Призрачная любовь

32

АСПЕН

Мой брат всегда был моей главной опорой, лучшим другом и самой большой занозой в моей заднице, а теперь он кажется мне просто холодным незнакомцем.

У меня нет выбора.

В тот день, когда он выбежал из моей детской спальни, я побежала за ним. Я пыталась заговорить с ним, схватив его за руку и умоляя выслушать меня, как ребенка, но он отмахнулся от меня, сел в свою машину и уехал. Я пыталась дозвониться. Писать. Донимать его в социальных сетях, пока ему, наконец, это не надоело и он не заблокировал меня. Прошло почти две недели радиомолчания, и не только от него. Айзек был также холоден. Отказывался видеть меня, пока не наладит отношения с Остином, и, конечно, это похвально, но как насчет меня? Как насчет того, что мне больно? Неужели это не имеет значения ни для кого из них?

Боже, я никогда не чувствовала себя более одинокой, чем за последние две недели. Они придурки. Я знаю, что Айзек никогда официально не признавался, что влюблен в меня, но я знаю, что это так. Так как же он может вот так просто оттолкнуть меня?

Черт, это больно, но это всегда было его специальностью.

Подъезжая к дому Остина, я готовлю себя к миру боли. Если он не отвечает на мои звонки и отказывается выслушать меня, то он не оставляет мне выбора. Мне нужно все исправить.

Мой брат — один из моих самых любимых людей в мире, и хотя я ненавижу то, что мое предательство разъедает его изнутри, он наверняка предвидел это или, по крайней мере, рассматривал такую возможность на протяжении всех этих лет.

Я была влюблена в Айзека так чертовски долго, так что как он мог этого не предвидеть? И я имею в виду не просто глупую детскую влюбленность. Нет, в этом вся фишка. Я имею ввиду душераздирающую, захватывающую дух любовь по принципу "все или ничего", которая навсегда меняет ваш взгляд на жизнь. Она проясняет приоритеты, и теперь, когда я знаю, каково это — иметь хотя бы проблеск этого ошеломляющего счастья, я не собираюсь позволять ему ускользнуть у меня из рук. И если это означает, что Остину придется страдать, то пусть будет так. Если он любит и ценит меня так, как говорит, то он хотел бы этого для меня. Он бы хотел, чтобы я испытала величайшую любовь, которую только может предложить этот мир.

Тяжело вздохнув, я выхожу из машины и смотрю на дом Остина. Он не такой экстравагантный, как дом Айзека, но и нос воротить не стоит. После окончания колледжа Остин вкалывал как проклятый и с гордостью обеспечил себе все, что когда-либо хотел, борясь с мамой и папой зубами и ногтями, отказываясь от их постоянной потребности предложить ему весь мир. Он стремился к независимости, и это именно то, что он построил для себя.

Я направляюсь к двери дома, который всегда казался мне родным, несмотря на те редкие случаи, когда я действительно оставалась здесь. Нервы сжимаются у меня под ложечкой, и, прежде чем я успеваю струсить, я поднимаю кулак и стучу в деревянную дверь.

Я жду минуту, и когда она быстро превращается в две, я стискиваю зубы.

Этот засранец игнорирует меня.

Его машина припаркована на подъездной дорожке, и, судя по тому, как загорается его дурацкая камера на дверном звонке, он знает, что это я стою здесь.

Я снова стучу в дверь, и на этот раз уподобляюсь Айзеку.

— Я никуда не уйду, пока ты меня не выслушаешь, — кричу я через дверь. — Я люблю тебя, Остин, и хочешь ты это слышать или нет, мне все равно. Ты мой старший брат, и я не позволю тебе просто отгородиться от меня. Ты слишком важен для меня, так что, если хочешь, чтобы я отвязалась, тебе придется сначала открыть дверь и выслушать меня.

Не буду врать, я действительно не продумала все до мелочей, прежде чем прыгнуть в машину и поехать сюда. Черт, я даже не знала, будет ли он дома. Я решила рискнуть, и, к счастью, оказалась права. Хотя, если бы его здесь не оказалось, это не помешало бы мне обыскать все места, где он когда-либо бывал, начиная с ресторана.

Я не получаю ответа и тяжело вздыхаю, задаваясь вопросом, насколько сложно было бы взобраться на стену дома и выломать одно из окон наверху. Я не настолько глупа, чтобы тратить время на окна внизу. Он запирает их, как Форт-Нокс, но к окнам наверху от относится спокойнее.

Это будет нелегко, но я думаю, что смогу сделать несколько эпических движений Черной Вдовы и втащить свою задницу внутрь.

Отступив назад, я поднимаю взгляд на верхний этаж дома Остина, осматривая все окна. Когда Айзеку пришлось ждать у моей двери, у него было терпение святого, но я не обладаю этим качеством. Если я найду, за что можно зацепиться, то смогу…

Знакомый звук отпираемой изнутри двери разрушает мой план взлома, и моя спина напрягается. Вот дерьмо. Я не ожидала, что он действительно откроет дверь, не говоря уже о том, чтобы подумать о том, что должно произойти, когда я с ним заговорю. Я просто собиралась действовать наобум, но, возможно, мне нужен какой-то план действий. Хотя, полагаю, сейчас уже слишком поздно для этого.

Дверь распахивается, и я делаю шаг вперед, но останавливаюсь, обнаружив, что передо мной стоит Бекс.

— Что…

Мои брови хмурятся, глубокое замешательство затуманивает мой мозг. Конечно, она сказала бы мне, если бы между ними произошло что-то большее, верно? Даже если бы Остин разговаривал со мной, он бы скрыл это от меня, но я никогда не думала, что это сделает она.

— Что ты здесь делаешь?

— Не волнуйся. Я не пыталась снова залезть в штаны твоему брату, — говорит она, прежде чем я успеваю слишком сильно задуматься. — Мне просто больно видеть, какой разбитой и грустной ты была последние две недели, и я подумала, что, возможно, если я буду голосом разума, я смогу достучаться до него и помочь сократить эту пропасть между вами.

— И? — спрашиваю я, немного чересчур надеясь.

Она морщится, и вся эта надежда падает на землю, разлетаясь на миллион пылающих осколков.

— Я не думаю, что он готов даже подумать об этом, не говоря уже о том, чтобы начать принимать это, — говорит она, прежде чем подойти ко мне и заключить в теплые объятия. — Мне пора идти, но я случайно оставлю дверь открытой, и если ты решишь пойти туда и попытать счастья, то это твоя воля, но, чтобы ты знала, я не думаю, что это будет приятно.

— Спасибо, — говорю я с тяжелым вздохом, когда она отстраняется.

— Позвони мне, если захочешь провести еще один винный вечер. Мы можем напиться и поболтать об этих чертовых парнях, — говорит она и с этими словами сходит с крыльца Остина, оставляя дверь открытой, как и сказала.

Я смотрю на открытую дверь, а нервы бурлят глубоко в моем животе.

Ну, вот и все.

Переступив порог, я приветствую себя в доме Остина и бесшумно прохожу по нему, пока не нахожу его сидящим в гостиной, закинув ногу на ногу на кофейном столике, с жалким видом. Затем, услышав, как я вхожу в комнату, он разочарованно вздыхает и поднимается на ноги.

— Я же сказал тебе, я не хотел…

Остин обрывает себя, когда его взгляд, наконец, поднимается, и он понимает, что это я, а не Бекс, вошла обратно.

— Какого хрена, по-твоему, ты делаешь? — огрызается он, обходя диван и устремляя на меня испепеляющий взгляд. — Я думал, я чертовски ясно дал понять, что не хочу тебя видеть.

— Да, но ты ударил меня прямо по лицу, так что меньшее, что ты можешь сделать, это перестать быть таким засранцем и уделить мне хотя бы две минуты своего времени, — бросаю я ему в ответ, сокращая расстояние между нами.

Его взгляд скользит по желтеющему синяку на моей щеке, и искорка вины в его глазах говорит мне, что у меня еще есть шанс все исправить. Только вот она исчезает так же быстро, как и появилась.

— Я ни хрена тебе не должен, — говорит он мне. — Прости, что ударил тебя по лицу, но это ничего не меняет. Ты трахаешься с моим лучшим другом. Ты предала мое доверие и действовала за моей спиной.

— Прости, — говорю я ему. — Просто… так получилось. Я не собиралась…

— Что? — он усмехается. — Ты не собиралась раздвинуть ноги и пригласить его войти? Что, черт возьми, с тобой не так, Аспен? Ты слышишь себя? Посмотри на это с моей точки зрения. Ты практически бросалась на него всю свою гребаную жизнь, и теперь, когда ты больше не ребенок, ты решила помахать своей задницей у него перед носом и подождать, пока он заглотит гребаную наживку.

— Это не…

— Даже не пытайся оправдываться. Он пользуется тобой, Аспен. Как ты могла быть такой чертовой дурой, чтобы не видеть этого? Он трахается, пока ты живешь, думая, что после всего этого он наконец-то полюбит тебя? Посмотри правде в глаза. Этого не случится, — рычит Остин, и каждое слово пронзает меня прямо в сердце и лишает дара речи. — Мы говорим об Айзеке Бэнксе. Как, блядь, давно ты его знаешь? Ты когда-нибудь видела, чтобы он заботился о женщине? Черт возьми, нет. Он на это не способен, вот почему я вообще не хотел, чтобы ты приближалась к этому ублюдку.

— Это несправедливо. Я любила его всю свою жизнь.

— Мне насрать, Аспен, потому что все сводится к тому, что он никогда не полюбит тебя в ответ. Чего ты не понимаешь? Он на это не способен. Он не знает, как любить женщину, и ты, черт возьми, точно не будешь той, кто заставит его прозреть. Так что поздравляю. Все, что ты сделала — это разрушила дружбу всей жизни, потому что не смогла держать свои гребаные ноги сомкнутыми.

Моя рука вырывается и скользит по его лицу, оставляя жгучую боль в ладони.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Разве нет? — усмехается он, сжимая челюсти. — Тогда просвети меня. Если он действительно, блядь, любит тебя, то, где он? Потому что я чертовски уверен, что не вижу его здесь, ломящимся в мою дверь, чтобы сражаться за тебя.

Ужас пронзает меня, и я отступаю на шаг, по-настоящему слыша, что он говорит. Айзек не пытался бороться за меня.

— Нет, — говорю я, качая головой. — Он любит меня. Я знаю, что я чувствовала.

— Верно, — хмыкает Остин, глядя на меня так, словно я всего лишь кусок грязи у него под ботинком. — У тебя было какое-то долбаное увлечение им в течение двенадцати лет, но ты на самом деле не знаешь его, не так, как я, и ты, ты ни черта для него не значишь. Тебя легко трахнуть, как и любую другую женщину, которая когда-либо бросалась ему на шею. Это неловко. Итак, вот что сейчас произойдет. Ты прекратишь все, что, блядь, ты с ним делаешь, и никогда больше его не увидишь. После этого, может быть, мы поговорим. А до тех пор проваливай нахуй. Мне нечего тебе сказать.

Я падаю на пол, когда каждая частичка меня разлетается вдребезги, очерняя и без того разбитые фрагменты моей души. Слезы текут из моих глаз, скатываясь по щекам, а в центре горла образуется тяжелый комок, из-за которого почти невозможно дышать.

Как он может быть таким жестоким?

Я позор. Он никогда не полюбит меня. Его здесь нет, он не борется за меня.

Остин прав.

А я просто дура. И все, что я сделала, — это подготовила себя к тому, что меня оттолкнут. Я знала, что это возможно, но я чувствовала это. Эта связь между нами была реальной. Я не могла себе ее нафантазировать. И когда он поцеловал меня в своей гостевой комнате и отнес в свою постель… Это что-то значило. Я знаю, что это имело значение.

Но если бы Айзек действительно испытывал ко мне что-то настоящее, то, несомненно, он был бы здесь, делая все возможное, чтобы попытаться все исправить, бороться за одобрение Остина. Так, где же он, черт возьми?

Опустошение овладевает мной, пока я не превращаюсь в беспорядочное месиво на полу Остина, а затем, даже не оглянувшись, мой брат уходит, оставляя меня погрязать в жалости к себе и душевных терзаниях.

Проходит почти двадцать минут, прежде чем я нахожу в себе силы подняться на ноги. Я не слышала и не видела Остина с той самой секунды, как он ушел, и все, что я знаю, — это то, что он прав. Я должна покончить с Айзеком. Я придумала все это в своей голове.

Он не пытался бороться за меня.

Айзек с самого начала предупреждал меня, что никогда не полюбит меня, и, возможно, он что-то чувствует, но он сам сказал, что не умеет любить, а я была глупой, влюбленной идиоткой, которая была слишком слепа, чтобы на самом деле услышать, что он говорил.

Каждая частичка меня болит, когда я поворачиваюсь на каблуках и тащусь обратно к входной двери, а каждый шаг дается тяжелее предыдущего, зная, что я должна сделать. Я и Айзек — между нами все кончено. Между нами все кончилось в ту секунду, когда Остин нашел меня в объятиях своего лучшего друга. Между нами все кончилось еще до того, как началось.

Я навязала ему эти отношения. Конечно, все началось как полное совпадение, но в тот день, когда он ворвался в мою квартиру и потребовал, чтобы я простила его за то, что произошло во время моего второго визита в “Vixen”, я должна была прогнать его. Мне не следовало требовать, чтобы он учил меня. Мы могли все прекратить, и рано или поздно все вернулось бы на круги своя.

Но теперь… все разрушено.

Остин больше никогда не увидит во мне свою невинную младшую сестру. Он никогда не будет любить меня так, как раньше, а что касается их дружбы, — я не знаю, есть ли что-то, что сейчас спасет ее.

С тяжелым сердцем я возвращаюсь к своей машине, и, отъезжая от дома, в котором мне больше не рады, я веду машину на автопилоте, не зная, куда еду, важно только то, чтобы это было подальше от Остина.

Я думала, его любви ко мне будет достаточно, чтобы мы справились. Я думала, он все еще будет держаться за меня и говорить, что все будет хорошо. Я знала, что он был зол, но это… Я никогда не чувствовала себя такой разбитой.

Я веду машину несколько часов, мчась по шоссе и обратно, пока мой бак не становится почти пустым, и игнорирую звонки и сообщения от мамы и Бекс. Возможно, они просто хотят убедиться, что я еще жива, но жива ли я? Что я должна сказать после этого? Я точно не чувствую себя живой.

Уже больше десяти, когда я наконец останавливаюсь. Мои глаза опухли и болят от многочасовых рыданий, а в груди… просто пусто, но, когда я смотрю в окно на дом Айзека, пустота превращается в огромную пропасть душевной боли.

Выйдя из машины, я обнаруживаю, что стою так несколько мгновений, прислонившись к закрытой водительской двери, и просто смотрю на его дом. Трудно убедить себя в том, что все мои мечты о том, чтобы построить жизнь с Айзеком, изначально не имели никакого значения. И прежде чем я набираюсь смелости подойти к двери и положить конец всему, чего я когда-либо хотела, дверь открывается, и появляется Айзек, выглядящий таким же разбитым, как и я.

На его лице появляется мрачное выражение, и когда он переступает порог и направляется ко мне, я готовлюсь к худшему.

Вот и все. Он прекращает все, как и должен был сделать с самого начала.

Это хорошо. По крайней мере, он будет тем, кто сделает это, и мне не придется разрывать собственное сердце на куски. Так будет лучше, и однажды, может быть, через годы, я смогу смириться со всем этим, но, черт возьми, это будет больно еще долго.

Я едва могу встретиться с ним взглядом, когда он подходит ко мне, и как раз в тот момент, когда я ожидаю, что он произнесет слова, которые разорвут меня в клочья, он делает еще один шаг и притягивает меня в свои объятия. Его тело прижимается ко мне, и он обнимает меня, положив руку мне на затылок, в то время как мое лицо прижимается к его сильной груди, и я не слышу ничего, кроме звука его бьющегося сердца.

— Я не хочу терять тебя, Птичка.

Я поднимаю взгляд, чтобы встретиться с ним, неуверенная, к чему он клонит.

— Я с самого начала сказал, что не хочу причинять тебе боль, — говорит он мне, другой рукой обнимая меня за талию. — И теперь у меня нет гребаного выбора.

— Айзек, — выдыхаю я, моя рука на его груди сжимает ткань, я не готова услышать слова, которые вот-вот слетят с его губ.

— Прости, Аспен. Я не должен был позволять этому зайти так далеко. Я всегда знал, что ты чувствуешь ко мне, и, несмотря на то, что ты говорила, что это ничего не изменит, я знал, что так и будет. Я позволил этому продолжаться, зная, что ты еще больше привяжешься ко мне.

— Не надо, — говорю я дрожащим голосом. — Не начинай вести себя так, будто никогда ничего не чувствовал. Я знаю, что ты чувствовал.

— Я не пытаюсь сказать, что я ничего не чувствовал. Думаю, сейчас мы достигли той точки, когда я больше не могу этого отрицать. То, что я чувствую к тебе, Аспен… Меня чертовски убивает, что это не может быть просто. Я не могу просто взять и назвать тебя своей. Остин был моим лучшим другом на протяжении двадцати пяти лет, и, несмотря на то, что я чувствую по этому поводу и знаю, что это разорвет тебя на части, я остаюсь при своем мнении, которое высказал в доме твоих родителей. Мы не можем быть вместе, пока Остин не согласится с этим.

Слезы катятся по моим щекам, и он поспешно вытирает их.

— Он никогда не согласится с этим, — говорю я ему.

Айзек кивает, и понимание зарождается в моей груди.

— Я знаю.

— Значит, это все? — кричу я, вырываясь из его объятий. — Мы просто продолжим притворяться, что нас никогда не было.

— Мы должны.

Я отворачиваюсь, не в силах даже взглянуть на него, не сломавшись. Он отвергает то немногое, что осталось от моего сердца, как будто я никогда не имела значения. Он подходит ко мне сзади, его руки смыкаются вокруг моей талии, и мы стоим в гробовом молчании, потому что никто из нас не хочет уходить.

— Остин считает, что я отдалась тебе и что ты воспользовался мной, — бормочу я. — Он сказал, что пока я встречаюсь с тобой, он не будет со мной общаться.

— Блядь, — выдыхает Айзек, поворачивая меня в своих объятиях. Он берет меня за подбородок и приподнимает его, пока мои покрасневшие глаза не встречаются с его. — Ты думаешь, я воспользовался тобой?

Я качаю головой.

— Остин сказал…

— Мне насрать, что сказал Остин, — говорит он мне. — Я хочу знать, что ты думаешь.

Не в силах выдержать его мрачный взгляд без того, чтобы не рассыпаться, я опускаю взгляд обратно на его футболку, а моя рука проскальзывает под материал, скользя по его прессу и поднимаясь к груди, чтобы почувствовать тепло под своей ладонью.

— Я думаю, что это я воспользовалась тобой, — говорю я ему. — Ты пришел ко мне с просьбой простить тебя, а я загнала тебя в угол, из которого, как я знала, ты не сможешь выбраться. Я навязала тебе это и боролась с тобой каждый раз, когда ты пытался отстраниться. Ты с самого начала говорил мне, что никогда не сможешь полюбить меня так, как я хочу, а я не слушала.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, думая так, — бормочет он. — Я чертовски уверен, что так на это не смотрю, и, если бы в какой-то момент я захотел сказать "нет", я бы так и сделал. Я был эгоистом. Я попробовал тебя на вкус и захотел большего во всех смыслах этого слова.

— А теперь ты этого не хочешь?

— Дело не в том, что я не хочу. Дело в том, что я не буду, — говорит он мне. — Мы не сможем быть вместе, не разорвав твою семью в клочья, и я не сделаю этого с ними, и я не сделаю этого с тобой. Ты заслуживаешь того, кто сможет любить тебя так, как тебе нужно. Того, с кем ты сможешь войти в дверь, и кто не будет портить отношения с твоей семьей. Или, черт возьми, кого-то, о ком тебе не нужно врать, чтобы быть с ним. Это убьет меня, но я хочу всего этого для тебя. Влюбиться в кого-то не должно быть так чертовски сложно, Птичка. Ты не должна так сильно бороться за то, чтобы кто-то признался тебе в любви.

Он тяжело вздыхает, ему нужно отстраниться. Моя рука падает с его груди, и когда он встречается со мной взглядом, в его глазах читается затравленность.

— Я слишком чертовски сломлен. У меня проблемы, Аспен. Глубоко укоренившиеся проблемы, которые никогда не исчезнут, и да, когда я с тобой, я могу притворяться, что их не существует, но они есть. Так что вперед, Аспен. Иди и влюбись в кого-нибудь, кто не будет мной. Иди, и получи свой счастливый конец, построй гребаный дом с забором и заведи детей, которые совсем не будут похожи на меня.

Каждое слово, слетающее с его губ — пытка, но мы никогда не говорили о домах с заборами или детях, и я не могу не задаться вопросом, не является ли это той мечтой, которую он хотел для нас, — мечтой, в которую он так глупо верил, что она может сбыться.

— Пожалуйста, не делай этого, — шепчу я. — Я знаю, ты любишь меня, Айзек. Я чувствую это каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне. Ты влюблен в меня. Не отталкивай меня.

— Я должен.

Я понимаю, что отхожу назад, только когда моя задница упирается в край машины.

— Ты ошибаешься, — выдыхаю я, всхлипывая, пока весь мой мир сгорает дотла. — Ты не сломлен, и как бы сильно ты меня ни отталкивал, это всегда будешь ты. Без тебя у меня не будет счастливого конца.

Он качает головой, в его глазах опустошение.

— Просто уходи, Аспен. Между нами все кончено.

И со слезами, текущими по моему лицу, я поворачиваюсь и ухожу.