Первопричина: Лагерь смерти

Глава 39

В пятнадцати километрах на север от лагеря. Влад.

Кружим по лесу. Выписываем ровные как по циркулю круги. Ни назад уйти, ни приблизиться не можем. Намотали уже хрен знает сколько, а толку никакого.

— Меня всё это задолбало, — спускается сверху Роза. — Я вижу грёбаный лагерь, я лечу к нему. И тут же понимаю что лечу в другую сторону. Что это за хрень такая?

— Слабенькое проклятие. Мы честно своровали его у лесных духов. Так они отводили глаза любопытным или просто игрались с грибниками или лесорубами. Я лишь чуть-чуть доработал его.

— Молодец, — показывает большой палец Роза. — Хорошо доработал. Делать что будем? Там наши сёстры, на них наверняка эти твари нападают.

— Пока будем думать, — сажусь на снег и закуриваю. — А что ещё? Продолжим летать и бегать кругами? Или…

Договорить не успеваю, высоко в небе взрывается нечто фиолетовое и разбрасывая искры медленно падает. Через ветви плохо видно, но Роза мгновенно взлетает, смотрит…

— Чем нам это поможет? Рискуют собой, а мы… Да знаем мы куда идти, просто не можем. Проклятие… Так. Роза, ты направление запомнила?

— Спрашиваешь. А что?

— Как ты управляешь воздухом?

— Так же как ты железом.

— Нда, исчерпывающий ответ. Слушай. У меня вариант решения данной проблемы. Проклятие, может быть немного не таким и нас банально водят по кругу. С каким-то интересом. Не суть… Если водят, значит видят, а значит мы можем ослепить их. Рая, взлетай повыше и держись рядом с Ветровой. Роза, поднимай пургу и во все глаза смотри

— Куда смотреть?

— На меня, — превращая руку в лезвие улыбаюсь ей. — Я буду лес валить. А ты смотри чтоб я не сворачивал. Пусть криво-косо, но нам надо дойти до лагеря.

— А пурга зачем? — поднимает руку Раиска.

— Чтобы тот кто смотрит на нас, немного охренел. Держись рядом с сестрой и из вида её не теряй. Роза, ветер в сторону лагеря. Начинаем.

Роза раскинув руки взлетает и создаёт едва не сносящий с ног ветер. Подхожу к дереву, взмахом руки срубаю. Могучая берёзина, тут же падает. Прохожу вдоль ствола, срубаю вторую и повторяю действия. Сам же понимаю что продвигаться таким образом мы будем очень долго. Но выхода нет, проклятие хоть и слабенькое, но снять его… Увы, я не в форме и проклятия мне не поддаются. Хотя, будучи тёмным духом, я вообще не понимаю как подцепил его. Ладно, впереди пятнадцать километров.

— Влад! — заглушая порывы ветра кричит Роза. — Кому-то не нравятся наши фокусы. Я их слышу, они злятся. Мы для них почти невидимы.

— Отлично.

— Долго я так не смогу, — выдаёт Роза. — Они давят сильнее.

— Да блин… Скажешь как устанешь.

Двигаюсь быстрее. На ходу валю деревья. Подскочив к очередному замахиваюсь, но тут… Снег фонтаном взлетает вверх. Земля поднимается холмом и прямо передо мной выплёвывает чумазое нечто.

— Нихрена себе! — вскочив восклицает комок грязи. — Получилось. Во даёт старый.

— Лазарев? Какого хрена? Ты как здесь?

— А! Так это… Я за вами пошёл. И пришёл. Там в лагере такое… Ох… Я тебе уран принёс. Давай быстрее, Серафина едва держится. Вы салют видели? Это я. Перезарядил кристалл, дестабилизировал и он как рванул. Держи контейнер, там…

— Ты как под землю попал, чудик? — спускаясь ниже спрашивает Роза.

— Так это… Осип принёс. Он как вы, Тёмный Дух. Под землёй перемещается, мне бегом так не разогнаться.

— Бать, — наклоняясь говорю. — Выходи.

— Не выйду, — доносится из-под земли. — Стыдно мне. Нервничать вас заставил. Молодой человек, это я, Ломакин. Извините за такую выходку, но ваш отец упёртый как баран. Уговорить его не получается. Он… Так получилось что он понял кем является. Теперь боится что вы от него откажетесь. Да закройся ты, рожа профессорская! Я тута…

— Бать. Ну чего как маленький? Выходи. Я тебя обнять хочу. Соскучился. Ну и по шее тебе дать. Ты хоть представляешь как мы расстроились?

— Потом, сына. Потом. Ты прости… Я пойду девчонок наших прикрою. А ты иди. Там пленных казнить собираются. Через два дня, но теперича явно раньше. Про контейнер не забудь.

— Спасибо.

Поднимаю контейнер, открываю, достаю кусочек урана и откусываю половину. Закрыв глаза разжёвываю и тут…

— Роза! Ветер сильнее, прикрывай нас. Лазарев, на тебе проклятия нет, забирайся мне на спину и веди нас. Сейчас я вам суки устрою. Роза, делай настоящий ураган. Вперёд!

Роза улыбаясь взлетает, широко распахивает светящиеся зелёным глаза и выдаёт такой порыв, что деревья падают сами. Создавая просеку, шириной метров двадцать, Ветрова хоть и не особо быстро, но движется вперёд. Впереди же настоящая жесть. Не видно вообще нихрена, и не слышно, потому как ветер ревёт.

Но, это есть плюс…

Тоже время. С востока от лагеря. Нестерова.

Не пойми с чего, погода просто взбесилась. Ураганный ветер налетевший из ниоткуда, ломая сухостой буквально прижал отряд к земле. Однако останавливаться никто не хотел. Такая непогода, поможет нам миновать патрули и пройти к месту назначения незамеченными. Но тут вопрос… Сколько мы сможем пройти при таком ветре? И это хорошо что он тёплый, если бы был холодным…

Движемся по компасу. Залегая в укрытиях, сверяемся с картой. Помогает слабо. При каждой такой проверке, понимаем что слегка сбиваемся с курса. Корректируем маршрут и по пояс в снегу ползём дальше. А ещё… Я, Никифоров и Горчаков, замечаем что ветер странно пахнет. И пахнет всё сильнее и сильнее и это не газ. Горчаков в этом деле специалист и с уверенностью заявляет что отравляющих газов, пахнущих сгущённым молоком, корицей и мятой, просто не существует.

Он врёт. Ветер не только пахнет, от него во рту чувствуется привкус железа и это не хорошо. Горчаков, просто успокаивает нас, на самом деле, это поход в один конец. Хотя…

— Нестерова, командуй привал, — кричит мне в ухо капитан. — Дальше не пройдём. Снега слишком много.

— Никифоров! — пытаясь перекричать Ветер зову зама. — Двигай к тому камню.

Здоровенный Ваня, большой как великан, сразу всё понимает. Вырывается вперёд и пробивая дорогу уходит к валуну. Там скидывает рюкзак, снимает с пояса топорик и рубит ёлочки. Подоспевшие бойцы начинают строить убежище и как раз вовремя. Становится ещё теплее, ветер усиливается. Мокрый снег начинает облеплять… Практически мгновенно облепляет убежище. Забираемся внутрь… Горчаков включает фонарики, бойцы разводят небольшой костёр и с явным страхом слушают завывания ветра.

— Нда, попали, — обводя нас взглядом вздыхает Горчаков. — Закон подлости. Так, ребята. В такую непогоду идти — самоубийство. Пока отдыхаем. Давайте, перекус и спать. Савин, харчи доставай, Лавриненко, чаю для обогрева организуй. Нестерова, давай сюда.

Пока бойцы не понимая с чего капитан НКВД такой заботливый достают тушёнку и котелки, пододвигаюсь ближе к капитану, который. Приложив палец к губам, Горчаков протягивает мне компас. Беру, смотрю и не верю глазам. Стрелка медленно поворачивается.

— Это…

— Или северный полюс движется, или там что-то непонятное, — хмурясь выдаёт Горчаков. — Вообще какая-то не такая операция. Странный ветер, компас с ума сошёл. Аномалия…

— Мы в горах, может залежи железа?

— Залежи не двигаются, — качает головой капитан. — Нестерова, не хочу тебя расстраивать, но боюсь что мы совсем не там куда шли. Хорошо если это началось недавно, а если… Провал, ё-моё.

— Что делать будем?

— Геройствовать и рисковать вами я не намерен. Успокоится буря — узнаем где мы и если что пойдём обратно.

— А задание?

— Придётся отложить.

— Непривычно слышать такое от…

— От капитана НКВД? — смотрит на меня Горчаков. — Ну, пока время есть, рассказывай почему так. Ах да, мы же звери. Мы расстреливаем по малейшему подозрению, не разбираясь, а просто так.

— А разве не так? — спрашивает Никифоров.

— Представь себе нет, — смотрит на него Горчаков. — Каждый случай подробно разбирается и расследуется. Да мы безжалостно казним, но кого? А я скажу. Трусов, воров, предателей и засланных диверсантов. Всех тех кто хлеще немцев уничтожает нас — защитников родины.

— Сёмин в чём был виноват? — двигается ближе Никифоров. — В чём?

— В том что он создал целый культ, — мрачно отвечает Горчаков. — Озарение ему приснилось. Начал о богах говорить, бойцам спасение обещал. В таких условиях, за неделю вокруг него десять человек собралось. А сколько бы собралось за месяц? И знаете что они хотели? Бросить оружие и уйти. Они думали что убивать, даже в целях защиты родины, такое себе занятие. Говорили мол зло порождает зло. Мы за мир. А потом?

— А что потом? — округляет глаза Никифоров.

— Санитарку, тёмненькую такую, Леночку, помните? Помните, такую трудно забыть. Эти твари, принесли её в жертву. Увели в сторону, заманили и горло перерезали. Теперь сравни, Ваня. Сколько жизней спасла Леночка и как поступил Сёмин. Сравнил? А теперь скажи, что мне надо было с ним делать? По рукам надавать и в угол поставить? Но дальше больше. Капитан Грачев, начальник продсклада. Урезал, сука, паёк. Солдатики мясо вообще не получали. А знаете куда он всё это девал? Не знаете. Он предлагал девушкам, за тушёнку, сахар или ещё что-нибудь, прийти к нему в блиндаж и купить. А рассчитаться предлагал собой. А вокруг война, голод, страх. И что, мне с этой мразью воспитательные беседы проводить? Ты хоть знаешь скольких женщин он вот так унизил? А теперь скажи, Ваня, сам бы как поступил? Поставь себя на моё место и скажи. Что бы ты сделал? И это не единичные случаи, это только верхушка и не самые вопиющие инциденты.

— Извините… — опускает голову Никифоров.

— Да было бы за что, — улыбается Горчаков. — Молодой ещё, да и всей картины не видишь. НКВД для тебя зло и в чём-то ты прав. Методы наши добротой не отличаются. Но ты сам пойми, для тебя враг впереди, а для меня повсюду. Не будь нас, поверь мне, стало бы хуже. Разворуют, сбегут, предадут, поверят пропаганде и пойдут искать спасения. Не все такие орлы как вы, есть и трусы, и малодушные. Есть даже те, кто сейчас нажиться пытается. Так всё, ужинайте и отдыхать. Я постерегу.

Спорить с капитаном никто не собирается. Бойцы разливают по кружкам чай, хрустя сухарями с восхищением пробуют тушёнку. Теперь на Горчакова смотрят с уважением. Потому как примеры он привёл самые убедительные. И мы, конечно, сами понимали что без таких как он станет ещё хуже. Но слухи и страх… Никто не хочет быть расстрелян за малейшую провинность. Хотя, теперь становится понятно, что провинности совсем не маленькие.

— Нестерова, Рита, — показывая мне компас вздрагивает Горчаков. — Смотри. Мне это не кажется?

— Нет, — глядя как стрелка вращается киваю. — Это… Как это?

— Запах, — глубоко вдыхая шепчет Горчаков. — Чувствуешь? Сильнее становится. Во рту сладость, на языке. Сладость, металлический привкус и…

— Апельсины, — шепчет Никифоров. — Точно. Свежие такие. Как будто-то дольку разжёвываешь и молоком запиваешь, сладким.

— Сгущённым, — поднимает палец Горчаков. — Да, Рита?

— А что такое апельсины?

— Фрукты такие. Так, всем отдыхать, — глядя на компас стрелка которого совсем взбесилась шепчет Горчаков.

После ужина усталость берёт своё. Глаза слипаются. Приятные сладкие запахи, успокаивают. Вой ветра почему-то не пугает, а звучит музыкой. Есть в этих жутковатых завываниях, что-то родное. Да и привкус металла на языке… Как будто… Если отбросить здравый смысл, то мне это нравится. Не нравится какое-то странное чувство опасности.

****

Вскакиваю от звука выстрелов и женского крика где-то совсем рядом. Вскакиваю и тут же…

— Тише, — зажимая мой рот рукой шепчет Горчаков. — Без резких движений. Враг рядом?

Это я и сама понимаю. Где-то впереди, слышатся разговоры на немецком, команды… Командует женщина. Нет, даже две, но голоса похожи.

— Что говорят?

— Требуют, — кивает Савин. — Требуют Кастиана выходить. Иначе расстреляют всех заключённых. Бред какой-то.

Тем временем выстрелы повторяются. Слышится громкий плач, кто-то на русском умоляет старшего надзирателя прекратить всё это.

— Вот что, красноармейцы, — надевая шапку и сжимая автомат кивает Горчаков. — Уходить надо.

Уйти не получается, как только двое бойцов начинают раскапывать выход, нас глушит залпом. Тут же громко говорит женщина…

— Двести убили, — переводит Савин. — Не выйдешь убьём всех. Все они будут на твоей совести. Или ты боишься? Тёмный Император на самом деле такой трус? Какой вашу матушку тёмный император? Мы что, к дурдому пришли. Что с выходом?

— Отставить! — шикаю на бойцов. — Ждём.

Ждём десять минут, после чего залп повторяется. Женщина, называя неизвестного то Владом, то Кастианом, в открытую глумится над ним. Солдаты смеются, заключённые…

— Мы пришли к лагерю, — заключает Горчаков. — Судя по тому как слышно, мы совсем рядом. Вот это заблудились… Всем тихо.

Сидим, отсчитываем время и ждём третьего залпа. Судя по звукам ветер стих, погода наладилась. Но то что мы пришли не туда, совсем не радует. Нас всего двенадцать. Мы не справимся вообще ни с кем.

— Нестерова, — не выдерживает Ваня. — Товарищ лейтенант, разрешите мне…

— Нацистские свиньи! — режет уши громоподобный голос. — Хотели видеть меня, Тёмного Императора? Созерцайте! На колени перед моим величием.

Судя по стрельбе, на колени падать никто не стал. Все начинают стрелять в крикуна. И тут… Грохочут взрывы. Слышится полный ужаса визг, треск разрываемого мяса и захлёбывающиеся крики. Сухие щелчки, порывы ветра, почему-то шум воды. Земля вздрагивает и тут… Свод убежища светится красным. Снег мгновенно тает. Ёлки начинают тлеть, свод обваливается…

Резко встаём, вскидываем автоматы и с ужасом смотрим вперёд. Как оказалось, остановились мы прямо у забора из колючей проволоки. А впереди, за ней, плац лагеря где творится нечто ужасное. Среди убитых пленных, разорванные тела солдат. Трупы и всё ещё живые… Там немец стоит на коленях и плача собирает вываливающиеся из разорванного живота кишки. Второй, зажимая лохмотья оторванной руки, ползёт и зовёт маму. А дальше… Дальше ещё хуже. Там тела немецких солдат скручены, раздавленный. Сожжены в уголь, разорваны.

Всё залито водой, некоторые трупы без глаз, голов и… Оставшиеся в живых солдаты, бегут к одному из строений. Заключённые сбились в кучу у забора и дышать боятся.

— А вот и партизаны. Вот это я понимаю, работают. Так! Никифоров, бери бойцов и собирай узников. Нестерова, Савин, за мной. Пока такая паника, надо найти хоть кого-то. Пошли-пошли-пошли.

Это самоубийство. И, кажется, здесь орудуют совсем не партизаны. Хотя…

Втроём пробираемся через ограждение. Попав на территорию, прячась за строениями и искорёженными грузовиками бежим за солдатами. Подбегаем к бетонной конструкции, встаём по бокам от двери… Горчаков заглядывает, говорит что видит широкую ведущую вниз лестницу, кивает нам, как вдруг… Из недр строения, искрясь вылетает изувеченное тело. Падает, дымится…

— Товарищ капитан, — стонет Савин. — Может ну его?

— Отставить, Вася, — кривится Горчаков. — Нам туда надо. Не знаю почему, но надо.

— Я тоже так думаю, — глядя на бледного Савина киваю. — И надо очень сильно. Пошли…

Что я творю? Там же смерть? Там… Однако да, меня тянет в подземелье. Тянет с невероятной силой.

****

Спускаемся вниз, Савин зачитывает нам таблички с названиями этажей, то есть уровней. Заходим на минус первый, где должно было кипеть производство контейнеров и все втроём зажимаем рты. Все солдаты и множество узников здесь в кашу. Они буквально перемолоты. Скручены, разрезаны на множество частей, сожжены, выпотрошены. Выжившие, коих от силы человек двадцать, сидят вдоль стены и бормочат что-то о пришествии дьявола.

— Чем это их так? — наклоняясь к выгоревшему изнутри трупу солдата спрашивает Савин.

— По виду… Кажется, он засунул руки в трансформатор и сгорел изнутри, — морщится Горчаков. — А вон те, похоже утонули. Но как? Хм… За мной, но осторожно. Нестерова, узнай.

Подхожу к едва живым узникам, присаживаюсь перед одним из них и…

— Дьявол, — задыхаясь шепчет он. — Пришёл… Дьявол.

— Как он выглядел?

— Он не один! — глядя в пустоту восклицает заключённый. — Много их. Много! Бегите… А-а-а-а-а!

Закричав заключённый вскакивает, завывая бежит и с размаху впечатывается в стену. Падает на спину и затихает.

— Что же его так напугало? — сглотнув шепчет Савин. — Мистика…

— Соглашусь, — кивает Горчаков. — Люди такое сделать не могли. Смотрите. На трупах следы когтей. Пол буквально застелен гильзами. А по следам на стенах и потолке стреляли во все стороны. Может какая-нибудь броня? Кто знает что тут делали. Однако, всё можно объяснить.

— Вот это например, — подняв винтовку киваю Горчакову. — Здесь ствол откусили. Вот, следы зубов. Товарищ капитан, я за год всяких ужасов нагляделась. Но вот это уже лишнее. Надо уходить.

— Надо, меня хоть и тянет узнать что здесь происходит…

Договорить Горчаков не успевает. Где-то внизу грохочет взрыв, стены трясутся, потолок трескается, плиты с грохотом обваливаются и перегораживают выход.

— Дотянули, блин, — машет рукой Савин. — Теперь что?

— А вот теперь идём дальше, — протирая платком лысую голову кивает Горчаков.