28

В понедельник утром Мэй пришла к выводу, что, похоже, она живет с пенсионером. С тех пор, как Джон вернулся с севера в пятницу, он все время был дома. Куда бы она в квартире не заходила, она везде видела его, поникшего и сонного, он выглядел угрюмым и, казалось, что он умирает от скуки.

Она даже не могла себе представить, что кто-то, у кого никогда в жизни не было постоянной работы, будет сидеть дома в таком виде, будто его только что уволили. Но вот, он сидел потухший, не интересуясь абсолютно ничем.

И вот, за завтраком, перед тем как идти на работу в Сэйвуэй, Мэй решила все-таки поднять этот вопрос, обсудить проблему, поэтому она спросила:

— Джон, что случилось?

— Ничего, — ответил он. Он сидел с поникшей головой, безучастно уставившись в свою миску с хлопьями, где сахар, молоко и кукурузные хлопья смешались в один серый ком. Раньше его завтрак никогда не был серым. Он держал ложку, спрятанную под углом в комке из хлопьев, но, похоже, он вовсе не собирался есть.

— Джон, я же вижу, что что-то не так. Ты не ешь свой завтрак.

— Я ем, — сказал он, хотя так и не поднял ни ложку, ни глаза. Он еще больше уткнулся в свою миску и сказал: — Я сейчас вспомнил. В детдоме нам еду всегда накладывали в миски с рисунками на дне, например, Багз Банни и Даффи Дак, ну и другие, поэтому все ели очень быстро, даже если это был супер противный суп, чтобы увидеть, что у них нарисовано. Мне почти всегда доставался Элмер Фадд.

Это была самая длинная речь Джона за последние три дня, хотя, казалось, что он говорил это скорее тарелке, чем Мэй. К тому же, он очень редко рассказывал о том, как рос в детдоме, который находился под покровительством католического собора Сестер Разбитых сердец и вечных страданий. И она была не против.

— Джон? Ты хочешь такую миску?

— Нет, — отрезал он и медленно покачал головой. Джон отпустил ложку — она не упала, а плавно сменила угол в сером месиве — и, наконец, он посмотрел на Мэй, сидящую на противоположной стороне кухонного стола, и сказал: — Я просто хочу, знаешь, найти какой-то смысл в жизни.

— Разве у тебя нет смысла в жизни?

— Раньше так и было. Раньше я знал, что делал, и знал, зачем я это делал. Но посмотри на меня сейчас.

— Понимаю, — участливо сказала она. — Я наблюдала за тобой все это время. Все из-за этого дела с Анастасией?

— Я имею в виду, что я здесь делаю? — спросил он. Ложка, наконец, с тихим стуком опустилась на край тарелки. — Мне нечего делать, — начал он жаловаться, — кроме как сидеть и ждать, пока другие придумают план, а потом Перышко должна дать мне сто тысяч, а я ей что-то не очень верю.

— Думаешь, она тебя обманет?

— Думаю, она и мать родную обманет, если бы у нее была мать, — сказал Джон. — Но я также уверен, что Тини очень не любит, когда его обижают, поэтому хоть что-нибудь, но мы получим. Рано или поздно. И, тем не менее, я здесь, и что-то да происходит в Платтсбурге сейчас, кстати, там адски холодно. Но мне нет смысла туда ехать, потому что там сейчас мне делать нечего, собственно, как и здесь.

— Может, тебе стоит попробовать найти занятие, каким ты занимался раньше? — предложила Мэй. — Может, угнать машину на сигнализации или ограбить ювелирный магазин, или что-нибудь еще.

— Не думаю, что смогу, Мэй, — грустно сказал он. — Я чувствую, что завяз в этом деле и только о нем и думаю. Да и, возможно, я в какой-то момент понадоблюсь, поэтому мне нужно быть на месте. — он покачал головой, все больше утыкаясь в миску. Серая масса в тарелке уже почти высохла. — Никогда не думал, что скажу это, Мэй, но, похоже, проблема в том, что все идет слишком легко.

Загрузка...