Подношение для истины

Дополнительная глава: об Алле

Четыре года назад

Густой сигаретный дым, затягивая горло и впитываясь в нежно-красную мягкую ткань, защекотал каждую клеточку почерневших от никотина внутренностей. Алла задержала дыхание, прислушиваясь к своим ощущениям. Жжение, горечь… Это не было приятно, но по телу словно разливалась волна умиротворения, отравленного спокойствия.

Женщина взглянула на пожелтевшие длинные ногти и скривилась. Когда-то они были вполне себе ровными и белыми, словно с рекламы маникюрного салона. Может, Алла и могла бы фотографировать свои руки, а потом продавать снимки за такие деньги, на какие существовала бы безбедно. Однако ее пальцы никогда не были эталоном красоты. Они были странными, несуразно вытянутыми, кривоватыми, словно переломанными, с какими-то кочками и ямками. Словом, не вызывали никаких эстетических восхищений.

Кожа рук в тон ногтям в какой-то момент приобрела желтоватый оттенок. Им, наверное, отливали не только руки, думала Алла, стоя у низенького белого ларька. Однако зеркала у нее с собой никогда не было, чтобы убедиться в этом наверняка.

Было ли всему виной курение? Конечно, было. И Алла знала этот ответ наверняка, она была уверена в этом так, как ни в чем другом. Все в ее внешности подтверждало пагубность вредных привычек: ломкие сухие патлы, которые язык не повернулся бы назвать волосами, неподходящие по возрасту морщины в уголках губ, глаз и на лбу, усталый потерянный взгляд черных глаз. Хотя, может какую-то роль играла и бутылка вина, которая сейчас стояла под прилавком и обновлялась каждые сутки.

«Шардоне», «Мускат», «Изабелла», «Пино Нуар», «Шираз»… Неважно, белое или красное, полусладкое или сухое, десятилетней выдержки или годовой — Алла не была придирчива. Разницы во вкусе она не различала, а эффект от всего был один и тот же. Так зачем же лишний раз загибать крючок?

— Господи, хватит уже дымить, как паровоз, — послышался недовольный голос напарницы.

Алла обернулась на голос и глухо рассмеялась. У нее был басистый резкий смех, больше похожий на мужской. Он разливался в воздухе, словно вино, и был как будто бархатный и густой, но при этом ни лишенным хрипа.

— Кто-кто? — спросила она, придавив ногой тлеющий бычок.

— Гос-по-ди, — повторила по слогам девушка, ни имени, ни внешности которой Алла уже и вспомнить-то не могла.

— Тяжело, наверное, быть верующей.

— Почему это?

— Потому что помимо мужа-дармоеда на твои плечи садится еще один такой же.

— Господи, прости ее грешную, — ошарашенно зашептала девушка, — не ведает, что говорит.

— Еще как ведаю, так ему и передай, — бросила Алла, скрываясь в тени низенького ларька.

Неровные ряды фруктов и овощей тянулись по прилавку, доверху завалив деревянные поддоны. Они были разных форм, размеров, цветов и ароматов. Некоторые незрелые, другие спелые, они медленно гнили, незаметно человеческому зрению чернея изнутри. На улице стояла сорокоградусная жара, и ее невидимое пламя добиралось даже туда, где установила свои порядки тень. Запах разложения стоял соответствующий. Он был сладковато-приторным, но от кучи гнили, спрятанной в пакете под прилавком, смердело так, что глаза слезились. Рядом с пакетом стояла бутылка недопитого вина из соседнего магазина разливного, затаившаяся под деревянной стойкой со вчерашнего дня.

— Спасибо, Господи, что моя напарница не избавилась от этого жидкого золота, припрятанного мною на черный день. Аминь, — проговорила Алла нарочито с выражением и сделала жадный глоток. Вино успело нагреться на раскаленном воздухе и выдохнуться без пробки, но своих целебных свойств оно утерять не сможет никогда.

— Я ухожу, — напарница лишь неодобрительно покачала головой и, схватив из-за прилавка тканевую бежевую сумку, вышла из магазинчика, не сказав больше ни слова, а Алла устало опустилась на деревянный круглый стул, приготовившись к очередному серому дню, каких у нее насчитывалось уже больше двенадцати тысяч. Это примерно двести восемьдесят девять тысяч часов и миллиард секунд.

Когда часы пробили девять вечера, оставалось десять страниц до конца романа, который Алла нашла на одной из полок прилавка и который взяла пролистать от нечего делать. Впервые ей хотелось задержаться на работе подольше, лишь бы узнать, чем кончилась история Эрнеста и Анны, однако одной мысли о конце рабочего дня хватило, чтобы женщина кинула книжку обратно в угол и встала со стула.

Алла устало потянулась и оглядела помещение. Тут следовало прибраться: разобрать стухшие овощи и фрукты, убрать свежие в холодильники, помыть пол и выкинуть мусор, трупный запах от которого впитался и в стены магазинчика, и в женские волосы. Однако вместо всего этого женщина ловко подцепила длинным пальцем розовую короткую ветровку, едва застегнула ее на пышной груди и выключила свет в магазинчике, намереваясь уйти, но в следующее мгновение вернулась за прилавок и забрала книжку, которую под него швырнула.

На улице стемнело, и почти весь район погрузился в кромешную тьму, которую едва рассеивали лишь искры огней из чужих окон и подъездов. Фонарей здесь почему-то не было. Алла шла бодро, успевая при этом время от времени прикладывать руку ко рту, зажимая между губами сигарету и втягивая ее терпкий смог в себя.

Пройти нужно было четыре километра, которые женщина миновала обычно за час с копейками. Она не любила работать вечером — здесь в это время переставали ходить автобусы, и в распоряжении Аллы оставались лишь бесконечные неровные дороги с кочками и лужами, на которых женщина шла почти вслепую.

Длинный тонкий каблук в очередной раз подвернулся, утягивая за собой все тело. Алла с грохотом упала. Послышался всплеск воды, а перед глазами все поплыло в сторону, грязный асфальт зарябил и потемнел.

— Сука, — прошипела женщина, сжимая мокрые ободранные ладони в попытке заглушить боль.

Потребовалось несколько мгновений, чтобы Алла смогла различить перед собой дорогу, грязно-коричневую лужу и кровь на руках. Очередная сигарета отлетела в сторону и скрылась в ночной глуши, тут же потухнув. Женщина попыталась встать, но подвернутая нога заныла, а руки мелко затряслись. Тошнота подкатила к горлу, но Алла удержала комок желчи в себе.

— Девушка, — послышался мужской насмешливый голос за спиной, — а, девушка, Вам помочь?

— Нет, — тут же грубо отрезала Алла, не оборачиваясь.

— А мне кажется, помочь, — продолжал насмехаться человек с резким, воющим тембром. Он, кажется, походил на местную интеллигенцию.

— Я сказала… — Алла не успела договорить, потому что над ней вдруг нависло две фигуры.

Двое мужчин, криво усмехаясь, склонились над сидящей в луже женщиной. Они были широколобыми, с маленькими рыбьими глазками и тупым выражением лиц, будто в детстве их кто-то с силой прижал физиономией прямо в стену.

— Не нужно, — вернув самообладание, ответила Алла и попыталась встать на ноги, однако чужие руки тут же легли на ее плечи и надавили на них, возвращая тело обратно на асфальт.

— Че, Антона Рябчикова знаешь? — спросил один из них с такой же перекошенной улыбкой.

— Ну.

— Оп, даж не отпирается, — хмыкнул второй.

— У нас сообщение для него, — продолжил первый.

— Ну, если умеете болтать с мертвыми, дерзайте, — рыкнула Алла и снова попыталась встать, но ей опять не дали этого сделать.

— Сказки свои для кого потупее оставь.

— Да куда больше?

— Ты че, борзая слишком? — один из мужчин, тот, что поменьше, дернулся вперед, однако второй задержал его рукой.

— Значит, теперь его проблемы — твои проблемы.

— С какой это радости?

— С такой, что он твой муж.

— Уже бывший.

— Долги бывшими не бывают.

Алла замолкла, гневно глядя на возвышающихся над ней мужчин. Она понимала, о чем идет речь, и легче ей от этого не становилось. Играть в дурочку с такими людьми было чревато последствиями, и все ближе черта дозволенного подбиралась к женщине.

Сердце бешено стучало в груди, разливаясь дрожью по всему телу. Руки неистово ломило и жгло от царапин, смешанная с грязью кровь стекала по запястьям. Ноги безвольно подгибались, не в силах противостоять мужской силе, что легла на хрупкие плечи.

Выпитое вино играло в жилах, задерживая поток сознания, выставляя барьеры для мыслей. Алла пыталась придумать, что же ей делать, что сказать и куда бежать, однако в голове свистел ветер пустоты. На ум приходили одни лишь ругательства и нервные ироничные комментарии.

— Ну, че замолкла? — рявкнул мужчина пониже. — Особое приглашение нужно, мадмуазель?

— Особое приглашение идти к черту, карлик пучеглазый, — в тон ответила Алла, не в силах руководить собственным языком.

— Ты…

— Я. Я. Я, — вновь заговорила женщина угрожающим басом. — Я платить ниче не собираюсь. Вопросы к Рябчикову? Могу предложить веревку и мыло.

Алла никогда не жалела о том, что говорила и что делала. Она никогда не опускалась до того, чтобы лебезить перед кем-то или подстраиваться под людские интересы. Ее не волновали чужие чувства, не ранили чьи-то слезы. Жизнь давно преподала ей самый важный урок — быть эгоисткой. Грубой, жестокой, циничной и отвратительной, но живой и свободной. Любой ценой защищать лишь собственную жизнь, надеяться лишь на свои решения, любить одного единственного человека — себя. Никто не отплатит большей заботой, чем ты сам. Поэтому Алла никогда не жалела о том, что говорила, но жалела о последствиях, которые обычно наступали после ее слов.

Резкий удар в висок стал немым ответом на бесстрашный выпад. Голова, словно шарик, столкнулась к холодным асфальтом и тут же отскочила от него. В ушах запищало, на губах выступил металлический привкус. Не контролируя себя, Алла глухо засмеялась, сдерживая брызнувшие из глаз слезы.

— Она че, контуженная? — ошарашенно спросил мужчина своего высокого товарища.

— А ты че, тупой? — сквозь хрип спросила Алла. — Я сказала…

Чужой ботинок попал аккурат между ребер. Весь воздух мгновенно выбило из груди, и легкие словно проткнуло раскаленными иглами. Алла закашляла, задыхаясь. Она чувствовала, как вызывающая смелость сдает позиции, уступая свое нагретое местечко животному страху, однако обмякшие руки, хватаясь за мокрый асфальт, лишь беспомощно зацепляли камешки ногтями и впитывали дорожную грязь.

— Че, еще смелость осталась? — сквозь смех прорычал один из мужчин, наклонившись и зарывшись холодной рукой со сбитыми костяшками в огненно-рыжие пушистые волосы. Он дернул руку и запрокинул голову Аллы назад, прикладываясь своими губами почти к ее уху. — Давай, красотка, покажи характер.

— Наслаждайся сколько душе угодно, — Алла сплюнула кровь, и красно-прозрачная жидкость потекла по подбородку, надуваясь пузырями изо рта. — Денег не увидишь.

— Мразь!

Алла не смогла сдержать вскрика от следующего удара. Чужая рука изо всех сил надавила вниз, и Алла лбом врезалась в асфальт. Она истошно завыла, ощущая, как переносица захрустела под весом чужих рук, а лицо защекотала теплая влага. Второй удар оказался сильнее первого, лоб словно выгнулся в череп, нос захрустел, съежившись, а глаза, наполнившись кровью, набухли. Зубная крошка наполнила рот опилками, смешанными с кровью и слюной.

Когда Алла вжалась в асфальт лицом в третий раз, она уже почти ничего не чувствовала. Лишь запах металла, обжигающее тепло на щеках и струящиеся по подбородку слезы. Мир вокруг почернел, тело налилось свинцом, отказывая собственной владелице в спасении, а лицо превратилось в сплошную кровавую яму.

Когда, казалось, избиение прекратилось, Алла попыталась отползти на негнущихся ватных ногах, с хрипом застонав. Она не разбирала перед собой дороги, не чувствовала ни одной части собственного тела и думала лишь об одном — о том, как спастись. Однако тут же чужие руки схватили ее за ноги и потащили обратно.

Женщина завыла и попыталась оттолкнуть мужчин, однако ноги совсем не слушались команд разума.

— Давай, сука, покажи характер.

Очередной удар ногой пришелся куда-то в желудок. Внутри что-то лопнуло. Алла попыталась прикрыть лицо руками и прижать колени к груди. Снова удар. Удар. Удар. Еще. Еще. Еще. Куда-то в область почек, селезенки, печени, потом легких, груди. Тело налилось кровью, которая выступала на коже взбухшими фиолетово-красными волдырями. Мир вокруг съежился до размеров одного женского тела, сжавшегося в позе погибшего эмбриона. Боль не отступала, она ныла и завывала, тянула и резала, жалила и жгла. Органы внутри искалеченного тела словно превратились в кроваво-мясной фарш, легкие лопнули, а весь гной вылился в брюхо, наполнил бело-желтой вязкой жидкостью каждую клеточку тела, выдавливаясь через глаза, уши, рот и нос.

Последним стал удар куда-то в горло. Алла почувствовала, как выгнулся кадык, проваливаясь в глотку, и вовсе лишилась воздуха. Она, как рыба, беспомощно открывала рот в попытке глотнуть хоть каплю кислорода, но все ее попытки были бессмысленны.

— Следующая наша встреча будет последней, — где-то на границе сознания услышала женщина.

Послышались глухие удаляющиеся шаги. Алла осталась в полном одиночестве, комочком сжавшись на пустой мокрой дороге в луже собственной крови и мочи. Она немощно закрыла глаза и почти сразу забылась.

Алла очнулась уже в больнице. Она едва разлепила опухшие глаза и рассмотрела миллионы проводков, которые тянулись из ее рук, живота, груди, из того, что когда-то было носом, в аппараты, приборы и капельницы.

Слишком яркий свет ослеплял, писк оглушал, запах лекарств вызывал рвоту. Но Алла не могла даже раскрыть рта, чтобы позвать кого-то на помощь и попросить выключить свет, вырубить приборы и наконец зажать ей нос, позволив вернуться в забытье.

Неделя проходила за неделей. Алла уже забыла, каково это — нормально видеть, слышать, дышать, ходить. Она не могла сделать ни шага без ходунков, ни сказать и слова без помощи медсестры. Словно девяностолетний старик, она нуждалась в помощи во всем: чтобы умыться, поесть, сходить в туалет, просто чтобы жить.

Единственное, что не изменило Алле за это долгое время реабилитации, — ее мысли. И она успела обдумать все. Мужа, который сдох с иглой в руках, многомиллионные долги, передавшиеся ей по наследству, близость собственной кончины и ближайшую инвалидность, которую женщина получит, как только сможет различить буквы «А» и «Д».

Мысли Аллы снова и снова возвращались в прошлое, перемалывали косточки давно забытых воспоминаний, обгладывали останки давно ушедших чувств. Женщина как наяву видела то, что привело ее в эту самую больничную койку.

Антон Рябчиков. Когда-то это имя было медом на женских устах. Его было до мурашек приятно слизывать язычком, протягивать, словно вязкую сладкую смесь, проглатывать гласные, обжигающие горло.

Алла была лишь одной из многих. Она, как и все ее подружки в колледже, крутилась вокруг сексуального одногруппника. Так же молча пускала слюнки при виде его русой копны волос, стреляла глазками в надежде, что ее намеки не останутся незамеченными, строила из себя недотрогу каждый раз, когда он подходил к ней попросить ручку.

Однако кое-что отличало семнадцатилетнюю Аллу от своих одногруппниц. Она всегда добивалась желаемого. Будь то отличная оценка по нелюбимому предмету или неприступный красавчик-студент — для Аллы не было разницы. Она видела лишь цель, а средства сами всегда попадали под руку.

Однажды Антон Рябчиков зашел в кабинет под ручку с блондинистой стервой Олей Ляпиной. Они, словно голубки, мурлыкали целыми днями напролет, прячась за каменными квадратными колоннами столовой и в маленьких темных кабинках туалетов. Алла ломала голову, пытаясь понять, что нашел такой парень, как Антон, в этой белобрысой плоскодонке, которая даже имя собственное не в силах внятно произнести. Вопросы ежедневно рождались в голове Аллы, но парочка так и не расходилась. Казалось, с каждым днем они становились все ближе и ближе.

— Алла! — однажды Оля со своим возлюбленным подошли к девушке. — Ты занята послезавтра?

— А что? — Алла тут же отложила сломанную стеклянную пилочку для ногтей в сторону, смахнула копну рыжих пушистых волос на правое плечо и незаметно подалась вперед, прижимая к парте упругое декольте. Она с удовольствием заметила, как взгляд Рябчикова прошелся по всем ее выпирающим местам.

— У меня день рождения. Помнишь? — ничего так и не заметив, продолжила Оля, лучезарно улыбаясь. — Я хотела пригласить всех девочек из группы. Ты придешь?

— Конечно, — протянула Алла с вызывающей усмешкой. — А ты, Антон, будешь?

— Это даже не обсуждается, — Антон притянул подружку за талию ближе к себе, отчего Оля застенчиво улыбнулась и отвела взгляд в сторону.

— Вот и славно.

Алла готовилась к предстоящему дню как к сражению. Она подготовила нападение со всех фронтов: огненно-рыжие волосы каскадом спускались на плечи, черный корсет, поддерживающий пышную грудь, сжал талию, а короткая юбочка едва прикрывала ягодицы. Сетчатые колготки выгодно оттеняли полные ноги. Пухлые губы покрылись красно-бордовой помадой, глаза очертились черной густой подводкой. Завершающим штрихом стала украденная у матери туалетная вода Шанель. Алла сильно постаралась, чтобы женщина не заметила пропажи, и сейчас с удовольствием смачивала жилку на шее цветочно-шипровым ароматом Шанса [Chance Eau de Toilette Chanel. В России: «Шанель Шанс Туалетная Вода». Один из популярных парфюмов в 2003 году.].

Весь вечер, проведенный в боулинге, Алла ловила голодные и пристальные взгляды Антона Рябчикова. Каждый раз, стоило ей нагнуться ниже положенного, выставить облаченную в сетку ногу вперед или подтянуть руками корсет, она неизменно чувствовала на себе его внимание. От этого ощущения ей хотелось хохотать, улыбаться и прыгать от счастья. Она чувствовала себя такой взрослой, сильной и властной, что затмевала всех простушек-одногруппниц, пришедших на день рождения Оли в синих джинсах и каких-то непонятных синтетических кофтах.

Однако каждый раз, стоило только смеху Ляпиной разразиться заливистым пением по залу боулинга, как внимание Рябчикова тут же переключалось с Аллиных выпуклостей и упругостей на эту серую мышь без чувства стиля, юмора и всего, что обычно ценится в женщинах.

Алла грызла ногти в напряжении и решалась на еще более отчаянные попытки: она строила из себя неженку, которую срочно нужно научить бросать шар правильно, и на роль учителя подходил лишь один Антон Рябчиков, который слишком много внимания уделял своей пассии.

Антон соглашался передавать Алле свое мастерство. Он умело бросал шар, показывая, как правильно нужно встать, прицелиться и взмахнуть рукой. Но у Аллы совершенно ничего не получалось. А о трех страйках, которые она выбила получасом ранее, уже и вовсе девушка позабыла.

Тогда Антону пришлось собственноручно управлять Аллиным телом. Он встал сзади, прижал ее спину к своей груди и ловко взмахнул ее рукой, сложив свою ладонь сверху.

В этот миг Алла не могла думать ни о чем другом, кроме тепла его тела и перекатывающихся мышц, которые девушка чувствовала даже через слой мягкой одежды. Она вдыхала аромат его парфюма, и от его древесно-мятных нот ей сносило голову. Еще чуть-чуть, и Алла бы прямо здесь набросилась на него в попытке выразить переполнявшие чувства, однако в следующее мгновение Антон отстранился, сказал, что у Аллы отлично получается, и вернулся к своей девушке, которая выразила искреннюю радость об успехах подруги.

В тот же вечер Антон и Алла оказались одни в служебном помещении, которое как раз кстати оказалось незапертым. Это было быстро, неудобно и больно, потому как со всех сторон то в грудь, то в живот или спину Аллы упирались черенки швабр, а ноги ударялись о глубокие железные ведра, от которых несло помоями и грязью. Однако Аллу переполняло счастье, смешанное с ощущением чужих прикосновений, проникновений и жидкостей. Она не чувствовала ничего вокруг, кроме смазанных поцелуев, обжигающего дыхания на своей груди, и чужих холодных пальцев, сжимающих складочки на талии.

Алле казалось, что наконец все наладилось, цель достигнута, игра завершена, и победитель безоговорочно определен. Но, натянув на себя свитер, Антон перевел дыхание и вдруг сказал:

— Это было круто, но единоразово. Ладно?

— Почему это?! — вспылила Алла, выпустив из рук нижнее белье, которое еще не успела надеть.

— Ты же в курсе, что я с Олей? И я не собираюсь ей изменять.

— Ты только что сделал это.

— Нет, — глухо рассмеялся парень. — Алл, физическое влечение — это не измена. Я — мужчина, секс — это моя биологическая потребность. Главное, что я чувствую к ней.

— Значит мы, как два кролика, просто перепихнулись на скорую руку?

— Ну, я бы не сказал «на скорую»…

— Ты издеваешься?!

— А что ты хочешь-то? — Антон устало закатил глаза. — Чтоб я сейчас пошел, бросил ее и прибежал к тебе? К тебе?

— Вообще-то да, именно этого я и хочу, — девушка надменно вздернула подбородок и скрестила руки на оголенной груди, совершенно не стесняясь своей наготы. — Со мной что-то не так?

— Алл, без обид, — Антон снова рассмеялся, обнажая ряд белых сверкающих зубов, которыми пару минут назад оставлял на женском теле отметины. — Оля — идеал для крепких отношений. А ты — для редких развлечений. Понимаешь?

Воздух рассек звонкий треск пощечины. Голова Антона резко дернулась, но он лишь сморщился и сжал губы. Алла оскорбленно прижала руку обратно к груди. Ее лицо полыхало, глаза блестели от ярости, а волосы вот-вот встали бы на дыбы.

— По-твоему, я шлюха?

— Я не так сказал…

— Заткнись, — резко прервала его Алла и мстительно сверкнула черными глазами. — Беги к своей Оленьке, но очень скоро ты об этом пожалеешь.

— Ты мне угрожаешь? — криво усмехнулся Антон.

— Нет, но не меня тебе стоит бояться, — в голове у Аллы уже возник новый план.

В итоге Алла добилась своего. Она разрушила крепкие отношения Антона Рябчикова и Оленьки Ляпиной, добилась объекта своего вожделения и даже больше…

Алла никогда не сдавалась и всегда была готова чем-то жертвовать. В основном, тем, что к ней никакого отношения не имело. Девушка давно выучила простой жизненный урок — куда проще, чем те, что преподавали в колледже, — никто не позаботится о тебе лучше, чем ты сам. Никто не станет жертвовать своим благополучием ради счастья другого. Никто не вспомнит о чужих бедах, когда есть свои. Поэтому миру Алла отвечала тем же. И пожертвовать она решила этой тошнотворной белобрысой Оленькой.

— Что это? — Антон с явным недоверием взглянул на бумажку, которую Алла сунула ему в руки на большой перемене.

— Твой билетик в счастливое будущее.

Антон, прищурившись, вгляделся в напечатанный черным шрифт, в чужие синие закорючки-буквы и вдруг побледнел. Он поднял ошарашенный взгляд, полный ужаса, на Аллу и открыл рот, не в силах выдавить и слова.

— И она об этом знала, — Алла неодобрительно покачала головой. — Я уже проверилась. И тебе советую, если вы без защиты…

— Не может быть, — проблеял Антон неверяще.

— Можешь сам проверить, — хмыкнула Алла безразлично, разглядывая собственные ногти. — Не знаю как, но это уже не мои проблемы.

— Я спрошу у Оли…

— Спроси. Спроси обязательно, почему она, зная о своем прекрасном, волшебном заболевании, не удостоила тебя чести разделить это знание. Я бы послушала, как она будет отпираться.

— Но как ты узнала?

— Совершенно случайно, — пожала плечами девушка. — Услышала ее разговор по телефону с матерью. Признаюсь, справку стащила. Но из чистых побуждений.

Это была ставка наудачу. Слишком многое зависело от случайных обстоятельств: решит ли проверить Антон эту чертову справку, сделанную на коленках, спросит ли Оленьку, обратится ли в больницу. Любая шаткая часть этого плана, состоящего из сплошных зыбких деталек, могла в любую секунду накрениться и утащить за собой всю задумку, вывалить наружу правду и закопать Аллу под своими обломками.

Однако каким-то чудом Алле повезло. Все обстоятельства встали на ее сторону, Фортуна дружелюбно махнула рукой, позволяя случиться неизбежному, и, видимо, усмехаясь над смышленостью своей подопечной.

Преданный и брошенный Антон нашел утешение в добросердечной благодетельнице Алле, которая раскрыла его глаза на колючую правду. Он долго убивался по случившемуся, но постепенно, под влиянием правильной компании, правильных слов и мыслей, которые выражала его подружка, горечь Антона сменилась на гнев и ненависть, обращенные к злополучной Оленьке Ляпиной.

«Спидозная», «шлюха», «абшабашенная», «шмаль» — все эти и многие другие нелестные эпитеты, своеобразные синонимы и другие фигуры речи стали неотъемлемым атрибутом появления Оли Ляпиной в колледже. Она стала главным символом всего учебного заведения, самым громким слухом и именем нарицательным.

Крестовый поход, целью которого стало уничтожение всех «потаскух» колледжа, а в частности, именно Оленьки Ляпиной, возглавлял Антон Рябчиков, за спиной которого Алла неизменно нашептывала свои искусительные речи.

Против Оли обернулись все: бывшие подруги, одногруппники, знакомые, ребята с младших и старших курсов, даже, кажется, мнение учителей о ней пошатнулось. Из скромной красавицы и добродушной хохотушки она превратилась в прокаженную отравленную падаль, к которой даже прикасаться было мерзко.

С этим до чертиков приятным положением дел прошло несколько лет. Алла получила все, что хотела: сексуального мальчика-одногруппника, всю его любовь, все его поцелуи и прикосновения; она стала той самой хорошей девочкой, которая раскрыла коварный обман местной стервы, и приобрела не только всеобщую дружбу, но и восхищение. Алла упивалась своей значимостью, до дрожи наслаждалась собственным величием.

Очередные изменения произошли в конце четвертого курса. Оленька Ляпина повесилась. Неожиданная новость повергла в шок всех в колледже, и мгновенно все грязные слова, выпады и вечные насмешки массово забылись. Никто больше не вспоминал о злобных выкриках, вечном шепоте, наполненном отвратительными подробностями, потому что знал, что за чужими издевательствами кроются и собственные.

Больше всех эта история повлияла на Антона Рябчикова, который в миг прозрел и различил в случившемся свою вину. С тех пор и началось его увлечение алкоголем. Он старался забыть о прошлом, выкинуть из головы все свои слова и поступки, ежедневно разрезающие его душу на тысячи маленьких почерневших от ненависти кусочков плоти и крови.

Алла старалась вправить ему мозги обратно. Она вытягивала из глубин Рябчикова того вечно веселого дерзкого юношу, от одной улыбки которого у нее в животе разливался кипяток, но все чаще у нее не получалось это сделать.

Странное горькое чувство поселилось и в Алле. Но оно было направлено не в сторону Оленьки Ляпиной, которой, по мнению девушки, самое место было в котле со свернутой шеей. Она почему-то не могла бросить вечно пьяного и избитого Антона, хотя постоянно намеревалась это сделать.

Вскоре пристрастие Антона переросло с алкоголя на что-то более тяжелое, потому что градус перестал приносить ему долгожданное облегчение. В его руках Алла все чаще стала различать колючие шприцы, свернутые купюры и нагретые ложки.

«Абстяг», «барбадос», «варево», «вмазаться», «отходняк» — теперь эти слова стали частью Аллиной жизни. Она все чаще уходила из дома, все сильнее закутывалась в одежду, дабы скрыть следы синяков и порезов, но неизменно возвращалась обратно к мужу, ведомая какой-то непонятной силой.

Начались ссоры, крики, побои, драки. Засыпая, Алла каждый раз злобно скалилась Оленьке Ляпиной, которая невидимым призраком стояла в углу комнаты и неодобрительно качала головой.

— Что, сука, рада? — спрашивала она вполголоса свою мертвую подругу.

Долгожданное облегчение принесла смерть любимого и единственного мужа Аллы. На какое-то мгновение женщина вздохнула свободно, впервые за тридцать лет почувствовав себя ничем не связанной. Она неожиданно для себя даже подумала о будущем, предположила, чем может заняться и куда пойти работать, но не учла одного.

Антон Рябчиков не доставал алкоголь и наркотики из воздуха. Он не работал, не стремился зарабатывать и получать средства, на которые смог бы себя обеспечить. В этом плане его полностью обслуживала Алла, разрывающаяся на двух работах. Но она не знала, что ее скромного заработка, никогда не переваливающего за отметку тридцати тысяч, не хватило бы на лакомства для любимого. Поэтому Антон Рябчиков нашел другие источники денежного богатства. Он наделал многомиллионные долги, а потом скрылся от них туда, откуда его ни один коллектор не в силах достать. Свое наследие он с чистой совестью передал верной жене, которая была ответственна за всю его жизнь.

Несколько месяцев реабилитации стали для Аллы отличным отпуском. Она чувствовала себя в полнейшей безопасности, не тратила денег на собственное существование, не ходила на тошнотворную работу. Конечно, время от времени она мечтала еще и о бокальчике Шардоне на прикроватной тумбочке, но утешала себя мыслью, что, чем сильнее соскучится по божественному напитку, тем насыщеннее будет наслаждение от долгожданного воссоединения.

Верными спутниками в больничной жизни Аллы стали Эрнест и Анна из романа, который лишь чудом не выпал из-под ветровки в злосчастную ночь избиения. Он размок от грязи, некоторые странички впитали в себя бордово-коричневые следы крови, но в остальном почти совершенно не пострадал. Его тонкие потрепанные страницы стали единственной отрадой Аллы в этом суровом скучном мире бессмысленного существования.

Когда же Аллу выписали из больницы, она почти не помнила о случившемся. Мутно-серые воспоминания, окропленные кровью и грязью, покрылись слоем темноты, нос почти ровно сросся, синяки сошли с тела. О небольшой встряске напоминала лишь зияющая дыра во рту, где когда-то находился левый клык, да желудок.

Почему-то после случившегося Алла потеряла способность держать пищу внутри себя. Видимо, один из ударов головорезов пришелся на желудок и был неоправданно сильным. Тем не менее, вечная рвота и отсутствие способности нормально переваривать пищу вскоре переросли во что-то психологическое. Ежедневное опорожнение желудка вошло в привычку, и Алла больше не могла представить свой день без этих чудесных мгновений освобождения и легкости.

Стоя за пластиковыми дверьми больницы, Алла ломала голову над тем, что же ей делать дальше. Один из головорезов четко дал понять, что следующая встреча станет летальной. Каждый раз, когда женщина вспоминала его рыбьи тупые глазки, которые так и хотелось выцарапать собственными ногтями, у нее начинал ныть нос. А все тело невольно передергивало, хотя Алла и убеждала себя, что никогда в жизни не будет стелиться под подобных ущербных ублюдков.

Так как женщина четко знала, что платить по чужим долгам в этой жизни точно не будет, да и не сможет физически, она должна была придумать другой способ скрыться от преследования законов каменных джунглей.

Алла не собиралась сдаваться. Это было не в ее привычках. Она столько пережила, столько перетерпела, столько потеряла не для того, чтобы в одно мгновение сдаться под прессом чужих плоских гротескных лиц.

Поэтому, стрельнув долгожданную сигаретку у рядом стоящих женщин, она в задумчивости затянулась и тут же невольно расслабилась от растекающегося по венам никотина. Тут-то она и услышала разговор незнакомок об «Истинном Пути». План в ее голове возник сразу же.

«Хочешь жить — умей вертеться», — прекрасная пословица, которая оправдывает всю грязь и мерзость, совершенную с одной единственной целью — выжить. Алла жила по этому негласному закону, вспоминала эти слова каждый раз, когда совершала что-то, что могли осудить другие. Хотя, какое ей было дело до тех, кто посмеет открыть свой рот, чтобы выразить никому ненужное мнение? Алла бы с радостью посмотрела на этих умников, будь они на ее месте. Как быстро они бы сдались? Как скоро подохли бы где-нибудь в канаве?

Осуждать легко. Еще проще сморщиться и брезгливо отвести взгляд от непристойностей жизни. Зато сложно, если вообще реально, гордо выпячивать грудь вперед и шагать на отрубленных окровавленных ногах.

Алла попала в «Истинный Путь». Она надела на лицо очередную маску, примерила новый костюм, выстроила себе неприступную крепость, в которой оказалась вполне себе счастливой принцессой без всяких принцев, лишь с драконом, который огнем дышал на ладан.

— Я изменила мужу, — рассказывала она неприметному белесому старичку перед собой. — Понимаю, что поступила ужасно… Я пыталась исправить свою вину, но… Моя свекровь, она никогда мне этого не простит. Она пытается меня со свету сжить.

Так Алла и очутилась в своем новом доме. Вскоре ее ждали новые потрясения: постный образ жизни, миллионы ограничений, мерзкие послушницы-святоши, массовые галлюцинации и всеобщее сумасшествие.

Но, пока у Аллы была крыша над головой, «Зайчики», охраняющие ее, за дверью и бокал вина в руке, женщина могла смириться со всем, что происходило вокруг. Будь то призрачные твари, растянувшиеся гниющей плотью до самого потолка, или неприятные тощие послушницы с замашками первых леди всего «Истинного пути».