В тот день я покинул квартиру Робина в весьма возвышенном состоянии духа. Не столько из-за выкуренного гашиша, сколько под впечатлением от его анализа моего фильма и его грандиозных планов. Он сказал, что знает парня по имени Макс, который устраивает вечеринки на складе в Фолс-Крик, и что этот Макс всегда ищет что-нибудь новенькое для показа в своем клубе. Робин был убежден, что мы можем отхватить изрядный куш, если устроим у Макса премьеру моего фильма, который он называл «Любимая собака».
— Это культовый фильм, — произнес он. — Когда мы покажем его у Макса, все только о нем и будут говорить. Гарантирую. После премьеры мы сможем делать все, что захотим. Верь мне!
Мы посмотрели фильм. Потом посмотрели еще раз. И еще, и еще. С каждым просмотром Робин становился все более и более возбужденным.
— Это восхитительно, — повторял он. — Восхитительно!
И действительно, это было восхитительно. Но не обошлось без недостатков. Первая кассета была снята отлично, но на второй изображение дрожало.
— Это даже хорошо, — заявил Робин. — Мы можем сказать, что женщина все больше и больше возбуждается и камера возбуждается вместе с ней.
Это была неплохая идея. Но что сказать о третьей кассете? Изображение на ней местами было нерезким.
— Да, — сказал Робин, — но это тоже вполне объяснимо. Мы знаем, что парень кончает, верно? Так что когда изображение теряет резкость, это можно понимать так, что он фантазирует о чем-то еще. Ведь на самом-то деле он хочет, чтобы его ебали в жопу.
— О’кей, может быть. Но как насчет собаки? Она внезапно появляется неизвестно откуда.
Подумав с минуту, Робин промолвил:
— Ну, эта деталь как раз и делает твой фильм произведением искусства. Это то, что отличает его от дешевой порнографии.