Подъем, спящая красавица! (СИ)

Глава 22

Ласки королевы

Когда Илиана вошла в библиотеку, Румпель листал какую-то толстую книгу и хмурился. Она знала, что её мужчина любит читать, стоя за специальным столиком, высоким, с наклонной небольшой столешницей, как раз под книгу. Но сейчас лейтенант сидел, облокотившись о стол и опираясь лбом о ладонь. А другая рука — немыслимое дело! — барабанила по подлокотнику кресла. Никогда, никогда Румпель не терял настолько контроль над эмоциями. Разве что в сексе. Но хуже всего было то, что лейтенант не заметил, как она вошла.

— И когда ты мне собирался это рассказать? — спросила Илиана, пытаясь выровнять голос.

Она честно старалась спрашивать дружелюбно, но это было дружелюбие собаки, у которой отобрали кость. Румпель вздрогнул и обернулся. Посмотрел на неё странным, рассеянным взглядом.

— Рассказать что?

— Что ты самовольно отпустил моих пленников.

Она величественно прошла и встала напротив. Румпель досадливо поморщился:

— Какие пустяки. Тебя волнуют девчонка, недавно забросившая игру в куклы, и парень в одних штанах. Серьёзно?

— Меня волнует, что ты нарушил мой приказ.

— Извини. Так было нужно. Ты слышала когда-нибудь имя «Дезирэ»?

— Извини? Вот так запросто? Королевский приказ для тебя ничего не значит?

Румпель прикрыл глаза. Устало потёр ладонью лоб. Он был раздражён до крайности, но чем?

— Они тебе не опасны, — выдохнул измученно. — Илиана… не стреляй по воробьям из пушки.

— По воробьям? Не опасны? Девчонка — ведьма. И притом не самая слабая.

— Фея. Пока что фея.

Илиана стиснула кулаки. Что-то хрястнуло в её руках. Она опустила взгляд и увидела, что сломала стек. Отшвырнула обломки в сторону.

— Фея? Такая юная, такая чистая и добрая, да, Румпель? — спросила вкрадчиво. — Не то, что я: злая и страшная ведьма. Тебе ведь нравятся чистые и скромные девочки, верно?

Румпель тяжело посмотрел на неё красными от недосыпа глазами. Криво усмехнулся. Встал. Подошёл и обнял.

— Илиана. Я не знаю, радоваться мне или печалиться. Ты меня давно ни к кому не ревновала. По-моему, тебе было лет пятнадцать, когда ты устроила мне истерику ревности. Или ещё четырнадцать?

Она гневно раздула ноздри и резко отстранилась.

— Перестань, — прошипела зло. — Ты нарушил мой приказ! Ты ведёшь себя так, словно я — просто грелка для твоей постели, а не твоя королева. Ты вообразил, что, если я с тобой удовлетворяю страсть, то ты можешь забывать о том, кто я⁈

— Эти дети тебе не опасны, — веско повторил мужчина.

— А кто опасен? За этими детьми стоит Анри. Ты забыл? Или ты думаешь, что король — всё тот же тупой мальчишка, которого ничего не интересует, кроме охоты и развлечений? Клянусь, за те годы, которые муженёк провёл в темнице, даже осёл бы поумнел! Ты не понимаешь, как он сейчас ненавидит меня? Да Эрталия утонет в крови междоусобицы! Я выслала погоню, но… Все восстают против меня. Мои гвардейцы переходят на сторону короля, всеобщего любимчика. Все помнят, как он крестил их детей и щедро угощал на пирах всех встречных-поперечных. Тот парень в одних штанах — деревенщина, сын мельника, босяк. Но Анри отдал ему мою сестру! Лишь за то, что Арман рассмешил его и позабавил. А ещё за то, что им вместе прекрасно бухалось. Принцессу! И подарил ему маркизат. Все эти твари помнят доброго Анри. Все эти твари ненавидят злую Илиану. Все меня предают. И ты — тоже.

— Я тебе верен.

Она глянула на него гневно, прикусила алую губу.

— Ты мне это повторишь, когда Анри велит палачу привязать меня к столбу и поджечь. И в этом виноват будешь ты, только ты, добренький Румпельштильцхен, жалеющий мальчиков и девочек, которые — клянусь! — меня не пожалеют.

— Илиана.

Румпель сел на стол, притянул её к себе, заключив между колен, обнял и потёрся щекой о тёмные волосы.

— Илиана, — повторил хрипло. — Ты — фея. Самая могущественная из живущих. Что эти человечки смогут тебе сделать? Почему ты боишься их так, словно тебе снова пятнадцать?

— Ты сумасшедший! Он король, Румпель! Король. Коронованный. За него встанет вся Эрталия, армия… Ты не понимаешь или придуриваешься?

— Что тебе до того? Девочка моя, когда ты поймёшь, что тебе ничего не угрожает? Даже если весь мир вооружится против тебя.

— Мне угрожает мой муж. Муж, которому я изменила, которого я свергла и которого больше пяти лет держала в темнице.

— Помирись с ним.

— Что⁈

— Он был маленьким и глупым, когда обижал тебя. Он получил по заслугам и поумнел. Поговори с ним. Узнай, чего он хочет.

Она зашипела и ударила его в плечо:

— Ты рехнулся⁈ Что за бред⁈ Анри не пойдёт на мир. Теперь, когда он на свободе, и за него — мерзкие людишки! Он ни за что не забудет причинённых ему обид.

Румпель поморщился:

— Детский сад, трусы на лямках. Короли ещё не то забывают, если им выгодно. Поверь, я разберусь и с этим. Илиана, пожалуйста, дай мне время. Сейчас происходит то, что намного опаснее, чем все эти ваши разборки в королевской песочнице. Силы небесные, да какая разница на чей череп давит корона⁈ Возьми и подари ему трон. Ты — фея. Бессмертная. А он — смертен. Пусть погреет задницу на троне лет тридцать. Ну, сорок. А ты сядешь после него.

— Вот как? — хрипло выдохнула она и прищурилась.

— Всё это — такие мелочи. Ты воюешь с воробьями, а между тем в Эрталию пришёл дракон. Или не знаю кто. Неужели ты не чувствуешь? Не замечаешь? Происходит нечто непонятное, необъяснимое. Мы с тобой стали шахматными фигурками в чьей-то искусной игре. И этот кто-то куда опаснее любого из королей.

— Кто?

— Не знаю. Илиана, пожалуйста, дай мне несколько дней. Предложи Анри переговоры. Затяни их месяца на два-три. Дай мне возможность разобраться.

Она смотрела на него странным взглядом, почти грустным, почти с сожалением.

— Я никогда тебя таким не видела…

— А я никогда таким и не был. Потому что вот этого — не было. Никогда.

Королева шагнула к нему, обняла, коснулась губами губ. Из нежного поцелуй быстро перерос в страстный.

— Что с тобой? Всё настолько серьёзно? — хрипло спросила она, закончив тиранить его губы.

— Намного серьёзней.

— Что происходит?

— Я. Не. Знаю. Прошу тебя: не мешай мне сейчас. И ещё: скажи, ты когда-нибудь слышала имя «Дезирэ»? Ты знаешь кого-нибудь с таким именем?

— Дезирэ? Желанный? Какая пошлость. Словно из какой-то сентиментальной сказки. Может быть. Не знаю. Не помню.

Илиана опустила голову, задумалась. Глянула исподлобья:

— Это всё из-за неё?

— Что?

— Эти проблемы, о которых ты упоминаешь, но не рассказываешь, из-за твоего Сорнячка?

— Не знаю.

— Я тебя люблю, — шепнула она и коснулась щекой его небритой щеки. — Румпель… ты — единственный, кому я могу доверять… Ты бы хотел, чтобы я отреклась от престола и перестала быть королевой?

— Я этого не прошу, — насторожился он и поднялся.

Королева привстала на цыпочки и поцеловала его в нос, в лоб.

— Но хочешь? — спросила кротко.

— Хочу.

— И ты будешь любить меня, если я перестану быть королевой?

— Конечно.

Илиана обвила его шею руками, приникла к губам. Жадно, словно лань в засуху. Он вздрогнул и прижал женщину к себе.

— Почему? — тихо спросила она.

— Мне не нравится, как тебя меняет корона.

— Я становлюсь злой? Тёмной?

— Да.

— Хорошо. Я буду доброй. И ты меня будешь любить ещё сильнее?

— Да.

— И мы будем жить только вдвоём?

— Втроём.

Она непонимающе посмотрела на мужчину.

— И кто же будет третьим? Сорнячок?

— Бертран, — устало напомнил тот. — Наш сын.

— Ах… да.

Королева потянула его за руку, и Румпель опустился в кресло. Женщина опустилась рядом с креслом на пол, положила голову на его колени и посмотрела снизу-вверх.

— Ты всегда был рядом, — прошептала нежно. — Всегда. Когда был юным пажом, когда я была глупой девчонкой…

— Ты не была глупой.

— Я была глупой. Слабой глупой девчонкой. Я позволила надавить на себя и выдать замуж за того, кого ненавидела. Но ты не бросил меня. Ты помог мне свергнуть мужа. Ты всегда был рядом. И любил меня…

— Илиана… — Румпель попробовал встать, но женщина уткнулась в его живот.

— Подожди — прошептала мягко. — Ты помнишь нашу первую ночь? Ты помнишь, как ты меня целовал?

— Что… ты… делаешь? — прохрипел он.

По его лицу скатилась струйка пота, а за ней поползла другая. Губы побелели.

— Наш сын… Твой сын, Румпель. Я же видела, как ты иногда смотришь на него… Я родила его, хотя надо было бы выкинуть. Но это был твой сын… Помнишь ту ночь? Анри был на охоте…

— Илиана… что ты наделала…

— Я? Ничего, мой милый. Когда-то я очень любила тебя.

Она встала, наблюдая, как побелевший мужчина заваливается набок, теряя сознание.

— А ты меня предал, милый.

Румпель раскрыл глаза и попытался сесть. Не получилось. Руки словно разрезала дикая боль.

Каменная клетка. Узкое окно. Кровавая лужа на неровных плитах пола. А нет, всего лишь отблески заката. Запястья и лодыжки обжигает металл оков, от них — раны на коже.

— Не пытайся снять их магией, — промурлыкала Илиана, сидевшая в кресле с высокой узкой спинкой напротив пленника. — Это антимагические оковы.

Он скосил взгляд и увидел собственную руку, почти прибитую к стене тяжёлой цепью. Перевёл глаза на любимую женщину.

— Что это значит?

— Ничего, — она снова усмехнулась, в чёрных глазах сияли отсветы пламени факела, — кроме того, что я никому никогда не прощу предательства. Даже тебе.

Королева встала, подошла и концом гибкого стека подняла мужчине голову. Прищурилась:

— Молчишь? Нечего возразить? А напрасно. Умоляй. Клянись. Вдруг — помилую.

— Илиана, — хрипло прорычал Румпель. — Ты сошла с ума. Без меня ты останешься одна. Против королевства. И против того, что…

Она рассмеялась и носком сапожка ударила его между ног, а затем наотмашь хлестнула стеком по лицу. Пленник дёрнулся, глухо зарычал, до крови закусил губу.

— Ты меня предал, Румпель, — просвистела женщина зло. — Между мной и девчонкой, похожей на меня, но помоложе, ты выбрал её. Скажи мне, она трахается лучше? М-м? А что, если ты перестанешь быть мужчиной, мой милый друг? Если тебя кастрировать и подарить ей, м? В качестве игрушки?

— Я выбрал тебя.

— Лжёшь. Я видела, как вы целовались!

Румпель закрыл глаза. По щекам его ходили желваки, ноздри раздувались, но мужчина всё ещё пытался держать себя в руках.

— Ты никогда раньше не подглядывала за мной, — прохрипел он и слизнул кровь с губ.

— Потому что верила. Напрасно, видимо.

Он пронзил её мрачным взглядом:

— И кто же раскрыл тебе глаза, девочка?

Новый удар по лицу стал ему ответом. Новое глухое рычание пленника.

— Я — не девочка. Я — королева! Ты отпустил её! Их! Ты знал, что она бросила мне вызов! Угрожала мне, мерзавка. Ты отпустил и Анри! Решил избавиться от надоевшей любовницы⁈ Вот только я — королева.

— Отпустил, верно. Так как зовут твоего советчика, моя королева?

— У меня нет советчиков. Я не нуждаюсь ни в чьих советах. Тебя станут пытать огнём и железом, Румпель, и ты будешь не тигром рычать, а блеять тоненько, словно барашек на вертеле.

— Барашки на вертеле уже молчат.

Илиана зашипела, а потом горько рассмеялась:

— Как же я тебя любила! И эту силу и… твою вечную мрачность. Таинственность. И твой проницательный ум. Даже когда ты был совсем мальчишкой, казалось, что ты знаешь что-то такое, чего не знают остальные. Но всё это… всё это оказалось лишь маской. Стоило юной прелестнице растопырить перед тобой ножки, и ты сразу…

Она опустилась рядом с ним на колени, провела пальцем по кровоточащей ране на щеке, потом лизнула её. Её глаза, чёрные, точно ночь, оказались совсем рядом.

— Прости, — прошептала жалобно. — Я причинила тебе боль… Ты был мне другом, когда других друзей не было. Ты был мне… всем, Румпель. Всем. Почему всё пошло не так? Почему ты меня разлюбил? За что? За что ты так со мной?

Он всмотрелся в её лихорадочно блестящие глаза и криво усмехнулся. Лицо свела судорога боли.

— Я не перестал быть тебе другом. И не перестану.

— Но ты полюбил другую.

Румпель закрыл глаза и промолчал. Илиана всхлипнула. Заслонила руками лицо. Прошептала тонким голоском, и на миг словно стала маленькой, испуганной девочкой:

— Я стала старой, я…

— Ты стала злой, Илиана, — устало выдохнул Румпель.

— А она? Она — нет?

— Пока нет.

Илиана поднялась, отвернулась.

— Ты прав, — прошептала тихо, — я стала злой. А ты любишь добрых, да, Румпель? Ты — тот старый пёс, который всем кажется злым, но в глубине души добряк? Ты просто пожалел эту маленькую девочку и поэтому отпустил, да? Может, и мне примириться с мужем и… простить эту… как её… Сорнячок?

Румпель молчал. Илиана резко повернулась к нему и вдруг громко расхохоталась:

— Прощу. Обязательно прощу. После того как сожгу на королевской площади, разорву на части, привязав к четырём коням за руки и за ноги, размажу по земле магией. А потом непременно прощу. И стану доброй и хорошей. И тебя прощу. И Анри тоже прощу.

— Сколько можно хранить детские обиды, Илиана? Вы с Анри были детьми. Вы оба выросли.

Она зашипела, смеясь сквозь слёзы:

— Помириться с Анри? Обнять твою крошку? Что ещё придумаешь, милый?

Подошла и властно поцеловала его в губы. Он попытался отвернуться, но она впилась в лицо ногтями и повернула к себе. Провела языком по рассечённой губе пленника:

— И не надейся. Я их уничтожу. А тебя… тебя может и помилую. Ты слишком хорош в постели. Такими не разбрасываются. Будешь жить здесь. Пёс, прикованный к стене.

— Начни прямо сейчас, — прошептал он, не открывая глаз.

— Начать что?

— Миловать. Скажи, ты встречала Дезирэ? Кто подсказал тебе в нужный момент посмотреть в зеркало?

Она удивлённо уставилась на прикованного к стене любовника. Пожала плечами и фыркнула:

— Какая разница, милый? Главное, не кто подсказал, а что я увидела.

— Найди его. Твой настоящий враг — не Анри. И не девочки. И даже не я. Твой враг — Дезирэ.

— О нет, нет, — рассмеялась королева и встала. — Мой враг — ты. Ты, Румпель. Давший мне присягу и великую магическую клятву. И нарушивший их. Но я победила своего врага. А сейчас мне пора. Не скучай: я ненадолго. Только за палачом схожу и сразу вернусь.

Дверь хлопнула. Румпель рванулся, словно верил, что может порвать заколдованный металл. Не смог. Повис на руках, зарычал бессильно и зло, закрыл глаза и погрузился в себя.

Мир рассыпался, словно мозаика, и невозможно было собрать воедино то, что разбилось на множество мелких осколков. Одно противоречило другому, а всё в целом было просто нереально.

Что-то ускользало от его внимания. Что-то очень-очень важное. Что-то, способное разом ответить на все дикие вопросы и сделать нереальность реальной. И для того, чтобы разгадать это всё, нужно было хотя бы на миг допустить, что невозможное — возможно. Просто потому, что иначе…

И он вдруг вспомнил, как отказывали заледеневшие ноги, как кровоточили ступни, как один за другим падали ребята его отряда. Как не было сил их хоронить. Поначалу трупы заваливали камнями, но затем перестали делать и это. Из святого войска, из торжественной процессии на бесплодных горных кряжах их армия превратилась в голодных бродяг. Вспомнил, как однажды он велел Кармен вернуть украденную курицу в селение, мимо которого они прошли под ненавидящими взглядами крестьян. Крестьян, которые кричали им вслед проклятья и бросали камни. А рыжая девчонка, ухмыльнувшись, в ответ лишь пожала плечами:

— Так ведь все грехи простятся, Этьен, стоит нам добраться до Иерусалима. Крестоносцам всегда все грехи прощаются. А этим подонкам — зачтётся как милостыня. Что делать, если они слишком жадные? Так что, этой курицей мы спасаем их от участи немилосердных.

Он открыт рот, чтобы возразить, и вдруг увидел карие глаза маленького Жака, с безумной надеждой глядящего на него. Совершенно тощего, словно таявшего с каждым часом Жака. Голодные волчьи глаза.

— Да простит нас Бог, — прошептал он тогда и отвернулся.

А вечером молился в шатре, порванном за месяц тернистой дороги, в прорехи которого задувал суровый ветер с вершин, молился, пока не потерял сознание. И в последний момент почувствовал, как чьи-то заботливые руки натянули на его тело шерстяную шаль.

Он знал, чьи это руки.