По ту сторону клинка: Дева орхидей

Глава XXIV. Последний огонёк

(Хакуро Татибана)

Я перестал осознавать, сколько времени уже провёл в этом мире. Год? Десятилетие? Была ли вообще Япония в моей жизни? Нет, я отчётливо её помнил. Наоборот, этот мир являлся для меня нескончаемым кошмарным сном. Проснусь ли я когда-нибудь? Или, может, это и есть чистилище? Этот мир ощущался для меня тюрьмой. Я начинал искренне его ненавидеть.

Когда я увидел прямо перед собой эту проклятую арену перед боем со своим другом, то ощутил первобытный ужас. Казалось, сделай я шаг вперёд, и меня ожидает неминуемая смерть. И при этом я не имею права развернуться и уйти, иначе ещё более страшная смерть. Я думал, что уже смирился со своей участью сгинуть в этом мире, но некая глубинная часть моего подсознания всё ещё боролась за жизнь. Она страшилась решения моего разума выйти на дуэль с другом. Я даже представить себе не мог, что всё закончится именно так…

Кто бы мог подумать, что просто ступить на песок может быть так тяжело? Было ли в моей жизни до попадания в этот мир что-либо труднее? Думаю, что нет. Скала обрушилась на мои плечи, как только я сделал свой первый шаг на арену. Как так вышло, что моя первая дуэль оказалась именно с Мидием — моим последним оставшимся в этом мире другом?.. И я убил его. Убил его в злости. Имею ли я теперь право вообще вернуться домой?.. В Японию?.. Оборвав жизнь детей, погубив своего друга?.. Или теперь обязан умереть в этом мире? Так почему же это не случилось на арене?

Теперь, каждый раз, когда я возвращался вечером в корпус, в потёмках я видел пустующую кровать. Первый этаж нашей двойной кровати всегда осветлялся улыбчивым Мидием, который вот-вот скажет своё «удивительно». Но теперь там была одна лишь темнота. Жуть зрелища его пустой кровати пробирала меня до дрожи. Я до сих пор не мог поверить, что его больше нет.

Я вдыхал свежий воздух и размышлял о своих грехах, совершенно отринув чувство опасности и расположившись у края оазиса прямо неподалёку от крупной слегка свёрнутой кувшинки. Внутри неё накопилось немало воды. Зимой они копят её больше. Тем не менее в остальном мире настала пора весны, в пустыне это трудно заметить. Песчаная диабула крайне желала покушать.

Мне вспомнились путники, сгинувшие в её багровой, покрытой пятнами пасти-луковице. Так просто и столь глупо…

Водичка внутри кувшинки манила к себе.

Может сделать шаг вперёд? Судьба ведь желает именно этого?

Убийца не имеет право на возвращение домой.

Я не сумею посмотреть в глаза родителям.

Так может, выйти вперёд? Сделать наконец-то шаг самому — навстречу Судьбе? А перед встречей вкусить этой водицы, да узнать, что же там за вкус? Раз уж мне ничего более не остаётся. «Её сок невкусный» вспомнились мне слова Куллана. Может, заодно и проверить?

Вдруг не пойми откуда взялся огонёк. Он возник прямо в воздухе. Совершил резкий перелёт в одну сторону, затем порхнул в другую. Он выглядел прямо таким же, как в моём видении, когда я вдыхал ароматы галлюциногенного зелья на своём первом уроке алхимии. Когда он оказался чуть ближе, то я наконец-то осознал, что этот огонёк являлся светлячком. Его свет был очень тусклым. Иногда он мигал и его свет ещё сильнее поглощался наступающим ночным мраком. Но затем вновь разгорался. Это создание летало над кувшинкой песчаной диабулы. Признаться честно, почему-то я за него испугался. Крохотное создание село прямо на приманку и, казалось, коснулось заветной водицы. Я уже дёрнул вперёд руку, в желании прогнать и тем самым спасти, но ничего не произошло. Может, дело в размере? Конечно же, именно так оно и было. Зачем такому гиганту поедать такую кроху? Плотоядный цветок никак не отреагировал на посетителя. Светлячок вспорхнул и стал кружить среди надвигающихся сумерек. Я заметил, как рядом с ним возник ещё один. Они оба то подлетали друг к другу, то разлетались. Чем ближе они становились, тем ярче начинал гореть их свет. Светлячки кружились в своём танце, а я залюбовался этим зрелищем. Исчезли они также мгновенно, как и появились, растворившись в ветвях деревьев оазиса.

Нет.

Такая смерть, гибель в цветке, будет слишком страшной и мучительной. Даже представить себе подобное очень жутко. Как скоро умерщвляет это создание? Вдруг оно переваривает заживо? Насколько же трагична в таком случае участь тех путников? Начинало темнеть. Пора было возвращаться в ненавистную академию. Я достал кусок мяса из кулька, забранный с ужина, и кинул к кувшинке. Почти тут же из песка появились лозы и схватились за крошечный для них кусочек варёного мяса. Показалась вытянутая луковица, лепестки распахнулись и насадили на зубья кусочек пищи. Недовольная песчаная диабула скрылась в песке также мгновенно, как и появилась. Её сразу же засыпало песком, будто ничего и не произошло, словно это только мираж.

— До свидания, Маргарита, — произнёс я и отправился обратно.

Меня ожидала постель. Вот бы ещё завтра проснуться дома при условии, что всё произошедшее в этом мире просто дурной сон.

В полудрёме от мучивших меня кошмаров, не зная, как уже успокоиться, я стал думать о Мике. Какие ещё мысли могли успокоить меня сейчас? Теперь мне оставалось только думать о ней. Ведь как бы я смог теперь, став таким чудовищем, показаться ей? Посмотреть в глаза? Это было бы слишком больно.

Мои мысли о ней смешались со сном.

Я очнулся куда раньше подъёма, прикрыв лицо рукой, продолжал вспоминать о возлюбленной.

С момента как мы начали встречаться, Мика словно немного отдалилась от меня. Это пугало и настораживало. Я даже не мог предположить, что сделал не так. Её лёгкий флирт на людях практически полностью исчез. Начинала вести себя как прежде она только когда мы оказывались наедине и то не всегда. Из-за этого я даже не знал, как к ней подойти, что мне делать и как себя вести. Пожалуй, именно поэтому никто в старшей школе и не понял, что мы встречаемся. Даже её подруга Кояма.

Я старался вести себя как прежде. Но это не давало никакого результата. Может ли такое быть, что я неверно понял знак и мне не стоило целовать её на верхушке Скай Три? Или ей не понравился мой поцелуй? Он был настолько отвратителен? Я старался не задумываться об этом, но мысли сами забивали голову. Секундным порывом это оказаться не могло. Я бы никогда в этом не поверил. Наши чувства друг к другу были искренними. Иного исхода я бы попросту не принял.

Когда я впервые оказался в гостях у Мики, то был ошарашен благосостоянием её семьи. Мне было некомфортно там находиться. Потому что было стыдно. Я ощущал себя пятном грязи на белоснежной дорогой брендовой одежде. Каждое помещение её дома казалось настолько просторным, будто зал дворца. Самая модная мебель и передовая техника, состоящая из флагманов своих компаний. О том, чтобы накопить на любую из них я мог только мечтать. У неё же оно было расставлено так, словно в них нет ничего особенного.

В тот день дома у Мики никого не было. Тем не менее она провела меня в свою комнату. Ни капли не смутившись она принялась убирать разбросанные повсюду шмотки. Хотя я даже не обратил на это внимания. Я любил порядок, но для возлюбленной мне всё было простительно. Я вообще не задумался, что с её комнатой что-то не так.

Мика усадила меня на кровать и начала весело о чём-то щебетать. Я обрадовался, что вела она себя как обычно, но всё равно ощущал некую тревогу. Её красотой можно было залюбоваться в любой ситуации, даже домашней обстановке. Тем более в ней. Я так засмотрелся в её очаровательное личико, что в какой-то момент она смутилась и покраснела:

— Что такое? — изменившимся на более мягкий голос спросила Мика.

Теперь уже смутился и я сам. Мне не нашлось, что ей ответить кроме невнятных звуков. Неужели даже Мике знакомы такие эмоции?

На сердце стало так тепло, весь окружающий мир словно засиял. Не осознавая последствий своих поступков, под этим порывом пьянящего чувства любви я потянулся к возлюбленной. Она ошалела и не двинулась с места. Наши губы соприкоснулись.

Всё также неумело, но я, будучи этим пятном грязи, постарался на запачкать белоснежное одеяние. Вряд ли мой поцелуй мог доставить ей удовольствие. Хотя бы в одну десятую, но я попытался достичь умений Мики и вложить в свой поцелуй как чувства, так и какие-то движения.

В момент слияния наших чувств, я услышал хихикание Мики, после которого она схватила мою кисть своей ручкой и приложила к нечто столь мягкому, словно облачку. Даже я понял, что это. Я так испугался, что отдёрнул руку от её груди и, подавшись назад, сорвал наш поцелуй.

Мика чуть ли не истерично захохотала, тыча в меня пальцем. Откуда только эта её некультурная черта?..

— Как невинно испугался! — смеялась моя возлюбленная.

Она вынудила меня покраснеть как никогда ранее.

— Какой же ты милашка, — произнесла Мика и теперь уже она сверлила меня своим влюблённым взглядом.

Пьянящая амброзия воспоминаний подошла к концу. Протрубили подъём.

Помимо, конечно же, утренней тренировки, сегодня меня ожидали разнообразные магические занятия. Стремление к чему-либо у меня пропало. Потому инструктор Аркиос в последнее время кричал на меня пуще обычного.

Какое тут могло быть стремление?..

Сколь удивительной мне казалась магия, когда я впервые её увидел. Её волшебное очарование завораживало какую бы форму она не принимала. Как тут можно не удивиться, если настоящая магия, когда смотришь на неё своими глазами, оказывается многократно удивительнее любой компьютерной графики, будь то кино или видеоигра.

Тем не менее, на деле всё оказалось далеко не таким радостным. Нет, я продолжал ей удивляться и радоваться как ребёнок, но уже далеко не так, как прежде. Одно дело любоваться чем-то, а другое изучать и стараться повторить.

Обучение любой магической науке — кропотливый процесс. Будь то алхимия, практическая магия, некромантия или что угодно другое. Потому её удивительность начинает превращаться в рутину. Странно осознавать, что даже такая поразительная штука, как магия, постепенно может стать рутиной. Пожалуй, в таком случае любая вещь в любом мире может подвергнуться такой судьбе.

Наблюдать искры вокруг своих же рук или леденящий воздух, превращающий капли воды в льдинки, это поразительное зрелище. Видеть этот результат — это как детская искренняя радость. Но сколько труда надо вложить, чтобы получилось ворожить даже такие простые вещи… Прошло уже около восьми месяцев, как я начал всему этому обучаться. И только сейчас я стал наблюдать такую ничтожную магию, созданную своими руками. Ничтожную для жителей этого мира. Но всё ещё вселяющую детскую радость в жителя Земли. Профессор Ламель ликовала, когда я впервые сдвинул при ней телекинезом нечто большее, чем крошечный камешек, а уж когда вокруг моих рук заискрило, так она даже перепугалась, что в кого-нибудь прилетит. Тем не менее радость она скрыть не сумела. Любые студенты, даже кто пользовался катализаторами, продвинулись в магии куда дальше.

Восемь месяцев. Настолько длинный срок, что как можно сохранить после него надежду вернуться домой? Что всё образумится, вспышка света и я там же, у того самого храма.

В следующем месяце — лемиусе, что по земному апрель, день рождения Мики. Как я мог раньше даже помыслить о том, что мы проведём его не вместе? Что я буду гнить в другом мире? Не смогу ни поздравить её, ни что-то подарить. Расстрою её своим отсутствием. Как бы мне хотелось, чтобы сейчас она была в школе, в Японии, а не тоже в этом мире. Я не хотел даже думать о том, что с ней здесь может случиться. Как и с Сасаки, Исикавой, Коямой и Китамурой. Я слышал, что вскоре студентам первого курса доведётся посетить город по ту сторону гор. Не по заданию, к счастью. Для приобретения потребностей и других собственных важных дел. Пересечь горы не так просто, так что поход будет организованным, пускай и не имеющим практической цели. У меня совершенно не было денег, я не понимал, как и где могу их заработать, но как же мне хотелось во время этого посещения города приобрести подарок Мике на её день рождения. Надо было непременно приложить усилия и подумать о том, каким образом я могу их скопить. Ведь на данной момент у меня не было ни монетки!

Месяц лемиус так назван в честь богини по имени Лемей'а. Покровительницы любви и семьи. Земля её царство, потому о плодородном урожае испрашивали именно её. Богиня любви… Как же схоже было это с Микой. Неудивительное совпадение, что апрель — это месяц дня её рождения. Как же ей подходит!

Перед уроком некромантии я брёл вдоль коридоров академии, как мои размышления прервал голос, который я бы ни в какую сейчас не хотел слышать:

— Отчего такая кислая рожа, Сквайр? — прошипел Некромант. Он стоял прямо передо мной и смотрел мне в лицо. А я его даже не заметил.

Его белые волосы выпали из-под капюшона, сам он заглядывал в мою «кислую рожу». Как я вообще понял эту его фразу?

— Не понял, да? Твой мозг ещё не стух от знаний, можешь не беспокоиться, Сквайр. Правда нашему языку, пожалуй, даже я не сумею тебя обучить, в таком-то случае, — Витус был на удивление разговорчив. Словно опять радовался общению со своей куклой вуду.

— Я понял про свою рожу, — ответил ему я.

— Неужто, Сквайр. А то я не желаю воскрешать себе зомби с такой физиономией.

Некоторое время мы стояли молча, я смотрел на раскинувшийся за окном пейзаж. Витус всё никак не хотел уходить.

— Мне-то ты можешь поверить, Сквайр, ты не виновен в смерти тех детей, а также Мидия Велеор. Высшие Силы, отвечающие мне устами Елены, — Витус таки достал свою тряпичную куклу вуду, вернее ахуму и продемонстрировал её мне, — считают точно также, — закончил он речь.

— Твоя кукла так и сказала? — не знаю зачем только я спросил. В моём состоянии трудно было принимать взвешенные решения.

— Ты поступил верно, Сквайр. Ты вынужден был их убить, если тебя это так уж беспокоит. Я бы на твоём месте сделал это не колеблясь, — сказав это, Витус развернулся и медленным шагом пошёл прочь, стуча посохом о пол.

Я даже не сомневался, что он бы поступил также. Уж он-то точно убил их не колеблясь, а заодно их друзей, родственников и кого угодно. Я прекрасно помнил, что мне о нём рассказал Мидий. Если бы не моё состояние, я бы ни на шаг не приблизился к этому маньяку.

— Как тебе некромантия, Сквайр? — Витус остановился и спросил меня даже не поворачиваясь.

Я промолчал. Не было никакого желания продолжать с ним диалог.

— Заполучил себе первого костяного мышонка? Надеюсь, хотя бы на это ты способен, — он продолжил шаг, — Иначе, ох, и бездарнейший же зомби из тебя получится! — его голос прозвучал с сопутствующим злорадным смешком.

А мышонка я ведь так и не воскресил… Должно ли мне было стать от этого стыдно?

Уроки некромантии я ненавидел более всего. Помимо аромата, сама их атмосфера пропитана одной лишь смертью. Никакого намёка ни на воскрешение родных, ни на какую-либо жизнь здесь и в помине не было. Это мне довелось усвоить очень чётко. Сегодня проходило практическое занятие. Профессор Нагай наблюдал за нашими успехами.

Я терпеливо корпел над своей мумифицированной мышкой. К сожалению, сохранить вторую мне не удалось. Какая могла идти речь о продвинутых способах бальзамирования, которые мы испытывали на ней, если даже по их словам простая мумификация первой мне не особо-то и удалась. Даже завернуть её в крошечные лоскуты ткани, да склеить смолой, оказалось для меня необычайно трудным испытанием.

Как только я забрал из холодильного хранилища свой единственный экземпляр, то сразу же проверил его сохранность. Мышиная мумия была в порядке. Я мог спокойно выдохнуть.

Было не счесть который раз я пытался воскресить эту несчастную мышку. Не вернуть её к жизни, а простейшим некромантским «кодом» заложить в неё выполнение основных действий. Хотя бы банальное движение по плоскости. Тем не менее у меня не получалось вообще её «поднять». Сам факт воскрешения её из мертвых мне не удавался. Абсолютно все другие студенты как Красных львов, так и других отрядов, двигались в обучении дальше. Я же застрял с этой злополучной маленькой мумией. Впрочем, касалось это не только некромантии, другие предметы стали таким же камнем преткновения в моей учёбе. На один лишь перевод текстов, по которым мы изучали материал, приходилось тратить слишком много времени. А уж лекции профессоров, произносимые слишком быстрой речью, без Мидия я совсем перестал воспринимать. Оставалось только махать мечом и ничего более…

Пока моя маленькая мумия не станет «фамильяром», самостоятельно заниматься с чем-то более крупным мне запретили. Оставалось только слушать лекции профессора Нагая.

Я занёс руки над давно мёртвой крошечной тушкой и стал читать заклинание, которое всё равно плохо понимал. Разве что знал, куда вставлять собственные слова, описывающие поведение мышки. Нагай строго предупреждал, что описания поведения должны сопровождаться сопутствующими мыслями в голове. Я должен представлять в голове код её поведения. Как сказал профессор: «Наша мысль оставляет отпечаток на ожившем мертвеце». Не в первый раз, но вокруг моих рук появилось знакомое некромантское зеленоватое свечение. Правда толку от этого, к сожалению, так и не было. Более этого, это свечение меня пугало. Мне было мерзко осознавать, что оно исходит от моих и без того окровавленных рук. За ним ничего не последовало. Забинтованная мышка так и продолжала лежать на столе. Я тяжело вздохнул. Смеяться над моей бедной мышкой давным-давно перестали абсолютно все.

Как отстающему студенту, мне наказали ассистировать бальзамирование и препарирование человеческих останков как самому профессору Нагаю, так и кому-то из других учителей или студентов, если случалось такое, что их занятие проводилось параллельно с нашим в одном из соседних помещений. Самостоятельно заниматься практической частью наших следующих уроков мне запретили. В наказание досталось быть ассистентом. Правда, как сказал Витус, откуда-то узнав об этом, мне очень сильно повезло. По его словам, мне достался больший материал для изучения, а также возможность наблюдать за правильными действиями преподавателей. Мне тяжело было его понять, а тем более согласиться.

Зачем вообще может быть нужен такой навык? Ничего кроме мерзости и угрызений совести перед трупом покойного я не испытывал от этого наказания.

Благодаря этому отвратительному занятию я прежде времени стал воочию исследовать человеческую анатомию, к которой остальные студенты ещё только приближались. Они готовились к воскрешению. Некромантским делам над злосчастными трупами людей. А меня ожидали разве что самые низменные из занятий будущих адептов некромантии: препарирование, да бальзамирование. Я просто выполнял чёрную работу перед тем, как мои соотрядники будут проводить обряды некромантии. Правда, не знал я, когда их это ждало. Может, готовились эти тела для старших курсов. Меня перестало это волновать.

Разрезать живот даже покойника в первый раз это испытание храбрости куда похуже чем любые, какие я мог вообразить. И дело даже не в смраде, сразу же заполонявшем помещение. Само зрелище рассекаемой плоти вызывало во мне дрожь, словно передо мной развернулся ад, распахнулись врата в бездну.

Как я могу забыть сцену, когда впервые это делаю под пристальным наблюдением профессора Нагая? Она стояла перед моими глазами каждый раз, когда я вновь занимался сей чёрной работой. Нагай лишь махал рукой, когда пища покидала мой желудок при виде зрелища выпотрошенного тела покойника.

Бальзамирование человеческого тела, ожидаемо, оказалось намного труднее, чем какой-то мышки. Потому я лишь частично ассистировал. От меня требовалась подача тех или иных инструментов или растворов. Чтобы я ничего не перепутал и не испортил экземпляр, профессор Нагай терпеливо описывал каждое действие. Напортачить и получить куда худшее наказание, например заживо оказаться на одном из этих столов, мне не хотелось. Это хуже, чем быть съеденным Маргаритой, наверное… Потому я искренне старался запоминать все требующиеся от меня действия, а также все эти бутылочки с растворами, названия инструментов и все вещи, связанные с бальзамированием, хотя всего этого мне, конечно же, совсем не хотелось. Тем не менее в какой-то момент я заметил, что сам проявил интерес, спросив о каком-то из растворов у профессора Нагая. Он был крайне удивлён вопросу, но с радостью на него ответил, ведь как все уже поняли, некромантия и эти столы — вся его жизнь.

Почему моё соседство со смертью стало столь отчётливым? Отчего так сталось? Хотелось бы мне знать…

Раз с мышкой ничего не вышло, я должен был отбывать своё наказание, пока соотрядники продолжали практическое занятие. Профессор Нагай ненадолго вышел. Я склонился над укрытым простынёй сегодняшним человеческим телом. Оно казалось очень маленьким. Я оставил свою маленькую мумию на соседнем столе, решил отнести её в хранилище чуть позже. Вдруг будет время попробовать ещё разок. Затем я снял одеяло и от ужаса потерял дар речи. На столе лежало зашитое, после нанесённого мною удара, тело мальчика, жизнь которого я оборвал. Я отскочил назад. В увиденное было трудно поверить. Неужели убив этого мальчика, теперь я должен был ещё и вскрывать его тело?.. Мне хотелось истошно завопить. Но комок в горле, словно я оказался в кошмарном сне, воспрепятствовал крику. Я упал на колени и стал впадать в состояние безумного транса. Никаких извинений не будет достаточно. Я еле сумел взять себя в руки и подняться. Свою работу я обязан был выполнить в любом случае.

Каким образом этот мальчик был сохранён спустя уже немалый срок? Тело не забальзамировано. Оно было таким холодным и мокрым, словно его только что разморозили.

Когда профессор Нагай вернулся, то уже не застал меня в ошарашенном состоянии. К его приходу я обязан был подготовить инструменты, что я и сделал.

Отбросив человеческие чувства, выключив разум и заперев сердце я стал ассистировать профессору Нагаю. Может, он и не знал, чьё это тело. Оно, пожалуй, к лучшему.

— Такой кроха ни к чему нам, конечно. Сойдёт только для изучения анатомии. Даже для тренировок некромантии не подойдёт. Подойдёт, вернее, но кому его подсунуть? Потому и заниматься им никто из профессоров не хочет. Найду ему применение. В академии и так недостаток тел, а ещё выделываются, — вслух размышлял профессор, — Так что вдвоём нам придётся, Хакуро, — обратился он ко мне.

Я только утвердительно ему кивал, да наблюдал за тем, как Нагай осматривал тело и готовился к препарированию.

— Давай заодно забальзамируем, хватит уже ему морозиться. Скучает поди!

Мои глаза спокойно наблюдали за тем, как профессор Нагай вскрывал тело убитого мною мальчика. Неужели я потерял остатки всего человеческого? Неужто огонёк моей жизни угас? Я беспрекословно согласился самостоятельно сделать надрезы, которые он мне наказал. Дороги домой в Японию мне уже нет. Лично приступив к вскрытию тела мальчика я совершенно ничего не почувствовал. Ни жалости, ни угрызений совести, ни стыда. Совершенно ничего.

Когда мы закончили наш процесс, и я избавился от перчаток, то посмотрел на свои чистые руки, поражённые нечестивостью.

Урок подошёл к концу. Профессор Нагай делал объявление присутствующим отрядам. Я собирал свои вещи и проверял, не запачкался ли. Нужно было отнести свою маленькую мумию в хранилище. Я глянул на стол, но её нигде не оказалось. Я стал оглядываться вокруг, ничего. Вдруг я почувствовал словно что-то легко тянет меня за рукав. Будто что-то карабкается. На мой вскрик повернулись как другие студенты, так и профессор Нагай. По моему рукаву пыталась забраться куда-то наверх моя же мумия мыши. Вовремя сообразив, я не стал её стряхивать, а судорожно схватил сверху и резким движением оставил на столе.

Неужто она и правда ожила? Моя мумия мышки ожила! Я не знал бояться мне или радоваться. Ликовать или чувствовать омерзение?

В её код мною было заложено только движение. Как по плоскости, так и карабканье наверх. На ничто больше меня не хватило.

— Господа будущие чёрные рыцари! Обратите внимание! Вам довелось воочию лицезреть настоящего мышиного некроманта! — профессор Нагай сегодня был в удивительном хорошем расположении духа.

Оказавшийся на столе маленький зомби пошевелился, поводил головой, место, где был её маленький носик задрожало, словно остатки её былой сущности, затем он побежал строго вперёд строго к краю стола. Я даже сообразить не успел, как мышка свалилась со стола и полетела на пол. Как назло, именно в этот момент рядом с моим столом прошёл один из незнакомых мне студентов другого отряда. Он отвлёкся разговором от зрелища, затянувшего большинство присутствующих. Всегда находится тот, кто всем всё испортит. Раздался хруст. Лишь затем этот студент обратил внимание себе под ноги, но было уже поздно. От моей мышки ничего не осталось… Неужели даже мёртвых рядом со мной ожидала только ещё одна смерть?..

— Як Желле, вы испортили всем такое диковинное зрелище! — воскликнул профессор Нагай.

— Фу гадость! Да сдалась вам какая-то дохлая крыса! — стал оправдываться раздавивший мою маленькую мумию Як.

Возмущение профессора подхватили как мои соотрядники, так и другие присутствующие студенты. Наверное, впервые негодование толпы было направлено не на меня, а кого-то другого. Я даже не знал, радоваться ли мне этому ли нет.

Вечером, после занятий, я решил отправиться домой к Куллану.

После нашей последней с ним ссоры, когда он отказался обучать меня владению мечом, мы стали общаться ещё меньше. Тем не менее я заглядывал к нему, а он и не препятствовал. Сам ведь меня и отправил в эту треклятую академию.

Внутри, как всегда, творился кавардак. Мебель покрыта слоем пыли, камин вновь зарос паутиной. Эти вещи никогда не меняются.

— Ещё не вернулся домой? — спросил меня «великан» только я ступил через порог.

Не было сил для сарказма, но это было замечательное начало.

Тем не менее пришёл я с одним единственным вопросом. Потому я ответил ему встречным вопросом не просиживая штаны в раздумьях, как начать диалог. Злость пробирала и безо всего этого.

— Куллан, как мне заработать денег?

— Работать, — ничего другого, впрочем, я от него и не ожидал.

— Как? — продолжил я допрос.

Куллан тяжело вздохнул, он залез в ящик приоконного столика, достал оттуда мешочек и швырнул его прямо передо мной. Раздался заветный знакомый звон монеток. Я не сразу задумался об их происхождении. Слишком велика была радость.

— Зачем? — спросил великан и я вопросительно на него посмотрел, — Зачем тебе?

— Купить подарок, — пробурчал я в ответ.

— Кому? — Куллан для чего-то продолжил напор.

Я отмолчался, он и отстал.

— Не надо никаких подарков. Ты и так мне их достаточно предоставил!

«Великан» ещё имел наглость говорить подобное!

Я заглянул внутрь мешочка. Там и впрямь были деньги.

— Ты даёшь их мне? — я был искренне удивлён.

Куллан что-то замямлил, а затем выдал то, что я никак не ожидал услышать:

— Это твои деньги, Хакуро. Забыл отдать. Твоя плата за трупы детей, которые ты любезно предоставил академии, — в его голосе ощущалось явное осуждение.

Я вновь посмотрел внутрь мешочка. Эти деньги были залиты кровью. Я устал пугаться, удивляться и бояться. Я просто смотрел на представшее предо мной зрелище плавающих в кровавой жиже монеток.

Разве мог я их принять? Месяцем ранее, наверное, я тут же бы их швырнул прочь. Отказался от них. Психанул. Но сейчас… Я сунул мешочек в кулёк. Без зазрений совести я принял плату за тела детей, которые отправил на опыты в Чёрную Академию Диссании.

— Хакуро, если тебе так тяжко даётся жизнь, то зачем держаться? — неожиданно Куллан задал крайне странный для него вопрос. Он никогда не касался подобных тем.

Этот его вопрос разозлил меня ещё сильнее.

— Жить достоин лишь тот, кто держится за жизнь из последних сил. А не плывёт по её течению. Пока что ты ещё ничего не ведаешь о страдании, — тихо и грустно произнёс Куллан.

Почему его слова были наполнены таким отчаянием? Я отчётливо прочувствовал это по его голосу. Тем не менее поглотившую меня злость сдержать я не сумел. Куллан стал тем, на кого я всё выплеснул:

— Ты сам отправил меня в академию! Ты знал, что это за место! А теперь говоришь мне имею ли я право жить?! Ты сделал всё, чтобы меня угробить! Зачем ты отправил меня в академию?! Зачем?!

Куллан, конечно же, молчал. Он даже не смотрел на меня.

— За что ты так меня ненавидишь?! Почему не убил меня собственными руками?! Отчего вообще не съел?! — на мой последний вопрос Куллан обернулся и выпучил глаза так, как ещё не бывало.

— Хакуро, прежде чем жить, тебе следует осознать истинную ценность жизни.

— Каким образом? Стоя бок о бок со смертью? — кричал я на него из последних сил.

Но Куллан молчал. Как всегда, он просто молчал.

— Я больше никогда к тебе не вернусь, — сказал я, смотря ему в глаза.

Толкнув настежь дверь дома, я быстрым шагом направился в академию. Всё повторяется. Вновь и вновь.

Неужели всё на этом свете циклично?..