Снаружи стояла ненастная погода, которой чаще всего знаменуется начало весны. Воздух казался простуженным, мелкие студеные капли витали в воздухе, из-за чего температура ощущалась холоднее, чем была на самом деле. Жанна проводила Фога Вулписа и Ганца, а сама, замаянная скукой, решила собрать на поднос грязные чашки, которые они побросали в комнате.
В столовой, рядом с печью, стояло два больших ведра с водой. Так и не разобравшись, какое из них для мытья посуды, а какое для личной гигиены, Жанна плюнула на это дело и оставила всё, как есть.
— Как-то ты не очень похожа на больную! — раздался голос сзади.
Жанна резко обернулась.
— Ах, это ты, глупая мышь! Как же ты меня напугала.
— И тебе доброго утра, киса.
Семь сидела на краю стола, грея спину о тёплый чайник. Из повседневного костюма на ней были только клетчатые штаны на подтяжках и лихо заправленная рубаха.
— Ты не видела Ганца? — поинтересовалась она.
— М-м? Ганц? Он пошёл на прогулку с мистером Вулписом.
— Что⁈ Зачем?
— Просто так, — приврала Жанна. — А что?
Семь этот ответ привёл в замешательство:
— А как же завтрак?
— Ну, — улыбалась кошка, — мы уже позавтракали. Кто рано встаёт, тому бог подаёт, как говорится.
— Ума не приложу, как он мог так поступить? — взревела от обиды мышь. — Уйти и не приготовить мне завтрак! И всё ради чего? Ради прогулки с каким-то дурацким механическим лисом?
— Попридержи язык. — Жанна показала клыки. — Ганц тебе ничего не должен. А если ты настолько немощная, что не можешь приготовить себе поесть, то сама виновата.
Зрачки Жанны зловеще сузились, и она улыбнулась своей особенной клыкастой улыбкой, которой никогда не улыбалась мистеру Вулпису и никогда не улыбнётся Ганцу. Пританцовывая на подушечках пальцев, Жанна нависла над Семь, и, игриво провела острым коготком по мышиной щеке.
— Я… я всё расскажу Ганцу! — пригрозила Семь.
— Хм? Он тебе не поверит.
— Почему… почему ты так думаешь?
— Потому что я ему нравлюсь.
В животе, конечно, заурчало, но Жанна обуздала свои животные инстинкты. Щёлкнув мышь когтем по брюху, она оставила ту в покое и ушла, словно бы ничего и не было.
Семь чувствовала, как снова погрязает в чувстве неполноценности, из которого едва-едва выкарабкалась когда-то. Она так рьяно боролась с ним, провела столько лет, внушая себе, что сильная. И вот, когда благодаря Ганцу вера эта начала крепнуть, откуда не возьмись заявляется кошка и расставляет всё по своим местам. Ведь так всегда и было, и, непременно, будет. Общество может меняться, но законы природы — никогда. Покуда есть существа слабые — будут и сильные; и вторые продолжат подминать под себя первых.
Семь пыхтела и драла себя за уши. Мысль о своей беспомощности была невыносима, она снедала ее, как смертельный недуг; закладывала в самые сокровенные уголки сердца семена ненависти, что, подобно сорнякам, быстро разрастались, пуская на глубину сознания тёмные, колючие корни. Вместе с хлынувшей в голову кровью к Семь закралась совершенно безумная идея…
— Получается, общество вас тоже не приняло, господин Вулпис?
Ганц неуклюже переступил лужу из грязного снега и услужливо отвел ветки кустарников, преграждающие путь Фогу Вулпису. Лис не мог видеть его глаз за маской, но был готов поклясться, что они горели, как две искрящиеся лампы.
— Да. Общество — еще более сложный механизм, чем я, — усмехнулся он. — Если я сломаюсь — мир даже не дрогнет. Но если сломать общество — случится катастрофа.
— Вы не правы. Мне было бы очень грустно, если бы кто-то вдруг сломал вас, господин Вулпис. И мисс Хикс, я уверен, тоже. Кстати, она говорила, что вы направляетесь на Север. Насколько я знаю, Семь пришла оттуда.
Мистер Вулпис поскоблил когтем подбородок.
— Север окутан тайнами. Говорят, там обитают одни мыши да крысы. Мало кто бывал там. И если я могу поверить, что Семь когда-то жила в тех краях, то вот насчёт мисс Хикс у меня сомнения… Кошки и мыши, как показывает практика, не уживаются вместе. А что ты думаешь по этому поводу? Ганц?
Ганц нагнулся, чтобы убрать толстую ветку с дороги мистера Вулписа и так этим увлёкся, что не расслышал вопроса.
— Ганц, я, конечно, рад, что ты мне помогаешь идти по лесу и не спотыкаться, но по-моему ты немножко впадаешь в крайность. Я ведь мек, в конце концов. Мне всё ни по чем. Ты бы лучше себя поберег. — И мистер Вулпис бесцеремонно отпинал ветку лапой в качестве наглядного примера. Ветка програбила землю, и разбуженные краснокрылые букашки закопошились в перегное из листьев.
Ганц был впечатлён. Он ударил ветку копытом, проверяя — не трюк ли это. Но ветка была настоящей, и вес её тоже. У оленя вырвалось восторженное «ух ты! », и с этой минуты уровень уважения, которое он испытывал к мистеру Вулпису, взлетел до небес.
— Ганц, и всё-таки, я не понимаю, зачем тебе эта маска? — сказал после непродолжительного молчания лис. — Разве она не страшная?
Ганц постучал по костлявому клюву вороньей головы, и весело ответил:
— В этом и вся суть! Пока я в этой маске, в лесу нет никого страшнее меня, получается и боятся мне нечего.
— Ты чего-то боишься?
Ганц вцепился в маску, словно опасаясь, что мистер Вулпис отнимет её.
— Ну-у, много чего. Но в первую очередь… леса.
— В смысле… меков, населяющих Северный лес?
— Хм-м… не совсем. Да, меков, я тоже боюсь, но сам лес меня пугает куда больше. Однажды я убежал из деревни и потерялся в лесу. Я блуждал среди однотипных пейзажей несколько дней. Я шел и шёл, а ряды деревьев не кончались. Мне казалось, что я застрял в какой-то петле и хожу по кругу. Возможно, так оно и было… Куда бы я ни шёл, как бы далеко не бежал, меня всегда окружал один и тот же пейзаж: деревья, деревья, деревья…
Ганц говорил, а его копыто все судорожнее стучало по маске, производя зловещий звук. Даже бесстрашному лису стало не по себе.
— Зачем ты вообще убежал в лес?
Ганц остановился и перестал стучать.
— Надо мной издевались дети. Они обзывались и кидались камнями. Поэтому я и убежал.
— И как ты выбрался из леса?
— Никак, господин Вулпис. Разве вы не видите? Я все еще здесь. В лесу.
Мистер Вулпис обнаружил свою «Птицу» там же, где её оставил. К счастью, меки до неё не добрались, природа тоже не стала вставлять палки в колёса. Счастливые, лис и олень повернули обратно к домику на дереве.
Завидев товарищей из окна, Жанна начала одеваться, собирался выйти им навстречу и расспросить мистера Вулписа об их общем положении дел.
Но не успела она завязать шаль, как сердце её подскочило от поднявшегося крика о помощи. Жанна опрометью сбежала вниз по ступенькам и, запыханная, ворвалась в столовую через внешнюю дверь.
— Что такое? Кто кричал? — заметалась она.
Семь лежала на столе, грудь её вздымалась, и вся одежда на ней была мокрой. Ганц, с приспущенной маской, стоял рядом и рассеяно хлопал глазами. Одно из вёдер было опрокинуто. Вода стремительно стекалась к лапам Жанны, обращая пол в зеркальную гладь, благодаря которой ей не было необходимости поднимать взгляд, чтобы увидеть, как все на неё смотрят.
— Что произошло? Господин управляющий?
— Семь сказала, что вы пытались её утопить, — сказал мистер Вулпис строго.
— Какая гадина! — задохнулась в возмущении та. — Это клевета, клевета! Я была наверху, вы сами видели!
Мистер Вулпис анализировал ситуацию и молчал, как будто никак не мог прогрузить свои мысли.
Ганц же, услышав слова кошки, заткнул уши и закрыл глаза.
— Да что же такое? Я что, сама с собой говорю? — Попеременно стряхивая промокшие задние лапы, Жанна подошла к Семь и накинулась на неё с претензиями:
— Ты! Мелкая симулянтка! А ну, забери свои слова обратно!
— Ганц, спаси! — взвизгнула Семь, и Ганц тотчас же встал между ними.
— За что вы пытались ее утопить? Она же вам ничего плохого не сделала! — слезливо качал головой олень.
— Я её и когтем не тронула!
— Не тронула, говоришь? — выжимала на себе одежду Семь. — Да ты меня едва не проткнула насквозь!
— Я лишь легонько толкнула тебя, ничего более!
— Значит, вы признаете, что выпускали когти? — Ганц так рассердился, что выпятил рога.
Жанна, с вертящимися на языке оправданиями попятилась назад и врезалась в мистера Вулписа.
— Но вы то мне верите, господин управляющий? Вы же знаете, я не способна на такие вещи!
— Это не шутки, мисс Хикс, — озадаченно скрестил лапы тот. — Семь могла умереть.
Тем же часом позже закутанная в плед Семь вместе с вещами обсыхала на столе в лаборатории. Ганц очень хотел быть полезным, но, стесненный обстоятельствами, не мог ничего придумать. Он устало стащил со лба маску и положил её на край заваленной металлическим барахлом скамьи, на которой сидел. Недовольная отсутствием внимания к своей персоне, Семь прокашлялась и завыла:
— Ах, Ганц, мне до сих пор так плохо, так плохо! Вся жизнь пронеслась перед глазами! Подумать только. Такая приличная с виду кошка, а манер… манер никаких. Ну просто дикарка какая-то!
— Угу, — отозвался Ганц.
— И это так она отблагодарила нас за своё гостеприимство!
— Да…
— Теперь то ты понимаешь, что они нас дурачили? Этот механический лис явно что-то промышляет. А кошка у него на подхвате. Или наоборот? Ай, — махнула лапой Семь. — Да кто из знает, этих меков?
— Ты знаешь.
Семь нахмурила нос:
— Знаю. Но не так хорошо, как могла бы. Вот будь в моём распоряжении разумный прототип…
Маленькие, но прозорливые глазенки мыши безумно блеснули в полумраке комнаты, заставив Ганца громко взглотнуть.
— Все! Хватит разглагольствовать! — Семь раскутала плед и стала стягивать свои вещи с горячей трубы — одну за другой, — да так живо, будто бы это не она минутами ранее была на волоске от смерти.
— Давай-ка, поди принеси мне чая, Ганц! — Мышь всунула лапы в рукава, спеша прикрыть рубахой отметину на боку. Зарубцевавшийся шрам от раскаленного клейма за годы жизни так и не порос шерстью. Он изображал цифру «семь», символ её имени. Несмотря на то, что от одного взгляда на увечье у Ганца сводило скулы, а в животе неприятно поднывало, шрам практически не доставлял неудобств своему носителю. Лишь иногда, при перемене погоды, он напоминал о себе слабым жжением и зудом.
Опустив глаза в пол, чтобы не смущать Семь, Ганц взгромоздился на лестницу и осторожно протиснул рога в люк в полу.
— Ах, Ганц! — кинулась к нему разгоряченная Жанна. — Как она?
— В порядке, — настороженно ответил тот.
— Вот и хорошо. А теперь погляди, что мы с мистером Вулписом нашли.
Стоило Ганцу захлопнуть за собой люк, как Семь скакнула на спину аватара гончей, статуей сидящей на своём постаменте, и, перепрыгнув с головы на неотесанные балки, прошмыгнула в дыру между потолком и стеной как раз в тот момент, когда мистер Вулпис провозгласил:
— Смотрите!
Лис держал на пальце блестящую вещицу на цепочке, которую ловко выковырнул из миниатюрного кармана пиджака.
— Какой-то часовой механизм, — прокомментировала Жанна.
Мистер Вулпис попытался поддеть когтем замочек, но у него ничего не вышло:
— Не открывается.
— Не удивительно, — повела плечами кошка. — Такой маленький замок сможет открыть только настолько же маленькая лапа.
Мистер Вулпис позволил Ганцу осмотреть находку:
— Это золото? Ничего подобного раньше не видел.
— О!
— И что значит ваше «О!», мистер Вулпис? — поинтересовалась кошка.
— Не хочу нагнетать…— Лис обвёл товарищей острым взглядом. — Но теперь я понимаю, почему мне не отдают моё пальто.
— И почему же?
— В нем были мои часы.
— И что? — недопонял Ганц.
— А то, мой друг, что часы эти были золотые. И я бы, само собой разумеющееся, первым же делом проверил их целостность, а, обнаружив пропажу, принялся бы бить тревогу, как и всяк нормальный зверь.
— Вы же не думаете, что Семь сделала эту безделушку из ваших часов? — смекнула Жанна, и уши её нервно дрогнули.
— Я в этом уверен. Сами поглядите. Работа халтурная, переплавлена на скорую лапу, на обыкновенную цацку слабо смахивает. Готов поспорить, суть её в функционале, а не в красоте.
— Но что это вообще такое? На часы не очень то похоже… Для чего оно?
— Не знаю, — задумчиво почесал нос мистер Вулпис. — В любом случае, эта вещичка весьма хрупка и могла повредиться от воды или и вовсе разбиться. Семь прыгнула в воду прямо перед тем, как мы зашли, потому что была уверена, что спасение себя ждать не заставит. Она могла захлебнуться и умереть, но ей так хотелось настроить вас, Ганц, против мисс Хикс, что она была готова рискнуть. Однако в последний момент Семь вдруг вспомнила, что у неё в карманах лежит нечто ценное. Теперь видишь, Ганц, — обратился к оленю мистер Вулпис. — Семь украла мои часы и обвинила мисс Хикс в серьёзном преступлении. Мы не можем спустить ей это с лап.
— Я же говорила!
Жанна возрадовались победе справедливости, но вот Ганц всё ещё прибывал в смятении. Он больше не знал, чему верить, не представлял, кто теперь прав, а кто виноват, и как ему положено поступить, чтобы не потерять лучшего друга и не попустить злу.
Пока Ганц терялся в словах, за окном послышался треск древесины и звон металла. Троица тут же подбежала к оконцу.
— Это она! — воскликнула Жанна, толкаясь в борьбе за лучшую точку обзора.
Чёрная гончая выбила дверь лаборатории. Прожигая электрическими зарядами заросли голых кустарников, Семь гнала механическую машину прочь, в самое сердце Северного леса, туда, где можно было без свидетелей захоронить горечь своей обиды.