Порнографическая поэма

17.4

Итак, в первую субботу нового года я сидел в квартире Робина в ожидании Флинна. Робин на кухне пытался заварить чай. Я поднял лежащий на столе старый номер «Марокканских мальчиков» и громко хлопнул им об стол, желая привлечь внимание Робина. Но он не реагировал. Слишком занят, блядь! Заебал.

— Робин! — позвал я. — Где твое банджо?

— Моя любимая песня, — крикнул он в ответ, — это «Heart of Glass».

Я повторил свой вопрос.

Он опять не расслышал.

— Флинна? — переспросил он. — Все равно. Та же запись.

Робин нетвердо держался на ногах. Он поставил мою чашку с чаем на столик и налил в чай сливок.

— Я думал, ты терпеть не можешь диско, — сказал я.

Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом.

— «Blondie» — это не диско, — ответил он, подавая мне чашку. — Это «новая волна». Большая разница.

Я отхлебнул, глядя на его подергивающееся лицо. В последнее время он принимал так много кокаина, что превратился просто в развалину. Я спросил его об этом, и вот что он рассказал мне.

— Это называется паралич Белла. Нервное расстройство. Флинн говорит, что это из-за неправильного питания, но я знаю, что это от кокаина.

Случилось вот что. Флинн договорился о сделке между мной и двумя чуваками, их обоих зовут Майками. Это был вечер перед Новым годом. Я ждал их в офисе у Макса. Чуваки прибыли, и мы произвели обмен: унцию[48] нераспакованного перуанского снега за две тысячи баксов. Я пересчитал деньги. Все в порядке. Я уже повернулся и собрался уходить, как один из Майков дружеским якобы движением схватил меня за плечо и предложил сделать с ними пару-другую дорожек. Я ответил, что мне было бы несолидно нюхать, пока я на работе, и уж тем более в офисе у Макса. Домашние правила. И что еще важнее, Флинновы правила. Но тогда другой Майк сказал, что все нормально — он уже получил разрешение.

Они насыпали дорожек двадцать. Дали мне банкноту и пригласили к столу. Я вынюхал по дорожке каждой ноздрей и собрался уходить. Но они уговорили меня принять еще. И так я сделал все двадцать дорожек. Конечно, меня развезло. Сердце билось со скоростью сто миль в минуту. Потом они стали меня пугать. «Ты только подумай, на что это похоже, — говорили они. — Засунуть целую унцию кокса себе в жопу!» Или: «Послушай, один чувак натер себе кокаином хуй. Его хуй втянулся, и врачи ничего не могли сделать». По-настоящему стремные вещи. В конце концов пришел Макс, и я отправился домой. Но я был настолько заебан всем этим, что провел остаток ночи над толчком. А часа в четыре утра нарисовался Флинн, в страшной ярости, что я не продал ничего из того, что мне передала Таня. Я пытался объяснить ему, что случилось, но он ударил меня. Хлоп! Прямо по щеке. После этого у меня начался этот проклятый паралич. Я знаю, это не его вина — это все кокс, так ведь? Но как бы то ни было, я решил с этих пор завязать с коксом и вернуться к продаже гашиша и съемкам фильмов. Собираюсь сегодня сказать об этом Флинну.

Робин встал, подошел к проигрывателю и опустил иглу. Первый аккорд «Джипстера». Послышался звук открываемой ключом двери. Флинн. Робин весь сжался от страха и тенью прошмыгнул в спальню. Флинн возник на пороге комнаты, свирепо глядя перед собой. Он подошел к проигрывателю и убавил громкость. Не поднял иглу, а просто убавил громкость. Голос Болана превратился в шепот — звук от трения алмаза о винил без усиления.

Флинн, смеясь, сел и положил одну руку справа от меня, другую слева.

— У меня большие планы для нас — тебя и меня, — сказал он.

— Давай поговорим, — ответил я, отстраняясь от него.

— Мы будем много заниматься этим в ближайшем будущем, — пообещал Флинн.

— Я так не думаю, — ответил я.

— А я думаю, — возразил он, улыбаясь, как будто будущее проходило сейчас перед его глазами.

— Не знаю, — отвечал я, глядя в сторону.