Первопричина: Лагерь смерти

Глава 4

Просыпаюсь всё там же, только один и связанный. Пытаюсь перевернуться, сажусь и…

— Проснулся, — развязывая мои руки улыбается сидящий рядом дед. — Ну, как отдохнулось?

— Это что за фокусы? Ты… Нахрена снотворного мне намешал? А связал? Теперь что? Фашисты зайдут?

— Сын, я… — тут же теряется дед. — Да как ты мог так обо мне? Какое к лешему снотворное? Зачем? Ты покушал просто, вот тебя и сморило. А связал за тем, что ты три дня подряд, пока у нас тут отлёживался, всё девчат задушить тянулся. Да и профессор тебя осмотреть хотел, он же из этих, из эскулапов. А ты и ему не давался. Когда мы вас сюда принесли, так в глаз не просыпаясь зарядил, что он и сам отдохнуть прилёг. А фашисты… Давай договоримся. Думай что говоришь, щенок! Чтобы я и с фашистами связался. Да я их за эти годы под пять сотен извёл. Совести у тебя нет, на отца такую напраслину наговаривать. Вставай, пошли, кормить тебя будем. А тёмненькая хороша. Невеста твоя?

— Да… — не зная что ответить шизику киваю.

— Молодец. Весь в меня. Идём.

— Ты это, извини. Я ещё не отошёл…

— Понимаю, — помогая мне встать и подавая относительно чистую одежду улыбается дед. — Не обижаюсь… Пошли, девчушки уже на кухне, кашу лопают. Вкусную. Молочную, с абрикосами. Тебе тоже немножко можно, профессор разрешил.

— Откуда такая роскошь? — одеваясь спрашиваю.

— Так со склада, — разводит руками дед. — Есть тут, хранилище нз. Запечатанное. Ну вот я подкоп и сделал. Там немного, всего сто метров рыть пришлось.

— Серьёзно…

— Да что там, — улыбается дед. — Копать то оно не сложно. Грунт там мягкий. Стену долго ковырял. Бетон армированный тридцать сантиметров. Обшивка внутри из нержавейки. Но оно того стоило. Там есть всё. Правда срок годности у всего вышел. Но нам пойдёт. А что сделаешь? Выхода другого нет. Крысы они, конечно, вкусные. Но и другим себя побаловать хочется. Идём…

На кухне и правда находятся девушки. Вздрагивая и озираясь они на самом деле уминают рисовую кашу с кусочками абрикосов. На столе перед ними две кружки чая и остатки шоколадки. Точнее обёртка…

Увидев меня девушки натянуто улыбаются и тут же виновато отворачиваются. Откладывают ложки…

— Вы чего? — удивляется дед. — Это же Колька. Да не отберёт он у вас кашу, я и ему сейчас положу. А если вы за шоколадку… Ну да… Могли бы жениху и брату хоть дольку оставить. Он вот, вчерась, только кубик отломил. Вам оставил. Сын, садись. Михал, чтоб тебя через дышло, ты куда курево дел? Михал? Опять журналы свои читает.

Ворча ругательства дед топает к плите и обзывая вторую личность всякими нехорошими словами накладывает в тарелку кашу.

— Он психованный, — шепчет Маришка.

— Тс-с-с, не надо, — качаю головой. — Потом поговорим.

— Влад, я… — пытается встать Белка. — Ты…

— Сына, вот, каша, — ставит передо мной тарелку Осип.

Улыбаясь отходит назад, заводит руки за спину, хихикает и шагнув к Маришке протягивает ей руки…

— Угадай в какой? — хихикает дед.

— Что… — испуганно выкатив глаза вздрагивает Маришка

— Ну, Светочка. Это же наша любимая игра. Я когда с работы приходил, мы всегда так играли. Угадывай.

— В этой, — побледнев от слова игры указывает на левую Маришка.

— Молодец, — разжав кулак и улыбаясь кивает на конфету Осип. — Эх, всегда угадываешь. Но это хорошо. Ты конфету бери, не стесняйся.

— Спасибо…

— Тебе спасибо, — всхлипывает Осип, целует девушку в макушку и плача причитает. — Красавица то какая. Вся в мать пошла. Наверное от женихов отбоя нет. Толпами ходят? Наверное по пять за раз руки твоей просют…

Сглотнув Маришка встаёт и убегает с кухни. Ничего не понимающий дед стоит, растерянно смотрит на меня, переводит взгляд на плачущую Белку.

— Я чавой-то не то сказал? — заламывая руки интересуется дед. — Михал, ты у нас интеллигент. Иди поговори с девочкой.

— Эх, Осип, ну как можно быть таким неотёсанным, — открыв второй глаз немного другим голосом начинает дед. — И меня под скандал подводишь. Это же девушка, тактичнее надо быть. Вот ты о женихах, а на дворе война. О том что она могла избранника потерять, ты конечно не подумал. Подождать надо, немного, а потом я найду что сказать. Есть у меня опыт. Были случаи. Сейчас…

Из комнаты слышится звук удара, хрип и… Все вместе срываемся и бежим туда. Залетев внутрь видим страшное. В центре, на верёвке из простыни висит Маришка. Рядом валяется табуретка...

Бросаюсь к ней, обхватываю и поднимаю. Дед несмотря на возраст, успевает метнуться на кухню, ножом перерезает верёвку, отбирает у меня девушку и обняв садится на пол.

— Я же тебя только нашёл, — гладя пытающуюся отдышаться девушку стонет дед. — А ты… Мать вашу потерял. Думал что вас навсегда лишился, только нашёл, а ты… Зачем?

— Бать, выйди, мне с ней поговорить надо.

— А если она… Опять!

— Я присмотрю. Белку забери.

С явной неохотой, дед отпускает Маришку, встаёт и утаскивает совсем потерянную Белку.

Подхожу, присаживаюсь перед Маришкой.

— Не хочу так жить. Не хочу… Не забуду… Никогда.

— У нас шанс появился, — улыбаюсь ей.

— Какой шанс? Что мы будем делать? Жить? А как? Тебе проще, тебя через день солдаты группами не насиловали. А как я? Ты думаешь я смогу забыть такое? Как я буду жить? Для чего?

— Для меня.

— Что ты сказал? — напрягается Маришка. — Для тебя? Ещё скажи что… Зачем?

— Мы здесь одни, — сажусь рядом с ней. — Не в смысле в комнате, а вообще в мире. Я бы соврал тебе, наговорил чепухи, наобещал, но скажу правду… Я тебя терять не хочу. Не хочу. Не знаю почему. Но точно знаю что не хочу. Если хочешь повторить. Эх, это твой выбор.

— Ты светишься, — глядя на меня круглыми глазами двигается ближе Маришка. — И Белка. Но ты ярче. А дедушка нет. Почему?

— Я… Не…

— Это судьба. Это как в сказках, Влад. Ты спас меня от очередного унижения. Теперь спас от смерти. Это…

— Да, — погладив её киваю. — Да.

— Но… — опускает голову она. — То что ты видел когда зашёл туда… То что я потом сказала. Про то что сама хотела… Я…

— Не имеет значения. Главное — живи. Будь рядом. Мы вместе…

Говорить Маришка не может, всхлипывая тянется ко мне, обнимает… Целует в щёку и бормоча что-то невнятное гладит мою голову.

— Ты как будто из могилы вылез, — вытирая слёзы хихикает она. — Тощий, лысый, с бородой тебе больше шло.

— Хм… Ладно, как только в себя приду, отпущу по новой. Пошли, там каша… И это. С дедом поосторожнее. Он пока к нам хорошо относится, за детей своих считает. Понимаю что мерзко, но не разрушай его иллюзии. Он болен, на голову, если поймёт что мы совсем не они, боюсь он нас просто убьёт. Или прогонит, что хуже. Подыгрывай ему. Надо так.

— Хорошо…

Выталкиваю Маришку из комнаты, устало падаю на диван. Закрываю рукой глаза…

Ситуация… Нет, я не в дерьме, а в чём-то похуже. И что делать в данном случае, я не знаю. Бежать? А куда? На поверхности враги. К нашим? Если Советы в таком тяжёлом положении и хоть малая часть того что я знаю окажется правдой, то светит нам только одно. Мы сменим один концлагерь на другой. И там… Не думаю что над нами будут как здесь издеваться, но улучшения условий не предвидится. К амерам? Так на кой мы им нужны? Кто мы такие…

Почему мы? Кто они мне? Кто мне Маришка? Кто Белка, я даже имени её не знаю. Кто дед? Куда идти, что делать, как быть дальше?

— Кхе-кхе, — заходит в комнату судя по походке Ломакин. — Николай, понимаю, что сейчас не время, но поесть вам всё же надо. Вот, чай и каша. Хлеба, извините, нет, но Осип обещает разжиться галетами. Вы кушайте. А я пока несколько вопросов задам. Ответите?

— Если смогу, — принимая тарелку киваю.

— Попрошу не торопиться и есть аккуратно. Вы очень долго голодали и если поторопитесь то не переварите. Тщательнее пережевывайте. Итак… Даже не знаю как начать.

— Всё так плохо? — стараясь не сорваться и за раз не проглотить еду спрашиваю.

— Тут сложно, — принимает задумчивый вид Ломакин. — Плохо это или хорошо, мне пока неведомо. Но как профессор медицины могу сказать что ваш случай уникальный.

— Да вы что? И чем же?

— Тем что вы до сих пор живы. Да, Николай, не удивляйтесь. После того как мы нашли вас в куче мусора и разлагающихся тел, ваше сердце останавливалось шесть раз за трое суток. Вы умирали, причём умирали по настоящему. В последний раз ваше сердце не билось двадцать минут, сорок шесть секунд. Обычный человек не может воскреснуть после такого. А вы, ваша сестра и невеста смогли.

— Я не могу это объяснить.

— К сожалению я тоже, — вскакивает Ломакин и убегает на кухню.

Возвращается с пачкой сигарет, зажигалкой и пепельницей. Закуривает, хмурясь смотрит на меня и…

— Что? — не выдерживаю его взгляда.

— Странно это, Николай, очень странно. Кстати, как самочувствие? Слабость, тошнота, вялость?

— Да вроде нет… А…

— Хм, значит слушайте меня внимательно, дорогой мой человек. Умирали не только вы, но и ваши девушки. Умирали в одно и тоже время, можно сказать синхронно. Так же синхронно вы и оживали. Но процесс оживления… Вы, как только ваше сердце запускалось, вы начинали притягивать металл. Тарелки, ложки и прочая кухонная утварь так и липли к вам. Светочка, она… Вот вы можете представить, как вода из чайника вылетает, собирается в шар и парит в воздухе? И я нет, потому как человек науки и в чудеса не верю. Но я верю своим глазам, я в отличии от Осипа из ума не выжил и вижу то, что вижу. Но больше всего повергает в шок Белка.

— А что с Белкой?

— Она порождает электричество, — бормочет профессор. — Довольно сильное. Нет, не как угри или скаты. Да и измерить к сожалению нечем… Но я бы хотел более детально изучить данный феномен. Николай? Вы поможете?

Сижу, пустым взглядом смотрю на безумного учёного. В его слова не верю, от слова совсем и Ломакин это замечает. Пытается уговорить, настаивает на том что так надо. В итоге расстроенно вздыхает, качает головой, как вдруг… Прислушивается. Напрягается, встаёт…

— Что…

— Тс-с-с, тише, — прижав палец к губам шикает он. — Вот сволочи. Нашли. Николай, прячьтесь! Я за девушками. Быстро!

Где-то сверху слышится грохот. Судя по звуку, над нами громко топая бежит взвод солдат. От чего подскакиваю…

— Замечательно, — мгновенно успокаивается профессор. — Поразительно. Феноменально.

— Ты… Ты что творишь? Я чуть от страха не сдох. А ты…

— А я получил ценные сведения, — улыбается Ломакин. — Очень ценные. Поймите, Николай, ваш случай надо изучать. Нет, это не праздное любопытство, а для безопасности. Вы — феномен, и чтобы невзначай не причинили вред себе и окружающим, нам надо разобраться.

— С чем?

— Посмотрите на свои руки, — кивает профессор.

Ожидая чего-нибудь страшного, поднимаю руки и вижу следующее. Металлическая тарелка в левой, смялась и приросла к ладони. Ложка в правой просто исчезла оставив между пальцами небольшой кусочек ручки.

— Это как? — с ужасом глядя на Ломакина спрашиваю. — Это что?

— Хотел бы я знать, — приложив палец к подбородку ворчит профессор. — Но пока, я знаю не больше чем вы. А может и меньше. Николай? Если не трудно, расскажите что с вами делали до того как вы упали нам на головы.

— Да, пожалуйста, — указывая вверх киваю. — Но там… Нам же бежать надо.

— А! Извините. Нет там никого. Это труба. Раз в сутки по ней сбрасывают воду. Грохот стоит жуткий. Мне пришлось так подгадать. Ещё раз извините.

— Сволочь вы, профессор.

— Не я такой, жизнь такая. Да и потом я человек науки, врач, цинизм наше основное качество. Но не будем об этом. Рассказывайте.

Рассказываю. Всё в подробностях, с самого начала. О том как мы сортировали кристаллы, потом о убийстве солдат, пытках, сыворотке правды, чудо средстве и иглах которыми меня и убили. Так же о девушках, точнее о том как их запытали. От чего Ломакин тут же выдаёт теорию о том, что мы больше не люди. То есть люди, но уже необычные.

Со слов профессора, сортировка кристаллов без защиты и антидота к ним, ещё тогда поставила крест на наших жизнях. Мы загнулись бы в любом случае. Жёсткое излучение, частицы Альфа-Вещества в организме, попавшее туда через порезы и при дыхании. Недоедание…

Потом пытки. Сыворотка правды, с которой профессор знаком и считает её ядом превращающим мозги в губку, а печень вообще убивающим. Ну и вещество… О таком Ломакин не слышал, но с описанием, тем что я узнал у Марты, он полностью согласен. Наши, то есть совки тоже эксперименты проводили, в том числе и на заключённых.

Но теория не в этом, а в том что совокупность разных факторов, веществ, выброса гормонов, стресса и смерти, привели к тому что мы изменились. И теперь не те кто были раньше…

— Звучит как бред, — вытащив из пачки сигарету качаю головой. — А где тогда иглы? Когда меня в яму сталкивали, я был похож на дикобраза у которого иглы внутрь расти начали. И их не извлекли. Марта каждую глубоко вводила. Я их по вашему, что? Усвоил? Может быть всё вообще не так было. Может это мне привиделось.

— Может быть, — пожимает плечами Ломакин. — У вас там соринка, на левой брови.

Машинально потираю бровь, смотрю на улыбающегося профессора, выдохнув поднимаю зажигалку, прикуриваю.

— Ну, а теперь вы чему радуетесь, профессор?

— Тому, что вот уже несколько секунд имею честь лицезреть, как у вас, Николай, растут брови и ресницы. Что ещё раз подтверждает мою версию о том, что ваш случай, более чем уникальный. Не расстраивайтесь. Пейте чай, курите. Вы, кстати, как себя чувствуете? Ничего после столь сытного перекуса не беспокоит?

— Да вроде нет? А должно?

— Вы ростом сто семьдесят пять сантиметров. Весом на вид килограмм тридцать-тридцать пять. Вас, голубчик, сквозняками должно шатать. К тому же после молочной каши, вас должно было вывернуть наизнанку. Вы же прекрасно себя чувствуете. Будьте добры, встаньте и выполните десять приседаний. Пожалуйста.

Встаю, десять раз приседаю. Глядя на профессора приседаю ещё десять, сажусь на диван и пытаюсь оторвать от ладони тарелку. Ломакин наблюдая за мной комментирует происходящее, кивает своим мыслям и делает какие-то выводы.

Я же, видя что тарелка срослась с кожей, а где заканчивается металл и начинается живая плоть понять невозможно, прихожу к выводу что сейчас являюсь дешёвой пародией на смесь Магнето с Алиэкспресс и сломанного жидкого… нет, жиденького терминатора оттуда же. Но больше всего, кажется, что я просто долбанулся и всё это мне кажется. Что я сильно пострадал в той аварии и сейчас лёжа на дороге, смотрю порождённые умирающим мозгом картины. Предсмертный бред… Или…

— Профессор, а вам не кажется что всё это… Всё происходящее нереально. Понял! Я внутри сна. Мне всё это снится. Это…

— Я бы тоже очень этого хотел, — вставая вздыхает Ломакин. — В один прекрасный момент, взять и проснуться. Понять что просто задремал на лекции или конференции. Но нет, и у меня есть тому доказательства. Вы, голубчик, не первый кого такие мысли посещают.

С этими словами, Ломакин подходит к висящему на стене шкафчику, вытаскивает газету, разворачивает и подаёт мне.

— Во сне невозможно читать, — вздыхает профессор. — А здесь… Вы сами всё видите. Так что это не ад, не сон и даже не галлюцинации. Это реальность. Увы… А то что стало с вами. Я, конечно, этого говорить не должен, но экспериментировать над людьми, в попытках создать из нас оружие начали очень давно. Селекция, мутации, совсем недавно облучение Альфа-Веществом, введение разной химии. Этим с переменным успехом занимаются почти все стороны конфликта. От исхода войны зависит очень многое, и стороны пойдут на всё ради победы, особенно в этом преуспевает Германия. Моральные нормы и даже банальная человечность, в нашем страшном мире давно уже неуместны. Их нет. Нет справедливости, гуманизма, морали, есть только желание победить и не быть уничтоженным. Это я про наших, там, в СССР, хоть что-то осталось. У наших врагов, увы нет. Ими движут другие цели. Уничтожить нас, урвать побольше богатой «Первопричиной» территории. Этим миром правит оно, инопланетное вещество и желание заполучить его. Возможно это не случайность, а захват Земли инопланетной цивилизацией, которая дабы ускорить зачистку Земли от людей сбросила на неё эту дрянь. Или, что более правдоподобно, люди настолько сволочи, насколько это вообще возможно… Извините, расчувствовался. Вы не устали? Вот что, вы пока отдыхайте, а мы с Осипом устроим вылазку. Попробуем кроме провианта урвать ещё и медицинского оборудования. Отдыхайте.

Нда… Ситуёвина.