами! Какой-то далекой извилиной я догадывался, что есть один способ, и он, как назло, все маячил передо мной, точнее, я перед ним, коричневым, невысоким таким, перепрыгнуть этот карликовый заборчик в два счета можно. Чтоб тебя, засранец мелкий — за такой риск я жду не спасибо для галочки, а с десяток тортов и сотню шоколадок, хоть что-то радостное будет за решеткой!

Была не была, сейчас или никогда, примерно в таком духе успокаивал себя, а потом еще всю дорогу через лужайку сыпал проклятиями, злость же главный враг страха. Я порылся в поисках запасного ключа под ковриком, в горшочках с цветами, все углы обыскал, но тщетно, то бишь выход один, точнее вход, и это окно ДеВи. Нет, так все равно не пойдет, я хотел убедиться, что этот паршивец получит игрушку, прямо-таки озарится защитным светом, только потому буду спать спокойно. И не придумал ничего лучше, чем спрятаться в сарае, пыльном, как угольная шахта, но идеальном для убежища, дождаться его, а там уже выманить камешком по стеклу или вроде того.

Первые полчаса шли как надо, не быстро и не медленно, я исследовал местную кучу хлама в виде газонокосилки, поленьев на зиму и гор инструментов всех размеров и расцветок, хотя что-то не видно, чтобы Жадный Слон чем-то занимался на заднем дворе. Мне все это быстро надоело, и я развалился на ящиках у окошка, грязно, твердо, холодно, но как наблюдательный пункт сойдет. Рука нащупала рядом стопку старых газет, а под ними тетради ДеВи из начальной школы с корявыми буквами и счетом — ух ты, даже я проникся отвратным чувством умиления от первых двоек и пятерок, такое грешно палить, память как-никак! На этом все интересное и закончилось, и время стало тянуться до ужаса медленно, я тут от силы час пробыл, а по ощущениям с начала времен. Еще и веки прилипали друг к другу, как клеем намазанные, а вокруг противная тишина и такая же темнота, хотя вру, очень даже приятные, так и заснуть можно, но я не поддавался. Да не сплю я, не…

Клянусь, магия и чертовщина в одном лице, кто-то нагло промотал время, и все бы ничего, но на пороге сарая уже шумел горящий ураган, как если бы вулкан стошнило в торнадо, по опасности один в один. Я чуть не дернулся от страха при виде Жадного Слона, который прошел в паре метров от меня, пыхтел жаром, плевался кипятком слюны с глазами цвета лавы, злостными и бешеными. На всякий случай я зажмурился и искренне представил себя мертвым, хотя тот мало что видел в темноте, да и не смотрел по сторонам, просто взял что-то с полки по памяти и вылетел обратно.

Я сразу же прилип к пыльно-паутинному окну — наш горе-папаша перся к какой-то железной бочке с двумя игрушками в руке, нашей и подарком Тонконожки, а ДеВи стучал в окно своей комнаты, перепуганный и бледный, как тысяча смертей… Закрыл глаза на пять минут, называется, а все уже успело покатиться в тартарары.

Что тут вообще происходит, мне кто-нибудь скажет?!

И самое главное, что прикажете делать — не раскрывать же себя, это значит спустить весь план в унитаз, но и сидеть в засаде перед этой шекспировской трагедией как-то тоже не хотелось.

Жадный Слон швырнул игрушки в бочку, щедро полил их горючим из бутылки и даже не заметил, что паршивец уже открыл окно, встал на подоконник, а потом и того лучше — вцепился в водосточный слив и спустился по нему, будто всю жизнь готовился стать пожарником… Так и так, уже было поздно, столб огня вспыхнул от спички под метра три в высоту, но ДеВи и в огонь бросился бы, не схвати его папаша за руку. И я много всякой гадости ожидал, потому как мелкий извивался змеей и готов был чуть ли не плечо себе отгрызть, но не такого, чтоб толкнуть сына со всей дури и тот прокувырвался по газону пару раз!

Адреналин прыснул в кровь, терпение лопнуло, полилось изо всех щелей, и я выбежал из сарая на скорости трехсот километров в час. Дело в том, что злость заразительна, это научный факт, и как же мне хотелось врезать ему и по первое число, и по второе с третьим — детей тут он бить вздумал, причем не Слизняков даже и не легким подзатыльником, пусть со мной потягается, тюфяк жирный, я не Джованни, но тоже кое-что умею! Эх, а сам же недавно плел, мол, драться плохо и лучше убежать, хотя тут другой случай, руки чесались страшно. Так мы и стояли, картина маслом, они оба удивились, вот только ДеВи улыбнулся мне, а брови Жадного Слона повисли двумя мочалками на глазах и такие набухшие двинулись ко мне. Заманчиво, но слово надо держать, поэтому я бросил медведя, как будто всю жизнь играл в регби (хотя даже не знаю, что это), а ДеВи ловко принял пас, и мы одновременно рванулись на передний двор.

Вроде как ситуация под контролем, мы вырвались вперед, но я все равно схватил мелкого под мышку и незаметно сунул свои ключи с брелоком тому в карман — мой запасной план, потому как большой медведь полетит на свалку первым рейсом, а до этого Жадный Слон ни в жизни не додумается!

Не спроста я не люблю, когда все без запиночек, без шероховатостей выходит, так не бывает, и это значит, что все запиночки где-то впереди, сливаются в одну большую стену, чтоб вылезти тупиком в самый неподходящий момент. И вот мы забегали за угол на крыльцо, как вдруг на нас выскочило с десяток человек, я согласился бы хоть на всех маньяков города, а то у этих ребят оружие посолиднее, да и дерутся по учебнику. Полиция. Мда уж, нет слов! Хотя нет, есть — то есть когда психи по городу шастают, как у себя дома, так от них ни слуху ни духу, а сейчас слетелись мухами на свеженькое, еще и когда на вид ситуация самая паршивая, какую можно придумать только в кошмарном сне!

Конечно, у меня вырвали ДеВи, а взамен ударили в живот, повалили мордой в пол и завели руку за спину — все как в фильмах, хотел же когда-то актером стать, вот. Так и закончилась лента под названием «Свободная жизнь Армани». Конец.

И лучше бы на месте пристрелили, но это слишком просто, и надо же меня помучить, чтоб я прочувствовал весь цирк вокруг. ДеВи сразу же кинулся ко мне, но его оттянули, будто я был обмотан взрывчаткой, тогда он давай лепетать, что я его друг, не очень разборчиво от страха, но все же. А этим хоть бы что — один голосил у меня над ухом банальщину про молчание и суд, а мелкого никто и не слушал, да и то решили бы, что я промыл ему мозги. К нам подошел их главный детектив, видок гордый и важный, а улыбка как у лисы перед содержимым курятника, и в глазах все уже решено, там мысли о славе и повышении.

— Как вы вовремя, господа полицейские! — кричал Жадный Слон, когда догнал нас, прямо-таки от счастья подпрыгивал и решил подлить желчи в костер: — Он преступник! Он хотел украсть моего сына, он…

— Извините, что перебиваю, но мы знаем, — сказала эта Важная Шишка как бы виновато, хотя раздражался до жути. И все-таки прошел мимо меня к этому единственному очевидцу, так сказать. — После утреннего происшествия мы решили проследить за вашим домом на случай, если похититель попробует напасть снова. И это случилось — все, как я и рассчитывал. Скажите, этот человек напал на вашу жену утром?

— Нет, нет… Но это явно его сообщник!

— Видели ли вы этого человека раньше?

— Да! Позавчера, кажется… Он крайне настойчиво пытался продать нам свои игрушки. И как я сразу не догадался, что это было лишь разведкой местности! Он из «Тедди'с Хоум» — крайне ловкий способ похищать детей под видом благодетели. Вы бы всю их фабрику проверили на предмет странностей…

Вот же гад, мало ему меня, так еще и на Мудрого Филина наговаривает. На отца родного, между прочим!

— Мы все учтем. Благодарим за сведения, вы честно исполнили свой гражданский долг, — закончил детектив заученной фразочкой. Сразу понятно, он даже не слушал, ему не нужна правда, а только премия и медаль.

Меня приподняли и повели к машине, грубо швырнули на заднее сидение, а я и не сопротивлялся, а то хуже будет — мы не в кино, чтобы толкнуть кого-то плечом, увернуться от выстрелов других, и пошло-поехало под бодрую музыку. Здесь все очень даже реалистично, передо мной стальная сетка, по бокам два шкафа в форме, мне еле удалось глянуть в окно на ликующего Жадного Слона и заплаканного ДеВи. Во взгляде у мелкого тонна эмоций, так бы и рванулся ко мне за порцией объятий, я даже попытался натянуть хоть какое-то подобие улыбки. Мысль, что хоть с ним все в порядке и это было не напрасно, грела душу, но только чуть-чуть, просто не давала окончательно разрыдаться от безысходности.

Машина тронулась, мы уезжали все дальше и дальше, а вместе с этим испарялись последние капли надежды, и вся жизнь проносилась перед глазами. Почему-то вспомнился громкий дом с кучей братьев и сестер, беспокойная, суетная, но теплая жизнь. Дело в том, что мама долго не хотела отпускать меня в другую страну, переживала, как за птенца, мол, далеко, дорого, одиноко и еще куча слезливых наречий, и что городская жизнь сожрет с потрохами. И это она еще не знает, что меня давным-давно исключили из академии, хотя теперь тут новость поинтереснее — здравствуйте, родители, вы только не волнуйтесь, ваш сын самый опасный в мире преступник, можете гордиться, что ли… Ой, им-то на свободе тосковать, а не за решеткой — мне же влепят лет тридцать в лучшем случае, вся жизнь на помойку, а я столько всего не успел сделать! Вру, конечно, ничего особенного, просто прожечь молодость, зрелость и старость рядом с самым прекрасным человечком, а для начала спросить у нее согласия. И вот ни тебе свадьбы, ни совместной жизни, бытовой скуки, ага, куда там — хоть бы еще разок увидеть ее, поцеловать. Интересно, придет ли повидаться…

И тут меня жахнул разряд в двести двадцать, я аж подпрыгнул на сиденье, и все решили, что сбежать надумал.

Черт бы меня побрал, да не нужен я ему такой, серьезно! Это не Оля должна прийти, а я, причем сегодня — и не просто сегодня, а пару часов назад… И оправдание, что я тут за паршивца беспокоился, вряд ли пройдет, но у меня сегодня и правда одни дети на уме, вот к чему это приводит! Почему она не позвонила, не наорала, что я перегнул с идиотизмом, а это хуже, если даже без ругани, это уже последняя стадия. А может, и к лучшему, обидится окончательно, подумает, что я сбежал насовсем, проклянет меня и забудет навсегда, зато переживать не будет…

Мда уж, полная беспросветная за… падня, вообще там другое слово, но пусть поприличнее будет.

Машина резко затормозила перед полицейским участком, меня вытолкали из салона и вели по ступенькам, но не спереди, а сбоку, на нулевой этаж вроде бы и дальше по коридору. Я плохо помню, как и куда шел, потому как совсем приуныл тогда и еле перебирал ногами, как дохлая марионетка, даже толчки стволов в спину не особо-то оживляли. На самом деле, до последнего верил, что сейчас взорвутся хлопушки и все засмеются, мол, с днем дураков, но вот я сижу один в маленькой комнате допроса и как-то не до смеха уже. И куда еще все подевались, по-любому же кто-то должен стоять за односторонним стеклом, следить за мной в оба, изучать маньячную мимику, и это напрягало. Хотя я даже воодушевился, мол, а что они мне сделают, я никого не крал, и скелетов у меня в шкафу нет — это они еще извиняться будут, когда в суд подам, чтоб знали, как людей арестовывать направо и налево! Такой жвачкой тянулись минут пятнадцать, и либо меня мариновали, чтоб я растревожился и все рассказал на нервах, либо покопались в личном деле, вызвали экстрасенса и поняли, что я чист, как младенец, но это уже из разряда фантастики.

Не прошло и трех тысячелетий, как в замочной скважине захрустел ключ, покрутился дважды, и ко мне вошел какой-то непонятный тип, но явно из полиции, похожие глаза и походка. Вообще видок у него странный, одет в пальто и кофту не по уставу, еще и во все черное, как если бы хоронить меня пришел, а глаза с волосами и того темнее. Ему пришлось пробираться через звуковой поток, потому как я с ходу засыпал его очередью слов под сто штук в секунду, не меньше — рассказал про ДеВи, его папашу, все как на духу, и тот аж сморщился, но бешено двигал глазами, то бишь успевал раскладывать все по полочкам. Молчком он прошагал ко второму стулу, прямо-таки источал амбре крутости, сел напротив и облапал меня взглядом, как если бы это привычка такая у него. Лицо немое, как белый лист, так запросто и не поймешь, что он там о тебе думает, а под конец уставился мне прямо в глаза, я ответил тем же, но все косился на горбатый нос, похожий на клюв. Я растерялся, как его обозвать, потому как все остальное у него бесхитростно-монотонное, не за что зацепиться, да и башка варила ужасно от стресса, пусть будет Орлиный Нос.

— Я тебе верю, — сказал он, когда посидел, весь такой задумчивый и напряженный. Я аж уши захотел почистить, вдруг ослышался.

— Да? Вы что-то вроде доброго полицейского?

— Может быть. Я видел много преступников, и ты полная противоположность им всем.

— Тогда я свободен и могу идти?

— Если расскажешь о «Тедди’с Хоум», игрушках и монстрах.

Я аж закашлялся от неожиданности, это посильнее удара в живот было — с ним надо поосторожнее, с виду ворон, а по натуре лис, он не сразу в лобовую пошел, мастерски отвлек парочкой фраз, а потом уже врезал по самое не балуй. И тут я задумался, а откуда он все это знает, и не пополнить ли его копилку знаний, а то полицейские на нашей стороне очень даже не помешают. Стоп, я что, совсем уже спятил, на какой еще нашей стороне — я же так ничего и не узнал про дела Мудрого Филина и Джованни, могу сболтнуть лишнего, подставить их, будем все вместе одну камеру делить.

— У тебя, — он глянул на часы на запястье, — есть 3,5 минуты на решение.

— Не знаю, о чем вы, — запел я в стиле киношных клише. — Я все рассказал и могу повторить, да хоть и целый рассказ настрочить, что в жизни и мухи не обидел, поэтому у вас нет и не может быть никаких доказательств.

— Парень, давай я разъясню тебе ситуацию. В данный момент я отстранен от дела и рискую не простым выговором, а должностью. Дело о похищениях детей передали другому детективу, который тебя и задержал. Он мечтает доказать всем, что лучше меня, и скорее всего, сделает тебя соучастником Мэда Кэптива. Думаешь, у него нет оснований? Сейчас человек, у которого ты украл велосипед возле бара, дает показания, что это был именно ты. Велосипед обнаружили возле бывшей лесопилки, на которой спустя полчаса пытались похитить группу детей. И этим же вечером ты проникаешь на частную собственность Фирданов, где утром побывал Мэд Кэптив, и пытаешься сбежать с их ребенком, Виктимом Фирданом… Так понятнее?

Твою ж мать… Натуральный эффект бабочки, да еще и приправленный соусом нелепых совпадений! Под таким углом это все звучало на целых три пожизненных.

— Сейчас я твой единственный шанс выбраться отсюда.

— Я-то согласен на все сто, просто я и правда мало что знаю — я и сам обо всей этой мистической ерунде буквально на днях узнал. — Он пробирался взглядом через кожу, мышцы, кости, в самую душу, оценивал, говорю ли я правду. Простите, Мудрый Филин, но это вы заварили меня в эту кашу, и хлебать ее придется вместе, иначе утонем по очереди. — Но… Я могу отвести вас на фабрику, наш начальник расскажет больше, если не все.

— В 8:40 PM?

— Срочно вызовем его, я что-нибудь придумаю.

Орлиный Нос кивнул и набрал номер на телефоне, сказал что-то вроде: «Я оставил рапорт в твоем кабинете. Подпиши его, это срочно!», и тот на проводе послушал его. Я считаю жизнь удалась, если есть кому позвонить в патовой ситуации и он сделает все лучшим образом. Уж не знаю, за какие заслуги, но ангела-хранителя мне подослали толкового — он в армейском стиле снял с меня наручники, и через десять секунд мы уже бежали по коридору ровно обратным путем, каким меня сюда привели, вот это я понимаю сервис. И все бы ничего, но на другом конце послышались шаги, а потом и вскрики той самой Важной Шишки, которая бежала к нам так быстро, как если бы терял корабль с золотом, даже с пистолетом наготове.

— Как это понимать, Рей! — крикнул он уже почти перед нами, но на безопасном расстоянии. Мы с вызовом обернулись на него, я — так точно, теперь за меня горой стоит шишка поважнее многих в этом здании.

— Я отпускаю подозреваемого.

Даже у меня мурашки пошли, а у того вообще глаза на лоб полезли от удивления, он чуть опустил пистолет, но быстро вернул и первое, и второе на места. Орлиный Нос не линял и не особо-то переживал, но молчал, чтобы тот задавал вопросы, то бишь чувствовал себя идиотом.

— Что… На каком основании?

— Отсутствие состава преступления, причастного к похищению детей, — протараторил тот на своем, полицейском языке, да так, будто это было очевидно любому ребенку.

— Но мы поймали его, когда он…

— Энвилл, если бы ты умел думать, добился бы многого со своим упорством. Он действительно украл велосипед, и за это я выписал ему положенный штраф. Касательно дома Фирданов — это было не похищение, а добровольный побег со стороны мальчика. Напомнить, что ты обязан был опросить его на месте и тогда бы узнал, что они знакомы? У капитана Андерсона почитаешь детальный отчет.

И мы просто пошли дальше, а он пусть задыхается тут от злости и тупости, я даже пропитался злорадством с ног до головы.

— Как всегда, считаешь себя лучше всех, ублюдок! — прорычала Важная Шишка в попытке задеть за живое, когда ничего другого не осталось. — Когда-нибудь я докажу, что это не так.

— Можешь не стараться, мне уже доказали.

— Интересно, кто же? — язвительной змеей прошипел тот.

Орлиный Нос вдруг остановился перед самым выходом, сощурился, и как будто даже не для того, а для себя, бросил в дверной проем:

— Моя дочь.

Важная Шишка плевался от возмущения, угрожал, мол, нам это с рук не сойдет и он пойдет разбираться к капитану, а если нужно, к шефу полиции, президентам всего мира, массонам, да хоть к самому Люциферу, но добьется своего — упс, кто-то явно не умеет проигрывать! Уж не знаю, что там за страсти между ними творятся, но как же я рад, что в кой-то веке справедливость победила, а гады остались с носом.

И все равно на стоянке я держался за детективом, как ребенок за юбкой мамаши, будто за нами смотрели в окна и теперь еще больше ненавидели, стоит отойти на шаг, сразу изрешетят в дуршлаг. Вот я и встал у его черной глянцевой машины даже раньше него и первым забрался внутрь подальше от лишних глаз. Орлиный Нос сказал пристегнуться, но я как-то пропустил это мимо ушей, и он глянул на меня так серьезно, что руки сами потянулись к пояску — какой правильный, может, он и на красный никогда не проедет, даже если светофор завис, так и стоял бы целый день на месте. В общем, кто, кто, а мы времени не теряли, копили каждую секунду, хотя ехали медленно, по всем правилам, когда на дорогах уже ни души. Я пытался что-то вытянуть из него, мол, как он узнал обо всем, но тот молчал и пристально смотрел вперед, поглядывал в зеркальце заднего вида через каждые три секунды, а в ответ ни звука.

До чего же странным маршрутом мы пробирались, египетским каким-то, то петляли, то наворачивали круги, иногда фабрика совсем в другой стороне была. Я капал ему на ухо, куда сворачивать, а потом понял, к чему он клонит, заразил меня своей паранойей, очень даже правдивой — дело в том, что за нами кралась на носочках похожая машинка, вроде бы и далеко, будто совпадение, ага, целых пять минут подряд.

Еще и зазвонил телефон в кармане пальто, Орлиный Нос поставил на громкую связь и держал обе руки на руле:

— Алек… — началось громко, как напор воды из брандспойта, но более-менее вежливо, — в последнее время, когда ты находишься в участке, у нас закономерно сбегают преступники. Не находишь это странным? Какого черта ты творишь!

— Парень не виноват, я решил помочь ему. Вернее — мы помогли.

— А ты не мог, перед тем как действовать, сказать об этом мне? Почему я должен подписывать неизвестный документ, а после делать понимающий вид, когда меня расспрашивают, с какой стати я отпустил их похитителя детей!

— Времени не было. Энвилл взялся бы и не отпустил.

— Ты сильно располагаешь нашей дружбой, Алек… Впрочем, насчет Энвилла не считай, что все закончилось: я думаю, он сядет вам на хвост.

— Уже. Попробую оторваться. Как только будут новости, позвоню.

— Надеюсь, ты знаешь, что дела…

И он невежливо отключил телефон на полуслове, даже я бы обиделся, сунул его куда-то, напрягся весь и резко вдавил педаль газа в пол. Теперь-то я понял, зачем было пристегиваться, это на вид детектив весь из себя такой правильный тихоня, но сейчас у меня веки задрались на лоб от скорости — хорошо хоть, на улицах никого, потому как тут началась настоящая Формула-1 без правил!

Мы пробовали оторваться и скрыться из виду, резко сворачивали, один раз даже урну перевернули, меня качало туда-сюда и с ремнем, а без него размазало бы по салону. Важная Шишка не отставал, повторял маршрут, как на автопилоте, и Орлиный Нос положился на смекалку, то бишь ехал зигзагами по разным улицам, будто по какой-то своей схеме, не упускал возможности срезать путь узкими улочками, чуть ли не царапал боковые зеркала автомобиля — я уж думал, сейчас по всем законам сцены даст пистолет и прикажет стрелять, если тот будет догонять. Как быстро все-таки сменяются жанры в жизни, еще несколько дней назад была скучная повседневность и драма, все это закрутилось в приключения и вылилось в мистический триллер с элементами боевика.

В конце концов, у нас получилось сделать круг и оставить его где-то впереди, а самим свернуть к фабрике почти на пешей скорости, чтоб без звука. Шум мотора Важной Шишки напрягал, то дальше, то ближе был, так и выйдет на нас рано или поздно, причем в самый неподходящий момент, вот меня и осенило:

— Постой, детектив, мне нужно кое с кем встретиться.

— Не сейчас.

— Как раз наоборот, ты сам подумай… Мы же все равно поедем на фабрику, и он знает об этом, не отвертимся — или тут достанет, или там. Короче, надо переждать, тем более это место он точно не знает, а за это время попасется около фабрики, не найдет нас там и авось сложит руки… Пожалуйста, это дело жизни и смерти!

— Ладно, в этом есть смысл. Диктуй адрес.

Не знаю, что он там себе надумал, я такой чуши наплел ему, сам не понял что, лишь бы согласился, и вот Важная Шишка все дальше, и всем спокойнее — хотя нет, мне антиспокойно, я уже хотел вернуться в гонки!

Мы плелись гораздо быстрее моих дохлых мыслей, там полная каша, я буквально разучился думать, а через пару минут уже будет наш квартал, дом, подъезд, дверь и, самое страшное, сама Оля в проеме. Может, всю правду вывалить, мол, я тут с другом детства одного психа ловил (не бойся, страшилу в портал засосало), а потом побежал к мальчишке с медведем, чтобы его ночью монстры не сожрали, и там меня задержал тупоголовый дуб из полиции — прости, замотался, сама понимаешь! Черт, шутки шутками, а Орлиный Нос уже заезжал в знакомый внутренний дворик, куда возвращаться было, мягко говоря, пока еще неуютно, сердце бешено колотилось, и ноги отнимались от страха.

Когда машина заглохла прямо перед подъездом, детектив дал мне на все про все двадцать минут, а тут хватит и двух, по-моему, я даже разыграл в голове сценку, как он приводит меня и говорит, что мне светит пожизненное — миритесь и целуйтесь, пока есть шанс. Самому стыдно от таких мыслей, зато я даже воодушевился, мол, хватит трястись поджилками (я мужчина или кто!), точно, надо взять волю в кулак и гордо получить заслуженную горстку пощечин.

Я вылез из машины, глянул наверх, и все крошки уверенности как ветром сдуло — свет в окне кухни горел, а значит, Оля дома и уже не отвертишься. Это как перед виселицей, с одним только отличием, там палач ведет тебя в кандалах, а у меня все-таки был выбор повернуть назад, и временами он назойливо жужжал в мыслях, будто лампочка под напряжением, все портил. Еще и фонарь перегорел именно возле нашего подъезда, оставьте такой символизм поэтам.

Внутри холодина, как в склепе, аж продрог весь, и ноги еле двигались, скрипели, как у ржавой механической куклы. Раз ступенька, два, фух, надо бы передохнуть… В общем, половину этажей я бы не выдержал и поднялся на лифте, по всем законам физики и логики вверх, а ощущение, как если бы падал на девятый круг ада, прямо к обманувшим доверчивых. И вот стою перед дверью, все тяну палец к звонку, а между нами постоянно остается нанометр расстояния, как в том парадоксе про черепаху.

Дин-дон — звук серьезный, строгий, как у колокола, все бы ничего, но он звонил сейчас по мне, по ушам так точно!

Я прождал чуть ли не сотню лет, за окном уже все должны были переселиться на Марс, и каждую секунду меня бросало то в жар, то в холод, отличная перспектива стать песком. Замок вдруг залаял бешеным лязгом, а вот дверь открывалась убийственно медленно, Оля появилась слева-направо, и почему-то я сразу выхватил глаза — нет бы смотреть на милые домашние шорты, полотенечный кокон на волосах, видимо, только после душа, на нее такую… личную, только мою… Но все это знакомо, как дважды два, а вот глаза — чужие, я в упор их не узнавал, даже подумал, а не ошибся ли дверью. Ни одна мышца на розовом лице не проклюнулась, она опиралась плечом о стену и молча смотрела на меня, а взгляд даже не злой — просто никакой, пустой, как на незнакомца, и от этого стало так гадко, что чуть слезу не пустил. Я не выдержал этой пытки, сразу уставился в пол, как если бы к подбородку привязали гирю размером с дом.

— П-привет, — выдавил я из себя, чтоб хоть как-то разорвать этот вакуум между нами.

Разорвал — и что дальше? От нее ничего, от меня тоже… Каким же придурком я себя чувствовал, хотелось провалиться сквозь бетон и землю, к самому ядру планеты, сгореть там спичкой, и дело с концом!

— Я, я… хотел извиниться…

— За что? — сказала она. Вроде уже прогресс, но в голосе все льды Антарктиды, у меня сразу же обморожение третьей степени, даже шестой, я бы сказал. — За то, что я, как дура, прождала тебя час в кафе? Или за то, что я, как дура, поверила, что ты достаточно взрослый человек, чтобы прийти и поговорить? Как видишь, дура тут я, и в чем, в чем, а в этом твоей вины нет.

Я чувствовал, что привязан к доске, та крутится по кругу, а в меня метают ножи, вот только каждый попадал, причем в самое сердце, аж закололо от тоски и злости на себя. И это цветочки, потому как она накалялась, краснела, щеки уже винные и быстро бегут по тонам вверх, теплее и теплее, к цвету лавы.

— Знаешь, Армани, я так устала от твоего ребячества. Нет, пожалуй, ребячество — это черта характера, и она мне нравится в тебе, а незрелость — это состояние. Стоило мне всего лишь заикнуться о том, как ты смотришь на то, чтобы у нас был ребенок, чтобы стать семьей, и это мгновенно все прояснило. Что ты сделал? Сбежал от меня! В самом прямом смысле слова.

— Просто пойми… это было так резко… Я испугался, не отрицаю — все-таки не каждый день слышишь такие вопросы в лоб.

— Ничего сложного: сесть, заварить чашку долбаного чая и поговорить!

— Дети — это серьезный шаг… Мы сами еле выживаем, я зарабатываю копейки, у нас одна комната…

— Армани Коллин! Даже сейчас ты меня не слышишь. Проблема не в том, смогли бы мы жить как семья и обеспечивать ребенка или нет, а в том, что ты настолько незрел, несерьезен, что не смог даже просто поговорить об этом. Объяснить мне все это сразу — не сейчас, а тем же вечером. И то, что ты сбежал под утро, ничего не сказав, прятался на фабрике, за три дня ни разу не позвонив, — самый глупый, детский и обидный поступок из всех, что ты когда-либо делал. В конце концов, мы договорились встретиться, но что в итоге? Ничего. И не смей придумывать отговорки, что ты забыл, проспал, работал, да хоть спасал мир от пришельцев — у тебя есть телефон и язык! Ты мог хотя бы позвонить мне и предупредить, чтобы я не краснела перед официантами. А в идеале — сдержать чертово слово! Так не поступают взрослые, двадцатичетырехлетние люди!

Оля ни капли не сдерживалась, кричала на весь этот дом с картонными стенами и пыхтела так, что мне трепало волосы через порог, дышала часто, громко и почти что плакала от злости. Никогда я не видел ее такой — это либо новая степень близости, либо конец всему.

— Так что дети тут вовсе не причем, — продолжила она тише на пару децибелов. — Или ты думал, что я бы вернулась на следующий день с ребенком на руках? Кстати, давай я скажу тебе, почему ты не любишь, не хочешь — а на самом деле боишься — детей. Потому что ты боишься брать ответственность. Дети — это ответственность. Разговор на серьезную тему — это ответственность. Твоя девушка, которая все слезы выплакала из-за тебя — это тоже, представь себе, ответственность! Да ты сам еще ребенок! Я считала, что у нас серьезные отношения, и я хочу в них взрослого, ответственного человека, который будет работать над ними вместе со мной и не бросит меня при первой же проблеме. Проблеме… Смешно! Разве это проблема? Если бы я серьезно заболела, ты бы тоже просто взял и ушел?

— Не сравнивай!

— Почему? Болезнь — это тоже ответственность, и намного сложнее, чем ребенок и тем более, чем поговорить. А если бы я сказала тогда, что беременна, ты бы уехал в свою Италию, сбежал бы так же, как и мой отец?

— Оля!

— Тогда знай это: я беременна!

Вода хлынула из невидимых щелей, и всю лестничную клетку затопило… Плотный вязкий студень — очень тяжело двинуться, а я не мог даже вдохнуть. Оля сразу помутнела, как если бы ее накрыли грязным стеклом, голос доносился издалека, а его еще перебивало жужжание мыслей. Над ухом шумит, гремит, хотя течения нет, просто стоячая вода, я аж расслабился, почти не держался на ногах, но и не падал.

— Не знаю, что тебе даст эта информация, но как отец ты должен знать. А теперь иди, куда хочешь, и делай, что хочешь. Можешь хоть до конца жизни прятаться на своей фабрике или и правда уехать на родину. Отлично звучит, ведь зачем тебе я и твой ребенок! — Она плакала уже навзрыд, а слезы катились по щекам булыжниками, но не падали, просто смешивались с водой вокруг. — Давай, уезжай — катись отсюда ко всем чертям! А мы с малышом и сами справимся…

Оля поворачивалась долго, целую вечность, а я пытался догнать ее, но тянулся на каком-то атомном уровне, с виду казалось, что так и стоял, по сути тоже. Дверь хлопнула без звука, хотя должно было быть громко, как взрыв гранаты, по крайней мере, меня ранило кучей осколков, так больно, что я наконец вдохнул, впервые за все это время.

И захлебнулся, утонул окончательно.

[1] Сукин сын! (с итал.)