Просроченный долг

Просроченный долг

Содержание: то, что опубликовано в «Чародее», плюс «Незабудки», «Желтые маки», «Маленький сердитый старый господин», «С начала до конца» и «Бич божий», то есть только то, что уже печаталось. Чтобы не дать нового повода для нападок.

Vederemo (Посмотрим (ит.).).

Хватит и этого, потому что даже так справедлив девиз «Edinburgh Review»(1802):

judex damnatur cum nocens absolvitur (Оправдание преступника — позор для судьи (Публилий Сир: «Сентенции»).).

5 декабря 1963 г.

Внешние детали моей биографии не объясняют моего творчества, вернее, сообщают такие общие места, которые лежат вне сути. Я знаю людей <.> биография — карта жизни — которых очень похожа на мою. Но на этой карте много путей. В том числе и пересекающихся путей…

19 декабря 1963 г.

<.> получил премию Кошута, но препятствуют выходу «Просроченного долга» в стране, а тем более — за границей. Заключил хороший договор с «М^1апо ^иоVО», мои вещи произвели достаточно большой шум на Западе — и вот теперь ведомство Дёрдя Ацела мешает публикации. Глупые и политически ошибочные шаги. И неэффективные — в дальней перспективе.

Меня это, следовательно, никоим образом не волнует, хотя передо мной не такая уже долгая жизнь, чтобы я мог ждать. А может быть, именно поэтому!

26 января 1964 г.

Когда думаешь, что в мире всё уже идет хорошо (даже если не думаешь, что всё хорошо), брось писать.

То есть нет никого, кто бы так верил в силу нашего общества, в его будущее, как я, кто всё время показывает, что ничто не идет так, как должно.

30 января 1964 г.

Поскольку отдел пропаганды «Сепиродалми» не разрешил, чтобы текст для пропаганды писал Йошка Сабо, написал колонку ага роейса. Мне кажется, получилось хорошо <…>.

О ПРОСРОЧЕННОМ ДОЛГЕ

Я публикую мои общепонятные, — и в определенном смысле общеинтересные — по сути незамысловатые рассказы, основную часть моего творчества; уже не так много, что я могу надеяться добавить к этому.

Общепонятность не снимает с читателя груз осмысления, потому что писатель, хотя и стремится решить и представить в соразмерной форме поставленную жизнью загадку, но хотел бы, желал бы, чтобы читатель оценил и то, подлинно ли, правдиво ли решение. Я всегда стремился делать свою писательскую работу, как этого хотел Атилла Йожеф: «Правду скажи, не только то, что было».

Это желание каждого более или менее настоящего писателя, художника, но этого же хочет каждый честный человек. Другое дело — и тут уже решать читателю, — с какой интенсивностью впечатления удалось показать правду и то, что было, в общезначимой и, следовательно, — в непреходящей форме. Если удалось, тогда благодаря высказанности художник разрешает непонятное, хаос. Тьма светлеет; глаз способен выдержать добела раскаленную лаву вулкана. То, что однажды случилось — или могло случиться, — приобретает смысл, и мы можем осознать настоящее как прошлое и увидеть будущее как настоящее.

Возможность высказать и высказанность разрешают хаос, который так становится преодоленным. А мой долг — это обязательство перед правдой и тем, «что было», долг моей ангажированности — и вытекающий из нее.

После несколько отвлеченных объяснений должен сказать, что считаю, что того, что я на самом деле смог дать, мало. Но должен также повторить, что мои истории — просты и, полагаю, даже не скучны.

(Это копия отправленной вчера моей декларации, результат восьми попыток.)

1 февраля 1964 г.

Я уверен, что у меня и завтра будет что сказать. Но смогу ли я сказать? Понятно, ясно — то, что знаю только я, но что важно знать и другим. Что прольет свет на то, что было, прояснит настоящее и даст надежду на будущее, лишь если оно стоит того.

3 февраля 1964 г.

То, что у меня, члена партии, нет фактической возможности вмешиваться в дела партии, я, к сожалению, уже считаю естественным, привык.

Но факты показывают, что где-то, в каком-то служебном кабинете, решают обо мне и о моих личных делах и даже не считают нужным поставить меня в известность о решении.

Так, в разговоре 27.1.1964 я узнаю от тов. Тимара о постановлении «агитпропа», согласно которому не разрешено новых публикаций «С начала до конца». <_>

До сих пор поступали так:

1. Извне: в 1963 г. получил премию Кошута

2. Внутри: упомянутое постановление.

3. Середка: «Непсабадшаг» не принимает к сведению премию Кошута, не пишет о «С начала до конца».

В то же самое время, и не без указания свыше, на меня напала «Мадьяр Немзет», а парторганизация писателей, в которую я обратился <_> уходит от ответа.

Глупая и бьющая себя саму тактика бумеранга. Но если это так, чего же мне ждать от партии — в непогрешимость которой давно уже нельзя верить^

6 февраля 1964 г.

Наши адепты идеологической борьбы исходят из премиссы, что народ (а как же пресловутая культурная революция?), читатель — идиоты или младенцы, которых нужно пеленать и которые самостоятельно не способны даже есть.

10 февраля 1964 г.

Сегодня подписал договор с Питером Оуэном. Даже здесь хотели протащить «опубликованные в книге рассказы». Хотя нельзя публиковать — что я подписал — только одну новеллу.

Но «в книге» — не подписал, тогда исправили на «напечатанные». Не хочу позволить, чтобы меня дважды провели. В прошлом году это проделал Ацел — этот трюк. <_>

Свиньи! Сделали меня хитрым. Но, возможно, они еще попробуют меня перехитрить.

17 февраля 1964 г.

Новелла больше похожа на соревнование по легкой атлетике, бег, прыжки в высоту, метание диска.

Писать роман — труд геолога. Годами он бродит по горам, его заплечный мешок всё тяжелее от камней, отколотых от скал, — и он побеждает только тогда, когда всё это унесет домой, систематизирует, обработает — чтобы снова отправиться в свои любимые горы. Откуда однажды не вернется.

Но и автор новелл тоже может рухнуть от напряжения и умереть на беговой дорожке.

16 апреля 1964 г.

Гитлеровский фашизм

Знаем, кто творил (а точнее, кто были вождями) и что за «люди» они были. И знаем, как творили, это уж точно.

Но для чего? В чем логика нелогичности именно немецкого варианта фашизма? Какова «конечная цель» в случае достижения мирового господства — уничтожив «низших»? Они сами будут исполнять и низшую работу?

И самое главное, что привлекало массы?

Абсолютизация жажды власти у вождей — и ее относительное удовлетворение у низменных душ.

Какова ответственность за это коммунистов! «Volksbegehr gegen Preussenregierung»? («Народное возмущение против прусского правительства» (нем). В т. н. «красном референдуме» 1931 г. с целью свержения социал-демократического правительства Пруссии КПГ выступила против социал-демократов и присоединилась к фашистам. Референдум провалился, но провалились и попытки рабочих масс объединиться.) И симпатии Сталина…

7 мая 1964 г.

Предварительное название

Последние дни Баницы (По наброскам видно, что действие задуманного романа охватывало период с 1948 по 1956 г. Часть вошла в роман «Лицом к лицу», другие романы написаны не были.).

21 мая 1964 г.

Лагерь стоит на трех китах:

блат, мат и туфта.

<_> в цикле «Чародей» я постфактум расположил по времени написанные в разное время сочинения, а потом подвел итог в «С начала до конца».

29 мая 1964 г.

Семейное древо Иштвана Баницы

Отец — Дёрдь Баница. В «Пренне» я рассказываю, что его забрали вместе с двумя сыновьями с покоса.

А теперь, когда <_> я побывал в Гомбе (Сейчас Гомба входит в состав Марцали.), я установил, что Баницу (на самом деле, Дёрдь Баниц) забрали у графских скирд вместе с другим крестьянином по имени Гараш.

То есть факты сильнее того, что описал я. Только этого Баница забрали не с сыном, сын, как я слышал, умер несколько лет назад, а дочь жива и сейчас. Отцом с двумя сыновьями был Липот Лёбл, еврей, учитель из Марцали, один из его сыновей Йожи спасся приблизительно так, как Янош Матейка в Ваце. (Янош Матейка (1895–1940) — журналист, литературный критик, после падения Советской Республики в Венгрии был расстрелян, но выжил. В 1921 г. в порядке обмена попал в СССР, был замдиректора Института мировой литературы им. Горького. Арестован в 1938 г., умер в лагере.)

Но с этого момента молодой Баница опять меняется и свободно заимствует материал из жизни Имре Хорвата. Хотя я прекрасно знаю, что Имре Хорват был заводским рабочим, во время войны работал на заводе Эриксона, был организатором забастовки.

Примерно так обстоит дело и с другими фигурами, в то же время у всех играет роль самонаблюдение — и это, думаю, дает достоверность.

3 июня 1964 г.

Мы потому так ненасытны, что климат не требует от нас больших усилий. Климат, климат Венгрии, умеренный. Поэтому мы можем быть неумеренно оживленными, грустными, ленивыми, и рекордсменами в спорте, и учеными и писателями и — кто сподобился — великими музыкантами.

Итальянца возбуждает, но и охлаждает сирокко, шведа делает суровым зима, но спирт никогда не замерзает. Мы пьем вино, и пьем его из удали, не так, как немцы, которые пьют спиртное, чтобы лучше спать.

Мы — неумеренность умеренного климата, и мы хорошо понимаем радость и печаль других миров. И иногда жалеем, а иногда даже рады, что наш язык недоступен иноземцам — довольно, если мы понимаем их язык.

И мы сожалеем, что наших соотечественников раскидало по всему свету, и они получают Нобелевские премии за границей — но и гордимся этим, нам есть что проматывать…

22 июля 1964 г.

Задача работы писателя — показать, дать почувствовать — если хотите, понять — то, что невозможно подтвердить, доказать ни с помощью абстрактной логики, ни с помощью естественнонаучных экспериментов. Литература существует из-за — и ради — этих научно недоказуемых (пока) вещей. И будет существовать, пока каждый Горацио («Гамлет») не поймет всё.

25 июля 1964 г.

Генерал армии А. В. Горбатов «Годы и войны» (Новый мир, 1964/4). Тюрьма маленького сердитого старого господина, «Урка и Фраер» — во много раз больше, и еще много чего. Как материал — это материал «Просроченного долга», и писал генерал армии. Ему можно, но.

9 сентября 1964 г.

Рассказывает Банице, с кем он был вместе и что с ними стало. Козырев — астроном. М<ольнар> Р<ене> умер. Александр Сергеевич Поляков умер. Тру Ран-чен умер; Росси — которому грозит собственная необузданность: «halten, durchhal ten — aushalten» (Заткнуться, вытерпеть, выдержать (нем.).), но его напрасно предупреждать, он не способен к политике. <.>

16 сентября 1964 г.

Название, или название первой главы: Очная ставка, или Перекрестные вопросы.

29 сентября 1964 г.

Названия Igéző»:

Потому что мне не нравится немецкое название «Der Mann mit den bösen Blick»..

По-русски: Чародей.

По-итальянски: Il jettatore.

По-немецки: Der Beschwörer (?).

12 октября 1964 г.

Для того чтобы писать роман, нужно многое знать об этом мире. А из того, что уже познали и рассказали о нем, наверное, всё.

Но и всего этого вместе недостаточно, чтобы хотя бы на шаг продвинуться вперед. Нужно всегда идти в неизвестном направлении. Но как? Без эмпирического знания нельзя — но без дедукции в еще меньшей степени.

Мы должны уже заранее знать то, чего мы еще не знаем, понимать то, чего не понимаем, найти то, что еще только ищем, увидеть то, чего еще не видим, индукция и дедукция совпадут, существующее и новое сольются воедино — это и есть искусство — и станут эвидентностью.

20 октября 1964 г.

…Когда вижу Балатон у Кенеше (Населенный пункт на восточном берегу Балатона, где железная дорога поворачивает к Будапешту. Из окна поезда открывается красивейший вид на Балатон.) — он до слез красив. Мне всегда страшно, что вижу в последний раз. Сейчас, под серым осенним небом вода изумрудно-зеленая в медовом и золотисто-коричневом обрамлении тростника. Земля красивее неба, и моя печаль подобна собранному винограду, который летом побило градом и созрела лишь десятая доля ягод. Но корни помнят — о будущем годе.

Озеро сереет, синева ближних далей сурово потемнела, голубизна небесной и воздушной дали стала легкой — и вот уже красивее небо.

6 ноября 1964 г.

В каждом метре березы вижу ружейный приклад, ствол распиливали на метровые куски, на метровые — только с этой целью.

7 ноября 1964 г.

Приблизительно написал столько, сколько можно считать одной третью моего романа. Сейчас перечитывать не буду.

С 20.Х до нынешнего дня написал достаточно много, и, возможно, со временем будет хорошо. Меня волнует не то, что безусловно есть много небрежностей, важнее — точность и интенсивность формулировок.

9 ноября 1964 г.

Память о человеке, о пейзаже лучше фотографии — сохраняет только существенное, реалистическое. Отбрасывает случайное — существенное хранит как эссенцию… Ну, а что ретуширует? Это может сделать и фотография.

25 ноября 1964 г.

Не марксизм я хотел доказывать в искусстве. Я стал марксистом в результате художественной практики и опыта.

Конечно, вначале, в 1919-м, с прямой целью изменить мир. Сегодня то, что я хочу и что могу дать, — понять самого себя и мир.

28 ноября 1964 г.

Лашшу и Баница задаются вопросом, кто сильнее, преследующий или преследуемый?

И понимают, что абстрактно ставить вопрос неправильно. Евреям не пошли на пользу преследования, но они давно исчезли бы, если бы преследований не было.

30 ноября 1964 г.

Я ищу форму для того, что хочу сказать, которая иногда новая, иногда традиционная. Мы говорим, пишем, чтобы воздействовать — то есть я ищу интенсивность, мог бы назвать и суггестивностью. Это не значит приукрашивать — сухое изложение иногда действует сильнее красивых слов. Точность лучше витиеватости. Я стараюсь излагать так, чтобы читатель чувствовал, что это правдиво и подлинно. Конечно, читатель чувствует правдивым и подлинным то, что действительно является таковым, в чем и я убежден, что оно правдиво и подлинно. Ему интересна моя информация — я веду его в такие места и глубины, в которых он не бывал. Часто поэтому я должен прорубать новые пути — это обновление формы. Мои экспедиции ведут не только к новым общественным областям, но и к человеческому самопознанию — их суть именно в этом.

Я задаюсь вопросом: 1. что произошло; 2. как произошло; 3. что испытывал человек, с которым это произошло; 4. что испытывал собеседник; 5. какими они видели друг друга; 6. как это видели окружающие: а) тогда, б) позднее и в) что здесь правдиво и подлинно.

Не адвокат говорит в пользу своего подзащитного, но судья.

И после всего этого я должен сказать, что форма имеет первоочередную важность. Как? Не содержание?

Так, что содержание — оно готово — «von allen werden erlebt», и я думаю, что в моем случае не только «erlebt, но и «erkannt» — но задача художника найти, как он расскажет эти вещи, которые сложнее естественнонаучных объектов, называемых Гете «interessant» (Нем. слова: «всеми испытано», «познано», «интересно». (Ср. с «Прологом в театре»: Greift nur hinein ins volle Menschenleben! / Ein jeder lebt’s, nicht vielen ist’s bekannt, / Und wo Ihr’s packt, ist’s interessant (Гёте «Фауст»). Лендел любил цитировать эти строки Гете.). Но можно назвать важными, существенными, квинтэссенцией.

Я знаю, что «представляет» Лашшу, и знаю также, что «представляет» Баница. Но рассказать это — вот что трудно, это и есть форма. Здесь мало социологии, вульгарного материализма, классовое положение ничего не значит (потому что оно одинаково) и даже предыдущий опыт.

Нужно понять и случайное — то есть то, что сложнее, даже если знать все факторы. Но как раз без этого мы не можем существовать.

Я не учитель. Я не врач. Я хочу «измерить» человеческие отношения, видеть, куда полетел каждый снаряд, что причинил. То, что я «измерил», сообщаю — sapienti sat(Умный поймет (лат.).)

5 декабря 1964 г.

Лашшу и Баница выплескивают друг на друга свои противоречия, отравляют друг друга. Это оказывает воздействие на всю жизнь Баницы, поэтому он умирает в 1957 г. И потому, что Лашшу снова забрали, то есть предсказание последнего сбылось.

А Лашшу умирает, потому что не хочет мстить тем, на стороне которых стоит Баница. Поэтому он позволяет смерти одолеть себя.

21 декабря 1964 г.

Александров

И когда уже близится к весне, и тогда приходят вагоны с запорошенными снегом крышами и платформы с лесом, один вагон — один лагерь человеческих жизней. Иногда больше, а иногда меньше.

27 декабря 1964 г.

<_> Баница — теперь название уже «Лицом к лицу» или «Перекрёстные вопросы». Написал приблизительно 4 а. л. в первом, и из этого 2 а. л. во втором варианте. <_>

План: ровно через год закончить «Лицом к лицу», объем около 12 а. л.

5 января 1965 г.

Старость

Когда у нас выпадают зубы, мы это замечаем.

Когда мы теряем память и мысль слабеет и растекается, мы этого не замечаем — чтобы заметить, нужен разум.

Брать на себя роль в общественной жизни после семидесяти — это самообман старческого слабоумия. Может случиться, что мы еще не стали идиотами в семидесятилетнем возрасте, но уж точно, что мы становимся идиотами, если проявляем чрезмерную активность в общественной жизни. То есть высказывать мнение — хорошо, но занимать должность — плохо.

10 января 1965 г.

«Скажите нам, зачем мы живем?» — требуют молодые. А мы только пожимаем плечами.

«Ну, хорошо, тогда скажите хотя бы, почему вы не бросились со скалы, почему не привязались к железной спинке тюремной кровати, чтобы суметь умереть, поджав ноги». А мы только пожимаем плечами.

На это двадцатилетние старцы называют нас мудрыми, а молодые юноши поворачиваются к нам спиной.

А мы верим, что мы мудры, и желаем сотворить большой сосуд мудрости.

Но лишь перебираем старые черепки на месте вырытого фундамента строящегося здания и, подобно реставраторам-обманщикам, складываем из них большую мозаику и замазываем пробелы серым цементом.

Но мне претит обман. Вот они, черепки; берите их, ребята, и загоните каблуками в нарисованный мелом на асфальте «Рай» или «Ад».

И не говорите родителям, что это я дал вам черепки, и терпите, что вас будут ругать за стоптанные каблуки и подошвы. А если ваши отцы бедны, то не удивляйтесь, если они дадут вам по заднице.

Пусть ваша мудрость будет в том, что вы увидите наши ошибки и не повторите их.

31 января 1965 г.

Напрасно мне пытаются мудро доказывать: то, что вам на голову упала черепица, неслучайно, и это доказуемо статистическими выкладками. Нет, безусловно, случайно — для меня случайно.

Более того, случайно и то, что я сегодня еще жив, что я здесь, и только конец не случаен — что я умру.

21 февраля 1965 г.

Сейчас записей меньше, потому что заметки с маленьких листочков попадают прямо в роман, и здесь их следов не найти.

114 страниц романа уже перепечатано и исправлено, еще около 16 страниц, и первая глава, примерно 1/3 романа, 5 % а. л., готова. (С 1 окт., вероятно, до 1 марта.)

5 марта 1965 г.

Два дня назад — впервые в жизни — получил анонимное письмо. Написано мне — и написано не мне. Писавший спутал меня с неким известным ему по красноярскому лагерю для военнопленных Йожефом Ленделом, которого он, как ему кажется, узнал, — но, тем не менее, он обращается ко мне, нападает и обличает меня из-за первой фразы моего очерка в «Тюкёр» («О работе и о моей работе».). Это фраза: «Я люблю трудиться». Обливает грязью. Мол, «у тебя никогда не лежали руки к работе», угрожает: «Отольются кошке мышкины слезки», а посему «полегче на поворотах».

(Это письмо буду хранить в конце записной книжки.)

А ведь меня уже во второй раз путают с этим Й. Л. из красноярского лагеря для военнопленных (Вероятно, тот Йожеф Лендел попал в лагерь для военнопленных во время Первой мировой войны.). Но тон первого письма был очень дружелюбным, и там спрашивалось, не тот ли я Й. Л., который играл в лагере женские роли и которого звали просто Шарикой (Уменьшительное имя от венгерского Шаролта (Шарлотта).). Тогда я ответил, что никогда не был солдатом, не был в плену, не играл в любительских спектаклях и не был Шарикой. Написавший то письмо хотел дружески пообщаться, этот — обидеть и запугать.

Возможно, некий Й. Л., он же Шарика, был отвратительный тип. Но кто же автор письма, который заканчивает его так: «Это обещает тебе хозяин мозолистой руки»?

1. Может, сегодня у него мозолистая рука. Бесспорно одно — он хотел бы, чтобы сегодня у него были мозолистые руки. Потому что:

2. этот «господин» знаком с латынью. Он правильно пишет два с в начале слова «аккумуляция капитала» <…>. Он использует редкое латинское слово: «дефетезировать», словом, он учил в школе латынь.

3. Почерк — не его собственный. Пожалуй, это почерк женщины лет 34–45. Дочери или еще кого-то, не знаю (папаша диктует, а дочка пишет).

4. Переписывается с заграницей: на конверте улица стоит раньше населенного пункта. Кстати, сейчас он пишет по моему старому адресу на улице Уласло. Откуда он его знает? В телефонной книге его нет. Если же он поинтересуется моим нынешним адресом, то получит адрес на улице Богданфи. То есть он следит за мной.

5. Живет в провинции, это видно по марке в 60 филлеров; название населенного пункта я не могу разобрать.

Но самое оскорбительное, оскорбляет мое писательское самолюбие, что он, видимо, прочитал лишь первое предложение — три слова. Потому что уже второе предложение говорит об обратном — о том же, что утверждает и он: «Но я люблю и не трудиться».

Что за дикая ненависть заставила этого человека остановиться на первой фразе? И эта ненависть направлена не на Шарику-Йожефа пятидесятилетней давности, а на меня. Так я принял это к сведению.

7 марта 1965 г.

Правильные пропорции — это не «чисто» вопрос формы. Правильные пропорции — это и сущность содержания.

В то же время художественное усиление не исключение, а правило.

Так как же обстоит дело?

8 марта 1965 г.

Мой роман, первая, и самостоятельная в виде повести, часть которого готова, сегодня не может рассчитывать на опубликование. Но хорошо, что он есть. Заголовок: Перекрестные вопросы, 132 стр. <…>

17 апреля 1965 г.

Есть — если подойти теоретически — произведения выше критики. То есть задача критики — показать смысл и секрет их величия.

Есть также произведения ниже критики, не достигающие сферы критического рассмотрения.

Между ними стоят произведения, требующие критического рассмотрения.

27 апреля 1965 г.

Из «Сепиродалми» сообщили, что кроме включенного в план (50-летний юбилей писательской деятельности (Первое стихотворение Лендела было опубликовано в журнале «А тетт» 6 мая 1916 г.)) тома опубликуют на библейской бумаге все мои вещи, которые они до сих пор издали. Новеллы могу дополнить. О «Лицом к лицу» я не говорил — пока. Не только потому, что я еще работаю над ним, но и время не благоприятствует^

7 мая 1965 г.

У моих романов единственный ключ — эпоха (это стало эпиграфом).

11 мая 1965 г.

Отправил перепечатанный и вновь исправленный роман «Лицом к лицу»

второй раз перепечатывать. Думаю, что сейчас, по существу, он закончен. Это замковый камень, который скрепляет и напрягает своды. Во всяком случае, теперь можно увидеть труд всей жизни — если таковой есть — почти ровно через 49 лет после первой публикации (6.V.1916).

Что ж, хорошо. Но всё же я ещё хотел бы писать.

13 мая 1965 г.

Готовая книга — не радость, это не то, что «творенье завершено, творец отдыхает» («Завершено творенье наконец! Машина вертится, да отдохнет творец» (И. Мадач «Трагедия человека», сцена 1-я. Перевод Л. Мартынова).). Кстати, Творец лучше бы занялся гарантийным ремонтом. Но он ждал, пока мы, покупатели, заплатим за то, что он сварганил на скорую руку.

То есть готовое произведение вызывает депрессию. Если считаю его хорошим, то теперь уже ничего не нужно. А если плохим, то потому, что плохо.

Какое счастье, что у меня не было успехов в молодости. Потому что тогда у меня было бы больше, чем нужно, успехов — у женщин.

Но сколько это — нужно? Много, мало, один-единственный.

19 июня 1965 г.

Критика романа.

<_> Разговор с дипломатом наивен (это можно исправить сокращением).

Время: в 48-м и 49-м такое было невозможно. Здесь критики ошибаются, потому что Баница был советником посольства во времена Вирага.

Р. указывает: если кто-то говорит такое, как Лашшу, Баница донесет на него уже просто от страха. (Это нужно пояснить так: Лашшу сказал Банице, что в присутствии его жены не говорил обо всем и потому, что такое не мог бы выдержать никто другой.) Р. указала, что арест на основании доноса — неправда (следователь сознательно ложно информирует инженера Х.). На это ссылается и Лашшу. А также на то, что на всех были досье, миллионы досье, но не все пошли в дело. (Здесь я думаю о Енё Варге (Евгений Самуилович (Енё) Варга (1879–1964) — советский экономист.).)

<.> Внес некоторые исправления (VII.22) в один экземпляр. Но оставил время… на которое указывает эпизод с Тито.

14 июля 1965 г.

Сильный голод создает иммунитет к отравлению желудка. В голодное время даже наполовину протухшее мясо не вызывает отравления. <.>

Мы удивляемся, что цыгане не заболевают даже от мяса подохших свиней. Объяснение — бурно работающий желудок и кишечник голодного человека.

Сейчас мне опасно даже дуновение ветерка. Было время, когда на мне десять раз на дню промокала и десять раз на дню высыхала одежда, и ничего не происходило. Не то чтобы воспаления легких — даже насморка не схватывал.

В общественных отношениях — аналогичная ситуация. Побежденный народ быстрее приходит в себя.

23 июля 1965 г.

Опять кончил работу над «Лицом к лицу». Так, что и вторая машинопись не в готовом для типографии виде. Придется снова перепечатывать — если и когда дело дойдет до передачи в типографию.

24 июля 1965 г.

В этом доме я купил квартиру на первом этаже. А ведь если бы жил на восьмом, то видел бы Дунай, горы, город.

Только вот не доверяю я нашим лифтам и боюсь подниматься на этажи. Потому что я стар и забывчив. И если сломается лифт, то я бы даже обедать не ходил.

Вот такие дела.

Но — хотя я переехал в эту квартиру не поэтому — под моим окном песочница, и, спрятавшись за занавеской, я люблю наблюдать за ребятишками.

8-10-летние ребята отходят немного влево: «Не будем играть здесь под окном, — говорит один, — здесь живет писатель, Йожеф Лендел». <.>

Но мне не мешают и футболисты (только телефон, стук в дверь, звонки), потому что, к счастью, я изрядно глух. Или потому что мне не мешает детский шум. Глухота — одна из радостей старости. Но потеря для писателя: не слышу разговоров в поезде, перепалок в корчме.

4 августа 1965 г.

Искусство — нахождение пропорций и нарушение найденных пропорций, новый синтез.

9 августа 1965 г.

Из возражений Дучинска самое интересное, что Баница в 1919 году и в Маутхаузене — один и тот же человек, а в 1947 году — совсем другой. Так ведь в этом-то и дело! Но в замечании жены: «Л. чокнутый» и в последнем монологе Лашшу (разница больше, чем обновление клеток, и в последнем предложении) — сделав этот факт понятнее — я это только подчеркнул.

18 августа 1965 г.

Агз роеНса

Я пишу то, в чем я убежден, что это должен написать я и, кроме меня, никто не может, не хочет и не сумеет написать. <_>

Только тот не опаздывает, кто пришел раньше, чем нужно. Он подготавливает свою эпоху.

Тот же, кто дожидается «своего часа», безнадежно опоздает.

15 октября 1965 г.

Название двухтомника полного собрания сочинений Измерить неизмеримое

Из многих названий это — предложенное Йошкой Сабо — стало окончательным.

20 октября 1965 г.

Что сделало возможным приход такого Гитлера к власти? Может быть, капитал в своей самонадеянности недооценил значение политики и политиков?

А Сталина? Социалистическое государство и экономика переоценили руководящую роль политики.

3 ноября 1965 г.

Мои возраст, здоровье — но и мое прошлое — обязывают к тому, чтобы моим единственным проявлением в политике была бы только демонстративная отстраненность <_>

10 ноября 1965 г.

Главная особенность «Лицом к лицу» — то, что сталкиваются два позитивных героя, и результат — негативный.

17 ноября 1965 г.

Книга Йожефа Сабо о Й. Л. Некоторое преувеличение, даже с эпиграфом (Й. Сабо использовал эпиграф романа «Лицом к лицу».), сопоставление писателя и предмета хотя и правдиво — но приукрашивание.

8 декабря 1965 г.

Путь к непопулярности — когда писателя возводят в ранг «обязательного чтения». Молодежи он опостылеет — справедливо. Совокупление без любви.

11 декабря 1965 г.

9 декабря снова, и более-менее окончательно, закончил «Лицом к лицу». 10 декабря дал интервью <_> сделал рекламу прежде всего двухтомнику, который выйдет в будущем году. Но о готовой книге — весьма туманно — сказал, что закончу примерно через полгода. Естественно. Я даже не назвал бы это ложью. Это — необходимая тактика. Самое правильное определение — «законная самозащита».

16 декабря 1965 г.

Каким должен быть современный роман? Таким, какой написал бы Стендаль в 1966 году.

17 декабря 1965 г.

Баланс

«Лицом к лицу» готово, сейчас перепечатывается в третий раз. Писать начал уже в 1964-м, но только теперь роман в таком состоянии, что требуются лишь небольшие редакторские (не редакционные, то есть структурные) исправления. Объем примерно: 7 а. л.

Кроме этого, написал несколько небольших стихотворений. Напр., контрапункт «К моему двадцатилетию» — «Приближаясь к семидесяти». Очень немного, но завершение всего творчества. Конкретно: «Лицом к лицу» соединяет свод «Пренна» со сводом «Просроченного долга» и является замковым камнем.

И еще важнее этого, что так «юбилейный» двухтомник, который выйдет в 1966 году, примерно 80–85 листов, будет полным.

Что еще напишу? Статьи? Да. Новеллы. Хорошо бы! <_> Мне было бы жаль, если не напишу новеллы. Не писал их уже очень давно, но важным был этот роман.

Я совсем не уверен в том, что «Лицом к лицу» — моя лучшая вещь, но в том, что самая важная, — уверен.

20 декабря 1965 г.

Неправильная формулировка — «культ личности», потому что он не был бы возможен без тех, кто культивировал «личность».

Вопрос, таким образом, в том, какая экономическая и политическая ситуация сделала возможным то, что называют «культом личности», вероятно, чтобы обойтись без анализа сути явления.

Необходимо проанализировать экономические причины «первоначального накопления капитала», что ведет, и это особенное, к прекапиталистическим хозяйственным формам. Рабство и крепостничество. Отсутствие права свободного передвижения в отношении не только крестьян, но и рабочих, инженеров и университетских профессоров.

И сколько еще осталось от этого и сегодня, и у нас. <_>

Влияние т. н. культа личности на аграрную политику, биологию (теория наследственности, Лысенко, враждебное отношение к фрейдизму). Волюнтаризм, который считает враждебной кибернетику. Фальсификация марксизма — Коран, одна-единственная книга и т. д.

Марксизм как сонник, и пр. и пр.

23 декабря 1965 г.

А что если? Еще одну главу к «Лицом к лицу». Монолог и рассказ женщины в Александрове. Она ждет Лашшу.

26 декабря 1965 г.

«Неожиданно» придумал заключительную часть в «Лицом к лицу».

Вера (В романе героиню зовут Еленой.) ждет в Александрове.

Она решила «подарить себя» Лашшу, к которому днем приходили. Высокомерие «дара», холодность, жар, «донжуанская женственность», которую она не понимает, лишь констатирует. «Всегда приношу себя в жертву я, потому что меня хотят, но никого не интересует, что и кто нужен мне».

Январь 1966 г.

«Лицом к лицу» готово. Или хорошо, или нет, но существенных изменений уже не будет.

6 февраля 1966 г.

Кто оправдает нас, трусливых отцов? Мой сын плюнет мне в лицо, и не за то, что я стар, а за то, что струсил. Он подумает, что этим я сохранил себе долгую жизнь. «Сколько раз, — спросит он, — ты был трусом, предателем, чтобы через столько напастей, болезней, голода, войны, лжи, остаться в живых, а теперь мы еще должны тебя кормить?»

* 222 222

Роман готов — начну давать читать. Буду править? Не уверен, но возможно. За новый роман возьмусь не скоро.

8 февраля 1966 г.

Рите роман нравится — новая глава тоже. Позитивные герои, спорящие друг с другом, — что она считает большим достоинством. А я так: три позитивных героя — в негативную эпоху.

17 февраля 1966 г.

Коль писатель — только тот, кто пишет, если знает, куда и когда (!) сможет отнести свои творения в издательство, — то я и сегодня остаюсь дилетантом. Потому что я никогда заранее не заключаю договора! Более того, считаю это вредным с материальной и художественной точки зрения. Договор — это срок, определенный объем и добровольная спешка.

Возможно, это было нужно Бальзаку, возможно, но не наверно.

И еще одно. Договор предполагает имеющую место в момент его заключения конъюнктуру. Я, если ищу конъюнктуру, то поступаю так: создаю еще не существующую конъюнктуру.

Почему это хорошо? Те, кто начали писать «лагерную» литературу, почувствовав конъюнктуру, — когда закончили, конъюнктура уже (на первый взгляд) прошла. А если она снова настанет, они опять не будут готовы, потому что сегодня пишут уже другое.

Роман, повесть, цикл романов.

Бальзак начал по грандиозному плану и не смог его выполнить. Но план, мы знаем, не требовал серийного решения; романы самостоятельны, не нуждаются в объяснениях, максимум — одна-две отсылки.

Теперь, когда я написал «Лицом к лицу», всё, что я написал, соединилось в единое целое. Намеченный как отдельный роман «Эндре Лашшу» не написан. <.>

А что если хватит того, что я уже сделал…

19 февраля 1966 г.

Сейчас я думаю, что «Лицом к лицу» — потолок всего моего творчества. А результат: тогда зачем еще писать?

Конечно, небольшие вещи я и сейчас хотел бы делать, статьи, новеллы, Но если я буду еще писать роман, то я продолжу «Последние дни Баницы».

22 февраля 1966 г.

Умри Денис, лутчего не пишешь <лучше не напишешь>!

7 марта 1966 г.

У каждого языка есть исключительные достоинства, тонкости, у каждого языка есть свои преимущества — и это выясняется, прежде всего, при переводе.

Недостаток венгерского языка — отсутствие рода. Поэтому тогда, когда русский обозначает род словами «он» или «она», немец — «Ег» и «Sie», венгр должен написать «мужчина» или «женщина». «Sie ging hinaus» — если присутствует и мужчина, то «женщина вышла».

Два главных достоинства английского языка — краткость и то, что для конкретной вещи и для понятия существуют разные слова. Но если, как, например, у меня («Лиц. к лицу»), чередуется обращение на «вы» и на «ты» (это постоянное чередование имеет свою функцию), то английский переводчик придет в немалое замешательство.

Наряду с теми — известными и замечательными — особенностями венгерского языка, что на нем равно и с большой точностью возможны как рифмованные, так и метрические стихи, я считаю важнейшим преимуществом то, что в нем в зависимости от важности содержания можно менять порядок слов. Эта гибкость — наиболее важное свойство венгерского литературного языка.

Конечно, это также не особое, уникальное свойство венгерского языка, но, как мне представляется, в венгерском языке присутствует в наибольшей степени. Этим нужно пользоваться!

24 марта 1966 г.

Толстой

Если спросить так: в какой фигуре Толстой нарисовал самого себя, то ответить невозможно.

Но ответ будет правилен, если скажем: во всех! Потому что он Андрей и Пьер, Мари и Наташа, и Долохов и Тушин и даже в одно и то же время старый граф Ростов и его доезжачий, замахнувшийся на графа. И из этого видно, что раздвоение сознания — болезнь, а деление на тысячу частей — создание единого целого и гениальный синтез.

25 марта 1966 г.

Трагизм 56-го года

Справедливое и прогрессивное в своих намерениях восстание — неразумная толпа и знающая свое дело реакция + человеческая никчемность превратили в антипрогрессивную авантюру.

30 марта 1966 г.

Сегодня — много лет спустя — меня снова пригласили на коктейль в советское посольство (в честь приезда делегации писателей). Что бы это значило? XXIII съезд? Или что-то другое?

Я письменно выразил сожаление, что по состоянию здоровья не могу принять приглашение.

Что они там себе думают? Свистни собачке — и она встанет на задние лапки?

Между прочим, сегодня готова окончательная машинопись романа. В мае передам в редакцию. Еще до поездки — если она состоится — в Англию. Когда вернусь, уже прочтут.

9 мая 1966 г.

Годовщина

6. V — 50 лет, как я впервые напечатался.

Рано утром — звонок из Вены: Илона Дучинска. Потом утром Ева Катона — «ЭШ».

Потом — сдал de jure и de facto роман в издательство «Сепиродалми» и в «Уй ираш».

Сегодня в ФЕСЕК (Клуб творческой интеллигенции (FÉSZEK) — аббревиатура по первым буквам слов: художник, архитектор, скульптор, музыкант, певец, комедиант.) — авторский вечер. Вчера — статьи <_> Но репортаж в «ЭШ» важнее всего (В интервью писатель сделал особое ударение на том, что кончил новый роман.).

Всё это, однако, мой друг Дежё Яс (Дежё Яс (1897–1981) — журналист, писатель, военный историк, участник Гражданской войны в Испании на стороне республиканцев, бригадный комиссар, участник французского сопротивления.) назвал бы артподготовкой: цель военной операции — роман.

Не думаю, что роман в ближайшее время напечатают, но сделаю всё, чтобы не напечатать сделалось бы весьма затруднительным, а со временем — невозможным.

Я считаю маловажной и меня отнюдь не радует вся эта «юбилейная» петрушка — которая только средство, но не цель.

26 мая 1966 г.

И всё сны!

Опять, «уже в четвертый раз», арестовали меня и многих наших. И я чувствую тяжесть на сердце — физическую тяжесть, и знаю, «этого мне уже не пережить». Мне страшно, я плачу и умоляю. За что? «Ведь я ничего не сделал, ничего». Потом какая-то женщина, что-то пишет и отвечает, наполовину участливо и наполовину с издевкой: «Звонки» (телефонные доносы).

И из-за этого можно?

Пожимает плечами.

Другие получают денежные переводы. Им прислали 101 доллар переводом по авиа-телеграфу, я не получил ничего и в страхе проснулся…

Но наяву — совсем иное!

Моя книга вышла (хотя экземпляры дома, и я еще не видел, какая получилась книга). И тактические шаги, передача романа для чтения «Сепиродалми» и в «Уй ираш» 6 мая, в годовщину, а Панди (Пал Панди (1926–1987) — литературовед, критик, редактор, был редактором журнала «Уй ираш» (1961–1963), «Критика» (1972–1983).) — 9 мая, на авторском вечере, как видно, были хорошо рассчитаны.

Я придерживаюсь мудрости Кутузова: «Всё приходит вовремя тому, кто умеет ждать» («В. и М». т. III.) (Tout vient à point à celui qui sait attendre («Война и мир», т. 3)).

Мудрость старика — знаю. И противоположное равно так же справедливо: Тому, кто не ждет, а добивается момента успеха, всё приходит вовремя».

А если и это, и то справедливо — где же правда?

9 июня 1966 г.

«Лицом к лицу».

Позвонили из «Уй ираша», Барани (Дюла Барани — редактор журнала «Уй ираш» (1964–1968).). Рассыпался, но сообщил, что роман передали Кёпеци и, по всей вероятности, он тоже не будет решать один.

Я ответил, что рад этому, но пусть решение: принять или отвергнуть, — не делят на несколько человек. Ответственность в любом случае должно взять на себя одно лицо.

<_> В воскресенье 6-го здесь был Панди, я позвал и Риту. Панди предлагает: расширить роман (действие которого происходит до «Чародея») как-то так, чтобы была еще одна глава (хотя бы 40 полос), события которой происходят в 1955 г. Потому что иначе не всё сказано. Словом, так, чтобы была развязка.

30 июня 1966 г.

Многие писатели как прогноз погоды по радио: предсказывают назавтра то, что было сегодня. А на сегодня — предсказывают то, что было вчера.

6 июля 1966 г.

Достоевский

Читаю сейчас «Идиота». После чтения Толстого видна громадная разница. Только теперь я постиг, как справедливо сравнивать Толстого с Гомером.

Достоевский — не классик. Он пишет с ходу, не сочиняет — но и не ошибается — потому что видит свои фигуры, и они делают и говорят то, что он замыслил и представил о них.

Он не ошибается, но так как торопится, многословен (например, речь Ипполита). Он современный писатель, поскольку нуждается в гонораре и поэтому не выпускает многословную часть. (Это неплохо, и он выигрывает тем самым объем, а это деньги.) Даже это ему не вредит.

Он так уверен в себе, то есть уверен в своих видениях и галлюцинациях, что не исправляет даже отдельные детали. Великолепна его ars poetiсa («Идиот», 4 часть, начало), от арс-поэтики он переходит к великолепному определению «наглости наивности» и отсюда возвращается к продолжению романа.

7 июля 1966 г.

Воспоминания старика Иволгина о Наполеоне — великолепнейшая карикатура на мемуары.

31 августа 1966 г.

Писатель пишет не для себя. Писатель даже не учит.

Но вместе с читателем стремится познать мир, оттенки и смысл жизни.

А много мы пишем потому, что не можем в одном предложении выразить смысл целого.

2 сентября 1966 г.

Возведение 13 августа Берлинской стены (Берлинская стена была построена 13 августа 1961 г.) — окончательный отказ от иллюзии о мировом значении коммунистической идеи. Это китайская стена, к которой Китай сейчас возводит новую «революционную» стену — стремясь к мировому господству.

Но эти отказы и притязания — лишь тень действительности, а не сама действительность.

19 сентября 1966 г.

Завтра буду говорить с Кёпеци и попробую привести аргументы из 3-го тома Эренбурга. То, что сказал Хикмет и что говорит сам Эренбург: молчание — проклятье (Эренбург пишет, что в 1956 или 1957 г. в разговоре с Хикметом о судьбе одного старого турецкого коммуниста, умершего в советском лагере и посмертно реабилитированного, тот сказал: «Я часто думаю о судьбе N… Мне повезло — конечно, я сидел в тюрьме, но меня посадили враги, я знал, что я в аду», и о себе: «Молчание для меня было не культом, а проклятием» (Илья Эренбург. «Люди, годы, жизнь», книга VI).).

23 сентября 1966 г.

Разговор с Кёпеци 22 сентября.

1. Ставит мне в вину, что роман имеет ключевой характер. А именно: Секфю, Имре Хорват, Като Лукач (Д. Секфю (1883–1955) — посол Венгрии в СССР, И. Хорват — в 1945 по 1948 г. — первый секретарь, затем советник посольства Венгрии в СССР, К. Лукач — жена И. Хорвата. Прототипы героев романа «Лицом к лицу».). «Компрометирует живых людей». На что я: Секфю уже нет в живых, Хорват, тоже не жив и положительный герой, а с Като Лукач я говорил не более двух раз за всю жизнь, да и тогда в присутствии других, всего час. Я не знал о деталях, подтверждающих сходство. А если и сходство, «sag schon!..» (Ну и что? (нем.).).

Кёпеци считает, что то, с кем живет Имре Хорват, тоже компрометирует. Ответил, что могу исправить, как «Непсава», когда кто-то написал, «пьет как сапожник», что это не относится к сапожникам — членам профсоюза.

Потом он перешел на внешнюю политику, что сейчас нельзя, китайский вопрос, и без того много проблем, да еще поляки (Гомулка), они считают, что лучше молчать. Потом, что это не окончательный отказ, может быть, после съезда ситуация изменится.

На что я — про себя: стало быть, уже не ключевой роман?

17 октября 1966 г.

Неуверенность в завтрашнем дне, вызванная страхом безработицы, — то, чего до сих пор не было в «социалистическом лагере», — сейчас появилась и здесь.

И не только так, что отдельные слои трудящихся боятся безработицы (например, шахтеры, конторские служащие и др.), но и так называемые «руководящие слои». Боятся, что новый хозяйственный механизм выявит их непригодность, ненужность.

Боятся и принимают контрмеры. В этом опасность!

29 октября 1966 г.

Ключевые слова одного перевода.

Передо мной русский, английский и немецкий (ГДР) перевод «Беспокойной жизни Ференца Пренна». Я выбрал только два слова в первой главе, по которым видно качество перевода.

Первое — эпитет фигуры пештского солдата, у которого расстегнута гимнастерка, и видно, что он в майке в сеточку. Русский переводчик из этого сделал «усатый», у немецкого переводчика: der Stämmige = коренастый. По-английски, правильно, как существительное: undershirt..

Второе слово: живодерня в конце главы, в предложении: «Тепленькое местечко вы отхватили на этой живодерне» («Теплое же местечко отхватили вы себе здесь, в этой живодерне» (пер. Э. Керекеша).), говорит Пренн (сопровождающим его конвойным).

В русском переводе это предложение более-менее правильно, а вот немецкий переводчик переводит живодерню как Ъе^т Непкег, что значит у палача.

Речь не о том, что автору нравится только дословный перевод. По-немецки и по-русски название переведено почти дословно: «Das unruhige Leben des Ferenc Prenn», русский перевод «Беспокойная жизнь Ференца Пренна». Однако это «почти» меньше, чем английский недословный перевод, состоящий из двух слов «Prenn drifting» Кстати, эту же возможность прямо-таки предлагает русский язык: дрейфующий = скитающийся, мятущийся. Потому что суть не в отсутствии покоя, а в том, что он мечется, кидается из стороны в сторону.

1 ноября 1966 г.

Вчера спорил с Кёпеци. То есть что писатель — не vates, (Прорицатель, провидец (лат.).), это правда, даже если у него в кармане маленькая красная книжечка (пусть уже много десятилетий).

И я высказал хорошую мысль. Редакторы с радостью — наслаждение евнухов — заявляют: «Нет журнала, который это опубликует». Привел в пример только одно стихотворение о Мао.

7 ноября 1966 г.

Новелла хорошая, если отлично рассказывает интересную историю.

Новелла великая, если проникает в реальность в одной точке и показывает суть.

15 ноября 1966 г.

Ното-то, может, и заргепз, но нет на земле животного подлее, кровожаднее, и этому он обязан своей властью. Ведь кто знает, возможно, дельфин мудрее, но он не может господствовать, потому что он не так подл и кровожаден, как человек.

Человек поставил себе на службу силы природы, но тем самым только усилил зависимость человека — зависимость от сил, господствующих над природой, зависимость каждого отдельного человека от других людей, и не от хороших, а от плохих.

Потому что, хотя он открыл принцип естественного отбора и использовал его в селекции свиней, коров и быков, но уже гораздо раньше ввел в практику принцип контраселекции, дающий власть скрытным ничтожествам над открытыми сильными.

Это власть Якоба над Исавом, которую эта история возводит в царство права. В царство «человеческого», «гуманного» права.

Но я не могу быть и анархистом, ввиду вышесказанного. Образовались бы малые группы, и никакой гарантии, что они лучше «великих держав».

Я хотел бы походить на дельфина, не на человека!

18 ноября 1966 г.

Французское издание «Denoël» в знакомой лимонно-желтой обложке.

И здесь первая проверка наугад дала потрясающий результат относительно перевода Тибора Тардоша (Тибор Тардош (1918–2004) — писатель, переводчик. В его переводе вышли две книги Лендела.).

Он выпустил абзац, в котором Адриан повторяет, но ошибочно повторяет, стишок, который его сестра сказала правильно.

И тем самым утрачена одна из граней этого эпизода. Старый физик не способен правильно вспомнить стихотворную строфу, только содержание.

То, что Тардош перевел стихотворную строчку не дословно — не беда. Беда, что не понял текста.

14 января 1967 г.

А.: Друг мой, я понял, что глупо мечтать об абсолютной свободе. Довольно, что я могу перейти через проезжую часть улицы на зеленый свет. Но у свободы есть степени, и для меня — ты знаешь, почему — высшая степень: я могу запереть дверь моей комнаты изнутри, понимаешь, изнутри.

Страх — который, конечно, остается, что могут ворваться, могут напасть: грабитель, власти, война, — отступает на задний план, становится нереальным.

Предпосылка чувства свободы — комната, которую можно запереть, — возможно, даже незапертая — изнутри. Вторая — решающая: не бояться смерти.

Но жизнь ли это, если я уже не боюсь смерти. Не является ли критерием жизни то, что мы боимся. Опыт миллионов лет учит: бойся. Малек пугается даже тени от твоей руки — а ведь это еще не личный опыт, что нужно бояться. Столетняя щука уже не всего боится; знает, что есть опасности, которые она может выдержать, и есть, которых может избежать.

Комната, которую я могу запереть изнутри, означает не только изоляцию. Какие бы глупости сегодня не болтали об отчуждении. Тот, кто может открыть запертую изнутри комнату, и выйти к людям или позвать людей, не испытывает отчуждения.

Отчужден тот, кого заперли в комнате. А еще намного, намного больше — тот, кто в переполненном автобусе находится в самом близком телесном соприкосновении с людьми. Но больше всего отчужден тот, кто годы, десятилетия никогда не может быть один — даже в уборную должен идти с пятьюдесятью другими.

Б.: Свобода — это отсутствие зависимости. Но если нет ни зависимости, ни любви, ни любви к проделанной и к предстоящей работе, стоит ли жить?

А.: Это — псевдовопрос. Факт, покончим или не покончим мы с жизнью, даст ответ, не рассуждения.

23 января 1967 г.

Если приступлю к следующему (или последнему, или заключительному) роману Пренн-Баница, у которого на сегодняшний день было бы название «Последние дни Баницы», то воспользуюсь двумя методами.

1. Первый — вульгарнейший метод детективного романа: писатель начинает с представляющегося абсолютно нераскрывае-мым случая, который невозможно раскрыть, если бы он, писатель, не разместил бы где-то следы, которые детектив «гениально» находит. Это — бессовестный обман читателя: писатель действует так, будто бы детектив изучает подозреваемых и улики, тогда как уже появился тот единственный, кажущийся невиновным, о ком «выяснится», что он преступник. Это подлый обман и дешевая псевдологика, но у таких книг много читателей, и это важно.

2. Второй, для меня более приемлемый и, по крайней мере, столь же интересный, способ, когда ученый-естествоиспытатель из аномалии делает вывод о каком-то неизвестном факторе и начинает его научное исследование, что одновременно и расследование.

Я ни в коем случае не откажусь ни от сюжета, ни от внутреннего монолога, ни от знаков препинания (как сейчас некоторые пишут без заглавных букв, или без абзацев, или без точек, или без запятых) <_> я не боюсь того — чего желает избежать Роб-Грийе (Ален Роб-Грийе (1922–2008) — французский писатель, сценарист, идеолог «нового романа».) — компоновать или писать роман так, как писали в XIX столетии. Этому я противопоставляю не только хорошую формулу, которую я не раз написал: «Нужно писать так, как писал бы Стендаль сегодня», но я также знаю, что напрасно мы хотели бы писать так, как писал Бальзак и, если бы мы слово в слово написали роман Бальзака, сегодня это — в силу изменившейся акустики — было бы не тем, чем в свое время.

Литература действительно может делать лишь саму себя, но становится настоящей литературой при отсутствии стерильных литературных намерений.

11 марта 1967 г.

Сделал заявление об «ЭШ» в юбилейный номер «ЭШ». Важно, что выразил надежду, что в следующие десять лет они опубликуют мои рукописи, которые «по одной-другой-третьей причине» отвергли.

То есть констатировал функционирование редакционной цензуры.

13 марта 1967 г.

Писатели вынуждены прибегать к обновлению формы (в большинстве случаев), если:

1. то, что они хотят сказать, не укладывается в рамки старых форм;

2. им нечего сказать, и поэтому они стараются освежить старое (часто банальное) через обновление формы. Если им это удается, на здоровье — я либерал.

Но жаль, если в погоне за внешними деталями они пренебрегают прописными буквами, знаками препинания, абзацами, объявляют войну эпитетам (бороться с изобилием эпитетов, возможно, правильно), описывают только предмет, только психологическое впечатление, пишут только диалог, только описывают, пишут только монологи и т. д.

Возможно, в отдельных случаях хорошо это только, но возведенное в правило лишь ограничивает инструментарий писателя, и, в конечном итоге, писатель от этого теряет.

14 марта 1967 г.

Мир редко бывает справедливым, но справедливых войн не бывает.

Миклош Видор (Миклош Видор (1923–2003) — писатель, поэт, переводчик.) прочитал «Лицом к лицу».

Важно не то, что он сказал в одобрение, а то, что он считает, что последняя глава хуже предыдущих.

Обоснование: небрежности. Это не трудно исправить при редактуре.

Важно: он долго не мог понять, кто говорит.

Значит, имя нужно назвать где-то раньше (это, конечно, уже мое умозаключение).

18 марта 1967 г.

Чем меньше произведений бичует эпоху, чем меньше слышен голос пророка, предвещающего темное будущее, тем темнее сама эпоха.

9 апреля 1967 г.

Прогресс человечества большей частью можно объяснить той особенностью человека, что человек хорошо рассчитывает.

Но, возможно, еще более — тем, что ошибочно рассчитывает. Сколько общественных и научных предприятий было начато, потому что человек плохо представлял себе трудности, которые встанут на его пути.

В самом деле, начал бы я 19-й, если бы знал, перед сколькими трудностями, нерешенными задачами, отдаляющимися перспективами мы встанем в 69-м. А ведь какие ужасные взлеты и падения, ухабы и препоны уже позади нас.

10 мая 1967 г.

Какая свобода, если мы боимся только смерти?

Какое кладбище, если мы не боимся даже смерти?

14 июня 1967 г.

Ну, а теперь нужно сесть и нужно написать роман, — который и запутанный детектив, и психологический роман вместе и в переплетении, в постоянном взаимовлиянии.

Кстати, ситуация отнюдь не хороша. Ближневосточный кризис, потеря СССР престижа на Западе и враждебность (как я слышал, бессмысленная) арабских государств — большая беда.

К сожалению, здесь это сопровождается обертонами, касающимися непосредственно меня. Богнар («Тюкёр»), который принял четыре новеллы («Бывшие зеки рассказывают о побегах»), был им рад, вчера в приватном разговоре сказал, что пошлет их «наверх» для одобрения.

21 июня 1967 г.

Солженицын в 1967 г.

«Я спокоен, конечно, что свою писательскую задачу я выполню при всех обстоятельствах, а из могилы — ещё успешнее и неоспоримее, чем живой. Никому не перегородить путей правды, и за движение её я готов принять и смерть. Но, может быть, многие уроки научат нас наконец не останавливать пера писателя при жизни? Это ещё ни разу не украсило нашей истории».

Последний абзац письма Солженицына IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей («^е Мопде», 21 мая 1967 г.).

21 июня, самый длинный день

27 июня 1967 г.

Свобода художника

Знаем, знаем, свободу ограничивают: государство, общество, религия, собственное сознание и ложное сознание и т. д., то есть в абсолютном смысле не свободен никто.

Тем не менее, разница, если художник думает, что свободен, или знает, что его ждет голодная смерть, тюрьма, если он напишет такое, что запрещают стоящие на страже порядка. Или его руку сдерживает хотя бы такая цензура, которая говорит: «опубликовать невозможно».

7 июля 1967 г.

Разговор с Дёрдем Ацелом 1967. VII.7. ^11 — ^12

<^> Обещал, что со мной заключит договор «Сепиродалми» на 7 рассказов и одну повесть. С публикацией «Лицом к лицу» он не согласен: «к сожалению, очень конкретно Имре Хорват», что я опроверг. Итак, конкретно — аванс.

9 июля 1967 г.

Если важно выразить словами разницу между натурализмом и реализмом, то, может быть, так: натурализм хочет быть таким, как жизнь, а реализм хочет быть не похожим на что-то (на жизнь), а есть сама жизнь, он живой.

Но по-настоящему великое искусство больше этого. Оно не только дает живую истину, но и порождает истину, то, что до сих пор было скрыто. Это можно назвать открытием? Возможно, мы должны дать этому другое название — сначала сняв с явления покров загадочности.

26 июля 1967 г.

Учиться у мастеров нужно так, чтобы хотеть делать не то, что делали они, но:

или продолжить их путь — туда, куда они еще не дошли, или же, научившись тому, что и как они делали, искать путь, на который они даже не вступили.

28 июля 1967 г.

С августа 1955 года я на родине. До сих пор я был на четырех похоронах <…>. Не люблю ходить на похороны. Моя шутка, которую я часто повторяю: «Я и на собственные похороны не пойду; туда меня притащат насильно».

29 июля 1967 г.

В начале XIX столетия был один-единственный Наполеон, гений и злодей. Все силы были или с ним, или против него.

В середине XX века число Наполеонов возросло невероятно, и все они просто болваны.

8 августа 1967 г.

Весть из бездны

Вчера вечером вместо принимаемого слишком давно тардила выпил две таблетки андаксина. <_> И трижды в страхе просыпался от сердцебиения.

Первый. Получил повестку из милиции. Это новое, что повестка, а не арест. Я узнал и причину: ко мне пришел представитель моего американского издательства. Не только ко мне, и пришел легально, но вызвали меня и не отпустили.

Второй. Вместе с другими я отправляюсь на вокзал с билетом до Берлина. Я потерял билет, в моем бумажнике только старый, прокомпостированный. 70 тысяч форинтов, если снова покупать билет за 35 тысяч. Но мне советуют поговорить с проводником. Тот дает записку: он видел билет, который упал в грязь, за 250 форинтов мне выдадут в кассе справку. Но меня только гоняют туда-сюда — и я просыпаюсь.

Третий. Лежу рядом с едва знакомой женщиной. Женщина сумасшедшая. Приходит другая женщина (не такая, как в действительности) и зовет меня. И эта женщина тоже сумасшедшая.

Вот всё это сидит во мне…

12 августа 1967 г.

Подозреваю, что самые усердные певцы «человеческой близости» разъезжают в авто, а если в трамвае или в автобусе, то после часа пик.

Я не люблю своих ближних ни в переполненной тюрьме, ни в длинных латринах, ни в пештских автобусах в жару больше 30 градусов.

На пляже — дело другое, да и то если он не набит битком и, по крайней мере, в большинстве — прекрасный пол.

* 238 238

Из 126 литров воды, необходимой для производства каждого килограмма бумаги, автор возвращает несколько литров, но, к сожалению, в непригодном даже для промышленных целей виде.

13 августа 1967 г.

Дневник Енё Ранде (Журналисты Е. Ранде и Г. Бароти побывали в Норильске. Очевидно, писатель читал публикацию в газете или журнале, так как их книга «Весна в Сибири» вышла в 1968 г.) о Норильске. Интересно. Жителей 139 тысяч, тогда было около 40 тысяч, из них примерно 35 тысяч заключенных. Нас теперь называют там «беспартийными коммунистами». Потом «пришел комсомол», «потом приехали студенты».

Ещё интересно, что запасы Норильска уже на исходе. Недавно открыли никелевые шахты в Талнахе. (Уже мы знали, что там и в других местах есть никель. Только тогда хватало и норильского, и там был антрацит.) Сейчас Ранде рассказывает, как о великом открытии — ему там так рассказали — о талнахском месторождении. Кстати, тальник — это кустарниковая ива. Тальный ивняк.

Директору Завенягин (А. П. Завенягин (1901–1956) — начальник Норильского лагеря в 1938–1940 гг.) поставили бюст. Он этого заслуживает. Это был порядочный человек, с ним каждый мог поговорить с глазу на глаз. (Я не говорил, ни к чему было.) Один охранник толкнул пожилого заключенного, кто-то из вольных доложил — охраннику дали три года. Таких людей, как Завенягин, было немного.

Но всё же я не знаю, кем он был. Только ли умным человеком, который знал, что такое обращение (питание было прекрасное) дает двойную производительность? Его следующий пост — замминистра внутренних дел. Он уехал из Норильска еще до войны. Вначале мы не ощутили перемены. Позже (я об этом знаю уже по рассказам) Норильск стал таким же поганым местом, как и другие. (Рене Мольнар там умер.)

22 августа 1967 г.

Статья в «Непсабадшаг»: культура и новый механизм.

Что будет здесь? Примитивный капитализм, облегченный и одновременно отягощенный защитными пошлинами и протекционизмом (+ протекция)?

С этим можно мириться, но восторгаться? No!

«Советский Союз» (Ежемесячный иллюстрированный журнал, издававшийся на иностранных языках, в том числе венгерском.) несколько месяцев тому назад прислал напечатанный вопросник. Потом редактор прислал из Москвы телеграмму, потом сюда позвонили из будапештской редакции (я был на мостках), а теперь прислали телеграмму. На нее я ответил:

На кардинальные проблемы в анкетах отвечать не умею. Лендел.

Sapienti sat.

27 сентября 1967 г.

Я люблю Советский Союз пятидесятилетней давности.

Нынешний — вижу его историческое значение, понимаю важность. Любить? Увольте!

26 октября 1967 г.

Неурядицы

Дела с чешскими писателями — их воздействие.

Сегодня позвонили из Агентства авт. прав (д-р Бойта), что, учитывая дела с чешскими писателями, издательство спрашивает, настаиваю ли я на публикации «Маленького сердитого старого господина».

Ответ: настаиваю.

Они уже при предварительных переговорах хотели издать книгу Лендела так, чтобы это была не моя книга. Я и тогда подписал договор только с условием, что в книге будет или «И вновь сначала» (которое опубликовано в Словакии), или «Маленький сердитый старый господин». Сегодня у меня нет ни малейшего намерения это менять.

28 октября 1967 г.

Неурядицы — контрнеурядицы?

На предыдущей странице я записал о новой неразберихе вокруг «Маленького сердитого…».

Вечером около семи звонит Добози (Имре Добози (1917–1982) — писатель, журналист, в 1959–1973 гг. генеральный секретарь Союза венгерских писателей.). Интересуется здоровьем. Из этого понимаю, ему что-то нужно. Отвечаю, что чувствую себя неважно. Но, тем не менее, меня удивило, что он сказал: «Мы и другие (ударение на другие) хотим, чтобы ты представлял венгерских писателей 7-го ноября в Москве». На что я, разумеется, ссылаясь на возраст и здоровье, отказываюсь. Но в ходе уговоров добавляю, что у меня нет охоты ехать в страну, где меня не публикуют. У него и на это есть ответ, что это совсем другое, и пр.

27-го утром — Дежё Тот (Дежё Тот (1925–1985) — литературовед, В 1960–1962 гг. секретарь парторганизации Союза писателей, в 60-х гг. сотрудник аппарата ЦК ВСРП, зам. заведующего Отдела культуры, науки и образования.) и еще один молодой человек (знаю только, что, когда я получал от Доби награду, он тоже присутствовал) теперь уже, передав привет от Ацела, от его имени, приглашают на празднование. Опять ссылаюсь на старость и болезнь. Потом на то, что не публикуют. Потом делаю несколько предложений: Ийеш (он в Лондоне), Петер Вереш (был в Москве месяц назад, говорят они), Немет (о ком знаем, как я, так и они, что он вряд ли поедет). И, наконец, выпаливаю: «А что, если Габор Гараи, он член ЦК и вполне кошерный». Хмыкают.

Делаю еще замечание о деле Синявского со товарищи. <_> Повторяется бламаж (Позор, срам (Blamage, нем.).) с Пастернаком, если бы не это, то нигде не разошлось бы больше 5000 экземпляров «Живаго». Бурбоны! Потом еще несколько слов о Солженицыне. Ушли.

После обеда — статья Пала Е. Фехера о Новосибирске. Оказывается, физик-атомщик Румер (Ю. Б. Румер (1901–1985) — советский физик. Знал 13 языков, в том числе венгерский, которому научился в авиационном конструкторском бюро НКВД (туполевской шараге) у своего друга, математика Кароя Силарда (Карла Сцилларда).) уже со второй фразы интересуется мной.

Отложить всё и писать роман!!! Или ничего. Было бы хорошо вовремя перестать писать. Или я еще способен писать? Писать стоит — к сожалению, я убежден в этом — и, по правде говоря, роман. Роман выдерживает испытание временем и не зависит от техники, как, например, пьеса.

5 ноября 1967 г.

В 1831 г. Соединенные Штаты были страной, куда отправился Шандор Фаркаш-Бёлёни (Шандор Фаркаш-Бёлёни (1795–1842) — трансильванский венгерский писатель, переводчик, путешественник, автор книги «Путешествие по Северной Америке».) и где он уже видел настоящее счастливых стран будущего. Демократия! Свобода вероисповедания, выборов и печати!

А чем они стали сегодня? И чем стал на сегодняшний день СССР, которому сегодня ровно столько лет, сколько тогда было Соединенным Штатам?

Куда сейчас стремиться человеку в поисках свободы?

Мое отвращение к капитализму в любой форме, к манипулированному государству благосостояния только усилилось — но и к манипулированному социализму не стало меньше. И не осталось страны, куда можно устремить мечтательный взор. <.>

6 ноября 1967 г.

В День мертвых (День мертвых — день поминовения всех усопших, отмечаемый римско-католической церковью 2 ноября, вслед за Днем всех святых.) и годовщины копеечные свечки зажигают те, кто хочет дёшево искупить свои грехи.

20 ноября 1967 г.

Кстати, сейчас «Лицом к лицу» (по предложению Отто Майора) находится в редакции «Латохатар». Его читает Мештерхази (Лайош Мештерхази (1916–1979) — писатель.). Возможно, он сможет опубликовать, журнал выходит тиражом 1400 экз., для узкого круга. Может быть, это, а также, что у журнала почти нет читателей в стране, поможет изданию. По крайней мере, так представляет себе Майор и, по-видимому, Мештерхази тоже.

Vеде^ето.

23 ноября 1967 г.

Самое трудное — проблема формы. То есть как передать содержание adequatan (Адекватно (лат.).) (или близко к этому).

Чтобы в этом было «всё».

16 декабря 1967 г.

Баев

Значит, жив и работает Александр Александрович Баев, который у меня под своим собственным именем описан в «Незабудках». Он сделал заявление ТАСС об экспериментах американских биохимиков. Так, я узнал, что в этом году Баев открыл структуру одной из нуклеиновых кислот и что до сих пор в мире была известна структура только четырех нуклеиновых кислот. Что же, это должен быть именно мой Баев, который до того, как попал в Норильск, был ближайшим сотрудником академика Баха, великого физиолога. Там, уже после Норильска-2, он стал директором большой норильской поликлиники, под его началом работало около 40 «вольных» врачей — только его одного по вечерам конвоиры сопровождали в лагерь спать…

Так вот, это Баев! О Козыреве я уже давно знаю, что он открыл две новые звезды в крымской обсерватории.

До этого Козырев был директором большой Пулковской обсерватории248, а потом вместе со мной грузил бревна в вагоны в Дудинке — и между делом объяснял нам «тайны» возникновения северного сияния. Потом он руководил в Дудинке институтом, который занимался проблемами вечной мерзлоты (и взял к себе Жака Росси).

Как хорошо, что они живы! Но нет в живых Тру Ран-чена, Рене Мольнара, Александра Сергеевича Полякова, с которым Рене установил близкое родство венгерской и якутской грамматик, — и я уже почти не жив. Но, всё же, мы живы. Скольких бы из нас ни извела систематическая и сознательная контрселекция. Потому что это и на самом деле было личное дело не только Сталина, но и его личное дело тоже

Р. 8. И доктор Родионов (бывший нарком здравоохранения Чувашской республики), когда он оперировал, то ему ассистировал на операции полковник «санотдела» (между прочим, вполне порядочный человек) с явно нескрываемой целью — поучиться.

21 декабря 1967 г.

Судьба «Лицом к лицу» по-прежнему неопределенна. Прошло пятидесятилетие (Октябрьской революции в СССР.), теперь возможность опубликования в «Латохатаре», у которого почти нет читателей, зависит (по словам Лайоша Мештерхази) от результатов февральской (будапештской) партконференции. Словом, горизонт туманный (Название журнала в переводе на русский язык — «Горизонт».), перспективы неопределенные.

* 248 248

Я хотел бы писать роман. 2 января с этой целью еду в Сиглигет, вооружившись магнитофоном и записными книжками, в которых есть заготовки. И, тем не менее, не знаю, как буду писать роман, и не знаю даже того, напишу ли?

1 января 1968 г.

Эта записная книжка — случайно — начинается правильно, в начале года.

Сегодня в стране запущен Новый хозяйственный механизм (Экономическая реформа в Венгрии.). Все гадают, будет ли он лучше или хуже прежнего. Сиюминутных, существенных изменений никто не обещает — и никто не ждет.

Как бы то ни было, позитив в том, что относятся скептически и что этому предшествовало множество анекдотов.

Поскольку не обещают нового спасения, и мы не ждем от этого спасения — и не нужно делать вид, что мы ожидаем от этого спасения, — люди надеются, что «всё-таки не будет так уж плохо». И, следовательно, полагаю, может оказаться даже совсем хорошо или, во всяком случае, терпимо.

3 января 1968 г.

Начал наговаривать на магнитофон роман. Не уверен, что далеко продвинусь, но уверен, что то, что напишу теперь, — только бледный набросок, но до сегодняшнего дня два года были одни записи в записных книжках, которые теперь, конечно, просмотрю. Но то, что я делаю, всё же другое и новое.

6 января 1968 г.

Набросок-черновик продолжается. Начал уже вторую пленку. Усложняю дело, но думаю, что всё же весьма примитивно.

Открытка Йошке Сабо: новость в сегодняшних газетах (Сообщения о событиях в Чехословакии, положивших начало «Пражской весне».), может быть, потребует срочно привести «Лицом к лицу» в готовый для сдачи в типографию вид.

Открытка Мештерхази: судя по сегодняшним газетным сообщениям, роман «ante portas». <…> (Латинское крылатое выражение Hannibal ante portas (Ганнибал у ворот) означает близкую и серьезную опасность.)

А работа не клеится. Видно, «Лицом к лицу» стало моим последним хорошим романом.

13 января 1968 г.

Сделал «Последние дни Баницы», записал примерно 195 минут, то есть слабый, примитивный, запинающийся магнитофонный черновик. Если станет основой, то уже очень много! Но и это сомнительно! Есть 195 минут, из которых нужно вычесть 30 % вздохов и запинок, приблизительно 70 печатных страниц. Если будет хорошо, то достаточно как основа книги на 210 полос.

15 января 1968 г.

Запись Баницы в один из последних дней. Было лучше, когда я был не нужен, чем теперь, когда мне не нужны.

Молодой человек легко дополняет — «люди».

18 января 1968 г.

Постулат Баницы

То, что мы делаем сейчас, это тот вид недобра, в котором есть ядро добра.

Он умирает, когда в нем тускнеет это убеждение. Молодой следователь понимает Баницу и понимает опасность постулата. Но еще не может решить — «жизнь или смерть», так он ставит вопрос в отношении самого себя.

19 января 1968 г.

Писать автобиографию?

Не стоит браться за такое на старости лет. Много материала, но нет уже скрепляющей силы. Когда мы способны лишь семенить, нам нравится делать круги исключительно вокруг собственной персоны, и наша откровенность — лишь желание понравиться: престарелая актриса шлет воздушные поцелуи испытывающей омерзение и гогочущей публике.

Дневник, много лет ведущийся дневник (например, Сечени), который даже не может претендовать на консеквентность, — дело другое. Такой дневник может быть интересен очень многим, кроме самого писавшего, который его, наверняка, даже никогда не будет читать. (А если будет, еще хуже, потому что станет исправлять, вычеркивать, а может быть, и дописывать.)

Заметки, подобные тем, что я здесь пишу, полезнее. Особенно если есть тематический указатель. И если они предназначены не для издания, а скажем, для того, чтобы выбрать отдельные куски — возможно.

7 февраля 1968 г.

Неурядицы — контрнеурядицы?

26. Х.67 д-р Бойта (Агентство авт. прав) звонил, что чешское издательство, ввиду неурядиц с чешскими писателями, просит разрешить выпустить книгу без «Маленького сердитого старого господина». Отказал.

А теперь — письмо от Агентства и Бойты от 2 февраля, что в мой адрес выслали экземпляры чешского издания.

Хорошо, что я ни минуты не колебался и не помог чешскому издательству выпутаться из переплета, а теперь они бьют себя в грудь, что, дескать, всегда хотели издать Лендела.

16 февраля 1968 г.

Не пытайся делать то, что делают другие.

Не пытайся делать иное, чем то, что делают другие.

Делай то, о чем ты сам знаешь, что ты (или один ты) лучше всего можешь сообщить, передать, воплотить, сделать предметом живой действительности.

Но не отвергай того, что уже создали другие. Начни там, где остановились другие. Польза? Возможно, опосредованно, польза, слава, проистекающая из процесса создания, которой не ищи, на которую не обращай внимания — которая есть, если она есть.

22 февраля 1968 г.

В заявлении Лукача-Нафты (Лео Нафта, герой «Волшебной горы» Т. Манна, прототипом которого отчасти послужил Дёрдь Лукач.) даже самые большие умники приходят в восторг от фразы, звучащей примерно так:

«Даже самый плохой социализм лучше самого лучшего капитализма», что бездоказательно предполагает, что самый плохой социализм — есть социализм.

Так можно было благополучно пережить сталинизм, разглагольствовать в кружке Петёфи (Возникшее в 1954-х гг. объединение венгерской интеллигенции, сыгравшее важную роль в назревании событий 1956 г.), выйти сухим из воды после румынской экскурсии, безнаказанно публиковать интервью в западных газетах — и оставаться маэстро в Будапеште…

10 марта 1968 г.

Комедия Мештерхази

Мой роман вот уже несколько месяцев (при посредничестве Отто Майора) у М. Он сказал, что хотел бы его опубликовать в «Латохатаре», попробует после «консультативного совещания» (Консультативная встреча представителей коммунистических и рабочих партий, 26 февраля–5 марта 1968 г.). 6-го — то есть после, позвонил ему — но он еще не говорил с Ацелом.

Вечером 9-го он позвонил и заявил, что ситуация еще более осложнилась, но Ацел сам взялся за то, чтобы опубликовать роман в СССР, а уж потом можно у нас.

Я не верю ни единому слову.

28 марта 1968 г.

Мештерхази информировал меня, что Дёрдь Ацел нажмет в СССР и издаст роман по-русски, а уж потом он может выйти на венгерском.

Позвонил Ацелу, который опроверг эту версию. Я тоже этому не поверил.

Вчера, в среду, был у Мештерхази, который выразил «свое удивление» по поводу того, что Ацел не держит слово. Я же — хотя этого слово в слово не сказал — сомневаюсь, чтобы А. пообещал то, чего сделать не может.

<_> Отто Майор рассказал, что Кароя Богнара сняли с поста редактора «Тюкёр». Одна из причин (не единственная и не главная), то, что он опубликовал «Бывших зеков».

7 апреля 1968 г.

Я изменился! Я? Время? И я, и время.

Было бы не удивительно, если бы изменился я и в недоумении встал бы перед новыми временами. Это было бы плохо для меня, но объективно было бы хорошо, если бы, меняясь, эпоха становилась лучше.

Но эпоха не лучше, только другая и грозная, и я вижу эту угрозу. Не только атомную смерть, но и то, какой она будет без атомной катастрофы.

Я пессимист, потому что идеи моей юности не осуществились? Гораздо хуже! Они осуществились, но в каком уродливом обличье!

Из социализма — вышло общество благосостояния на Западе и погоня за благосостоянием здесь у нас и на Востоке. Рабочий класс доволен, и ему ни до чего нет дела, или не доволен и разочарован, и поэтому ему ни до чего нет дела. Как пролетариат, требующий нового и готовый к борьбе, он перестал существовать. Прибавочная стоимость, которую эксплуататор отбирает у него, эксплуататору уже не нужна. Ее получает рабочий (нужно бы подсчитать, но это так). Капиталист получает прибавочную стоимость из опосредованной прибыли от расширенного производства, достигнутого благодаря 1. открытиям, 2. манипуляции и 3. сбыту трудящимся ненужных товаров (автомобили, модные штучки и т. д.). И растет чувство удовлетворения рабочего класса развитых стран. И усиливается нищета крестьянства параллельно со слабым пролетарским самосознанием рабочих (небольшие, незначительные группы) промышленно слаборазвитых стран.

Поэтому нет и быть не может единого рабочего класса. Нет единых интересов рабочих, интернационализм едва ли больше пустой фразы, а в большинстве случаев — прямая ложь. И поэтому есть: коммунизм Че Гевары и китайского государства, варшавского договора и албано-румынский, западный, и внутри него отдельный итальянский, шведский, норвежский, французский — и усиливающийся, таким образом, повсеместно шовинизм, в социалистических странах, равно как и в капиталистических, и повсеместно почва для экстремистских диктатур. Повсеместно!

За 50 лет СССР постепенно утратил симпатии. Его собственный рабочий класс со времен нэпа равнодушен, безучастно терпит или, бунтуя, подчиняется под давлением террора. Энтузиазм, радость от собственного труда есть только среди технической интеллигенции — и у врачей, математиков, физиков.

На Западе интеллигенция и разумная часть рабочих до 1938 года, вернее до испанской гражданской войны, восхищалась СССР, а потом встала на сторону СССР в антигитлеровской коалиции. Сегодня никто, даже если коммунист, не восхищается СССР. Америка, США, сегодня так же, и даже еще более отвратительна. После Вьетнама ни один честный человек не может быть другом США. (Их отступление в последнее время: а) опоздало, б) лживо и нерешительно, в) началось под нажимом внутренней политики и под влиянием поражения, и это не поможет вернуть симпатию.)

Если есть в мире некое здоровое начало, то это недоверие к супердержавам.

Но всё это только негатив. Нужно позитивное доверие, «судьба человека не может зайти в тупик». Не вера! Но доверие!

Нужно найти, во что мы ещё можем верить!

Но «гнаться за деньгами», как азартный игрок на бегах, — этого нельзя.

11 апреля 1968 г.

STATUS PRAESENS (Состояние в настоящее время (лат.), состояние здоровья в момент обследования.)

Не могу сказать, чтобы я находился в состоянии умственной летаргии. <_> Но всё же я уже несколько месяцев не пишу, ни систематически, ни не систематически.

Причин такой духовной усталости может быть несколько.

<_> Препятствия для публикации «Лицом к лицу» и, главным образом, неблагоприятная перспектива для этого в будущем (см., например, опубликованную сегодня речь Брежнева (В речи на Московской городской партконференции 29 марта 1968 г. Брежнев заявил, в частности, что интеллигенция не должна думать, что она «соль земли».), в которой Солженицын рассматривается как тенденция, которую, безусловно, следует подавлять — а стало быть, и меня).

Безуспешная, как видно, январская попытка писать роман, не только первые наброски слабые, но я сомневаюсь в его необходимости. <_>

Но подобные и даже гораздо более веские причины не приводили в последние 12 лет к пассивности. И в годы, когда я не писал, я не чувствовал, что не могу писать. Сейчас происходит что-то в этом роде, боюсь, что это связано с моим возрастом.

13 апреля 1968 г.

Странные аскеты

Странные аскеты, кто игнорирует прописные буквы, а также знаки препинания. Предложение не завершается точкой. И именно от этого возникает не бесконечный поток, а затхлая стоячая вода, без края, без глубины, без начала, без конца.

А потом остаются только буквы, отрицается значение — это чистый звук или, в других случаях, искусство буквенных форм. При нашем скудном алфавите — потому что в японской и китайской письменности и буквы являются картиной.

Но такую картину новая — более новая, новейшая — волна и не желает дать, потому что это уже настроение. Они же хотят абстракцию, хотят выпарить из этих абстракций науку, но это не абстрактно, а только стерильно.

Рита говорит: нужно написать роман о доносчике. Но не о каком-то ничтожном стукаче, а о коммунисте, которого Сталин и компания сделали доносчиком. Кто затем старается идеологически оправдать свое стукачество.

Как замарали всё, как расширяли малую щель слабости.

17 апреля 1968 г.

Были у Дежё Яса (15.ГV), и я рассказал, что как-то в лагере встретил мужика, который, узнав, что я венгр, спросил: «Знаешь доктора Поллачека, Ладислава Адольфовича?» — «Конечно, знаю». — «Я так каждый день молюсь за него». Вместе мы решили, что, вероятно, его фамилия была Баталов.

22 апреля 1968 г.

Перейду — исключительно — к записным книжкам? Увы, есть причина для такого предположения. <_>

Я иссяк, утратил охоту или претит волокита?

Начатый в январе новый роман не получается. Новелла? Тем много, но и это не получается.

Рукопись в 12 % а. л. приблизительно готова. В мае сдам «Се-пиродалми».

С ней моя творческая продукция (не считая отбракованных ранних вещей) приближается к 100 а. л.

Хватит! Хватит?

4 мая 1968 г.

Конечно, народу можно врать, и даже находятся люди, повторяющие ложь, как попугаи.

Но нет ни одного, кто верит лжи! Это стоило бы принять к сведению политикам!

Жаль, что утрачен кинорепортаж, режиссером которого я был в Берлине в 1927 или в 1930, в годовщину смерти Либкнехта и Люксембург на улице и у памятника.

Я тогда этого не знал, а сейчас в Лексиконе современной архитектуры Кнаурса прочитал, что этот памятник считается одним из самых выдающихся архитектурных произведений XX столетия, что его проектировал фан Мис <Мис ван дер Роэ>.

Тогда я (неотесанный киношник) не знал, кто его строил, но снимал снизу-вверх, с поднятой камерой, со стороны и т. д. и т. п.

Потому что то, что он великолепен, я видел! Памятник разрушили нацисты, а фильм не показали, потому что мы снимали в «необычно»-странном ракурсе.

8 мая 1968 г.

Профессор Дёрдь Маркс выступает за новые методы преподавания математики и естественных наук, очень правильно <_> но свой самый понятный довод выражает с помощью «литературного» сравнения и образа. Он цитирует советского физика, нобелевского лауреата Тамма: «Ученик — не сосуд, который надо наполнять, а факел, который надо зажечь». Великолепное сравнение, ясная картина. Какой компьютер сможет так остро экспонировать столь великолепный смысл?

Отправным моментом реабилитации Сталина — которая мало-помалу, но неотвратимо начинается (правда, с малым успехом), — стал тот, когда заявили: «Прекрасно, хорошо, полезно было показать ошибки „культа личности“, но теперь уже хватит! Пора остановиться!»

Только нельзя остановиться в середине пути. Путь, хотите или не хотите, нужно пройти до конца. Только так можно найти новый путь. Сталинисты это знают. Они хотят вернуться аж ко временам до XX съезда.

Может ли это получиться? Нет. Но и то, как делают у нас, не очень удачный метод: наши политики пытаются делать политику, прикидываясь аполитичными.

12 мая 1968 г.

Интервью с Лукачем в майском номере «Кортарша».

В первый раз в жизни я полностью и безоговорочно согласен с Лукачем!

А Лукач? Наконец-то! Научился так писать (говорить), что передает важные и сложные истины без позы и усложнения. Самые важные и самые сложные, самые актуальные и указующие в будущее мысли.

И ему 83! Я на десять лет моложе, но сейчас я почему-то больше устал. А отчасти я уже сказал то, что говорит и он, и написал то, что он — в связи с Солженицыным — считает наиболее существенным.

21 мая 1968 г.

Если человеку уже за 70, он, наверное, не должен писать новое. А что должен? Исправлять старое. Да, это правда. Но что, если получится не исправление, а ухудшение?

21 мая 1968 г.

Написать новый роман небольшими частями, даже если не соединится в роман. В первой главе дело Баницы представляется как постоянный водоворот, столкновение реальных вещей и придуманных толкований выносит на поверхность и снова погружает в глубину происшедшие факты, подлинное и тенденциозную ложь: это материал «показательных процессов». И как проясняется суть?

26 мая 1968 г.

«Не слишком рано», — думает человек и страшится. А после 70 часто думает: «Только не слишком поздно!»

2 июня 1968 г.

Человек не знает слои даже собственного произведения.

Эпиграф «С начала до конца» — об этом я догадался только сейчас, совсем случайно — получает свой горький и непредвиденный заранее парафраз в конце рассказа, в песне нищего.

13 июня 1968 г.

Любовь к свободе требует уважения к свободе других людей, свободе всего мира. Только так наша свобода может быть подлинной свободой.

20 июня 1968 г.

Тот, кто еще будет говорить со мной, потом начнет с этого: «Я говорил с ним незадолго до его смерти, и.»

Он уже сейчас думает о том, что скажет это. А если он ошибается. Всё быть может…

22 июня 1968 г.

Инструменты: молоток, топор, лопата, черенок заступа, от пота руки, от сжатия пальцев блестящие гладкие инструменты — какая красота!

Сотворенная человеком природа: подрезанная крона фруктовых деревьев, чтобы урожай был богаче, блеск рельс, искры от множества проносящихся колес — красота, умноженная использованием, изношенность от долгого использования — это один вид великой красоты.

Другое — почки, новорожденный, зрелый виноград, пахнущий молоком младенец, набухшая материнская грудь и красота ждущего прикосновения тела — будущее.

Мысль, которая может представить будущее настоящим, — и это величайшее, потому что она создает язык, машины — всё.

28 июня 1968 г.

Непонятно, для чего писатели, художники публикуют непонятные произведения. Публикация (не написание, каждый пишет то, что хочет) предполагает намерение обнародовать — коммуникацию.

Нужно стремиться к тому, чтобы поняли — оптимальной должна была бы быть общепонятность. К сожалению, даже самая точная наука не является общепонятной. Есть произведения, которые являются литературой, доступной небольшому числу читателей. Но намерением всегда должна быть, насколько возможно, понятность. Даже при шифрованном письме: дешифровальщик должен понять точно.

9 июля 1968 г.

Самый чистый звук — удар молотка по гранитному камню. Музыка строительства дороги.

21 августа 1968 г.

Вертешкозма (Населенный пункт, где находился тогда писатель.). 21.VШ.68 г. 9 часов 47 минут

В 8 утра услышал по радио, что вооруженные силы Венгрии перешли чехословацкую границу.

Я больше не считаю себя членом партии! Какими должны быть практические выводы из этого, пока не знаю.

Завтра, 22-го, будет 13 лет, как я вернулся на родину.

Кончился период — счастливый период.

27 августа 1968 г.

<_> По чехословацким делам Брежнев будто бы ввел в компьютер вопросы: выборы президента в США, близящийся съезд партии с оппозиционным большинством и т. п., и компьютер выбросил ответ: немедленно ввести войска.

Только человеческих чувств не ввел.

И потрясающего самообладания чехов. Они избегали столкновения — и этим опровергли необходимость вмешательства. Но никто не берется за формирование правительства.

Конечно, <_> чехи тоже не проявляют чудес принципиальности. Весьма реальная цель — «малая Антанта»: Чехословакия, Румыния, Югославия. Чехи готовы на союз с румынскими «секуритате» (Секуритате (рум. Securitate) — служба госбезопасности в Румынии.), неспособными к демократическому мышлению.

<_> меня отговорили выступить на партсобрании в Союзе писателей в понедельник.

После этого — я даже не пошел.

Но зато сегодня написал стихотворение

НЕТ

Всё в порядке?

* 260 260

Свобода, Дубчек (Людвиг Свобода (1895–1979) — президент ЧССР в 1968–1975 гг., Александр Дубчек (1921–1992) — первый секретарь ЦК КПЧ в январе 1968 — апреле 1969 г., инициатор реформ («Пражской весны»).) (которого уже назвали предателем ТАСС, «Известия» и пр.) вернулись из Москвы с каким-то компромиссом. Не станет ли один из них новым Имре Надем?

29 августа 1968 г.

Социологическая колба

1. Точно проанализировать, что было (и что будет) общего между чешским 1968 и венгерским 1956 годом.

2. Учесть, в чем разница.

а) Чехословакия — страна-победительница.

б) Чехословакия — не было оккупации.

в) Чехословакия — «братья славяне».

а также историческое различие между чешской демократией и венгерской автократией.

3. 1968-й уже знал, что было в 1956-м.

4. Что Свобода — не Доби, а Дубчек — всё же не Кадар, и если мы всё это как следует уясним:

каковы этнические и общественные различия.

Опять плохой детективный фильм.

Не от того ли, что детектив нужен, например, в Англии, потому что там для осуждения преступника требуются вещественные доказательства, а у нас довольно пары пощёчин, признания или же доноса.

2 сентября 1968 г.

1. Констатировали — и даже не в переносном смысле, насколько мне известно, уже во время наполеоновских войн: раны победителей заживают быстрее.

2. Но справедливо ли это и после окончания войны? Тогда два больших поражения немцев показывают, что после окончания войны быстрее восстанавливаются побежденные.

Конечно, этого мало для того, чтобы вывести правило. Например, вопрос: насколько крупным было поражение?

Гибель победителей? И это неправда! — насколько обобщения и аналогии никогда не справедливы абсолютно.

3 сентября 1968 г.

Чехословакия

Супердержавы не могут терпеть, чтобы входящие в сферу их интересов малые государства действовали по собственной воле.

Этот факт следует принять к сведению.

Венгрия была вынуждена вступить в Словакию, а Словакия была вынуждена это стерпеть и примириться с этим.

Только не нужно всё это идеологизировать, это не приносит пользы, более того — смешно.

Так же как смешно восторгаться, что имеет место «историческая необходимость», потому что это грустно и не повышает человеческого достоинства. Если что-то должно было произойти так — кому они хотят внушить, что этому нужно еще и радоваться.

15 сентября 1968 г.

Можно ли ставить знак равенства между компартиями 1919го и 1968-го?

Нет!

Но что нужно делать, что нужно сказать?

Я нем и беспомощен!

Стыдно!

То, что сейчас происходит в Чехословакии, нужно было по «государственному резону», и это уже не начало и еще в меньшей степени завершение. Историческая необходимость? Нет! Только одно из решений.

Ясно одно. Я для этого не нужен, и мне это не нужно, и для меня это не необходимо.

16 сентября 1968 г.

Сегодня две недели с того дня, когда Андраш Мезеи («ЭШ») попросил две недели отсрочки для публикации или для отказа в публикации «НЕТ».

Напишу им письмо: вы — то учреждение, которое, когда дядя Кон прислал из Вены открытку: «Я выбрал свободу», поняли ее так, что дядя Кон сбежал — и изумились, когда через две недели он появился на работе.

Ответ «ЭШ» на мое стихотворение «НЕТ» — НЕТ!

23 сентября 1968 г.

Лукач хотел бы, чтобы в «Лицом к лицу» Лашшу всё же видел пусть трудный, длительный, но всё же выход (иначе говоря, был бы более оптимистичен).

26 сентября 1968 г.

Я чувствую себя, как те немцы, которые держались в стороне от фашизма (или держали фашизм в стороне от себя), а сейчас они всё-таки должны стыдиться. Они даже не таились, но и не кричали.

29 сентября 1968 г.

Умер Благой Семенович Попов.

Друг, товарищ, кристальной души человек. Я в «С начала до конца» в меру своих сил поставил ему памятник.

6 октября 1968 г.

То, что сейчас у нас (в связи с вступлением в Чехословакию) обзывают интернационализмом, такой же интернационализм, как социализм «национал-социализма».

19 октября 1968 г.

Диалектика без антитезы

На словах мы говорим о диалектическом развитии — тезис — антитезис — синтез.

Но не терпим антитезис в споре, а механически хотим подавить любое противоположное мнение.

Но без оппозиции, без столкновения мнений (которые выражают различные силы) возможны только стагнация, застой.

21 октября 1968 г.

«Колесо истории нельзя повернуть вспять».

Пусть нас не слишком успокаивает эта аксиома. Если не удастся, — если лишь частично удастся — этого достаточно, чтобы искалечить жизнь людей, их творчество, заставить настоящее пойти по плохому руслу, задвинуть будущее на более длинный и трудный путь.

Нельзя совсем повернуть?

А может, они и не желают совсем повернуть, — если достаточно умны и циничны. Не следует недооценивать ни их самих, ни их силу.

26 октября 1968 г.

Испания, 1936

Существенный поворотный пункт в рабочем движении.

Я начинаю это понимать по-настоящему только сейчас, когда после написанного Хемингуэем, Дежё Ясом (к сожалению, очень немногословного) я дошел до середины книги Мальро.

Теперь я вижу, что Москву 1937-го также следует объяснять отсюда — от односторонней оценки поражения рабочего движения. Сталин решил так: необходимы государственная власть и военная сила. Не допускать никаких особых мнений и дискуссий (даже самого предположения об их допущении).

Революция

Баррикады бессильны против самолетов.

И, таким образом, парижские студенческие волнения и забастовка — это шаг назад. (Анархизм, думается, это сказал Ленин, — наказание за ошибки инертности рабочего движения.) (Анархизм нередко являлся своего рода наказанием, за оппортунисти- ческие грехи рабочего движения» (Ленин. Соч. 4 изд. Т. 31. С. 16).) Но (хотя умная хитрость Де Голля спасла Париж от кровопролития) факт, что рабочие — 10 миллионов — бастовали, это такая новация, на которую я в «обществе благосостояния» даже уже не надеялся.

Но есть новая тактика, против которой военная сила почти беспомощна. Пассивное сопротивление, сохраняющее интактность.

Эта чешская тактика сейчас, через два месяца после 21 августа, представляется более победоносной, даже чем баррикады. На баррикадах — лучшие истекали кровью, слабые впадали в панику. А здесь сильные становятся сильнее благодаря тактике, отвечающей желанию слабых.

Результат пока еще оценить нельзя.

Историки, этнографы, философы открыли, что богов создали люди.

Но это видно и из того, что все боги злобны, ревнивы, властолюбивы и, главное, мстительны.

Только малые, ангелы, святые, неприметные — добрые и хорошие. Те, кто стоят на низшей ступени: санитары, нянечки и те матери, которые сами ухаживают за своими детьми, и те отцы, которые учат их пахать, сеять и плотничать.

5 ноября 1968 г.

Дерево еще голо, когда по его стволу поднимаются рождающие почки соки, а ствол уже защищается зимней сухостью, когда с его ветвей свисает ещё незрелый плод.

Тайна в том, что не видно глазу. Тайна — зазеленеет ли и в будущем году это дерево?

Иногда корни уже знают тайну, но, может быть, только лесник, может быть, только молния будущей весны.

Желание плодиться стимулировано смертью?

Желание творить — осознание того, что приближается смерть? Мы сами — лесник, который заранее отмечает назначенную к порубке делянку, мы сами — дерево, и топор, и лесоруб, мы доставляем доски к будущим гробам — наш уже готов.

6 ноября 1968 г.

Депримирует (Подавлять, усмирять, придавливать (deprimo, лат.).), что в «Лицом к лицу» я достиг потолка своих способностей. Поэтому я не могу написать «Последние дни Ба-ницы».

Конечно, ощущению депримации способствует (но лишь в незначительной степени и только потому, что нужно — равно как в тактическом, так и в писательском аспекте — много думать о «Лицом к лицу») то, что уже вот три года не могу опубликовать то, что считаю своим лучшим произведением, «замковым камнем».

Но ведь и три года назад я считал его «замковым камнем» и потолком. Почему сейчас это угнетает меня настолько, что я не могу начать большую (трудоемкую) работу, то есть оставляю ее незавершенной?

8 ноября 1968 г.

Читая Мальро

Я хотел бы жить так, как жил Мальро. Только я — и это не случайность, а относится к субстанции моей жизни — всю свою жизнь был гол, как сокол, и поэтому я смог написать хорошие книги.

Между прочим, наш отец родной Сталин спас мне жизнь. Мои разнообразные познания, то, что я не терялся в любой компании, совершенное (тогда) знание языка (Немецкого.) и лояльность просто предназначали меня стать разведчиком. Только заботами нашего отца родного Сталина я очутился за 4000 километров от фронтов, где не слыхал ни одного пушечного выстрела — и по сей день жив.

Осталось лишь одно средство борьбы за свободу — в равной степени народу, человеку — осторожная, но непрерывная, распространяющаяся на всё и вся пассивная резистенция (Сопротивление, противодействие (resistentia, лат.).).

От конформизма и манипулирования это также спасает — пассивная (но одновременно постоянно активная) резистенция.

22 ноября 1968 г.

Дело Куна?

Сегодня здесь был человек из советского посольства, Ципо-ренко, который хочет перевести «Вишеградскую улицу» для издательства «Прогресс». Настаивал, чтобы я выпустил из предисловия Куна его восхваления Сталина.

Не выпущу! Потому что так написал Кун, и это было характерно для Куна. Не позволю, потому что тогда они могут захотеть и других изменений. Отдал ему мое письмо, написанное И. Тимару (Агентство авторских прав). Если не хотите издать без искажений, не издавайте.

Между прочим, и в «Кошуте» не хотели печатать предисловие Куна, но напечатали, так как я написал (и это волшебная фраза): я не беру на себя ответственность, вытекающую из изъятий.

Интересно, что в сегодняшней «Непсабадшаг» напечатана фотография советского 15000-тонного судна, которое называется «Бела Кун».

Черта с два можно это понять. Но я и не желаю понимать соображения конъюнктурщиков. Я не иду на уступки. В моем возрасте конъюнктура меня уже не интересует.

23 ноября 1968 г.

Опять получил побрякушку. В компании с мадам Кун и мадам Самуэли.

Отвратительные побрякушки. Если бы дали пользование автомобилем, 600 километров в месяц, то это еще имело бы смысл.

А еще лучше было бы, если бы не дали ничего — хотя в этом случае я злился бы из-за этого.

24 ноября 1968 г.

50 лет со дня основания партии (Венгерская коммунистическая партия была образована 24 ноября 1918 г. Вновь пришла к власти после Второй мировой войны. В 1948 г. коммунистическая и социал-демократическая партии объединились в Венгерскую партию трудящихся.), почти четверть века она «руководит» страной — и нужно признать или, скажем, нужно признаться, что рабочий не чувствует себя принадлежащим к правящему классу!

И этого не меняет то, что многие ее руководители вышли из рядов рабочего класса. Они «вы-шли» из его рядов, «вы-двину-лись», но находятся извне и функционируют не как рабочие, а как функционеры…

29 ноября 1968 г.

У михаев фаркашей (Михай Фаркаш — министр обороны Венгрии (1948–1953) при диктатуре Ракоши.) есть одно моральное право казнить — то, что райки в обмен на обещанную виллу в Ялте и резоны: «оболгать себя, признаться — это в интересах партии», рассчитывая на это или только надеясь, признались, что они шпионы, провокаторы, предатели.

Такие, даже если и не были ими, но виртуально — предатели и достойны своих палачей. (Фаркаш назвал Райка подонком, потому что тот под виселицей славил Сталина.)

Другое — тактика травинки: признаваться только в том, в чем вынудят, брать показания назад и выжить. <.>

Человек — не герой. Но и унижение не следует возводить в крайность!

1 декабря 1968 г.

Революционное сопротивление оккупантам или внутри страны современной подавляющей революцию армии (под какими бы лозунгами они ни выступали)

— пассивная резистенция, которая легче всего объединяет и создает свои организации. Из нее, если ее эффективность поставлена под угрозу, спонтанно развивается герилья (Партизанская война (исп.).) — снизу-вверх, из малой в большую.

Это нужно знать с тех пор, как танки играючи прорываются через баррикады, а ведущий борьбу в горах Че здесь, в Европе, эффективен только в университетах, насколько это возможно.

Это доказывает пассивная резистенция «бравого солдата Швейка» чехов. И доказывает, что СССР брал за основу 1956-й, а чехи сделали для себя выводы из уроков 1956-го.

(Конечно, имеется сходство с венгерской эпохой Баха (Период, начавшийся после подавления венгерской революции 1848 г. (по имени австрийского министра внутренних дел).), при иных военных и административных условиях.)

Вопрос лишь в том, приведет ли это к победе или принудит противника к компромиссу. Но к поражению привести не может.

9 декабря 1968 г.

«Раковый корпус» Солженицына гораздо слабее «Ивана Денисовича». Полубог противостоит клопу — какое напряжение может это дать?

* 268 269

1. «НЕТ», исправленное, — сегодня в редакции «Уй ираш»

2. После того, как последняя глава «Лицом к лицу» появилась в 12 номере «Кортарша», сегодня в «Сепиродалми» говорил с Ирен Вечеи (Редактор издательства «Сепиродалми».) и просил ответа относительно лежащей там рукописи.

3. На этой неделе намекну в «Магветё» (Кардош), что передам им рукопись из «Сепиродалми».

4. В опубликованных в «Кортарше» статьях о Ленделе (В журнале (1968. № 12) 7 глава романа была «спрятана» между несколькими статьями о писателе, объединенными общим заголовком.) тактически важно, что упомянуто и о существовании «Лицом к лицу».

17 декабря 1968 г.

Я повторял, но не верил сам

что «Лицом к лицу» — «замковый камень» и потолок, которого я еще смог достичь.

К сожалению, этот год прошел так, будто то, что я говорил, очень даже похоже правду.

Продукция за весь год — всего одно хорошее стихотворение, и «Дриль» (средне), и несколько статей. <.> В этом году вышли «Бывшие зеки», но это работа прошлого года, в этом году — последняя глава «Лицом к лицу»: «Жданный» (в 12 номере «Кортар-ша»), но это старое…

Дважды принимался за роман — отложил. Я не могу его сделать на таком уровне, чтобы стоило писать.

<.> Самое стоящее — заметки в записных книжках.

Но по-настоящему я удовлетворен только стихотворением, в его окончательной форме. Оно лежит в «Уй ираше».

Сегодня отнес в «Магветё» Дёрдю Кардошу «Лицом к лицу». Он слышал о романе. Чаба Шик (Редактор издательства «Магветё».) сказал: «шедевр».

Знал также, что уже давно лежит без движения, а также знает, что издать можно будет только тогда, когда не нужно будет спрашивать, «можно ли».

С тех пор, как, благодаря Пиште Шимону, опубликована эта одна глава, мое самочувствие улучшилось.

Что это значит для моей работы, не знаю <.>

20 декабря 1968 г.

Сегодня позвонил Тимар, директор Агентства защиты авторских прав. Ему написал д-р Радец, глава редакции «Ровольта», интересуется романом, о котором ходят слухи, что его не хотят издавать в Венгрии.

Д-р Радец и в этом случае просит рукопись.

Тимар спрашивает меня, что ему отвечать, «чтобы не случилось, как в прошлый раз»? Я предложил, чтобы он написал, что одна глава романа опубликована в 12 номере «Кортарша». Что они пошлют этот номер д-ру Радецу, и что он своевременно проинформирует издательство «Ровольт» о дальнейшем. На том и порешили: Агентство напишет это, напишет письмо в таком смысле, и пришлет мне копию письма Радетца.

В любом случае, это хорошо!

Между прочим, я сказал Тимару, что есть шанс на издание романа в Венгрии. Он удивился. Большего я ему не сказал, да и не мог сказать. Ведь «Магветё» — Кардош — даст ответ только в январе.

Союз писателей саботирует обсуждение «Лицом к лицу».

Рукопись уже несколько месяцев лежит у Петера Вереша.

25 декабря 1968 г.

О том, можно ли напечатать мой роман, об этом много кого нужно спросить, и много кого одобрение нужно получить.

Но чтобы послать армию за наши границы, для этого не нужно спрашивать ни министров, ни парламент, ни даже Центральный Комитет.

Для этого довольно одного пункта Варшавского договора — уж не знаю, какого именно.

И того не нужно было рассматривать, применим ли этот пункт в ситуации, которая была 21 августа.

А теперь в рождественском номере под заголовком «Однозначная политика» вмешательство в Чехословакии называют примером укрепления социалистической демократии.

«Примером этого было поведение различных слоев на пике чехословацкого кризиса, когда нужно было действовать, и мы действовали с полным убеждением».

Нужно было, несомненно. Но вынужденно и без убеждения. Кто, когда, кого, где убедил в том, что мы должны перейти границу. Народ поставили перед фактом, и органы государственного и партийного руководства также.

27 декабря 1968 г.

Ужасный и прекрасный мир

Американский космонавт с точностью до минуты вернулся из своего путешествия, после того как многократно облетел Луну и сделал теле- и фотоснимки. «Конкурент» Советский Союз и его космонавты поздравили, и поздравили главы государств, и может поздравить каждый желающий.

Я бы тоже поздравил, если бы США не объявили сейчас, что поставляют самолеты «Фантом» Израилю, Китай не взорвал сегодня новую атомную бомбу и советская партийная делегация не прибыла в Прагу, чтобы, даже не так уж слегка нажав, «направить» на верный путь чехословацкую партию — и страну. И если бы американское государство, пусть не с такой точностью до минуты, но решило проблему с неграми, если бы смогли остановить резню в Нигерии и Биафре, и если бы сытая часть света помогала большей части света — голодным.

Но, как видно, для этого мало сил, возможностей и доброй воли.

Мальро — ренегат?

Не более ренегат, чем коммунистические партии, — если посмотреть на путь, проделанный после 1936 года (испанская гражданская война).

И особенно, посмотреть на путь дружественной немцам французской КП, которая в начале мировой войны — пока немцы не напали на СССР, была дружественна Гитлеру.

Забывать об этом не следует.

30 декабря 1968 г.

А сегодня получил ответ от Эндре Иллеша (датировано 29 дек.). На мою просьбу — издать «Лицом к лицу» или вернуть рукопись — вернули рукопись.

За три года получил три побрякушки, но вот уже три с половиной года я напрасно пытаюсь издать мой роман.

2 января 1969 г.

Несколько дней назад видел страшный сон: на меня рухнули стены, и я чуть не задохнулся.

Прошлой ночью — стереотипный сон: меня арестовали.

Тот же человек, который мне уже знаком: толстенький, блондин, говорит тихо, с легкой жалостью — но при этом безразличен. На этот раз он был в обвислой военной форме, раньше приходил в штатском.

А я: «Но почему? Опять? В который раз уже? Ведь я ни в чем не виноват». И у меня текут слезы. Знаю, что не вынесу!

Производящий арест пробует успокоить: «Я сам тоже просмотрю ваши бумаги». Значит, он их даже не просматривал.

И чтобы я видел, что теперь бумаги есть, он показывает пачку листов. Вижу (уж как, не помню), что это какое-то дело, которое четыре года назад было в Ленинграде.

«Я никогда в жизни, ни дня, ни минуты, не был в Ленинграде», — пытаюсь я оправдаться и знаю, что чем невероятнее обвинение, тем хуже.

У меня текут, струятся ручьем слезы, и я с большим трудом просыпаюсь.

Какова психологическая или физиологическая причина, что опять, когда прошло так много времени, меня снова мучит подобный сон.

15 января 1969 г.

Что решаем, что мы можем решить, столь беспомощные в решении проблем людей и отдавшие право решения в руки столь никчемных правительств?

18 января 1969 г.

Ответ в одном интервью (который приберегаю к прямой телевизионной передаче)

1. Как живет Йожеф Лендел?

Достаточно хорошо зарабатываю и почти каждый год получаю по ордену.

2. Над чем работает?

Переношу рукописи из одной редакции в другую. Это мое основное занятие вот уже три года. Но всюду отказывают, слишком «рискованно», не могут их опубликовать.

(Или в одной фразе.) Ношу рукописи из одной редакции в другую, но безрезультатно, потому что — говорят — то, что я пишу, слишком рискованно.

19 января 1969 г.

Ultima ratio (Решающий довод (лат.).)

Ян Палах, молодой человек 21 года, студент философского факультета пражского Карлова университета в четверг днем на Вацлавской площади облил свою одежду бензином и поджег себя.

Правительство Чешской республики считает трагедию тяжелой, особенно потому, что «в настоящий момент все усилия направлены на преодоление трудного политического, социального и экономического положения».

Состояние Яна Палаха очень тяжелое.

Это короткое сообщение публикует только «Мадьяр Немзет» (да простится им, они не ведают, что творят), и в воскресенье, 19 января, Ян Палах сделал самое большое, что может сделать человек. Что по сравнению с этим покушение, или военный подвиг, или смелость космонавта! Подвиг Яна Палаха — самое важное, оказывающее самое широкое и самое действенное влияние событие наших дней.

Да воссияет над Яном Палахом вечный свет!

20 января 1969 г.

В то время как я в моих записных книжках и разговорах постоянно подчеркиваю, что уже не способен писать — потому что слаб, не в настроении, болен, достиг предела мужского климакса — я пробую новый жанр — и именно в Записных книжках.

Как это назвать? «Центры и касательные»? Чересчур громко! Нужно придумать что-то другое. Просто «Блокнот» или «Заметки»? Не говорит и о половине сути. Но «Суть» тоже не хорошо, потому что я пишу не только об окончательных вещах.

Хорошее название, если бы в венгерском языке существовало для этого одно слово ^епк^й^Идке^^еп, что является множественным числом от «предмета размышления»

Было бы хорошим названием. Хотя, впрочем, однако… Воспоминания Меттерниха под таким названием плоские, совсем не стоят внимания, гораздо менее интересны и важны по сравнению с тем, что сделал М., о чем он думал, что сделал, или говорил, что сделал. (Например, то, что он сказал Сечени о Наполеоне.) Но заголовок хороший.

Р. 8. Может быть, «Nota bene».

Анекдотично. Меморабильности (?)

21 января 1969 г.

Сегодня нужно другое!

То, что сделали Янош Лекаи (Янош Лекаи участвовал в неудачном покушении на Иштвана Тису (1918 г.).) и Фриц Адлер, точно так же устарело, как и баррикады.

(Баррикады устарели с того момента, как народная толпа противостоит не конным королевским полкам. В Петербурге 1905 года баррикады были успешными, потому что единственным надежным войском у царя было конное казачество.)

Не существует сопротивления, которое не могло бы смести оружие. А метод Лекаи и Адлера сейчас успешно используют только гангстеры в Мехико-Сити, Далласе, Чикаго и многих других местах в мире.

Остается пассивная резистенция, и симпатичные хиппи с цветами сидят перед университетами, как евреи пред водами Вавилона.

И этого было недостаточно.

Толпы парижских студентов заняли университеты и получили громадную поддержку от парижского пролетариата. Но социал-предатели прибегли к старому методу своих суровых предшественников, ухватились за подол революционной массы и затормозили ее так, что военная машина государства смогла остаться на заднем плане как угроза (но громадная угроза).

Но теперь то, что произошло в Праге и Пльзене, вчера в Будапеште (а завтра произойдет, возможно, в Лейпциге или Дрездене), нельзя спустить на тормозах, нейтрализовать с помощью предателей и манипуляций. Потому что здесь личность действует не механической организацией, без механической подготовки, без помощников, не подсобными средствами, — а одна и без механических подсобных средств (потому что один-два литра бензина и спички не являются таковыми), не кражей оружия, не манипуляцией, не хором лозунгов.

Огненный факел поверженного человеческого достоинства горит так ярко, что ослепляет взор. Горит факелом не буддистский монах, но европеец — после долгих лет тьмы — ultima ratio in extremis (Последний довод в момент приближения смерти (лат.).)

Это действие не убивающего, пассивного сопротивления, мученическая смерть, акт спасения, несгибаемая вера. Аминь!

**

Героизм отчаяния?

Нет! Жертвенная надежда веры в будущее!

Венгру Бауэру (20 января 1969 г. Шандор Бауэр произвел самосожжение в саду перед Национальным музеем. ) 17 лет. Говорят, он поджег себя с двумя национальными флагами.

Я думаю о солидарности с нами и с чехами. Геза Мольнар объясняет это только демонстрацией против венгерской оккупации.

23 января 1969 г.

В Москве какой-то сумасшедший стрелял в космонавтов (22 января 1969 г. при встрече космонавтов произошло покушение на Л. Брежнева, однако выстрелы пришлись по машине, в которой ехали космонавты.). К счастью, неудачно.

В Вене какой-то сумасшедший поджег себя, как говорят, потому что его уволили со службы. До чего же везет любителям наводить тень на плетень.

Кстати, западная пресса кисло отнеслась к поступку Яна Пала-ха. К тому же боятся, что волна докатится и до них. Поэтому они считают это бессмысленным: на СССР это не подействует.

Trotz alledem (И тем не менее (нем.).), как сказала бы Роза Люксембург (я думаю).

24 января 1969 г.

Высшая ступень пассивной резистенции — предельно активная пассивность, максимальная резистенция, диалектическое преобразование пассивности в активность.

И потому, что в этом-то и дело, Восток отрицает, Запад хватается за психологию, истерически договаривается до массовой истерии (подлинной или ложной). Остается лишь объявить бедных Яна Палаха и Шандора Бауэра платными агентами. Но жертвами агентов их уж точно назовут.

Однако в скором времени эта естественная лихорадка перекинется и на Запад — и повсюду, где она появится, она антигосударственная, то есть анархическая, то есть отвечает (и способствует) конечной цели коммунистического движения.

Потому что ни нищета и аскетизм, ни благосостояние, и даже благосостояние всех граждан, ни ликвидация эксплуататоров (ох, как же это далеко) не означают коммунизма.

25 января 1969 г.

В 5 часов вечера включил (чего обычно не делаю) радио. Похороны Яна Палаха прошли без инцидентов.

Как хорошо! «Непсабадшаг» пишет о нем почти как о «провокаторе». На самом же деле Я. П. выступил против провокации — в него никто не стрелял, но жить так, как этого хотят провокаторы, он не желал.

2 февраля 1969 г.

Утром 1.11 у Ацела. Предложил издать мой роман «закрытым» изданием. Я согласился, но — странно — он сказал, чтобы я еще подумал. (Между прочим, получу полный гонорар и авторские экземпляры.)

Книга Солженицына «В круге первом» — это другой круг, место работы технических специалистов, где лучше кормили, а потому не хватало женщин. Мы такого не знали, особенно те, кто пилил, копал, работал в шахте, плотничал, контингент «а11детеше АгЪек» (общие работы).

Нам не давали мяса, и мы думали только об одном — наесться и отдохнуть, потому что мы были голодными и усталыми. Стащить еду! Вот что было главное!

Конечно, и здесь нужно было быть осторожным, было много стукачей и бригадиров.

И нужно было выйти из барака утром «без последних» <без последнего>, последнего пинали ногами.

3 февраля 1969 г.

С. описывает муки свидания, разговора. Я о таком не знаю, я никогда не получал «свидания». В лучшем случае, очень редко видел таких, кто получали.

5 февраля 1969 г.

Почему С. не приходит в голову, что письмо можно послать нелегально. Тем самым теряется ценность большой энциклопедии.

Но из-за этого прекрасная книга, 70 лет в России не писали подобной, именно вследствие своего энциклопедического характера, неполная. Например, того, что я описал, у него не найти — разве что намеками.

7 февраля 1969 г.

Нет! Это только первая часть большой Энциклопедии. Эта книга действительно дантова, и это действительно только первый круг. Спецлагерь. Откуда Нержин и 20 товарищей в конце отправляются в более глубокие круги ада.

Жаль, что немецкое издание называет это романом. Это вводит в заблуждение.

С. пишет энциклопедию, ровно в середине XX столетия, подобно тому, как на исходе Средневековья Данте об аде христианского мира — и о том, как туда попадают люди.

Интересно также, что в 1950 году требовался какой-то повод для ареста. Не только группа, как в 1937-1938-м.

9 февраля 1969 г.

Моя паранойя, моя мания преследования еще весьма умеренная, с учетом обстоятельств. Кроме этого, я страшусь 21 февраля. 21 февраля умер мой отец. Из четырех арестов три — 21 февраля. И сейчас я немного боюсь этого дня.

Сталин был параноиком. Брежнев слишком глуп, чтобы быть сумасшедшим.

12 февраля 1969 г.

Единственное ошибочно переведенное слово в немецком переводе Солженицына (по крайней мере, я заметил лишь это), что лесоповал перепутан (вероятно) с лесосплавом.

Речь идет о том, когда заключенный может свободно купаться, и соответственно переводу — на лесоповале. А на самом деле — об этом может рассказать Рита — только на лесосплаве. Но тогда аж раз по двадцать в день…

13 февраля 1969 г.

Как видно, Мао хочет заменить прежние коррумпированные консервативные кадры.

И из-за этого исходит слюной пресса стоящих ныне у власти в СССР бюрократов, и это повторяет наша.

У сталинских арестов 1937–1938 годов, вероятно, также была и подобная цель. Результат — на место прежних сели еще более никчемные, еще более глупые кадры. Без каких-либо заслуг — но тем упорнее они держались за власть и по сути дела держатся и сегодня. Результат был негативным…

14 февраля 1969 г.

«Партийное единство»

В сегодняшней «Непсабадшаг» читаю заявление, или речь, одного из чешских партийных руководителей (фамилию я уже позабыл), согласно которой еще нельзя провести чешский партийный съезд, потому что в партии нет единства.

Другими словами, съезд будет только тогда, когда «единство» уже имеется. То есть тогда, когда в съезде уже нет необходимости.

13 марта 1969 г.

28 марта — по крайней мере, по всем признакам — состоится обсуждение «Лицом к лицу» в Союзе писателей.

6 марта в «Times Literary Supplement» появилась статья обо мне. До меня она еще не дошла.

Ацел говорил с Ритой об издании моей книги для «узкого круга»; Эндре Иллеш 5-го был у меня, они хотели бы так издать книгу в «Сепиродалми» вместо «Кошута» (которое занимается подобными изданиями). Я ответил, что тут решает Ацел. Мне подходит и «Сепиродалми».

Ацел в разговоре с Ритой выразил беспокойство, как бы книга не попала за границу. На что Рита: «Этого гарантировать никто не может. Одно точно. Йошка ее не вывезет!»

Но какие могут быть гарантии? Позавчера Кальман Сентивани (он живет в Леаньфалу, и я с ним года 2–3 не встречался), когда мы случайно встретились в Библиотеке Союза писателей (об обсуждении 28-го он не знал), шепнул мне, что ему в ЦК сказал Миклош Овари (Миклош Овари (1925–2003) — сотрудник аппарата ЦК ВСПР, занимался вопросами идеологии и культуры.), как и каким образом будет опубликована моя книга.

А Мештерхази вчера сказал, что издавать можно всё, нельзя только то, что «касается» СССР.

— О Ракоши тоже? — спросил я.

— А как же! — ответил он. Конечно, он думал о такой книге, которую написал бы он. Между прочим, сообщил, что Ракоши возвращается на родину.

— И его будут судить?

— Да нет! Будет жить в каком-нибудь домике в лесу. СССР не хочет делать прецедент из того, что дает пристанище провалившимся руководителям. Новотный тоже живет в Чехословакии.

Не успел я поставить точку на предыдущей странице, позвонил Кардош (Магветё). Он тоже хочет издать роман. Мы договорились, чтобы они решали это между собой с Эндре Иллешем.

Питер Оуэн — без каких-либо комментариев — прислал номер «T. L. S.» от 6 марта, в котором, ссылаясь на информацию из Будапешта и декабрьский номер «Кортарша», кратко излагается содержание «Лицом к лицу».

Ну и дела, больше чем за три года и если читало примерно сто человек, просочилась весть о романе.

25 марта 1969 г.

У Союза писателей не нашлось сотрудника, который мог бы написать адреса на приглашениях. (Написал сам.)

У них нет денег на стенографистку. Договорились о магнитофоне. Вчера позвонил им. 1000 метров пленки 960 форинтов, за мой счет. И с этим согласился — может быть, «Критика» у меня купит.

Словом, ко мне относятся враждебно. Потому что не знают, что за мной тоже стоит сила.

28 марта 1969 г.

Сегодня позвонила Кишне: сломался магнитофон.

Я: Не беда, принесу свой.

Кишне: Дело в проводке, ваш магнитофон тоже может перегореть. Но «большая» Ева будет вести протокол.

29 марта 1969 г.

Вчера состоялось обсуждение «Лицом к лицу».

Очень хорошо прошло — многие вынуждены были открыть карты. Петер Рени (Петер Рени (1920–2002) — заместитель главного редактора «Непсабадшаг», доверенное лицо Д. Ацела). тоже — я этого хотел. Материал обсуждения записывала (частично) «большая» Ева из Союза, но Ица <Илона Маргиттаи> тоже писала.

Будет в особой папке.

Всё же лучше всего, наверное, замечание, которое прислал письменно Дежё Яс: «Si la vérité nous met le couteau à la gorge, il faut embrasser sa main blanche1(«Если истина приставит нож к горлу, нужно поцеловать ей руку». Слова французского поэта, писателя и историка Теодора Агриппы д’Обинье (1552–1630).). Агриппа д’Обинье.

Этот воин-поэт оставил Генриха IV, когда тому Париж стоил мессы. Он умер в Женеве, в эмиграции.

7 апреля 1969 г.

Уже не кошу

Нет силы резать ряд

Ты, с большой косой, приходи.

4 июня 1969 г.

«То, что не знаю — не отрицаю» (Цитата из «Женитьбы Фигаро», в пер. Лозинского: «Не берусь судить о том, чего не знаю».).

Я ответил этой цитатой из «Фигаро», когда следователь спросил у меня: Вы отрицаете, что Кун был предателем? Мне это не помогло, и Куну тоже не помогло.

А сегодня на все подобные вопросы я отвечаю только так.

Следователь, конечно, не знал, что это цитата.

11 июля 1969 г.

Дело о «Лицом к лицу»: если бы им было стыдно собственной подлости, они не боялись бы ее разоблачения.

Но потому, что они ее не стыдятся, они требуют, чтобы человек, с которым поступили подло, ещё и заткнулся бы.

Зачем? Чтобы вновь без стыда и совести творить свои гнусности!

4 августа 1969 г.

Свой день рожденья я отпраздновал тем, что: 1) подровнял кусты сирени, которые закрывали маленькое сливовое деревце. Здесь — 2) у ствола сливы нашел три маленьких деревца грецкого ореха, высотой 25–30 см, но тонкие как травинка и почти без листьев, может быть, осенью мы их пересадим, и 3) на пробу (несмотря на засуху) засеял небольшой участок семенами травы. Сначала взрыхлил землю граблями, потом принес кувшин воды, потом посеял семена, потом разровнял доской, потом положил на них ветки сирени (от цыплят и птиц), которые закрепил палочками, и придавил их камнями. Отрезать ветки было трудно, но это 73-й день рождения.

19 августа 1969 г.

Дело народа — выбрать себе хороших руководителей, то есть терпеть их над собой.

Но ни один хороший государственный муж не останется хорошим и честным, если его не принудит быть честным воля народа. Именно в этом смысле справедливо, что у каждого народа такие руководители, которых он достоин.

Равнодушие — и превращение в равнодушных — недостаток свободолюбивого и вспыхивающего, «как солома», народа. Но не я буду тем, кто за это бросит в него первый камень.

7 сентября 1969 г.

На рабомобиле — «Хлеб»

Удивительно, что мое сердце окаменело?

И я не верю словам?

Меня однажды везли в таком автомобиле, набитом заключенными, на котором снаружи была надпись Красиво выведенными буквами

Х Л Е Б

Но вы не бойтесь меня!

Я не буду улыбаться вам под транспарантами.

11 сентября 1969 г.

«Мы разрушим всё, даже свои демократические лачуги, чтобы невозможно было туда вернуться». Приблизительно так формулировал двадцатилетний Й. Л., который сейчас, в свои 73, вновь пришел к этому.

Только теперь на повестке дня разрушение не демократических лачуг, а ложно провозглашаемой демократической деспотии, явной (на одной стороне) или манипулируемой (на другой).

Нужен хаос! Это знали в мае прошлого года парижские студенты. Только из хаоса может возникнуть более высокий, полный, восстанавливающий «великие взаимосвязи» порядок.

И всё же хорошо, что я сушу на солнце грецкие орехи! 51 год спустя!

Старый Хидмег, верил ли ты в это, когда в своем рассказе верил (Притча Й. Лендела «Книга, сад и дитя» о мудром старике по имени Хидмег (что значит: верь).).

Какая жалость, что человек не может забыть, что умрет. Какая жалость именно в такой момент!

15 сентября 1969 г.

Горит очаг, сухие ветки и толстые поленья — мои дела идут слишком хорошо.

И мы едим свежие грецкие орехи молочной спелости, бледно-желтая кожица еще сходит сама.

И все же — нужен хаос!

1 октября 1969 г.

Что будет в Чехословакии? 13-й месяц оккупации принес весьма жалкие результаты для СССР. Чехословакия «консолидируется» очень медленно. Нужно отрезать еще кусочки салями (Политическая «тактика салями», авторство которой приписывается Ракоши, состоящая в «нарезке» оппозиции тонкими ломтиками с последующим уничтожением без особых потрясений или народных волнений.), и Дубчек всё еще существует — после того, как его год назад пришлось отпустить из Москвы.

Интервенция, которая в своем нетерпении не дожидалась гражданской войны (как в 56 году в Венгрии), пришла в неразобщенную страну. Не в том ли был большой успех Чехословакии, что они, не оказывая сопротивления, позволили войскам Варшавского договора войти и тем самым принудили их боксировать с тенью.

Этот бой с тенью продолжается по сей день. Главные позиции в партии, печати, на радио, после многократных перестановок удалось занять. Сейчас исключили, понизили четверть ЦК.

Я хотел бы знать, какие слои стоят за Гусаком, кроме многократно перетасованных государственных и партийных кадров.

СССР и сам затрудняет собственное положение. Хрущев оказал огромную материальную помощь, венгерское правительство значительно повысило жизненный уровень рабочих и крестьян. Брежневское руководство даже этого не делает.

А ведь Чехословакия — страна-победительница, ее оккупацию можно было оправдать только Варшавским договором, даже «брат-славянин» Ульбрихт ввел войска. И по сравнению с Венгрией — еще одна громадная разница! При Масарике они отведали демократии, пусть эта демократия была далека от совершенства.

Сегодня Ица купила в книжном магазине <…> рассказы Толстого. И я сразу вспомнил, что сказал мне приблизительно три недели назад Фредерик Самсон (Фредерик Самсон в конце 60-х гг. преподавал в лондонском Королевском колледже искусств. Друг И. Дучинска.), когда был у нас в Моносло: рассказ «Ключ» сравним только с «После бала» Толстого. Трогательно — такой оиVе^5^а^етеп^ после стольких understatement (Переоценка — недооценка (англ.).). Во всяком случае, рассуждения Самсона очень интересны. Как он догадался об определенном сходстве, о котором я никогда не думал?

2 октября 1969 г.

Пирамиды не стоят вечно, и ни одна выкопанная лопатой горсть земли не исчезнет бесследно.

3 октября 1969 г.

Я быстро устаю,

физически, если нужно немного подняться в гору, принести корзину дров на кухню или спилить сухую ветку

и умственно — много несовершенных предложений, пропущены сказуемые. Иногда неуклюжие формулировки.

Конечно, еще есть и хорошие фразы, и ясные картины, толковые мысли, но я уже вряд ли смогу достичь большего, чем смог до сих пор, своего потолка. Причины — старость, отсутствие надежды на публикацию романа?

Старость! Отсутствие успеха меня скорее стимулировало, чем парализовало.

5 октября 1969 г.

Солженицын: «Раковый корпус II»

Как будто пока писал книгу, он учился писать.

Первая крупная сцена — только в 7 главе 2-го тома: сцена Демки — Аси. Но по-настоящему крупная — в 10-й главе: диалог Костоглотова и Шулубина. И потом роман уже до конца хороший, примерно 120 последних страниц романа. Возможно, это первый роман С. (исключая то, что он писал в лагере). Еще не достиг «Ивана Денисовича» и некоторых своих новелл. Из того, что было после этого, выше всего «В круге первом». В «Раковом корпусе» он только пытается дать набросок микрокосмоса, а «В круге первом» уже с дантовой силой рисует целый мир.

20 октября 1969 г.

Вступление к «Acta Sanctorum» (Деяние святого (лат.), название первого варианта повести «Маленький сердитый старый господин». Так называлась и книга на английском языке, в которую вошла эта повесть и другие лагерные новеллы Лендела.)

По многим признакам я делаю вывод, что я оптимист. Один из этих признаков, что я жив. А ведь если взглянуть на вещи совсем рационально, будущее сулит не много хорошего. Даже если не говорить о долгих и унизительных болезнях, если взглянуть чисто рационально, сомнительно даже то, стоит ли терпеть трехдневную зубную боль.

Признак моего оптимизма то, что я берусь повествовать о грустных и тяжелых вещах, потому что верю, что мой долг поведать это. Сам факт сообщения — тоже оптимизм, я предполагаю, что людям понятны слова.

Но весь этот оптимизм не исключает глубокого пессимизма, с которым я смотрю на мир. Потому что я смотрю на землю не глазами путешественника на луну, а глазами того, для кого земной шар меньше живота голодных детей, но все же мал для аппетита сытых.

Если бы я мог стать врагом технической цивилизации, было бы хорошо. Но и обратное тоже не хорошо!.. Возможно — но в этом я тоже не уверен — возникновение трех супердержав сделает более прочной свободу человека. Я знаю только: то, что есть, — это нехорошо. Мой девиз: НЕТ! Однако в этом НЕТ есть также и утверждение, и «принцип надежды» (Название книги немецкого философа, социолога, неомарксиста Эрнста Блоха (1885–1977).).

Я считаю оптимистами беспокойных людей, кто протестует, а довольных и аплодирующих — пессимистами, это трусливые животные, злобные, готовые укусить.

Метод, которым я пишу, состоит из натуралистических элементов: лица — средневековые скульптуры, высеченные грубо и приближенно к действительности. Все вместе, здание, с мощными внешними опорами, внутреннее пространство не натуралистичное, не измеримое, переходящее за границы простого значения, но все же стремится к однозначному выражению.

Внешние опоры иногда заменяются напряженным железобетоном — если я хочу продолжить сравнение. Но чем больше пытается объяснить сравнение, тем оно менее точно. Я вообще не люблю сравнений. Одно определение — уже костыль, два определения — пара костылей, больше чем два определения — паралич.

Я не пропускаю знаков препинания. Я рад, что есть заглавные и прописные буквы, тире, точки, запятые, точки с запятой и двоеточия. Я хотел бы ставить вопросительный знак, как в испанском, в начале предложения: Ше лучше ли так? И я хотел бы писать артикулировано и точно, и настолько понятно, насколько это позволяет цель сообщения.

Я очень рад английскому изданию моей книги. Что означает также то, что я Человек и что ничто человеческое мне не чуждо.

Я не реалист, в деталях деталей я натуралист, а в композиции — стремлюсь к сути. Свой девиз я взял у Аттилы Йожефа: «Правду скажи, не только то, что было».

бМой образец Стендаль? Я хотел бы, если бы мог, писать так, писать то, что Стендаль писал бы сегодня.

^Натурализм? Я пишу то, что не мог бы написать другой, что должен был сказать я. Не потому, что я думаю, что не сохранилось других документов, а потому, что документы без моих свидетельских показаний могут остаться непонятыми.

7 ноября 1969 г.

Сегодня в «Непсабадшаг» Е. Фехер Пал снова пишет о Румере. Теперь Румер интересуется Шаролтой Лани и Эрнё Цобелем.

Около двух лет назад Е. Ф. П., будучи Румером, интересовался Иожефом Ленделом. Возможно, два года назад Е. Ф. П. выпустил Лани и Цобеля, а сейчас уж точно выпустил Й. Л.

Мне это не повредит! Кстати, Е. Ф. П. работает для такой организации, которая делает его неприкосновенным. Эта неприкосновенность — страшная сила, но и плебейство.

12 ноября 1969 г.

В номере от 15 сентября «Иродалми уйшаг» некий Дёрдь Гё-мёри под заголовком «Книги, рукописи, вопросы» и с подзаголовком «Венгерская панорама» пишет, в частности, обо мне, вернее о моем романе. Довольно точно и довольно наивно. Он пишет, что после дискуссии главная дирекция издательств приняла решение об издании в ограниченном количестве экземпляров, и что после обсуждения в союзе вряд ли можно было решить иначе, чтобы не вызвать «возмущения писателей». Он ошибается! Решения нет, равно как нет и возмущения писателей.

Ошибочно и из незнания наших законов, а также практики (законной или незаконной) вытекает и утверждение, что «многие зарубежные издательства уже купили новый роман Лендела».

Факт, что они лишь уведомили Агентство защиты авторских прав о намерении купить.

15 ноября 1969 г.

13 ноября «Непсабадшаг» на одной и той же странице, рядом, сообщает об исключении Солженицына из Союза советских писателей и том, что при большом стечении народа Ференца Сабо похоронили в Пантеоне рабочего движения.

Тому, исключат ли меня из паноптикума венгерских писателей или не исключат, я особой важности не придаю, но я должен принять меры, чтобы не оказаться в одной усыпальнице с Ференцем Сабо!

18 ноября 1969 г.

Отто Майор — ходя вокруг и около публикации «Венских набегов» в «Тюкёр» — подбивает меня писать мемуары от рождения до наших дней. Хватит на целых пять лет ради чего работать, — подбадривает Майор, — то есть жить. Вот уж нет! Ему было бы интересно, если я дополню историю гринцингского 43-го барака. Это, по Майору, «хорошо» и потому, что это дела далекого прошлого, и у «вышестоящего начальства» будет меньше причин нервничать…

Нет! Если я еще буду писать что-то личного характера или подобие мемуаров — то вот это, эти странички в блокноте.

Между прочим, и Майор, и Рита, и Дежё Яс — и, как я узнал со слов Илоны, Лукач — видят ближайшее будущее очень темным!

Продолжение чешских событий ставит под угрозу и венгерский «относительный либерализм», или гуманный социализм.

<.> Наряду со многими негативными знаками один позитивный.

На днях в наших газетах написали, что Солженицына исключили из рязанского отделения союза писателей.

Теперь, вчера, я слыхал объяснение: потому что на московских собраниях несколько раз не удалось исключить. Поэтому собрали большинство против него по месту жительства, в Рязани, а в Москве нужно было только утвердить решение на президиуме. В Пеште, это я вам говорю, исключили бы как пить дать!

22 ноября 1969 г.

Чешская ситуация очень опасна.

Опасна и для нашего вялого «либерализма».

А у чехов? Будут продолжать «пассивную резистенцию»? Наступит полная апатия? Или, возможно, перейдут к тому, что можно будет назвать норвежским методом?

А что будет у нас? Может ли случиться — на это намекает Лашшу в «Лицом к лицу» — что наступит время, когда порядочный человек уничтожит записную книжку с адресами своих друзей. Кстати, у меня даже нет такого опасного блокнота.

3 декабря 1969 г.

Моя книга («Исав сказал») вышла, никаких объективных причин для беспокойства нет.

Но писать? Хорошо, если сделаю действительно незначительные исправления в «Венских набегах», два месяца тяну с этой безделицей.

И вот теперь Отто Майор предлагает — с самыми добрыми намерениями, конечно, — чтобы я писал свою автобиографию, «пяти лет на это хватит!». Смешно!

Если я не приму снотворное или не то снотворное, мне каждую ночь снится, что меня арестовали или, как сегодня ночью, я в лагере. То есть сегодня ночью — это что-то новое! — я находился где-то в ссылке, и решил остаться там, не стоит куда-то стремиться, уезжать — в лучшее место всё равно не попаду^

<_> Довольно! Кстати, меня все сравнивают со стариком Лафонтеном. Глупость, как и любое сравнение. Тогда уж лучше со старым Томасом Харди.

6 декабря 1969 г.

«О мертвых хорошо или ничего». О мертвых тоже столько хорошего, плохого или ничего, сколько они заслужили.

22 декабря 1969 г.

Ацел предупредил, что мне позвонят из издательства «Кошут». Потребуются некоторые мелкие изменения, о которых мы договоримся, — существенных изменений не нужно. Ну, это я еще посмотрю.

31 декабря 1969 г.

Баланс 1969 г.

Успешный год? Да, если учесть, что я выздоровел после трех тяжелых воспалений легких. Если это выздоровление считать успехом. <.>

Творческий успех? Венгерские издания моих старых книг, ТВ — успех юбилея… Моя новая книга «Исав сказал» тоже имеет успех. И лучше всего: какую рецензию или письмо ни возьми — каждое находит удачным разное. <.> Но новая книга — урожай не нынешнего года. Более того, «Сбор картошки» родился еще на месте и теперь опубликован почти без изменений — теперь впервые.

Что я написал? Венская книга (она будет называться, возможно, «Венские набеги») в основном готова. По крайней мере, 100 полос. Но последнюю главу всё еще только пишу и, если всё пойдет хорошо, она будет готова в январе. (Настоящее время — это то, о чем трудно писать.) Написал несколько стихотворений (хайку и др.). <.>

Мой роман? 22 декабря меня вызывал Ацел. Не я спросил, он сам начал разговор, что роман будет издан «Кошутом». Конечно, он говорит это уже несколько лет. Разница лишь в том, что раньше я торопил, а теперь уже не тороплю, он сам начал разговор об этом <.>

Что касается политики. Мой прогноз, который я высказал и Ацелу. Реакция не остановится у государственной границы. Нужно ожидать, что мы получим своего Гусака, только еще не знаем его имени.

СССР вел себя весьма порядочно. Не вступил в новую Чехословакию.

22 января 1970 г.

Текст письма

Дорогой товарищ Ацел!

Ровно месяц прошел с тех пор, как ты сообщил мне, что мой роман «Лицом к лицу» будет издан издательством Кошут и представитель издательства обратится ко мне, чтобы обговорить детали, а также с целью заключения договора.

За прошедший месяц со стороны издательства Кошут не было проявлено ни малейшего признака того, что оно намерено издать книгу.

Настоящее письмо написано не с целью торопить события или жаловаться. Я только информирую тебя и принимаю ситуацию к сведению.

С товарищеским приветом

Бп., 1970.1.22

9 февраля 1970 г.

Из десяти заповедей я нарушил девять. И, к сожалению, не только мысленно. Разве что я не сотворил себе кумира, чтобы поклоняться ему.

Но есть то, чего я страшусь, что считаю страшным грехом, — если на помойку выбрасывают хлеб.

Это очень глубоко во мне. Дома нельзя было оставлять куски хлеба на столе, нужно было съесть всё, что ты взял из хлебницы.

Конечно, дома легко можно было соблюдать этот запрет. Оставшийся хлеб доставался домашней птице или поросятам. То, что я и сегодня не выношу, — если хлеб выбрасывают на помойку.

14 февраля 1970 г.

Сталин — втихаря сделал то, что проповедовал высланный, а потом убитый противник, Троцкий.

Суть же троцкизма: провести первоначальное накопление капитала за счет крестьянства.

Факт сталинской линии — это самая острая критика троцкизма. Троцкий, будь он у власти, делал бы то же, что делал Сталин.

21 февраля 1970 г.

Хвалят Булгакова. Очень правильно! Только <_> так — будто сегодня уже всё в порядке. И это подлый обман!

Кстати, помню, почему я не пошел на «Дни Турбиных». Потому что подумал, что дни Турбиных дословно означает день турбин. Я для себя это так перевел (и сейчас не знаю, название ли двусмысленно или я недостаточно хорошо знал русский), словом, я так понял: «День турбин». Я решил, что это очередная «драма на тему трудового соревнования», и это меня не интересовало.

Годовщины:

21 февраля 1913 г. умер мой отец

В 1945 г. приблизительно 21 февраля умерла моя мать.

21 февраля 1919 г. меня арестовала венгерская полиция.

21 февраля 1921 г. меня арестовала берлинская полиция (В 1921 г. мой отец жил в Вене и не состоял в компартии. Арест в Берлине относится к 1929 г.).

21 февраля 1938 г. в Москве арестовало НКВД.

Я часто бываю болен в феврале и часто испытываю страх.

25 февраля 1970 г.

Умер Дюла Хевеши,

кто помогал тогда, когда была беда. Он первым в 55-м пришел ко мне, еще в гостиницу «Палас», он в первую неделю на машине свозил посмотреть на Балатон, он в 64-м (Статья с нападками на повесть «С начала до конца» и ответ Д. Хевеши были опубликованы в феврале и марте 1963 г.), когда «Мадьяр Немзет» попыталась подставить мне подножку, встал на мою защиту.

Он был моим другом. Еще со времени «А тетт» и «Ма». (Из того времени еще остались только Уитц и Маца (Бела Уитц (1887–1972) — художник и график, один из ведущих представителей активизма; Янош Маца (1893–1974) — историк искусств, писатель. Оба жили в СССР.), но с ними меня не связывает ни дружба, ни вражда, ничего.) Был ли он счастливым человеком? Думаю, да.

Жаль, но правильно, что его уволили с должности в Академии. Бедная Ольга, когда по секрету была у меня и просила поговорить с Ацелом, как будто чувствовала, говорила о случае со стариком Новобацким: его сняли, то есть отправили на пенсию, и он умер. Хевеши на три недели пережил свой уход на пенсию.

Вот что принес мне этот февраль.

30 марта 1970 г.

Русский народ не очень сокрушался, когда Сталин уничтожал руководящие кадры, потому что эти кадры были чужими, оторвались от народа, их беда не была бедой народа.

И только когда стали забирать интеллигенцию, это почувствовали многие, и еще раньше крестьяне — раскулачивание.

Когда меня забирали, Кулигина начала выть по мне, как по покойнику, и мне пришлось ее успокаивать.

Но кто плакал по Евгении Гинзбург? Ведь она жила в отдельной вилле. А в тюрьме она печалится, что ее сын, конечно, больше не может кататься на своем хорошеньком пони… И если бы Евгения не попала в тюрьму, из ее сына вышел бы никчемный отпрыск вышестоящих кадров.

А так из него вышел неплохой писатель, Аксенов.

31 марта 1970 г.

Со старого листка бумаги

Когда я уже не хотел жить

Мою грудь покинул страх смерти

Я уже снова страшусь: я понял

Я потеряю эту спокойную жизнь.

3 апреля 1970 г.

Раздавали государственные премии, премии Кошута и ордена.

Я ничего не получил и это почитаю за честь. Ведь 25 лет назад я сидел в кутузке и даже по радио не мог услыхать, в газете не мог прочитать: «Мы освободились». Если бы что-то дали, это была бы провокация и издевательство!

11 апреля 1970 г.

Я не могу эмигрировать!

И я не могу «делать заявления». Потому что тогда я с потрохами попаду в лапы другой супердержавы.

Я могу сказать то, что можно сказать, только здесь, и я могу обнародовать только то, что публикуют здесь.

(Хотя я посмотрю, что может писать о Солженицыне Лукач в издательстве «Лухтерханд» и per analogiam (По аналогии (лат.).) выставлю свои требования.)

21 апреля 1970 г.

Вчера по телевизору показали цветную версию «Чародея»

Хорошо? Да! Плохо? Да!

Миклош Синетар (Миклош Синетар (1932) — театральный, оперный режиссер, сценарист.) ничего не изменил (конечно, приспособил к телевидению, но очень умело), очень хорошо играют актеры (все, но особенно Банхиди (Ласло Банхиди (1906–1984) играл в фильме лесника Евсея.)), диалоги верные, точные, и всё же…

Ретушировано! На одежде углежогов еще есть пятна, но их руки, их лица сверкают чистотой. И пейзаж как у ранних преимпрессионистов (скорее Кезди Ковач (Ласло Кезди-Ковач (1864–1942) — художник-пейзажист.), нежели Коро), и положение Андраша не ужасно, а «неприятно».

Замечательная лошадь, замечательная собака, деревья неказистые, но с «настроением».

27 апреля 1970 г.

Отчуждение, пожалуй, приходит тогда, когда нужно жить тесно среди людей. Как в тюрьме, где человек не может даже справить нужду в одиночестве, где никогда не может закрыться изнутри, и никогда не ест, спит, сидит или лежит в одиночестве. Нужно заметить, что большая камера, где 30-50-70-150 человек, лучше, чем та, где 2-3-4-6 человек, там непосредственная физическая близость еще неприятнее. Человек отчужден, когда вступает в непосредственный физический контакт с людьми в переполненном автобусе. И возможно, еще более, когда ведет автомобиль, следит за правилами движения.

Хорошо: быть одному дома, работать на лугу или на картофельном поле (хотя см. «Хронику сбора картошки»). Плохо — учреждение. Плохо — собрание. Но плохо ли одиночество у электронно-вычислительной машины? Я не знаю этой работы, но думаю, что это, должно быть, не так уж плохо.

15 мая 1970 г.

Не уверен, что хорошо, если я пишу, то есть если публикую написанное. Потому что тогда видят, что меня публикуют.

Но пессимист ли я до конца и последовательно? Нет. Сегодня я выкорчевал многометровые корни скошенной серпом крапивы на полутора-двух кв. м. Для себя? Мне этой земли не нужно, даже если я проживу еще лет десять, что маловероятно. Это «просто» работа для будущего, для других. Это очень успокаивает — более чем иллюзия пользы. Я думаю, что это действительно позитивное дело. Под изведенной крапивой великолепный гумус. И я не думаю, что мир погибнет.

16 мая 1970 г.

Все это прекрасно, беда лишь в том, что к вечеру у меня болела не только рука, но и легкие от спины до груди, — и сегодня я, разумеется, ничего не делаю, ни «полезного», ни «позитивного».

У нас рабочий не имеет права на забастовки (они считались бы мятежом, и он даже представить не может, что такое бывает), нет свободы собраний, и нет свободы слова. Последняя кроха завоеванных за последние 80-100 лет прав (при Сталине и того не было) — то, что можно уволиться, можно искать другое место работы.

Но сейчас его хотят лишить и этого права. Это цель борьбы с «летунами». Этот лозунг уже затрагивает право свободно менять место жительства (которое ограничивается и квартирными условиями).

4 июля 1970 г.

Старость — это прежде всего физиологическое явление. Но в целом проявляется вместе со своими социологическими компонентами. Когда человек уже должен рассчитывать на пенсию (которая всегда меньше зарплаты), на помощь своих детей, родственников или учреждений. Когда он становится в тягость самому себе, став обузой для других. Отсюда его ворчливость, эгоизм и зависть к миру. И поэтому он болен, помимо физиологической болезни.

В наши дни все же иногда старикам лучше, чем было раньше. Их не хотят поместить под опеку из-за их имущества, и бабушки в особенности ощущают свою полезность.

20 июля 1970 г.

Я позвонил Нирё в издательство «Кошут». Тот сообщил, что типография «Зрини» так перегружена печатанием изданий «для служебного пользования», что он не может сказать, выйдет ли книга в этом году или в будущем.

— Я в ваших руках, — ответил я.

— В кавычках? — спросил он.

— Нет, в прямом смысле. Договор, сроки. Поэтому я у вас в руках, по крайней мере, дело выглядит так. Попробую поговорить с товарищем Ацелом. — На что Нирё начал говорить о какой-то статье в «Нью-Йорк Таймс», о которой сегодня говорится в закрытом бюллетене МТИ (Венгерское телеграфное агентство.), и где речь идет и о моей книге, о том, что ее не издают. Нужно узнать, что пишет «Нью-Йорк Таймс».

27 июля 1970 г.

Прочитал касающуюся меня часть статьи «Нью-Йорк Таймс» и написал письмо редактору Нирё. Пусть не считает меня покорной овечкой.

9 августа 1970 г.

Post festum («После праздника» (лат.), то есть после случившегося, задним числом.), теперь, когда готово «Так…», вижу, что это триптих: «Двойные узы» — последний год, «Древо познания» — последний день, «Так» — последний час, часы, и постоянное «Который час?» — не только психология и мое собственное нервное состояние, и последний день Сольца (А. А. Сольц (1872–1945) — старый большевик, «совесть партии», будучи одним из создателей системы массовых репрессий, в 1937 г. открыто осудил их, был снят со всех должностей и помещен на принудительное лечение в психиатрическую клинику.) (как я теперь думаю), старого жесткого большевика, но имеет и еще более широкий смысл. И все три фигуры — человек, возделывающий землю, старый, простой и, насколько возможно, трезво мыслящий. И ищет путь свободы: первые два не страшатся, а третий не думает о смерти.

11 августа 1970 г.

У меня был Чаба Шик. Теперь они хотят опубликовать новеллы в двух томах. О чем до сих пор мудро молчали.

Причина изменившегося намерения: Послесловие к книге о Китае. Дает высокую оценку, признает, что многое сейчас понял, — говорит он, — но теперь именно Китай — «деликатнейшее» дело, нужно попробовать сначала опубликовать Послесловие в каком-нибудь журнале. Этот совет — отговорка — не от него зависит.

Конечно, я не возражаю, что новеллы выйдут раньше. Он сделал интересный состав. Я внес несколько изменений в порядок. «Так» тоже вошло.

14 августа 1970 г.

Rp.

Радуйся тому, что тебе не нужно вмешиваться в дела этого мира.

Ещё больше радуйся, чем жалеешь, что у тебя нет возможности — как бы ни хотелось — вмешиваться в дела этого мира.

16 августа 1970 г.

Мне наносят удары древком, от которого оторвалось знамя, — неофиты.

17 августа 1970 г.

Вероятно, руководители СССР давно пошли бы навстречу желанию Ульбрихта и приняли энергичные меры для ликвидации «либерализма», если бы чехословацкие результаты не были столь плачевными.

«Эшти Хирлап» («Вечерние новости».) сообщает из Праги 14 августа, что чехословацкое правительство на своем заседании обсудило тяжелое положение в сельском хозяйстве, возникшее вследствие неблагоприятных погодных условий. А именно, до 10 августа на словацких полях было убрано 65 процентов урожая, а на чешских территориях — 12 процентов.

Хрущев в таких случаях предоставлял советских солдат (например, для уборки картофеля в ГДР), но сейчас, по-видимому, и этого не могут или не хотят.

20 августа 1970 г.

<_> Писать — уже не наслаждение, но очень важно. Одного честолюбия уже недостаточно. По-настоящему важно тогда, когда важно, о чем мы пишем. Важно, хорошо, полезно — и такое, что не будь нас — если мы не напишем — пропало бы без следа.

Я могу писать только тогда, когда не нужно думать о деньгах и работе. Это так вот уже 15 лет. Но в Сибири разве так было? Там я писал: меня сделала беззаботным нищета.

Так было 15 лет. Но теперь не совсем так. Договоры, собственность (которая по западным меркам, слава богу, скорее изрядная бедность) делают меня инертным. Да и возраст — мой возраст — заставляет прятаться в домик улитки.

22 августа 1970 г.

Я выиграл 15 лет

Да. Пятнадцать лет назад в этот день я сидел в поезде, ехал на родину. На вокзале меня никто не встречал. И шофер такси сказал, что в Пеште есть только две гостиницы (потому что я в диком гневе хотел ехать в Гранд-отель на острове Маргит, кто бы за меня ни платил). «Какая лучше?» — спросил я. Я не мог спросить открыто: какая дороже? «Палас», — ответил он. И там я тоже спросил не самый дорогой номер, а самый лучший, и с ванной. Результат — через две недели у меня была квартира! Потому что номер — по тогдашним ценам (105 или 110 форинтов в день) — был очень дорогим. Я получил пенсию, 1800 форинтов. «Мало», — сказали те, кто здесь жил. «Рабочий-металлист зарабатывает не больше», — ответил я.

Меня переполнял и держал в напряжении яростный гнев. Так я начал 15 лет назад и вскоре снова стал писателем. Сегодня меня, как в моем рассказе, зовут «маленьким сердитым старым господином».

Я приехал 23.VШ.55 г. Шанс 1 к 100, что живым, и 1 к 1000, что несломленным. И потому, что я был несломлен и зол, я смог исполнить одну функцию. Если бы я не был бы тем, кем я был, то в Венгрии не было бы другого, кто смог бы исполнить эту функцию. Следовательно, случайность того, что я остался жив, — не необходимость. То есть то, что я сделал, было не необходимостью, но было необходимым и полезным.

15 лет — в дар мне. Объективно — творчество, которое рассказывает о важных вещах. Я сообщаю ценные факты, но художественная сила, интенсивность столь же важны. С силой сообщает важные вещи? Сила показывает важность? Конечно, одно вытекает из другого, одно — источник другого. Эти 15 лет теперь завершились. Мои физические силы тают. То, что в прошлом году я еще мог делать здесь, вокруг дома в Моносло, в этом году уже невозможно.

Я выдыхаюсь и как писатель. А если я что-то с большим трудом, но тщательно формулирую, например, Послесловие к моей книге о Китае, это не решаются напечатать.

Мое физическое состояние уменьшает и мою писательскую работу. Раньше утром я просыпался свежим и мог работать. Теперь просыпаюсь усталым, потому что решаюсь засыпать лишь с помощью снотворного.

Я могу заснуть и по-другому, но тогда просыпаюсь в смертельном страхе, с сердцебиением. Постоянно возвращающийся сон: меня арестовали, везут в тюрьму, и я знаю, что этой тюрьмы уже не выдержу. Или я пытаюсь бежать и знаю, что напрасно, потому что я уже не могу…

Уж лучше снотворное, чем такие сны! Это важнее, чем проснуться свежим и быть способным писать. Но, всё же, иногда я и при этом могу писать. Недавно написал «Так». И к тому же, я думаю, что самое важное уже сказал. К важному я отношу стихотворение «Нет» — поэму, символ веры, полное отрицание чехословацких событий.

Дела в мире идут всё хуже. Но я лично чувствую себя совсем неплохо. Может быть, потому что на семьдесят пятом году жизни я уже не могу требовать от себя на деле вмешиваться в дела мира. Что мог, я сделал. Могу ли я сделать что-то другое, кроме «Нет» и Послесловия к Китаю? Ведь, правда, не могу?

Я здесь, в Моносло. 15 лет я жил как Антей. А теперь цинично жую крохи оставшейся жизни? Со старческим эгоизмом, с оглядкой?

«Die Enkel fechten besser aus?» («Внуки будут драться лучше» (нем.). Песня ландскнехтов XVI в.)

Я не могу делать дело молодых.

Пусть будет прав Блох, который старше меня, со своим «Рпп2^р кег Нокпипд». Пусть делает Маркузе, которому приблизительно столько же, сколько мне. Пусть делает чисто по-русски Солженицын и на западный манер — Беккет. Пусть делает Семпрун, и пусть делают — и лучше всех — парижские студенты (1968) — и пусть делает разочарование, которое после веры в рабочее движение и в историческую роль партии хочет чего-то нового, другого, всеобъемлющего. Поворот! Нужен полный поворот! Если его не произойдет, то останется только Nihil (Ничто (лат.).). Хорошо, что я в любом случае до этого не доживу.

Но не буду отрицать: я рад, что еще жив. Эти полученные в подарок 15 лет были хорошими — за которые я не обязан благодарностью никому.

(День начался рано, как в прежние времена — утром в три четверти седьмого уже готово.)

Что написано пером, Не вырубишь топором. (Русская пословица)

6 сентября 1970 г.

Другие пишут о «трогательной» преданности собаки, а я о бунте собаки. И в «Алке», и в «Чародее». И жеребец — он тоже делает различие. Убивает и любит.

7 сентября 1970 г.

Человек, человеческий вид — который самый кровожадный, потому что физически так слаб и раним, — теперь, когда развившаяся из его слабости хитрость сделала его таким сильным, что он способен уничтожить всю вселенную, или, по крайней мере, землю, возможно, стоит перед диалектическим поворотом и встанет — исходя из своей новой силы — на путь доброй воли и пощады

21 сентября 1970 г.

Здесь мне иногда не хватает чтива. Тогда читаю всякую ерунду, но отложенные в сторону наброски собственного романа не читаю никогда.

Почему?

Потому что чувствую, не стоит. Потому что, если, как сегодня, немножко работаю в саду (вскопал два квадратных метра земли), уже устаю. Потому что меня утомляет самое небольшое физическое усилие.

Но правда ли это? Потом я перекладывал камни, носил сухие ветки в сарай. То есть за один день, хотя трижды уставал, но трижды смог отдохнуть.

Но писать? Не могу себя заставить. Этому, безусловно, есть причина.

23 сентября 1970 г.

Писать? Эти всё более превращающиеся в дневник записные книжки. Дневник и рефлексии. Неинтересно.

Я не Роберт Грейвс (Р. Грейвс (1895–1995) — британский поэт, романист, критик.). Только наш возраст совпадает. И еще: главная моя забота — компост. И я не поднимаюсь бегом на горку, задыхаюсь. Не прыгаю с головой в воду, ко мне не являются посетители поговорить о магии — и что самое важное, я не убегаю в другую комнату писать. Я здесь в комнате — и не пишу.

А ночью — после долгого перерыва — снова пришли два знакомых милиционера в штатском и попросили (очень вежливо, как старого клиента) проследовать с ними. И я иду с ними и знаю, что это мой последний арест, его я уже не переживу. И просыпаюсь от сильного сердцебиения.

2 октября 1970 г.

К кардинальной ошибке привела и стала причиной поражений краха иллюзий строчка «Интернационала»:

«Это есть наш последний… бой».

И поскольку массы (да и вожди) не анализировали ситуацию, не готовились к длительной перспективе, этот последний бой считали единственной схваткой. Мы Маркса не знали, а распевали.

Какая разница с Хо Ши Мином, который после решающей победы над французами сказал: это было лишь началом! И поэтому они непобедимы…

9 октября 1970 г.

«Непсабадшаг» не умалчивает (об этом и речи нет), «Непсабадшаг» публикует новость. Только «скромно», в нижнем уголке 7 страницы. Вот так:

«Шведская Академия в четверг присудила Нобелевскую премию по литературе 1970 года А. И. Солженицыну» (Подклеена короткая (2 строки) информация из газеты.).

Потом 10 октября заявление Союза советских писателей. Будет ли комментарий?

Комментария до сих пор не читал (28.Х).

15-28 октября 1970 г.

Правда то, что говорит Энгельс: «Angriff ist die beste Verteidigung?» Или: Angriff ist die schlechteste Verteidigung? (Наступление — лучшая защита, наступление — худшая защита (нем.).)

К сожалению, даже это неправда.

Но плохи и плохо используемые — то есть используемые в ложных целях — «умные» фразы. Это точно!

1 ноября 1970 г.

Вчера «Чародей» по телевизору. Неадекватно? Неправда. Может быть, чуть причесано. Посмотрело 1–2 миллиона (может, даже 3 миллиона) человек. Больше, чем кто-либо когда-нибудь прочтет.

Моя гордость — внешность героев. То есть я описал их так, что режиссер и актер сделали точно, Миша, Евсей, и даже председатель, и экстерьер лошади. И собака, и Чародей, хотя его я даже не видел так точно.

Позвонила О. С. и сказала: «Глаза Чародея были такими, как нужно». И это доказательство. И она, кто знает, где происходит действие, сказала: «Не тайга, но всё же стан 3-й бригады».

Режиссер, который это так хорошо видит и передает, Миклош Синетар — великолепный режиссер. Не видеть этого, не признать было бы глупым снобизмом. Я хотел бы, чтобы он и дальше работал с моими вещами.

7 ноября 1970 г.

В телевидении — особенность не в том (хотя «мудрецы» много пишут об этом), что его люди смотрят дома и в шлепанцах. Гомера тоже (в наши дни) читают дома и в шлепанцах, и Гердерлина.

Особенность в том, что телевизионные постановки (сейчас речь идет об этом) смотрит исключительно премьерная публика, а критик «стреляет» уже после — или молчит.

24 ноября 1970 г.

Фактические обстоятельства, состояние, в котором я, Йожеф Лендел, сейчас нахожусь, следующее. Не могу писать, потому что мозг затуманен принятым на ночь снотворным.

Спать, по крайней мере, заснуть, я могу и без снотворного. Но через 2–3 часа просыпаюсь в ужасном страхе. Из 1000 снов 999 — преследование, приведение в исполнение ордера на арест, бегство и бессмысленность бегства и то, что новая тюрьма — это скорая смерть — я не выдерживаю волнения.

Сейчас — вот уже три дня — я засыпаю с валерианой. Записная книжка показывает: это лучше.

15 декабря 1970 г.

Общее собрание ПЕН-клуба

Я напал на Ласло Кери (Ласло Кери (1930–1992) — литературовед, критик, переводчик, с 1959 г. генеральный секретарь Венгерского ПЕН-клуба.), а именно, подчеркнул, что венгерская пресса, очевидно, следуя хорошо обдуманным указаниям, весьма осторожно сообщала о деле Солженицына, ограничившись немногословным изложением новостей. По моему мнению, принимая во внимание положение в политике и в литературной политике страны, в данной ситуации это было для нас единственно приемлемым выходом.

Но вдруг на плывущем по бурному морю корабле освободилась от цепей пушка (см. рассказ Виктора Гюго, Гюго не указал калибр пушки) — это Кери в Эдинбурге (На заседании Международного (ПЕН-клуба) в Эдинбурге Л. Кери от имени венгерской секции заявил протест против предложения выбрать Солженицына почетным членом этой организации.), и разворотила палубу корабля. Он представлял венгерскую культурную политику? Нет. Кого он представлял? Зачем выступил?

Я упрекаю его не в том, что он не защитил Солженицына. Это — не задача «разъезжающего посла» и commis-voyageur’а. Я не желаю, чтобы он представлял мнение Арагона, или Мстислава Ростроповича, или мое, в основном совпадающие с их. Только чтобы промолчал, схоронился, приболел, сказал, что живот прихватило.

На это могут возразить, что он не мог промолчать. Как же не мог! Если он промолчал в 1964 году в Реймсе, когда речь шла об одном венгерском писателе, Йожефе Ленделе (свидетели Габор Турзо и Миклош Хубаи), то и сейчас мог бы промолчать.

Резюме: если Кери по уже розданным бюллетеням для голосования будет избран генеральным секретарем — я выйду из ПЕН-клуба.

После этого — множество уговоров: Болдижар (Иван Болдижар (1912–1988) — журналист, писатель. Председатель венгерского (1970) и международного ПЕН-клуба.), Керестури (Дежё Керестури (1904–1996) — писатель, историк литературы, критик, переводчик.), Отто Майор, а потом Кери сказал, что вопрос о С. даже не был включен в повестку дня, но в то же время что это было прямое указание исполнительного комитета (Майор и это опроверг), и поскольку о реймском деле никто даже слышать не хотел — Болдижар: «Кери там и не было» и Хубаи, которого я попросил подтвердить, в своей речи ни слова не сказал об этом — а ведь в 1964 году он сам рассказал мне об этом деле.

Последовал подсчет голосов: Кери получил 80 из 91 действительного голоса.

Сегодня напишу заявление о своем выходе, в одном предложении.

16 декабря 1970 г.

Здесь был Йожеф Нирё из «Кошута», признал, что до сих пор они саботировали, но сослался также на двусмысленные указания Ацела. Теперь же — после того как Ацел им приказал — он пообещал, что в первом квартале 1971 года издание (закрытое) «Лицом к лицу» выйдет.

18 декабря 1970 г.

17. Х11. Новый выпад «Правды» против Солженицына. А я сегодня — удачно приурочено — отправил свое датированное 16 декабря заявление (без объяснений) ПЕН-клубу.

25 января, в первый день Рождества, по телевизору снова покажут «Чародея».

19 декабря 1970 г.

18. ХII — грубое, плохо рассчитанное, но самое главное — глупое письмо в связи с вышеуказанным делом от Мозеша Каханы (М. Кахана (1897–1974) — венгерский и молдавский писатель, называет Лендела врагом СССР и коммунистической партии и обещает, что больше не подаст ему руки.).

Я не сделаю ему такого одолжения, чтобы ответить.

Но это только lappalia! (Мелочь (лат.).)Поразительно, что никто, просто-таки никто не думает о том, что защищает плохое дело. Более того, будто сторона, на которую совершается нападение, — не свобода, а СССР — который нужно любой ценой защищать от нападок злостных интриганов.

Конечно, даже не подумали — ведь думали только о собственной выгоде в данный момент — что подобная «защита» во вред СССР. И сейчас я больше друг СССР, чем его защитники. Мне больно от его ошибок.

30 декабря 1970 г.

Ацел звонил Рите, также по поводу ПЕН-клуба. Хотят заставить отступить? Ладно, однако отступать будет поздно. <Приписка: Письмо от Болдижара: не принимает к сведению мой выход. Ответ: пользуюсь modus vivendi — принимаю к сведению, что он не принял к сведению. 4.1.71. >

3 февраля 1971 г.

Распад великой веры, последней церкви — когда же он начался?

После испанской гражданской войны, когда Сталин понял, что на партию опираться нельзя — потому что наличие взглядов делает невозможным правление единой рукой? Это сталинский угол зрения!

До этого! Когда Коминтерн, церковь, стал мирской властью и интересы церкви-государства были возведены в руководящий принцип.

Когда Коминтерн распустили? Это было уже дальнейшим тактическим шагом: мирская власть хотела предстать в глазах соперников и союзников только как мирская власть. Она отреклась от своего католицизма!

После 1956 года — когда по аналогии с непогрешимостью папы пришлось отбросить догму о непогрешимости партии?

Что было здесь пограничной межой? Потому что Коммунистическая партия отнюдь не была партией «научного социализма». Ведь она сотнями поставляла страстотерпцев и приверженцев веры, которые так верили в абстрактную партию (которая может ошибаться лишь в своих людях, но в целом — никогда), что дает только вера.

Трагедия Баницы — потеря этой веры. И здесь видно, что это вызвано не одним моментом, не только одним событием, что у 56-го года были предпосылки. И циничные преступления епископов и церковных руководителей — побочные причины.

Рухнула великая вера, церковь, стремившаяся к универсальности веры.

У материалистической диалектики столько же общего с социализмом, как у теологии с религией. Основа и того и другого — вера.

6 февраля 1971 г.

Я не призывал других «Вперед!» — а теперь даже не говорю: «За мной!»

8 февраля 1971 г.

«Бурей листья…» («Бурей листья туда-сюда гонит» — строка венгерской народной песни.)

Книгу Эндре Шика с таким названием «изъяли из продажи». Вот те на! Шик, бывший министр иностранных дел, лауреат Ленинской премии мира, член Всемирного совета мира, председатель или вице-председатель венгерской секции и т. д. и т. п.

Если их это устраивает…

9 февраля 1971 г.

Книга Шика не хороша, не точна, но в ней много материала. См. заметки на полях книги!

8 марта 1971 г.

Три «Т» (Слова «поддерживать», «терпеть», «запрещать» начинаются с буквы Т, поэтому эта культурная политика получила называние «трех Т».)

Пресса всё больше трезвонит о том, что наша культурная политика делит литературу на три «Т». На поддерживаемую, терпимую и запрещаемую. В моем творчестве нынешняя культурная политика находит все три вида. Напр., «Вишеградская улица», «С начала до конца» и «Лицом к лицу». Я тоже отвечаю на это трояко: поддерживаю, терплю и протестую.

11 марта 1971 г.

Я Антей — который, вернувшись на родную землю, вновь обрел силу? Или просто гибернированная сила, дремавшая в эмиграции?

Но кем бы я ни был — кто я сейчас во времена венгерской культурной политики трех Т, методы которой — поддержка, терпимость и запрет?

Я — поддерживаемый, терпимый и запрещенный писатель в одном лице. Сильно поддерживаемый, еще сильнее запрещенный, но главным образом, — сквозь зубы терпимый.

А будь я помоложе лет на 50, я не возражал бы и против четвертого «Т»: Тупамарос (Тупамарос (Движение национального освобождения) — леворадикальная уругвайская организация, 60–70-х гг. XX в.).

14 марта 1971 г.

Весь мир — нейтральная полоса между двумя заграждениями из колючей проволоки, заступить куда смертельно опасно.

Здесь не идет дождь, не светит солнце, и больше всего боятся часовые. Они боятся, потому что думают, если будут осмотрительны, останутся в живых. Мы не боимся — потому что если мы на нее заступим, нас ждет то же, что и здесь, — копеечная пуля или целая очередь.

Они боятся. Мы живем, потому что уже не боимся смерти.

22 марта 1971 г.

Придет ли

Придет ли однажды время,

Когда станет непонятным то,

Чего мы боялись.

26 марта 1971 г.

Нирё (Кошут) на мой телефонный звонок сообщает, что на будущей неделе (добавив: до 4 апреля) я получу корректуру «Лицом к лицу».

Видать, господам Береи уже известно, что их, связанные с XXIV съездом, надежды на реставрацию сталинизма оказались чрезмерными (хотя и не совсем безосновательными). Они неточно измерили угол, под которым луч на своем дальнейшем пути отдалился от цели.

Они утешатся, не такие они хорошие политики, чтобы понимать, что бы ни было — они останутся лишь ничтожествами.

Как прекрасно можно доказать, что Сервантес должен был явиться вместе с золотым веком испанской литературы.

Но кто стал бы этим романистом, если бы Сервантес пал в морской битве при Лепанто, погиб в рабстве или же если начальник «режима» испанской тюрьмы не разрешил бы пользоваться пером и бумагой и отбирал бы написанное? (Эпизоды из биографии Сервантеса: Лепантское сражение (1571), алжирский плен, тюрьма)

Второго Сервантеса ни раньше, ни с той поры в испанской литературе не было.

29 марта 1971 г.

<_> Летом — или в этом году? — <^> снова — кто знает, в который раз — приступлю к «Последним дням Баницы», где, собственно говоря, будет рассказываться о последних днях следователя, который получился из кадрового и хорошего военного.

7 апреля 1971 г.

1 апреля — не первоапрельская шутка — получил от «Кошута» гранки «Лицом к лицу».

4 апреля сделал корректуру. Заменил пару слов, эпитетов, а из последней главы вычеркнул 8 строк — исключительно в литературных целях уточнения смысла.

Протокол снова считается со мной. С чего бы? Дела внутри страны? XXIV съезд, не оправдавший надежд господ Береи? То, что, как говорят, заявление Питера Оуэна (о романе) передала и «Свободная Европа»? То, что Янош Петер (Тогда министр иностранных дел ВНР.) в Копенгагене узнал, что я тот писатель, о котором — даже без договора о культурном обмене — часто говорят по радио? На прием не пойду. Я устал, да и охоты нет.

24 мая 1971 г.

Если А<цел> всё еще будет требовать купюр в «Лицом к лицу», напишу экстра-новеллу под названием Ad usum delphin (Для использования дофином (лат.), учебная библиотека текстов греческой и латинской классики с исключением «нескромных» мест, предназначенная для сына Людовика XIV Людовика Великого Дофина.)..

3 июня 1971 г.

Подготовка к интервью

Йошка Сабо написал, что, вместе с еще одним человеком, хочет сделать на магнитофон интервью.

Итак, 1. Если хорошо присмотреться к моим рассказам, то все они, вместе с романами и стихами, — один роман. Его дискон-тиниумы обеспечивают динамичный континиум (Прерывность — непрерывность.) — осциллируют(Пульсируют.). Всё это я, конечно, не решил заранее — я дал этому название сейчас. Признаюсь, я работал не как ученый. Поэтому случается, что часто не я веду свои персонажи, а мои персонажи водят моим пером. Однако ценность достоверности тому, что делают или говорят мои персонажи, придает форма. <_> А в других случаях я заранее и точно знаю, где кончится история. Единое творчество, но не единая писательская «система». Вот почему трудно писать и еще труднее, чем писать, «высказываться».

2. Писатель не герой повествования, и лучше, если мы не будем искать, как он присутствует в рассказе. Но он присутствует всегда тем, что, как, зачем он сообщает читателю.

3. Сообщение, коммуникация — общая характерная особенность всех искусств. Сообщение может быть простой передачей опыта. Но важнее вытекающие из этого вопросы, постановка под вопрос. Задает вопрос так, что показывает: в этом отличие от науки.

4. Мои произведения каким-то образом полностью взаимосвязаны. То, что я сейчас хотел бы написать, фарс, нечто вроде сатиры. То, что раньше представляли в конце трагедий. <_>

5. Я стремлюсь к наибольшей простоте по отношению к комплексности. В математике, я думаю, это называется элегантным доказательством.

6. Я стремлюсь к точности. Поэтому я не начинаю предложение со строчной буквы, ставлю точку, двоеточие, точку с запятой и т. д. Более того, я хотел бы ввести перевернутый вопросительный знак в начале предложения: 6 — как испанцы. То, что могу сделать для облегчения понимания, я делаю.

7. В то же время я признаю правомерность писательского метода, когда кто-то пишет труднопонимаемое так, что трудно понять. Но сложно писать белиберду — это шарлатанство.

Труднопонимаемое тоже меняется. Сегодня мы даже представить себе не можем, что именно было так трудно понять (в начале века) в поэзии Ади.

8. Есть писатели, которые свысока относятся к историям. Они считают, что это не литература. Я никогда не хотел писать новеллы, где не было бы истории, не гнался за модой. А теперь истории опять в моде.

9. «Обвинение» венгерской литературы, что она не создала эпопей. Это неправда. Однако даже если бы это и было правдой: разве Дюрер или Рембрандт и немецкая и голландская живопись меньше оттого, что они не создавали фресок.

Второе обвинение (я говорю не о том, что касается меня лично) — анекдотичность венгерской литературы. Но это в не меньшей мере и достоинство. <_>

Если бы я был римлянином — но я не римлянин, если бы я искал благосклонности избирателей — но я не ищу, если бы я вышел с обнаженным торсом на Форум — но я не выйду, меня все сочли бы трусом, потому что я несу следы моих ран на своей спине. Но зрители на Форуме ошиблись бы: я несу следы своих ран на спине не потому, что трусливо бежал от своих врагов, а потому, что многие мои враги нападали на меня из-за угла, сзади, из засады.

6 июня 1971 г.

Умер Дёрдь Лукач.

Я вот уже 56 лет ни одной минуты не был одного с ним мнения (вернее, одну минуту). Я признавал его знания, но всегда видел неверные, преконцепциональные суждения, его глухоту, слепоту. И многократные изменения позиции в течение всей жизни до последних лет.

А вот теперь ощущаю большую утрату. Я мог представить его кем угодно, только не мертвым. Одна минута согласия была после чешских «событий». И его оценка Солженицына также мне не чужда.

И еще — ведь он был последним живым наркомом.

12 июня 1971 г.

Высказывание Дёрдя Лукача: «Даже самый плохой социализм лучше самого лучшего капитализма» <.> разлетелось по всему миру. Что ж, от этого оно не менее, а более опасно. Потому что Л. не дал определения социализма. Гитлер тоже манипулировал словом «социализм», и Насер, и Египет сегодня… Не говоря уже о нашем социализме Сталина-Ракоши. Л. не сказал, где граница, когда еще можно говорить о социализме.

26 июня 1971 г.

Композитор Михай Андраш, с которым мы здесь в Веспреме вместе сидели в жюри ТВ фестиваля, в последний день напомнил, что в 1956 году, приблизительно в сентябре, был у меня на квартире, вместе с Ранки и Секейем, чтобы от имени композиторов узнать кое-что о неблаговидных поступках Ференца Сабо ( Михай Андраш, Дёрдь Ранки, Золтан Секей, Ференц Сабо — композиторы.).

Я помню. Я рассказал то, что Дюла Хевеши говорил о своем деле. Х. сказал: «Если бы Ленин был жив, то многое было бы по-другому». Это было в присутствии Ференца Сабо и Ибои Лип-паи. На следующий день его арестовали. Следователь точно процитировал эти слова и добавил: «Вам удалось бы всего этого избежать, так как большая чистка вас миновала». Большая чистка была в 1937–1938 гг., а этот случай произошел приблизительно в 41 г. «Но, — продолжал следователь, — поступил сигнал». Личность доносчика была Хевеши известна.

Теперь я рассказал Андрашу Михаю, что Хевеши очень сетовал на меня, сказав, что я выманил зайца из кустов. Выманил — и не выманил. Ференцу Сабо ничего не было, Контрольная комиссия, «за отсутствием доказательств», не выдвинула обвинения против Ференца Сабо.

29 июля 1971 г.

От «Кошута» пришла верстка «Лицом к лицу» <.>

Сейчас публикация «Лицом к лицу» уже не так важна, как могла бы быть пять лет тому назад. Но всё же хорошо.

Темпы? 1 апреля корректура, сегодня — верстка…

31 июля 1971 г.

Сегодня (4 августа писателю исполнялось 75 лет.) сюда явился Дёрдь Ацел с письмом от Кадара и Илку (Пал Илку в 1962–1973 гг. был министром культуры ВНР.), с прекрасной картиной Кернштока и с картиной Аурела Берната (Карой Керншток (1873–1940), Аурел Бернат (1895–1982) — худож- ники.). <.> Когда я сказал, что пришла корректура, выяснилось, что это он принял меры: «ведь иначе я бы не посмел приехать», что было и в шутку, и серьезно.

Но тактика — продолжается?

17 августа 1971 г.

Когда на мне уже сгниет мясо, и тогда останется «особая примета». На большом пальце правой ноги отмерз один сустав — от этого он короче, чем на левой. Будьте вы прокляты, мои мучители. 320)

*) — это не восклицательный знак, а три точки. Нужно с осторожностью обращаться со знаками — со знаками препинания тоже. Восклицательный знак — это пожелание, троеточие — признание неизбежности судьбы.

13 сентября 1971 г.

Вся жизнь имеет/не имеет смысл только вместе со смертью. Но перед тем, как найти смысл, есть факт: мы живем. И не только живем, но и держимся за жизнь — даже самоубийство парадоксальное доказательство этому.

Однако это не освобождает от стремления ответить на вопрос: имеет или не имеет смысл жизнь одного человека, мира, кроме того, что мы ощущаем его существующим.

Первой строгой предпосылкой должно быть «не имеет смысла». Сомнение — начало мышления.

* 323 323

Какую автобиографию желаете заказать мне, дорогой многоуважаемый редактор, издатель, литературная политика (ненужное зачеркнуть).

Сейчас я могу поставить героическую, могу поставить хулиганскую, могу представить мечтательного поэта, могу — анахорета, а могу — человека общественного, верующего, неверующего, сомневающегося.

И всё это будет основано на подлинных фактах, никакого обмана, никакого вымысла. Всё это есть, и не только в отдельности, но часто и всё вместе.

Не лучше ли рассматривать и оценивать только результаты?

Мое одиночество сильнее всего тогда, когда в автобусе ко мне притиснуты люди, из пасти которых разит запах хищников, и я потею вместе с ними.

10 октября 1971 г.

Сейчас я уже смог бы писать тот роман — написать который… у меня уже нет сил. Плохое утешение, хорошая безутешность.

Ничего! Шутка.

23 октября 1971 г.

Ацел прислал глупую статью лорда Сноу в «Таймсе» от 25 сентября и опрометчивое письмо Оуэна в «Таймсе» от 27-го, а также копию письма лорда Сноу, которое этот осел послал Болдижару.

Был у Ацела, потому что он позвал. Сказал ему, что Болдижар мог бы избежать нападения Оуэна, если бы сказал Сноу пару слов и обо мне и если бы (забыв даже про «Корвина»(Венгерское издательство книг на иностранных языках.)) не пожелал бы приписать все заслуги «NHQ», поскольку он — «разъезжающий полпред» венгерской литературы».

Я охотно согласился написать глупому лорду письмо, в котором хвалю (в соответствии с собственной шкалой оценок) трех писателей (Дери — хороший, Немет — очень хороший, Ийеш — выдающийся в мировом масштабе), которых упоминает Сноу. Написал также, что прекрасно чувствую себя на родине (собственно, здесь Оуэн проявил опрометчивость, что в особенности неприемлемо, потому что он сам издавал некоторые вещи всех трех писателей). Я не написал, что моя книга выйдет на родине, потому что это может вызвать новые требования или шаги со стороны Оуэна, ведь он уже разоблачил Агентство защиты авторских прав, а также не написал, хотя Ацел советовал, чтобы Сноу посетил меня, если вновь приедет в Венгрию.

Письмо набросал у Ацела (он отдал его напечатать и оставил себе черновик). Он предложил сделать и перевод, но это мы сделали дома с Илоной. Вчера я послал Ацелу перевод. О дальнейшем позаботится он. Если считает нужным. Потому что я этому большого значения в дальнейшем уже не придаю.

29 октября 1971 г.

Ацел говорил: «Лицом к лицу» выйдет в конце месяца. Сегодня позвонил секретарше: «недели через две», — ответила она.

То есть они всё еще тянут резину. Бурбоны? Не забывают и не учатся? Это после «Таймс», чего не было бы, если бы Тимар, этот славный автор сценария дела Райка (И. Тимар в 1948–1953 гг. был начальником Главного отдела уголовного права и прокурорского надзора Министерства юстиции.), не лгал, а Болдижар не делал рекламы только своему журналу.

Посмотрим. Я не переживаю — всё идет само по себе.

6 ноября 1971 г.

4-го днем позвонила секретарша Ацела и от имени А. попросила для его собрания письмо Сноу. (Это письмо более чем корректно, и я отправил его Ацелу, который получил текст, копию, моего письма от меня. Всё это, между прочим, находится в папке моей переписки.)

Через час позвонил Иван Болдижар. Они хотят вручить Дучинска медаль ПЕНа. Я сказал, что к рождеству она снова будет здесь. Потом разговор перешел на дело Сноу. Я сказал, что читал статью Сноу и письмо Оуэна, опубликованные в «Таймсе», а также что знаком с письмом к нему Сноу. Он сразу смекнул, что я мог узнать только от Ацела. (Отнес ему, чтобы наябедничать?) Я рассказал содержание моего письма — ему не оставалось ничего другого, как одобрить.

Потом он поинтересовался венгерским изданием «Лицом к лицу», на что я ответил, что постоянно кормят обещаниями «через две недели», — так что я уже сам не верю. Б. сделал вид, будто бы и не знает, что будет закрытое издание. «Всё же узнают». На что я: «И так знают». Он: «Но всё-таки сейчас, ну от силы, знает тысяча человек». Я: «Ну а если выйдет, то еще четыреста». Он сделал вид, будто не знает про закрытое издание и будто бы после этого Оуэн сможет издать книгу. Я сказал, что об этом и речи нет. Потому что венгерское издание само по себе не предполагает зарубежного издания. Мы — культурная страна, мы входим в соглашение о копирайте, однако для экспорта нужно согласие Национального Банка. Я сказал ему, что д-р Иштван Тимар уже несколько лет назад солгал в письме Оуэну, который немедленно прислал мне фотокопию письма Тимара.

Потом я перешел к статье Кеннета Мак-Робби и тому, что Кеннет написал мне и сообщил, что от «Quarterly» нет никаких известий. Б. ответил, что статья будет опубликована, но она слишком велика и он написал Кеннету, что нужно сократить, — на это он еще ответа не получил. Кстати, я буду очень доволен статьей.

Я ответил, что принципиально не читаю (и не читал) статей о себе в рукописи. Б. сказал, что особенно интересен анализ «Пренна» и что статья такая, что Оуэн тоже будет доволен. На это я дал ему понять, что Оуэн плевать хотел на «^», он хочет издать мою книгу. А также заметил, что о том, что «^» собирается напечатать большую статью обо мне (McRobie K. The Achievement and the „Acta Sanctorum“ of József Lengyel // The New Hungarian Quarterly. 1972. V. 46. N XIII. P. 181–186.), мне сказал Ацел.

14 ноября 1971 г.

Байчи-Жилински (Эндре Байчи-Жилински (1886–1944) — венгерский политик, журналист и участник антифашистского движения, повешен венгерскими фашистами 24 декабря 1944 г.)

Его уважают за то, что он смог проделать «такой большой путь». Я уважаю в нем другое. То, что он знал, а я нет: стреляй в того, кто «только» выполняет приказ. Потому что без этих «только»-людей, без «маленьких нилашистов» (или как хотел оправдаться передо мною Михай Фёльдеш (Михай Фёльдеш (1905–1984) — писатель, журналист.), «маленьких ракошистов») нет большого, то есть напрасно отдает приказы «большой». <_>

Стреляй в того, кто придет за тобой,

Стреляй в того, кто пришел, чтобы «только» выполнить приказ.

Без него приказавший — беспомощен и нем.

20 ноября 1971 г.

«Лицом к лицу» потеряет свою политическую актуальность только в том случае, если будет опубликовано, причем на любом языке, без каких бы то ни было ограничений.

26 ноября 1971 г.

Вышло «Лицом к лицу»!

Сегодня, 26-го ноября Дёрдь Ацел лично принес авторские экземпляры. <_>

Тем самым длившаяся 6 лет шахматная партия завершилась ничьей. Книга вышла, но надпись на обложке: НА ПРАВАХ РУКОПИСИ говорит о том, что вышла не книга.

Последнее предложение предисловия: «Издательство Кошут, которое обладает правом на использование рукописи, издает это проблематичное сочинение Йожефа Лендела — с согласия автора — для информации, на правах рукописи».

Да. Вот так. Но и так тоже очень хорошо — я много раз находился в проигрышной позиции.

Что дальше?

«Habent sua fata libelli» (Книги имеют свою судьбу (лат.).).. Это я надписал на томе, который посылаю Илоне. Ацел (не почтой, а с курьером) готов отправить его в Вену (Неизвестно, выполнил ли Ацел обещание. В 1973 г. он обвинил Дучинску в том, что та передала «закрытое издание» английскому издателю. Тогда отец сказал, что сам вывез книгу (запись от 2 марта 1973 г.).).

27 ноября 1971 г.

<.> сегодня, 27.Х1.71 г… когда я спрашиваю: и «это» теперь победа?

Я устал, пока дошел до этой «победы». <.>

Ясно одно, завершился целый период.

Но не будет ли мне недоставать того, что вокруг меня не раздаются звуки битвы.

30 ноября 1971 г.

Как бы ни было, здесь я завершаю эту записную книжку. 1971. Х1.30.

Потрясающий результат чехословацких выборов: победа — 99 и несколько десятых процентов и участие — выборы состоялись в будний день — тоже потрясающее. Видя такой потрясающий результат, возможно, нет нужды в русских оккупационных войсках. Особенно в стране, которая после 1945 была среди стран-победительниц.

Или всё же, при всем этом, есть необходимость в братской и бескорыстной помощи?

Не правда ли, странно?

1 декабря 1971 г.

Новая глава?

Вышло «Лицом к лицу» «на правах рукописи». <.> Это, очевидно, новая глава. Но какая?

5 декабря 1971 г.

За два года — как вижу из четырех перечитанных записных книжек — я закончил «Венские набеги» (последнюю главу), написал одну новеллу («Так.»), написал несколько статей, давал интервью, но из всего этого важно лишь Послесловие к «Ищу середину Китая». <.>

В записных книжках тоже есть ага роейса, рассуждения из области гносеологии и комментарии к событиям и, конечно, очень много записей в связи с волокитой вокруг публикации «Лицом к лицу». Это, наконец, закончилось.

Две запланированных вещи не сделаны. Роман — который вряд ли напишу — и статья о Толстом, которую, если примусь за нее, напишу.

Вот именно — если примусь! <_>

Написал также с полдюжины стихотворений.

Всё это немало! Мне пошел 76-й год.

Гусак понял, что 99 %-я победа на выборах — это много. Поэтому он заявил, что не все проголосовавшие могли бы быть членами партии.

Любопытно было бы узнать, сколько % голосовали искренне.

25 декабря 1971 г.

Солженицын «Август четырнадцатого»

Как он пишет в послесловии, с 1936 года, с окончания средней школы, главную задачу всей своей жизни он видел в том, чтобы написать эту (и последующие) книги.

У меня нет оснований не верить, и всё же не верится. После нескольких отличных рассказов, после одного хорошего и одного великолепного романа — такую плохую книгу? Плохо написанный, бесконечный и длинный памфлет, в котором спор с революционной интеллигенцией, но также с «Войной и миром» Толстого с самых крайних славянофильских, монархических позиций. И, вдобавок, в политическом отношении неудачно, выбрав самую плохую с военной точки зрения ситуацию, когда русская армия вела боевые действия не на собственной земле, а на земле противника.

И пишет тогда, когда с военной точки зрения у него, собственно, не может быть никаких претензий: Кёнигсберг сегодня — Калининград.

Во всяком случае, часть Комсомола с радостью приняла бы это, даже в том случае, если одна из главных проблем для автора, что сегодня у них еще нельзя с большой буквы писать: Бог.

10 января 1972 г.

Ситуация такова, что в конце прошлого года вышло «Лицом к лицу», причем «на правах рукописи». То есть одна цель борьбы сошла на нет. Значит, нужно писать? Нужно? Я еще способен на это? На большее, чем вот эта записная книжка? Возможно.

Как бы то ни было, я пишу не так, как молодой эрцгерцог Франц Иосиф, который прилежно заносил в свой дневник меню обеда и имена присутствовавших на вечернем приеме.

Дневник Сечени? Это тоже другое. То, что было очень личным, он позже приказал своему секретарю вычеркнуть. Что очень можно понять, но для читателя весьма прискорбно.

Это не тайный дневник. Если что-то нужно очень скрывать, это нельзя записывать. Более того, во времена прослушиваний, произнести вслух тоже легкомысленно. Есть другой способ. Которым в «Лицом к лицу» пользуется Лашшу, когда он был у Баницы, и он рисует на столе отдельные имена.

12 января 1972 г.

Отто Майор будет писать о «Маленьком сердитом старом господине». В связи с этим я обращу его внимание на характерную ошибку французского переводчика.

А также к вопросу о вере.

1. Первоначальное название было «АсГа ЗапсЮгит».

2. Андриан заявляет: вопрос о существовании или не существовании Бога выходит за пределы его профессиональной компетенции,

3. но он был крестным отцом всех детей служителя дяди Юры.

4. Он становится святым не потому, что хочет сделать что-то святое, а потому, что оправдывает, прощает и даже способствует греху, который раньше преследовал, курению.

5. Его смерть в конце почти очевидна, и всё же становится легендой.

26 января 1972 г.

Удивительная метаморфоза моих «тюремных снов». Мне снилось, что я ловко ускользнул из тюрьмы. Было в этом что-то от рисованных фильмов…

5 февраля 1972 г.

В последнее время принято даже подтрунивать над писательской установкой: «делает вид, будто все знает». А ведь это нормальная установка писателя, которая, разумеется — к сожалению — не соответствует действительности. Но если он не может достичь подобного «раздвоения» сознания, если не может представить, что думает другой человек, другие люди, что он сможет написать о них, что сможет понять?

Ведь и собака тоже знает, что думает ее хозяин. И у нее есть опыт, предвидение. Осмысление прошлого и то или иное предвидение будущего — то есть представление его не как настоящего — это размышление и ощущение. А есть ли между этим существенная разница?

8 февраля 1972 г.

Сегодня долгий разговор с Йошкой Сабо, который, как видно, напишет книгу (Йожеф Сабо собирал материал для биографии Лендела, которую так и не написал.). Говорили о моей семье, о моем детстве, о семейных историях и марцальских анекдотах. Рассказывал о таких вещах (Паннония Название римской провинции в центральной Европе, располагавшейся, в частности, на территории современной западной Венгрии.)начала века и анекдоты о деде), (о которых я с удовольствием написал бы, и даже записывал в блокнот, но так, возможно, больше надежды, что они сохранятся.

Странно: году в 59-м или 60-м я сказал Йошке, что буду писать историю о собаке. Факт, что я тогда писал «Чародея», но первый вариант — сибирский, и я подарил эту рукопись Ацелу… Возможно, я говорил неточно или намеренно туманно.

21 февраля 1972 г.

Мои страхи 21 февраля. В феврале 1970 я перечислил их в Записной книжке, сегодня, когда делал корректуру, прочёл.

Что ж. Эйзенштейну где-то в Мексике индианка точно предсказала день смерти. Эйзенштейн так напугался, что перед этой датой месяцами не покидал комнаты. Не поднимал трубки телефона, не подпускал к себе людей. Но роковой день прошел, он был жив. Через неделю он умер.

5 апреля 1972 г.

Если бы «Лицом к лицу» вышло в начале 1966 года, то за ним последовал бы новый роман. А так был написан не роман, а собрание констатаций и опыта — больше чем повесть. Теперь, когда «Лицом к лицу» — пусть закрытым изданием — но напечатано, для меня начался новый, завершающий, период, когда нужно уже не написать, а сказать то, что знаю и вижу.

6 апреля 1972 г.

Заметки о моем китайском друге. Человек с отмороженной ногой. Тру Ран-чен. Торговец опиумом. Тот, с кем я ел из одной миски и на кого упало дерево. Бригада камнеломов, ее богатство, отношение к десятникам, изгнание блатных.

Банщики, повар и тот, о ком я написал в своей книге о Китае. Особенность всего этого в том, что наше общественное положение было одинаково, их даже лучше. Солидарность с умеющим писать. О письме с доносом — «это писал не китаец, а кореец…»

9 апреля 1972 г.

Я не отказываюсь от концентрированного, сжатого изложения, ни от сюжета, и даже в большинстве случаев от линейности. Но большего я хочу достичь не за счет отказа от всего этого. Боюсь, что, отказавшись, не смогу достичь большего. Проблема понятности волнует меня в том отношении, что я стремлюсь к сложности содержания — чтобы понятное было пропорционально сложности, многоплановости. По возможности, я возвращаюсь к самым простым формам. Здесь трансцендентность ближе всего.

11 апреля 1972 г.

Писать, одеваться, вести себя модно означает всегда, что мы подражаем чему-то, что уже было, как правило, с опозданием.

Бывает, конечно, тот, кто это знает, сам создает «оригинальную» моду. И это тоже подчинение моде оригинальности в форме «креативности».

Подлинная оригинальность ломает голову не над креативностью (или только в незрелом возрасте), а неизбежно оригинальна в силу внутренней необходимости и присущего объекту стимула.

26 апреля 1972 г.

Трудно принять хороший совет. Не тот может прыгнуть, кто знает, как нужно прыгать. Иногда бывает даже наоборот. «Маленький сердитый старый господин» не только не хотел быть святым, но и понятия не имел, что стал святым. Уже потому, что встал на путь святости, потакая вредной человеческой слабости и причиняющей вред другим людям пагубной привычке, курению…

10 мая 1972 г.

Слышал, что по «Свободной Европе» или «Голосу Америки» передавали, что в «Т. ^. 8.» опубликована статья обо мне, касательно «Лицом к лицу». Но подробнее не знаю. Надо достать «Т. ^. 8.».

Читаю сейчас «Бесы» Достоевского. <.>

Сегодня «Бесы» интересны еще в одном аспекте. В своей последней книге, которая мне известна, «Август 14-го», Солженицын представляет что-то вроде православного, верного царю, антилиберального, антинемецкого взгляда Достоевского, в соответствии с которым даже Лев Толстой предстает достойным осмеяния либералом. Но эта книга Солженицына не только в подметки не годится Достоевскому, но и среди книг С. свидетельствует о глубоком писательском упадке. Она слаба и в литературном отношении! Конечно, мой тезис остается в силе: писателя — как атлета — нужно оценивать по его наивысшему достижению

У Солженицына генералы только герои или трусы, и его герой — офицер генштаба, который в царской армии входит в группу «новотурков». Согласно этому, хотя царизм устарел, как турецкий султанат, новотурки призваны спасти православное государство. Потом в следующих — обещанных — томах нужно будет подвести идеологию, почему это не удалось.

Кстати, как я слышал, в Советском Союзе С. с такими взглядами отнюдь не одинок. Часть руководящего состава комсомола более или менее откровенные славянофилы. Как это? И что из этого будет? Хорошо бы знать.

Я сказал, что слышал, что в «T. L. S.» появилась статья о книге. Кардош считает, что есть договоренность с русскими, что они примут к сведению публикацию «Лицом к лицу» — и поэтому у нашей культурной политики неприятностей из-за этого не будет.

12 мая 1972 г.

Набросок письма И<лоне> Д<учинска>.

Дорогая Илона! Удалось достать в библиотеке номер «T. L. S.» от 28 апреля. Прошу тебя, прочти. Сначала смакует то, что книга вышла закрытым изданием. Потом и моя биография удостаивается высокой «оценки». Сообщается, что мне 76 лет, что, однако, не мешает отметить, что в 1919 г. я был «еттепсе дпзе «eminence grise behind Béla Kun’s regime in 1919» («Серый кардинал режима Белы Куна в 1919 г.» (англ.).). Серый кардинал в мои неполные 23 года…

Такое определение, предполагающее не один десяток лет опыта аппаратной работы, кстати, однажды уже появилось в «Таймс» — следовательно, писал один и тот же венгерский эмигрант, которому, очевидно, поручено мною заниматься.

То, что он не считает мою книгу «outstanding» (Выдающейся (англ.).) по сравнению с Солженицыным, — суверенное право каждого критика. А для венгерского эмигранта, по-видимому, просто обязательно. Но уже совсем невероятная чепуха и эмигрантская клевета, что он пишет: я люблю русский народ больше своих венгерских соотечественников. Он ожидал, что я буду ругать русских en bloc? (Огульно (фр.).) Этого — с противоположным знаком — даже Солженицын не делал (или, во всяком случае, немного в его последней книге), а ведь сегодня С. выступает как явный панславист.

Вторая и самая большая ошибка критика, однако, в том, что он не заметил той особенности, что оба главных героя, оба коммуниста — положительные герои. А что он может сказать? Для него Баница — враг, да и Лашшу не может быть для него по сути дела позитивным и новым. Уже потому, что эти два человека связаны между собой очень прочными узами, и роман может быть тем, что он есть, только вместе с этими двумя фигурами.

Но для того, чтобы увидеть это, критик должен быть, по крайней мере, непредвзятым, если предположить, что он действительно тонок и образован. Откровенно говоря, я считаю большой бедой, что такой авторитетный орган как «T. L. S.», поместил, с позволения сказать, столь невразумительную критику, учитывая, что английский читатель не имеет возможности прочитать книгу. К сожалению, и Питер Оуэн также прочитает только эту критику.

15 мая 1972 г.

Отправил копию моего письма Илоне, то, что касается «T. L. S.», Дёрдю Ацелу и Дёрдю Кардошу. По крайней мере, так «полномочные представители венгерской культуры» и всякие крупные и мелкие коммивояжеры, возможно, не будут множить свои глупости.

В письме — я так оставил — но это ошибка, я написал «панславистские». Правильно было бы «славянофильские», но теперь уже всё равно.

17 мая 1972 г.

В моих снах я поменялся местами со «старым либералом» Степаном Трофимовичем (Степан Трофимович Верховенский, профессор, либерал, отец Петра Верховенского («Бесы»).) — в том варианте моих снов, когда я не могу отправиться в путь, у меня отбирают мои вещи и т. д. и т. д.

25 мая 1972 г.

Количество напечатанных книг из года в год растет. Но количество устаревших книг, возможно, увеличивается еще быстрее. Достойные произведения всей мировой литературы уместятся на полке в 50 метров.

Фурцева (Е. А. Фурцева, министр культуры СССР.) дала интервью о советско-американских культурных связях. Конечно, журналисты спросили и о Солженицыне.

«Фарс-Ева» заявила, что Солженицыну никто не запрещает или не запрещал получить Нобелевскую премию. Не разрешили церемонию вручения на советской территории, но С. имеет возможность выехать в Швецию. Что он получил ее не за литературные заслуги, и т. д. «Фурцева сослалась на пример Сартра, который нашел в себе достаточно мужества, чтобы отказаться от этой премии, потому что знал, что ее присудили ему не за действительные заслуги, а по политическим мотивам».

<.> Опасные аргументы у Фурцевой. Ведь она не может знать, что на это скажет Сартр…

26 мая 1972 г.

Сегодня позвонил Ацел. Ругал Питера Оуэна на чем свет стоит. Что тот постоянно к ним придирается. Я сказал ему, что читал статью в «T. L. S.», что отвечу на нее. Он получил копию моего письма (к Илоне). Но всё продолжал твердить, что Оуэн дрянь. <.>

Спросил, когда я уезжаю в Моносло? Я сказал, а также добавил, что вернусь недели через четыре. Он предложил, чтобы тогда проконсультироваться по этому делу. На что я: почему бы не проконсультироваться, меня всё равно называют серой эминенцией, на что Ацел: «эминенция, но не серая».

Ну ладно!

После этого я позвонил д-ру Бойта (Ответственный сотрудник Венгерского агентства по защите авторских прав.), попросил информацию, фотокопии. Б. заявил, что дело о «Лицом к лицу» выходит за пределы их компетенции. Я посоветовал не делать необдуманных шагов — вроде письма Тимара пару лет назад (он солгал Оуэну, который сразу же прислал мне фотокопию письма Тимара).

Тем временем, с сегодняшней почтой от Илоны пришел перевод моего письма. Я подписал его и отправил заказным авиа.

27 мая 1972 г.

Хорошее письмо. Илона короткое письмо сократила еще, осталось главное — мой личный протест против того, что я люблю русских больше, чем своих соотечественников. И всё это предваряет юмор по поводу «серого кардинала» 22 лет от роду.

Не знаю, да и не мое это дело знать, какой я писатель. Но одно точно, что для венгерской литературы и истории меня — если бы я не существовал — нужно было бы выдумать.

29 мая 1972 г.

Не понимаю, почему Дёрдь Ацел ругает Оуэна, который протестует против действий Агентства защиты авторских прав, и ни словом не упоминает самой статьи, которая гораздо резче и враждебнее по отношению к нынешней Венгрии.

О чем нужно консультироваться в связи с письмами Оуэна? Может, неполномочным полномочным представителям венгерской культуры (Игра слов: слово посол в венгерском языке состоит из двух слов: большой + представитель, посланник, поэтому ирония очевидна.) известно?

9 июня 1972 г.

Вчера — у Дёрдя Кардоша. Он в роли Риты. Очевидно, Ацел может дать, может пообещать, всё это прекрасно и доброжелательно, но просить не умеет — а приказывать нельзя.

Просьба вызвана моим письмом Агентству авторских прав, в котором я просил прислать копию их письма Оуэну, а не только копии статей «T. L. S.» и письма Оуэна.

Выяснилось, что они не ответили Оуэну, и теперь я должен его утихомирить. Кардош подчеркивал, что под угрозу поставлена вся культурная политика. Потому что «там» хотят прекратить всю серию «закрытых изданий», или, по выражению «Т. ^. 8.» «государственного самиздата», и т. д. и т. п. Другой его аргумент — тот, что, безусловно, благоприятная «европейская разрядка» может привести к более жестким мерам во внутренней политике — я же сослался на плохой опыт чехословацкой политики твердой руки.

В итоге написал Оуэну письмо, в котором моя личная просьба — не докучать Агентству по крайней мере в течение года. И что Агентство не компетентно по вопросу о «Лицом к лицу», о чем они также ему напишут.

Вдобавок, написал также Илоне, чтобы, коль скоро Оуэн попросит у нее совета, она также повлияла бы на него в этом направлении. Написал Илоне также то, что попросил только год, потому что за один год кто-то другой, кто угодно и на каком угодно языке, может издать книгу, не защищенную копирайтом.

Оба письма (копии) послал Кардошу, добавив, что возможен еще более надежный способ: если «Магветё» напечатает нормальное, защищенное копирайтом, издание в серии собрания моих сочинений. Но, конечно, к этому рациональному совету (что Кардош, я полагаю, поймет) следует отнестись как к «плохой шутке».

16 июня 1972 г.

Вчера здесь был Йошка Сабо. Просил биографические данные для книги, которую пишет обо мне. Я сказал ему то, о чем он просил, но также, что немного опасаюсь, что слишком много данных. Он сказал на это, что много данных нужно ему, он не будет чрезмерно перегружать ими книгу…

Из событий вокруг «Лицом к лицу» рассказал о моем разговоре с Кёпеци в 1966 г. непосредственно перед моей поездкой в Лондон: 1. Там я ни слова не скажу о «Лицом к лицу». 2. Здесь никогда не перестану говорить об этом. 3. Если рукопись хоть пальцем тронут, она в 24 часа окажется за границей. Я также сказал, что написал в прошлом году Ференцу Мольнару, ответственному за литературу в ЦК. Я предупредил их, где они напорются на мину, если попытаются действовать силой. Йошка сделал прекрасное сравнение: «Дядя Йошка, ты играешь в шахматы с глупым партнером и заранее предупреждаешь его, что если он сделает плохой ход, то получит мат». Примерно так оно и есть. К сожалению, для хорошего хода, легального издания книги с копирайтом, возможности нет, потому что каждый ход (публикация) — государственная акция, официальное действие. Править так в ближайшей перспективе легче, но в длительной — и это действительно не только для Венгрии — гораздо труднее. Йошка в качестве примера привел, что Ади писал об Иштване Тисе. Я сказал о Вильгельме II, на стол которого каждый день должны были класть мюнхенский «Симплициссимус» (Сатирический еженедельник (издавался в Мюнхене с 1896 по 1944 г.).), а ведь там были убийственные карикатуры почти в каждом номере.

<.> Илона сказала, что в «T. L. S.» (9.VI.) опубликовано мое ответное письмо. Автор статьи глупо защищается. Важно, что ему нужно защищаться.

Илона спросила, дал бы я большое интервью «Таймс». Откровенно говоря, я немного опасаюсь — сейчас здесь такая сложная ситуация, на Ацела так давят, что нужно подумать.

18 июня 1972 г.

1. Когда-нибудь нужно, наконец, сказать, что такое «Лицом к лицу» и насколько это другое, чем то, с чем его сравнивают, — вещи Солженицына.

Солженицын — большой писатель; я это говорю не только в разговорах с глазу на глаз, но выступал в его защиту, и не раз. Я считаю его большим писателем и сейчас, хотя «Август четырнадцатого» считаю шагом назад, или даже не знаю чем.

Повторю неоднократно высказанный мною взгляд, что так же, как прыгуна в высоту или дискобола следует оценивать по наивысшему достижению, писателя нужно признавать по однажды достигнутой им наивысшей планке.

2. Различие между мною и С. в том, что ему больно за Россию, мне — за Европу. Он славянофил, я социалист, который, конечно, понимает и ощущает свои корни на своей родине. Я люблю мою страну, не превознося ее, а стыдя. Я как «подброшенный камень», каким ощущает себя и Ади:

Подброшенный камень, безвольно, печально Страна моя малая, я, как должно, — Бью тебя в лицо ( Строфа из стихотворения Э. Ади («Подброшенный камень», 1909 г.). «Я взлетаю камнем безвольным, / Камнем падаю, делая больно / Малой моей стране» («Подбрасываемый камень» / Пер. Н. Горской // Иностранная литература. 1977. № 12).).

И всё же нашелся критик, который пишет, что я больше люблю другой народ, чем своих соотечественников. Так можно обвинить и библейских пророков, проклинающих свой народ. Видать, критику не нравится, что я не возненавидел русских людей и народ. Но я не ненавижу и английский народ, и людей.

3. Другое важное различие в том, что у С. — ангелы и бесы. Великие ангелы и отвратительные бесы. А я в «Лицом к лицу» выбираю более сложную ситуацию. Главная тема здесь — беспощадная схватка двух позитивных людей, двух порядочных людей, и сложность — сложность реальности. Поэтому я пишу под заголовком «Лицом к лицу»: Единственный ключ к моей книге — время. Если нужно искать предшественников, то я думаю, что предшественник С. — Достоевский. А если брать русскую литературу, самым близким к себе я чувствую Чехова.

3 июля 1972 г.

Илона привезла номер «Таймс» от 6 июня. Пишет некий Дёрдь Ронаи. Глуп и плохо информирован. Он пишет, что я издал «Лицом к лицу» за свой счет, но с разрешения, и что его продают у букинистов (пишет, что можно купить с рук). О книге по сути дела ни слова. Он полемизирует только с предисловием издательства, а я вместо «серой эминенции» получил эпитет «красной эминенции».

Отвечать на это невозможно, да и не стоит. Илона переслала фотокопию Кардошу с сопроводительным письмом, в котором спрашивает, что она могла бы сделать в Лондоне, где у нее еще остались некоторые связи.

4 июля 1972 г.

Здесь гостила пару дней Хильда Витцхум, которую я знал еще по Вене, по гринцингскому бараку. Потом в 1930-м она училась в Москве, в Ленинской школе.

Это была славная, милая девушка и, что большая редкость, крестьянка из Верхней Австрии. Она и сегодня славная, добрая — и образованная, начитанная.

Она тоже прошла через лагеря, ссылку, один из ее детей умер, муж тоже. Но всё же до 1968 г., до оккупации Чехословакии, оставалась коммунисткой. Этого вынести она уже не смогла — вышла из партии.

Конечно, теперь она очень одинока. Но у нее есть сын, архитектор, в Берлине. И к тому же она достаточно упорная крестьянка — живет (Х. Витцхум написала книгу: «Вырвать с корнем. Воспоминания бывшей коммунистки». (Mit der Wurzel ausrotten. Erinnerungen einer ehemäligen Kommunistin, München 1984.)).

5 июля 1972 г.

Питер Оуэн переслал письмо Агентства защиты авторских прав, из которого видно, что они утверждают: я не желаю издания «Лицом к лицу».

Факт: я писал им, что буду очень рад изданию.

Подожду, что скажет на это Дёрдь Кардош. Потом решу, что написать Оуэну. Аннулировать право Агентства представлять меня? Можно? Может быть, нельзя, но стоит попробовать, и нужно вынудить их ответить.

6 июля 1972 г.

Не желайте, чтобы я забыл

Гнусности, которые со мной творили.

Потому что тем самым вы требуете: Чтобы я забыл тех, кто делал мне добро. Вы можете только просить, Чтобы мной не двигало чувство мести, Это я могу сделать.

10 июля 1972 г.

Больше недели назад Илона написала Кардошу, послала ему большую статью в «Таймс», которая полна чепухи, и предложила помощь. Пока ответа мы не получили. — Keine Antwort ist auch eine Antwort (Нет ответа — тоже ответ (нем.).).

11-12 июля 1972 г.

<_> У Петёфи в тюрьмах темно. Это, должно быть, ужасно! Но какова нынешняя, современная темница? Постоянный электрический свет ночью и днем. Грязная зарешеченная лампа; охранник через иудино око всё время заглядывает и будит, если кто-то спит, не повернув лицо к нему, или если руки не поверх одеяла. Запрещается накрываться с головой. Свет тускл и всё же слепит. Твое единственное право — лежать с открытыми глазами, если ты не устал всё время смотреть на свет.

Но ты должен лежать, пока не скажут: подъем. А потом, пока не скажут: ложиться, лежать нельзя. Во многих местах койки днем поднимают.

Тебя всегда видят, всегда «дисциплинируют», только самым хитрым удавалось покончить жизнь самоубийством. Это что, лучше?

14 июля 1972 г.

Попусту трачу время. А ведь знаю, что у меня мало времени. Или именно поэтому? В эту книжечку еще охотно заношу то или иное, но эссе о Толстом — работа едва ли на пару часов — даже прочитать не могу.

21 августа 1972 г.

Вырезки из разных зарубежных газет. Все по-разному объясняют, почему «Лицом к лицу» вышло закрытым изданием. В одной пишут о «государственном самиздате» («T. L. S.»), в другой рассуждают, как получилось, что автор издал свое произведение за свой счет — что возможно и даже не запрещается.

Объяснением было бы следующее: пока семь лет тянули и откладывали публикацию, роман стал известен в машинописном виде. Кроме того, в 1969 г. в Союзе писателей в присутствии примерно 50 человек состоялось достаточно жаркое обсуждение. Хотя об этой дискуссии не появилось ни одного сообщения, роман не только многие читали, но еще больше о нем знали.

Наконец, в 1971 году, после долгих проволочек и отступлений, он был издан «на правах рукописи» (кстати, я получил от «Кошута» обычный гонорар).

Представляется, что тем самым компетентные лица предотвратили желание распространять его в рукописи (или, вероятно, таково было их намерение). Это была достаточно гибкая мера для компенсации успехов самиздата в других странах.

Но перепрыгнуть через собственную тень они не смогли. Вместо нормального издания решились на закрытое, «на правах рукописи». Как в народной сказке. Поезжай к королю — и не поезжай. На это умная девица садится на лошадь лицом назад. Отнеси подарок — и не относи. Тогда умная девица приносит птицу между двумя тарелками, открыла тарелки — птичка улетела, и т. д. и т. п.

Кроме того, — это уже по глупости издательства «Кошут» — они не поставили на книге знак «копирайта», поэтому кто угодно может ее издавать, переводить. (Судя по статье в «Вашингтон пост», это уже начинается или началось.)

Мне остается одно — пассивно наблюдать.

18 сентября 1972 г.

Питер Оуэн прислал копию своего письма Агентству защиты Авторских прав от 13 сент., в котором сообщает, что, пользуясь своим правом опции и ввиду отсутствия копирайта, намерен издать «Лицом к лицу» и, как в случае моих предыдущих книг, выплатит аванс и гонорар. Это логичное и порядочное заявление — fait accompli (Свершившийся факт (фр.).) — против которого я ничего не имею против, да и не могу иметь.

Оуэн в своем письме указал также, что он сделает корректное, без искажений и купюр издание. Прекрасно!

19 сентября 1972 г.

Уже пришла телеграмма, что Дёрдь Кардош и Чаба Шик 22-го хотят сюда приехать. В оплаченной ответной телеграмме я позвал их на понедельник, 25-е. Они тянули годами, а я затягиваю дело только на несколько дней. Но мой ответ готов: издание Оуэн просит не у меня, а у Агентства. Пусть они и разбираются. В особенности потому, что (как я знаю из присланной мне фотокопии) Вера Ач уже написала, что я не хочу издавать «Лицом к лицу». А я не давал им такой прерогативы, и Защита? (Лишение!) прав даже не сообщила мне о содержании своего письма.

Может быть, я должен теперь собственноручно подтвердить письмо Веры Ач? Об этом не может быть и речи! Я рад, что издадут «Лицом к лицу». Печально, что я не могу разрешить. Я только не буду запрещать.

Издание возможно, потому что издательство «Кошут» по небрежности — а скорее, намеренно — не поставило на книге копирайта. Так возникла ситуация, что издать книгу пиратским изданием может кто угодно. Даже если Агентство договорится с Оуэном, незащищенную книгу могут выпустить другие.

Я не знаю, поймут ли, захотят ли это понять Кардош со спутником и те, по поручению которых они хотят ко мне приехать?

Конечно, д-р Иштван Тимар, чей главный шедевр — выбитое из Ласло Райка признание, теперь хотел бы получить от меня бумагу, что я не хочу издания. Не дождется! И я не поддамся на то, на что поддался Райк: «Это сейчас очень важно Партии». Потому что это не важно. Только угодливым прислужникам (не тем, кто служит интересам партии) важно — возможно.

Хорошо будет, если я ошибаюсь, и Кардош с Шиком едут сюда совсем по другой причине. Однако эту надежду делает маловероятной и дата, к которой приурочен их приезд. А я приурочиваю, когда тяну время…

23 сентября 1972 г.

Что отрицать, меня волнует приезд Кардоша, вернее нервирует. Если они, действительно, приезжают, чтобы заставить меня врать единственному издательству, которое корректно и дружественно, — то какое же у них представление о корректности, о самих себе и, не в последнюю очередь, обо мне. Может, я должен выгородить Веру Ач, которая написала Оуэну прямо противоположное тому, что я написал им: я хотел бы, чтобы мою книгу издали. И д-р Иштван Тимар, верный своей прежней репутации, написал гнуснейшую ложь — которую Оуэн, разумеется, сразу же разгадал. Конечно, здесь Иштвану Тимару будет потруднее, чем тогда, когда он манипулировал процессом Райка.

Они отравляют и сокращают мою жизнь — меня утешает и придает силы, что уже не много осталось. Они не думают о том, что рушат не стоящую на взлете карьеру? Теперь я понимаю, что самыми лучшими воинами были римские ветераны, которых ставили в первый ряд в самую трудную минуту: они уже не боялись смерти.

24 сентября 1972 г.

Накануне приезда Кардоша.

Я всё еще недостаточно отчужден. Я всё еще хочу жить, хотя мне 77 лет, возраст двух смертельных кос. Вот так… Мир хорош. Дубы и колодезный желоб под источником. А над пещеркой источника громадная груша. Виноградные лозы — в которых пусть для меня уже нет песен, да и мечтаний (В годы московской эмиграции Лендел написал новеллу «Виноград, песни, мечты», в которой выразил свою тоску по родине.), но всё же.

А что же тогда означает «Нет!», которое я уже столько раз высказал?

25 сентября 1972 г.

Здесь были Кардош, Чаба Шик, Ильдико Матолчи и шофёр.

У меня мания преследования, и я фантазирую. Кардош всего лишь хотел узнать, остаюсь ли я по-прежнему при изложенном в письме к О. в мае мнении, в котором прошу не издавать мою книгу в течение года. Сказал, что подтверждаю.

По мнению Кардоша, Оуэн уже перевел книгу и даже уже передал в типографию. Я так не думаю.

Я сказал Кардошу, что то, что нет копирайта, — серьезная ошибка, которую, с точки зрения государства, можно считать намеренной. То есть за ошибку нужно спрашивать с «Кошута».

Кардош полагает, что если будет процесс, то исход его сомнителен, потому что опция — это еще не право. Но Оуэну процесс так или иначе принесет пользу, потому что это огромная реклама.

Это правда. От меня не хотят ничего, кроме того, чтобы я не взял обратно то, что однажды написал. Это, конечно, не помешает Оуэну. Он поступит так, как сочтет нужным.

Я схожу с ума? Я изрядно переволновался за эти дни. Но всё идет своим путем, и меня никто не шантажирует…

4 октября 1972 г.

Я слаб. То, что было важно, я или написал, или уже не напишу. И я не вижу смысла делать усилия, заставлять себя, так не будут написаны «Последние дни Баницы». Писать о делах 56-го года — выше моих нынешних сил. 8-10 лет тому назад, сразу после того, как я написал «Лицом к лицу», я, возможно, написал бы. Но тогда почему не написал? В худшей ситуации — правда, очень мало — я писал. Бесспорно! То есть это слабая отговорка.

Одно ясно, что я уже вряд ли напишу роман, да и новеллы, если еще напишу, тоже не много. Может быть, только перепишу.

5 октября 1972 г.

Леность — самое постоянное свойство моей жизни. Это помешало, возможно, написать несколько книг, — но, возможно, как раз лишних книг. Так, я больше размышлял, чем писал. Конечно, я больше всего думал о женщинах, это правда! Но и о событиях в мире, о взаимосвязи событий тоже. Или проводил время в чтении. Мне было трудно жить, если у меня под рукой не было непрочитанной книги. В последние 16 лет я читаю в среднем 100 книг в год; мои записные книжки — и эта, в которую я сейчас пишу, — свидетельствуют о равномерной средней цифре за год. Часть прочитанного — меньшая часть — из жажды знаний и любопытства, большая часть — от лености. Сейчас я уже не пытаюсь это изменить — я так привык, например, к чтению, к такому чтению, как к курению.

Я хорошо сжился с моей ленью, научился «aus der Not eine Tugend machen».

«Мое творческое наследие» невелико, опубликованных книг немного. У этого тоже есть свои преимущества. Студенты любят выбирать его темой для курсовых, или как они там называются, работ, потому что нужно меньше читать, чем если бы они выбрали, например, Ласло Немета. <.>

10 октября 1972 г.

Копаю. Не себе могилу копаю, а сад, это даже лучше. Да и не копаю — так, копаюсь.

Я хорошо чувствую себя — это ли не «подозрительный признак»? Черт бы побрал все эти подозрения, которые очень даже понятны в год двух — 77 — кос.

Однако иногда хочется писать роман. <_> Но коль появится охота — почему бы нет. По крайней мере, останется незавершенным то, что и сегодня незавершенное здесь, со мной.

Но всё это уже дома. Здесь после туманного, противного утра такое хорошее, теплое «бабье лето», что лучше и быть не может.

15 октября 1972 г.

Завтра возвращаемся домой. Жаль, потому что погода хорошая. <_> Но 18-го в Пешт приезжает Илона, и пенсию нужно получить. У Кардоша нужно узнать, как обстоят дела в споре между Оуэном и Защитой-лишением прав. <_>

23 октября 1972 г.

Ровно неделю назад вернулись из Моносло. Я думал, что смогу нормально работать. <_> На третий день явился Кардош, потому что, дескать, «большой скандал» всё разрастается.

Во-первых, Кардош. Он представил дело так, что заявление Питера Оуэна, что тот издаст «Лицом к лицу», повергает в прах всю венгерскую культурную политику, и даже — как минимум — всю Венгрию. Может быть, сказал он, через десять дней я смогу говорить с ним только на «свидании», то есть в кутузке. «Или ты со мной», — ответил я. И всё это было лишь подготовкой к уже написанной статье, в которой говорится, что я согласен с заявлением директора английского издательства «Faber and Faber», что Питер Оуэн поступает некорректно и т. д. Эту статью они предназначили для журнала «Bookseller» (или как там он называется). Я категорически отказался. После чего он хотел только, чтобы я повторил то, что писал в моем письме Оуэну от 9 июня, прибавив к этому, что право дальнейшего решения оставляю за собой. За этим — и я так ему и сказал — в июне последует новый нажим на меня. На что он: «Не хочу обещать, но тогда роман, может быть, будет легально издан „Магветё“». И это он сказал тогда, когда 15-го в «Непсабадшаг» появилось краткое сообщение о постановлении, которое провозглашает политику сильной руки, — пока, видимо, только в критике.

К. не сказал, является ли это переменой, или это только заявление, которое пожелали извне, сверху. Но определенно, что это — декларация ждановизма. На что я дал ему понять (когда он спросил, знаю ли я человека лучше Ацела, который мог бы возглавить культурную политику), что для результата абсолютно все равно, будет ли проводить эту линию славный Ацел или кто-то менее славный, чем он.

Не легкий был разговор, потому что Кардош очень порядочный. Но у него на всё готов ответ. Например, почему бы Ацелу (и в этом было также — и тебе) не сделать то, что сделал Марошан (Дёрдь Марошан (1908–1992) — левый венгерский политик, социал-демократ, коммунист.), который был вторым человеком после Кадара. То есть уйти. На что К.: «Марошан как раз теперь вернулся в партию».

В конце концов, я пообещал и написал письмо. Но подчеркнул не только то, что я сохраняю за собой права, но и то, что больше не буду вести переговоров.

Адресат. (К. даже того не знал, кому я должен адресовать, потом сошлись на Агентстве защиты авторских прав.) Текст следующий:

Агентство защиты авторских прав. Согласно Вашему желанию и с целью проинформировать Вас, повторяю мое письмо Питеру Оуэну от 9.VII.72 г. (далее точный адрес П. О. и текст письма):

«Со своей стороны, мое, выраженное в вышеуказанном письме пожелание, чтобы Оуэн не издавал упомянутую выше книгу ранее 9 июня 1973 г., неизменно, как и моя точка зрения в связи с Вашим учреждением, высказанная в письме.

Поскольку ни Оуэн, ни Вы не посчитались с моей высказанной и желательной точкой зрения, я впредь отказываюсь вести какие бы то ни было переговоры или переписку в связи с изданием „Лицом к лицу“». <_>

Тем временем, как мне стало известно, Оуэн испугался шантажирующего и провокационного письма др. Иштвана Тимара, который, прежде всего, ссылался на то, что я не дал разрешения на издание. Тимар, разумеется, не написал, что венгерская правовая практика — независимо от декларации прав человека — это запрещает, не допускает, а в некоторых случаях уголовно наказует.

После этого пусть Оуэн поступает как хочет. Я никогда не выступлю против него, не дам разрешения начать против него процесс, но ничего другого я сделать не могу. Доверять же — я уже даже ему не доверяю. А Тимар (сейчас на государственные деньги разъезжающий по США и Мексике) — один из самых темных мерзавцев. Кто юридически подготовил процесс Райка и кому <.> запретили работать в правоохранительных органах, но вместо того, чтобы отправить копать землю, поставили во главе важного международного правового органа, о котором он, по крайней мере вначале, и понятия не имел.

26 октября 1972 г.

Кстати, из разговора с Дёрдем Кардошем я упустил, что он дал мне в руки запись новости, переданной по «Голосу Европы» («Свободная Европа» (Радио «Свободная Европа»).). Я так нервничал, что даже забыл прочесть. Но не беда. «Голос Европы» любит задать перцу венгерскому правительству, и они были бы только счастливы, если бы у меня из-за этого были неприятности.

Кардош также сказал, что венгерское государство предприняло в Лондоне дипломатические шаги. Я к этому непричастен.

29 октября 1972 г.

Бедный Лаци Чиллаг, которого обожали женщины! Потому что он всегда думал, что женщина, в которую он влюблен, не захочет ему отдаться. Они предоставляли ему оставаться при этом убеждении — он был несчастен, а женщины были горды и счастливы. В Вене он долгие годы работал в Рабочей книжной лавке. Потом в Москве он однажды увидел меня с Ниной и Гретой (Нина Сергеевна Ленгиель и Грета Бубер-Нейман.) и с завистью сказал: «Люсьен де Рюбампре». Я — тогда — оскорбился. Сегодня моя реакция была бы иной.

Конечно, Лаци тоже погиб в Москве (он был вроде троцкиста — подписал такое же заявление, как Эндре Шик, который легко отделался…). Он был младшим братом Пала Чиллага, математика, и Рожи Чиллаг. Какие прекрасные, порядочные люди — и какая несчастная у них судьба.

6 ноября 1972 г.

О статистике

Читаю: в СССР потребление сахара на душу населения уж слишком высоко. Ясное дело! Потому что не учитывают, сколько самогона гонят из сахара.

А у нас? В Моносло на 10 литров вина идет 1 кг. (В этом году обоснованно, потому что содержание сахара было 11–13 градусов.)

Но и о гигиенических потребностях обитателей лагерей тоже могла бы получиться странная статистика: мундштуки для сигарет делали из 5–6 зубных щеток разного цвета, которые приделывали вокруг тонкой медной трубки. Красивые были мундштуки. Иногда между пластмассовыми кусками оказывались и кости мамонтов. Ну, а щетку выбрасывали.

14 ноября 1972 г.

Уже этот своего рода дневник тоже конфиденциального характера. Но всё же — сообщение. Более того, со временем — рассчитывает на возможность публикации.

Но и здесь человек не всё записывает. Например, такое, что, если кто-то сейчас это прочтет, без спроса или против моей воли, я считал бы неприятным или вредным. Например, интриги и контринтриги вокруг «Лицом к лицу». Определенные любовные или половые связи, которые, если станут известны, могут причинить мне, а также другим сложности, неприятности.

Не пишу о своем страхе смерти и собственных предсказаниях. Так же как не пишу о моих хороших или дурных желаниях, с которыми я борюсь или которые не достигают сферы реальности.

Всё это такие вещи, которые я, возможно, мог бы назвать «самоцензурой» и которую я провожу сам… Сечени поручал вычеркивать из своих Дневников компрометирующие моменты своему секретарю. К сожалению, секретарь и проделал это и немного очистил дневник Сечени от компрометирующих моментов; к счастью, он подверг цензуре в основном описание любовных связей. Но ведь Сечени сам поручил ему это, и даже не раз просил уничтожить свой дневник.

Просил! — но хотел ли? Если Сечени в самом деле этого хотел, то уничтожить дневник было бы проще простого.

Я хочу, чтобы мои «Записные книжки» сохранились! <.>

Вчера говорил с Йошкой Сабо. Он сообщил: книги обо мне не будет. У него только заметки; о том, чтобы успеть к сроку 31 декабря, и речи быть не может, и он не знает, что будет дальше.

Причина — смерть отца и другие причины, о которых он не хочет говорить по телефону. <.>

20 ноября 1972 г.

Здесь был Ацел. Сначала у него вроде бы не было какой-то особой цели. Хорошо поговорили о недовольстве рабочих (правящего класса). Они хотят это исправить, жилищный вопрос и пр. Я предложил укрепить народный контроль, а также что хорошо бы основать нечто вроде народного ордена Марии Терезии.

Между прочим, я сказал о том, что было бы хорошо издать все связанные с Баницей романы в одном томе, в том числе и «Лицом к лицу» — и его не последним. Он полагает, нужно бы к этому написать предисловие. На это я согласился!

Кстати, он думал, что «Лицом к лицу» вывезла (легально) Илона. Но потом мы согласились на том, что один-два экземпляра могли попасть в руки эмигрантов.

В конце мы договорились, что в следующий раз к ним придем мы.

Хороший был разговор! Он ничего от меня не хотел, я ничего от него не хотел. И чего бы мне хотеть? У меня есть всё, что нужно, и нет ничего такого, чего бы не хватало.

7 декабря 1972 г.

Сегодня, 7 декабря, День венгерской печати (7 декабря 1918 г. вышел первый номер газеты «Вёрёш Уйшаг», до 1990 г. отмечался как День венгерской печати.). Возлагают венки у стены дома 15 на ул. Вишегради. <_> Кстати, ошибочно, потому что начало было не на ул. Вишегради, а на параллельной улице Юдьнёк.

Меня, единственного еще живого основателя газеты, даже не пригласили. То, что я бы и не пошел, другой вопрос! Пригласить они были обязаны, каким бы камнем преткновения они бы меня ни считали. <…>

Здесь был Кардош. Говорили об издании тетралогии Пренн-Ба-ница в одном томе. Конечно, этим он хочет помешать изданию Оуэна, я же — легализовать.

25 декабря 1972 г.

После вчерашнего нормального Сочельника нормальное одиночество, «запланированное», и подготовка к подведению итогов года. <…>

Состояние здоровья. Такое, какое возможно на 77 году жизни. После многих и тяжелых болезней этого года относительно весьма приличное. <_>

Я умру. Это я знаю совершенно точно, но, конечно (возможно, это тайна человеческой жизни), не верю. То, что не верю, знаю, глупо и миллиард раз невозможно. И пр., и пр.

За границей — а именно, на англоязычной территории — много газетных статей о «Лицом к лицу» (в основном об обстоятельствах издания), и в связи с этим много разговоров (переговоров?) с Дёрдем Кардошем. Не пришли ни к какому результату. Я (как видно по этому ежедневнику) пассивно непреклонен.

Последняя статья появилась 12 декабря в «Санди Таймс». Об этом я читал телексное сообщение МТИ. Из этого вижу, что Оуэн в 1973 г. издаст «Лицом к лицу».

Особого успеха в прошедшем году у меня не было — но и неуспеха тоже. Еще не хватало бы, чтобы в мои 77 лет меня слишком волновали подобные вещи. <_>

Моя производительность невысока. Да как же иначе! Я буду очень доволен, если год спустя смогу отчитаться приблизительно в том же. <_>

Планы. Не планирую! Я настолько не верю в свое бессмертие и физические силы, что уже не смогу написать пятый роман пенталогии, «Последние дни Баницы». То, что я написал тетралогию («Пренн», «И вновь сначала», «Лицом к лицу», «Тренд»), результат не предварительного планирования. Более того, я даже смеялся над запланированностью «трилогии».

Может быть (потому что для этого есть основной материал) напишу второй рассказ «Бессонные ночи» (Рассказ о последних годах М. Ракоши, когда он жил в СССР.). Но это не станет крупной вещью. Если не напишу, не важно. А статьи? После непубли-кации «Письма о почтовых индексах» и трудностях с предисловием к книге о Китае (В фонде писателя имеются машинопись и рукопись как послесловия («Десять лет спустя», июль 1970 г.), так и предисловия (лето 1972 г.) ко второму изданию «Ищу середину Китая». Послесловие — политический и экономический прогноз, а в Предисловии рассказывается, например, о китайцах, с которыми он встретился в лагерях. В этой записи имеется в виду, безусловно, послесловие, из-за которого книга так и не вышла.) (первый вариант в 1970 г. стал бы сенсацией) у меня пропала охота к новым экспериментам.

4 января 1973 г.

<.> Мальро «Дубы из тех, что срубают…». Его последние разговоры с Де Голлем. Много важных, достойных быть подчеркнутыми абзацев. Хотя Мальро отнюдь не легко апологизировать разницу между французами и «Францией».

9 января 1973 г.

<.> Единомышленники Мальро не высоко ставят Сталина. И тут они правы. Но Насера они оценивают выше — с оговорками, возможно, — чем он того стоит. В Потсдаме Сталин сел на главное место — этого они не знают, но мне с гордостью показывали восточные немцы — Черчилль скромно, напротив. Но Сталину свет был в лицо, и Черчилль мог хорошо разглядеть его выражение. Бывшему подпольщику не следовало бы забывать об этом… (Замечание сделано в связи с чтением книги А. Мальро «Антимемуары».)

* 352 352

Согласно формулировке Мальро, «Вишеградская улица» тоже «антимемуары». Я назвал историческим репортажем, и на этом стою. Не «De bello gallico» Цезаря (Записки о Галльской войне».). Потому что писал молодой человек без амбиций.

* 352 352

Если я говорю, берегитесь, не надейтесь — это во мне говорит надежда, вера в возможность лучшего.

Если я говорю, не бойтесь, это означает также: будьте готовы смело встретить момент, когда нельзя заколебаться в желании свободы.

20 января 1973 г.

<.> Подумываю написать и другое письмо. Формально лишить Агентство защиты авторских прав права предпринимать вместо меня действия, отвечать на письма и прочих прав — на что я, собственно, никогда их не уполномочивал.

21 января 1973 г.

<.> Сейчас делал корректуру книги сказок, которая теперь и правильно будет называться «Корабли Аргонидеса».

И взял в руки старые рукописи, которые побывали во многих странах. Первая вещь из нынешних — варианты Лайоша Габриеля, где написана и дата (февраль-март 1922) — не самая старая. Первая — это видно и из поучительного намека — «Штернекунд и Рейнекунд», которая называлась «Сказка для К. их ребятишек», что я позднее расшифровал — карлштейнских, и приписал дату. Сохранившуюся рукопись я привез из Москвы, но я не знаю, была ли она первым экземпляром, — слишком чистая. Потом были сказки, написанные в Нерви, в Италии: «Ленивый Йошка», «Корабли Аргонидеса». Эти сказки издал один мой товарищ из эмигрантов, который жил в Швеции (его имени я, к сожалению, сейчас сразу и не вспомню, но он погиб в Москве — при участии Куна, о чем я узнал в 1930 году), продавал за шведские кроны, в которых я очень нуждался. <.> После лагеря и перед ссылкой я написал, уже для Танечки, с целью нравоучения, сказку «Накануне дня рождения» (По-русски сказка озаглавлена: «Рассказ о говорящей кукле, о верблюжьем одеяле, о сером волке и о школьнице Тане».), которая теперь будет опубликована, и еще одну, написанную по-русски сказку, которую писал тогда, когда переводил Коцюбинского (на оборотной стороне нескольких страниц рукописи перевода).

Самой «новой» сказке тоже уже 20, а то и больше лет: «Книга, сад и ребенок» написана в Сибири. Ее я тоже люблю. Кроме Арго-нидеса, только ее…

25 января 1973 г.

У нас вовсю идет раскручивание нового хозяйственного механизма. Это можно назвать хорошим (и в этом есть доля истины), если считать идеалом будущего общество благосостояния, потребления.

Но что значит благосостояние без свободы? Много? Тогда идеалом должны быть не освободившиеся (псевдоосвободившиеся) африканские страны, которые последовательно беднеют, а Южно-Африканская республика, потому что там подвергающиеся преследованиям и дискриминации негры живут лучше, чем где бы то ни было в Африке.

1 февраля 1973 г.

У меня были из «Фильмархива», Восточный Берлин. Принесли мою статью из «Фильм унд Фольк», февраль 1930.

Бог мой! Сколько надежд, уверенности, веры в прогресс социализма. От этого эта статья так трогательна: «Der sozialistische Aufbau führt die Regie» (Режиссер — социалистическое строительство (Lengyel J. Der Sozialistische Aufbau führt die Regie // Film und Volk. 1930. III. Jg. Heft 2. (Februar).). Через три месяца я уехал в Москву.

5 февраля 1973 г.

Празднуйте юбилей Петёфи! Но без меня. Я ни слова не произнесу там, где ни слова не может быть о 12 пунктах (Листовка с требованиями Венгерской революции 1848 г.).

«Свобода печати»? Свобода печати относительна, отвечают там, где от свободы печати не осталось даже столько, сколько где бы то ни было в мире. Монополия, даже ротапринт держат под замком.

Ну-с, спрашиваю я, как обстоит в этой стране социалистической бласфемии с правом на забастовки? Даже трудиться нельзя! Только баклуши бить, да, баклуши бить можно!

7 февраля 1973 г.

<.> тиран опасен для собственных вышестоящих начальников, служащих (Сталин), но желает опираться на народ (что у Сталина вылилось в преследования, в раскулачивание).

Демократия же ищет человека, в руки которого может отдать власть. Таким человеком был Рузвельт (конечно, с оговорками), Де Голль и, с его безумными идеями, Гитлер. Между Сталиным и Гитлером много общего, даже их происхождение с самого дна мелкой буржуазии.

Выбор меньшего зла…

Для большой страны это важно. Но для маленькой страны разницы между большим и меньшим злом почти нет. (Здесь, конечно, в первую очередь речь идет о политике.)

15 февраля 1973 г.

<.> Между прочим, свои уже написанные истории я забываю больше, чем еще не написанные. Будто я сложил бумаги в архив: они там лежат, пока мне не нужно их достать.

Кстати, мои писательские дела идут неплохо (надеюсь). В этом году написал около 150 строк новых стихов, бесспорно, не самых лучших, но они делают полным мое творчество. Готовы статьи и глоссы (Глосса — в венгерской журналистике краткая заметка, обычно критического, дискуссионного характера, на актуальную тему политической, общественной, культурной жизни.). Жанр моих статей на старости лет: заметки на полях. Пишу на полях жизни, набравшись большего опыта, но борясь с цейтнотом, уже не длинные эссе, а краткие, остро сформулированные афоризмы (почти афоризмы). Интенсивное чтение и эссе в цейтноте уже сами по себе отнимают время и требуют труда, поэтому относительно немного записываю в эту книжечку.

2 марта 1973 г.

Спор с Ацелом был бурным. <_>

Он яростно нападал на Оуэна, а об Илоне сказал, что не знает, друг ли она Венгрии. Потому что Илона получила «здесь только добро», например, издали книгу Полани (Карл Пауль (Карой) Полани (1886–1964) — американский и канадский экономист, антрополог и социолог, один из основоположников экономической антропологии, муж Илоны Дучинска.). А Илона передала мою книгу Оуэну. На что я: тому, что издали Полани, вы должны только радоваться. Вы должны быть счастливы, что опубликованы теперь вещи Илоны. <_> Книгу я вывез сам, Илоне, между прочим, книга была известна по крайней мере 7–8 лет тому назад и т. д.

Ниже первая формулировка моего письма Ацелу (Д. Ацел готовился к телевизионной дискуссии с французским политическим деятелем Пейрефитом и попросил писателя ответить на несколько вопросов. Дискуссия не состоялась.).

<_> Если — не дай бог, но на это следует рассчитывать — в связи с «Лицом к лицу» речь зайдет о самиздате, то сильным аргументом будет то, что всё же роман опубликовали. И так же, как документы публикуются по прошествии определенного времени, так придет время и для полной публикации «Лицом к лицу». На вопрос «когда», конечно, отвечать не мне. Здесь осталось, из письма выпущено (Запись на полях.).

4 марта 1973 г.

Жанры связаны с возрастом. На это я обратил внимание уже в своей статье о Толстом. Но я понял, что стихи — жанр не только молодости, но и старости. Самый яркий пример этому Томас Харди. Но и Вёрёшмарти (Михай Вёрёшмарти (1800–1855) — венгерский поэт, писатель.). А вот романы в старости писать нельзя. Роман требует силы зрелого возраста. Слишком большой концентрации.

Актер? Я могу себе представить актера, который в 20 лет может быть великолепным королем Лиром, даже в 18. Но 20-22-летний режиссер, дающий указания к роли Лира? Нонсенс!

12 марта 1973 г.

Какая разница: знать, что мы умрем, и знать, что я умру. Ужасная, ни с чем не сравнимая разница! Бальзак, который знал всё, описал эту разницу, это знание, в «Шагреневой коже».

21 марта 1973 г.

День, между прочим, был приятный. Не только потому, что я вышел из больницы, но и потому, что меня не пригласили ни на одно празднование Советской республики (Советская Республика в Венгрии была провозглашена 21 марта 1919 г.). Да я бы не пошел. Зачем мне мешать псевдогероям и новоявленным ветеранам, пусть себе гордятся «Вёрёш Уйшаг» и Партийным домом и всем прочим. Я, кто даже не испытывает гордости по поводу всего этого. Чем мне гордиться? Французской компартией, объединившейся с Миттераном? Самой реформистской партией, по сравнению с которой социал-демократы перед 1914 годом были беспримерно революционными. Теми, кто воплотил лозунг прежних правых социал-демократов: «Die Bewegung ist alles, das Endziel — nichts» (Э. Бернштейн) (Движение — все, конечная цель — ничто.). Аппарат, который боится власти, но делает вид, что верит в выборы и в парламент. Партия агентов. Какой она была в начале Второй мировой войны. Но потом смогла завоевать доверие людей — и напрасно.

17 апреля 1973 г.

Мы старые вольтерьянцы, как старик Болконский в 1812 г.: Рита, Дежё, Илона (Рита — Матейка Яношне, Дежё — Д. Яс, Илона — Дучинска.) и я. Сильно отстали от времени. Мы живем представлениями 1917–1919 гг., но в то же время видим, что будет после нынешнего периода. Вот только с настоящим мы в споре. <_> К нам, собственно, примыкает и Эрнст Блох, конечно, не лично. К нам не примыкает и никогда не примыкал вечно колебавшийся Дёрдь Лукач. Он был меньше нас — всегда находил место, где мог бы покаяться и получить прощение за «свои грехи». Мы с горечью видим, что выход есть, но никто не хочет найти этот выход, которого, ввиду этого, и нет. Альтернатива есть только тогда, когда кто-то обдумывает возможности и действительно отправляется по правильному пути. Но кто нас послушает?

****

28 апреля 1973 г.

Роберт Хавеманн «Fragen, Antworten, Fragen». («Вопросы, ответы, вопросы. Из биографии немецкого марксиста» — книга немецкого химика и политолога Роберта Хавеманна (1910–1982) — лидера движения сопротивления против нацистов, сторонника «демократического социализма», который за политические взгляды в 1964 г. был уволен из университета и исключен из СЕПГ.)

Прекрасная, интересная, честная книга. Он понимает опасность варваризма, но оптимистичнее меня. Понимает опасность случая, но победу над фашизмом видит как историческую необходимость. Я, к сожалению, нет. Глупость японского военного руководства не была неизбежно необходимой. Если бы Япония начала войну против СССР, а не против Индонезии, Малайзии, то исход войны на два фронта стал бы более чем сомнительным. (Эти возможности показаны в моем предисловии к книге о Китае.)

Назидателен рассказ Х. о телефонных прослушках и встроенных магнитофонах. Известный факт, но тоже назидательно о 150-процентной «приверженности коммунизму» бывших нацистов на примере разоблачения конкретных лиц. Замечательные стихи, когда цитирует Лао-цзы, Брехта, Бирманна. Прекрасная, честная книга!

29 апреля 1973 г.

Все же не совсем так, что прослушка — как пишет Х., — не мешает, потому что он все равно говорит то, что намерен предать гласности. Но ведь не все равно, что те, кто подслушивает, узнают о том, что ты намерен сообщить, раньше, чем сообщение станет доступно широкой публике. Потому что они могут помешать!

Например, арестовать того (тех), кто намерен обнародовать. Им не нужно и нельзя знать путь этого обнародования.

Что может сделать тот, кто хочет сообщить своему собеседнику такое, о чем не хочет, еще не хочет поставить в известность прослушивающих, или речь идет о том, что в этом обнародовании участвуют лица, имя, адрес и участие которых не следует и нельзя выдать прослушивающим.

Проще, если целиком и полностью доверяешь своему партнеру. Нужно вернуться к самому запретному в принципе методу конспиративной работы, к письменному сообщению. То, что мы не хотим сделать известным подслушивающему, нужно написать. Партнер также ответит письменно. Диалог, таким образом, пойдет беззвучно, быстро и точно сформулированно. В конце, а если разговор долгий, то и в его процессе тщательно уничтожить кусочки бумаги. Для этого унитаз лучше любой печки. Совершенствование оружия ведет к совершенствованию защиты. Но из истории мы знаем, что баррикады защищают от конной атаки, а от пушек — нет.

Между прочим, в Хельсинки, в связи с урегулированием «культурных связей», СССР внес «выдающиеся предложения», так сказало радио. «Probe aufs Exempel»(Проверка на практике (нем.).) могла бы стать публикация моего «Лицом к лицу» за границей… И станет, но не думаю, что Москва придет от этого в восторг.

8 мая 1973 г.

Как писатель, я собственно сделал то, что я мог <.> сказал последнее слово. <.> Хотя знаю, что меня как писателя будут рассматривать — оценивать по моим рассказам. Но всё же по радио передают (по частям) «Пренна». <.> Признаюсь, мне понравилось. <.> Я предвзят — что вполне естественно. Но если роман когда-нибудь будут читать как тетралогию, будет неплохо. Жаль, что я окончательно отказался, должен был отказаться, от написания пятой части — «Последние дни Баницы», но нужно сказать: писать роман выше моих сил. Особенно если писать о 1956 годе.

3 июня 1973 г.

Что я сегодня забыл в партии? Мне не нужна ни их политика, ни даже их место для почетной могилы. Как наша партия, так и наша государственная система малопривлекательны. Меньшее зло по сравнению с другими государствами и политическими системами. То, что среди старых коммунистов было больше всего порядочных людей, это констатирует и Бёлль. Читаю его опубликованную теперь на венгерском книгу (Групповой портрет с дамой».). От первых 50 страниц я был в восторге. Теперь дошел до середины, и восторг немного остыл.

Не знаю, напишу ли я еще что-нибудь «стоящее». Принуждать себя не хочу, невозможно. Да и нельзя! Человек не должен делать глупостей.

8 июня 1973 г.

Публикация вещи перерезывает пуповину. Большое мужество нужно, чтобы писать без надежды на публикацию. Но писать — приступать к работе — в расчете на непременную публикацию тоже опасно. Я писал в лагере — то немногое, что я написал, изъяли, писал в сибирской деревне — немного больше, но без какой бы то ни было надежды на публикацию, большой handicap (Неравенство шансов.). Потом, вернувшись на родину, писал больше, и по сей день пишу. Но история с «Лицом к лицу» стала новым handicap-ом… Если бы его опубликовали тогда, когда я его написал, в 65-м или в 66-м, — то я написал бы на один роман больше. Так — я писал другое, и о том, что прошло, не жалею.

20 июня 1973 г.

<_> Какие прекрасные врачи были те, что положили меня в больницу, когда я не был болен, чтобы предупредить болезнь. И главврач, жена начальника лагеря, красивая сильная блондинка, которая сказала: «Я хотела бы, чтобы пока вы у нас, вы не чувствовали бы, где вы находитесь». И, потому что я читал «Войну и мир», распорядилась: «Вкрутите над кроватью лампочку поярче».

1 июля 1973 г.

Написать очерк под названием «Подлинный укрыватель краденого и фиктивная кража художественных ценностей» о том, как Дюри Самуэли (Дёрдь (Георгий) Самуэли.) вывез из запасников Эрмитажа в Париж кучу картин, как продал картины агентам американского алюминиевого короля Меллона и как обеспечил, чтобы Меллон не показывал эти картины.

Мне здесь нужна не живость детективных романов, а изложение фактов и имена — прежде всего потому, что позже (в 37-м или 38-м) Д. С. был уничтожен как враг народа. (А в промежутке — дело с картинами случилось в начале 20-х гг. — был ответственным сотрудником Советского торгпредства в Лондоне, потом работал в Моссовете.)

3 августа 1973 г.

Государственному мужу, государственным мужам

Ты хочешь жить в мире с другими государствами. Правильное стремление. Только оставь в покое и граждан своей страны.

4 августа 1973 г.

То же самое.

Не воюйте с заграницей и оставьте в покое своих сограждан!

16 августа 1973 г.

Диалектика строгости

Известно многообразное негативное воздействие законов, запрещающих регулирование рождаемости. Но это только одно, правда, важнейшее и самое известное явление. Но есть и другие.

В начале 30-х годов в Москве шоферы уже так лихачили, что на Ленинградском шоссе в Москве грузовик врезался в колонну маршировавших солдат. Насколько я помню, было 8 погибших, множество раненых. На другой день издали указ о «транспортном бандитизме»: смертный приговор или минимум от 10 до 15 лет. Нескольких шоферов расстреляли, и это, по сути дела, повлияло в хорошую сторону. Потом начали давать лишь по 15 лет: число наездов со смертями значительно сократилось. Но когда за наезд — в котором шофер совсем или почти не был виноват — начали выносить такие же строгие приговоры, шоферы стали бросать каждого сбитого или задавленного и скрываться с места происшествия.

«Вредительством» считалось, например, если свинья раздавила одного-двух собственных поросят. И поскольку поросята тоже смертны, а они учитывались в дневных, недельных и месячных сводках по каждому свинарнику, то в сельскохозяйственных лагерях СССР уже в первой сводке указывали меньше поросят, чем было на самом деле. Эти резервы иногда составляли 50–60 штук. При инвентаризации их тоже нужно было прятать, а предполагаемые излишки съесть. И конечно, те, кто на фермах ухаживал за животными, ветеринары (тоже зеки) ели не самых хилых.

Беспощадная строгость порождает защиту.

Настоящий символ статуса, когда следят за каждым твоим словом. Прослушивают, вскрывают письма, проверяют телефонные разговоры.

Что по сравнению с этим вилла, яхта — не говоря уже о кадиллаке. Даже вертолет тоже сущая ерунда.

2 сентября 1973 г.

Я считаю прогрессом использование подслушивающих аппаратов в нашей стране. Раньше людям выносили приговор, даже не допросив.

25 октября 1973 г.

Читаю книгу Манфреда фон Арденне: «Ein glückliches Leben für Technik und Forschung» (Счастливая жизнь для техники и исследований.).

Целиком причесанная под условия ГДР книга; с трудом, но с большим старанием он пытается затушевать противоречие между своей жизнью до 1945 и после 1945 года. Но меня в случае лично незнакомого мне человека это мало интересует. Только в свой дом я бы его не пустил.

Но из того, что он пишет: как трудна судьба одинокого ученого в области технических открытий, как ревниво относятся к открытиям друг друга крупные фирмы, как плохо, когда во главе таких институтов стоят неталантливые люди, и как трудно было при нацистах достичь каких-то результатов, если государственный институт возглавлял плохой руководитель, — логически отнюдь не вытекает, как хорошо, что в ГДР существует государственное руководство. (Его вывезли в СССР как пленного, но там он получил большой институт и жил припеваючи.)

Но если не хорошо идет дело у изобретателей-техников, работающих на частные деньги, или деньги предприятий, или на государственные средства, лишь только стоящие гораздо выше среднего уровня, но не гениальные фон Арденны могут (при определенном отсутствии совести) называть себя счастливыми, какой вид работы в области естественных наук хорош? Может быть, английские оксфордские или кембриджские коллективы? Представляется, что они.

* 371 371

Пишет Арденне и о том, что граф Арко «недаром» праздновал свое 60-летие в 1929 г. в Москве.

В этом и я сыграл некоторую роль. Как редактор журнала «Der drohende Krieg» я узнал (случайно), что Fernlenkschiff (Радиоуправляемое судно (нем.).) «Зёринген», которым на немецких морских военных маневрах управляли исключительно на расстоянии и который, управляемый на расстоянии, маневрировал и стрелял, оборудован дистанционным управлением, сконструированным графом Арко. Я рассказал об этом Шандору Радо (который, по свидетельству его собственной книги, стал разведчиком только после начала Второй мировой войны) (В своей автобиографической книге «Под псевдонимом Дора» Шандор Радо (1899–1981) — ученый-географ, разведчик относит начало своей деятельности как резидента советской разведки к 1936 г.), а он — и об этом мне тоже было известно — передал эти сведения куда следует. С каким результатом, я понятия не имел. В то время всё, что я считал полезным для СССР, я передавал безвозмездно и добровольно. Я никогда не входил в какую-то разведывательную организацию, даже возмещения расходов не принимал никогда. А когда Радо в Москве однажды, где-то в 1932–1934 годах, предложил мне стать «резидентом» в Италии — подходящим внешним прикрытием для этого могли бы стать прежде всего мои познания и интерес к истории искусства — я отказался от этого предложения. Тогда я уже не испытывал энтузиазма. «Я целиком завяз в работе над романом». Это была чистая правда, но в период большего энтузиазма я оставил бы и работу над романом.

После этого Радо предложил познакомить меня с руководителем III отдела Хеккертом-Геккертом (Возможно, речь идет о немецком коммунисте Фрице Хеккерте (Геккерте) (1884–1936) — члене политбюро КПГ, в некоторых источниках упоминается, что он был ответственным за подпольную работу в странах Западной Европы.). Этот трюк я, конечно, отверг. Уж кому-кому, а мне-то было известно, что такое «посещение» рассматривается как факт вербовки, — и с этого момента я уже не имел бы собственной воли.

Это имело решающее значение для моей дальнейшей жизни. Я не стал «любителем искусства» в Италии, а стал зеком в Сибири (не из-за этого случая, об этом никогда никто не узнал), но я стал писателем, я дозрел до писателя, и так-то лучше…

А если я что-то замечал, то замечал с большой антипатией, и, понятно, никому об этом не рассказывал. Такой случай был — тоже в середине 30-х годов — когда в Москве на Красной площади почти до верха Кремлевской стены были громадные кучи земли. Ясно: готовили место для подземных бункеров. По Красной площади каждый день проходил не только я, но и военные атташе. И по сей день меня бесят глупые попытки что-то скрыть, и то, если я на дорогах вижу надпись: «Фотографировать запрещается», и даже длина участка дороги указана, где нельзя фотографировать.

Уж лучше, если меня подслушивают — как я называю, прислушиваются к каждому моему слову, — это настоящий престиж — чем если бы мне нужно было слушать разговоры или получать донесения о разговорах других.

26 октября 1973 г.

Позвонил д-ру Дёрдю Бойта, сотруднику Агентства защиты авторских прав. Спросил, какие новости на франкфуртской книжной ярмарке.

Б. сообщил: касательно меня ничего не произошло. Питер Оуэн представил ««Confrontation», на обложке книги (вероятно, на Bauchbinde (Полоска бумаги с рекламным текстом, охватывающая переплет книги (нем.).) написано, что эту книгу долго не издавали в Венгрии, перевел некто Новак (Анна Новотни, псевдоним Илоны Дучинска.), переводчик передает свой гонорар в пользу вьетнамского сопротивления. Он видел книгу. С Оуэном не говорил, и Агентство никаких юридических шагов не предприняло и не предпримет: 1. потому что это вопрос политический, 2. потому что без меня они не могут сделать юридических шагов, даже если бы и хотели.

Я сообщил ему, что до сих пор — до разговора с ним — не знал, вышла ли книга или нет. Я сказал также, что не сделаю никаких шагов против Оуэна, который до сих пор издал три моих книги, и вообще принял решение о полной пассивности. Спросил, прислал ли Оуэн деньги и авторские экземпляры. Бойта сообщил, что они не получили ни денег, ни авторских экземпляров, и обещал, что, если получат, то он сообщит и пошлет причитающуюся мне сумму и книги.

По мнению Бойты, книга не привлекла к себе никакого внимания. Сегодня подобное уже не привлекает. Это, возможно, и правда. Тогда я тем более не буду заниматься этим, и ничего делать не буду.

27 октября 1973 г.

Составил для «Магветё» — персонально для Чабы Шика — рукопись для второго издания «Зеркал» (Название книги публицистики Лендела, вышедшей в 1967 г. В собрании сочинений Лендела том публицистики вышел под названием «По ступенькам откровенности».), вплоть до ответа на анкету, которая будет опубликована в декабрьском номере «Уй ираш».

В сопроводительном письме я подробно пишу, как использовать рукописи, а также, что не посылаю «Заметки в цейтноте» (Под таким названием в 1973–1974 г. писатель публиковал свои публицистические заметки, многие из которых родились из записей в записных книжках.), потому что из них я хотел бы, если получится, сделать на основе своих записных книжек новую книгу.

У «Магветё» материала на два года, пусть выбирают, в меру своего желания и смелости.

Чего я не мог дать, потому что у меня самого нет, — это «Bewegungskrieg und Söldnerarmee» и «Eisenbahnstreik»; и то и другое было опубликовано в начале 30-х годов в «Sozial Ökonomischen Arbeiter Rundschau» (Освободительное движение и наемная армия» и «Забастовка железнодорожников». Отец просил меня найти их в советских библиотеках, но ни тогда, ни несколько лет назад это не удалось.), издании Профинтерна, на нескольких языках (я писал по-немецки). Также жаль, что нет «Колониальной картинки» из № 1 «Шарло эш калапач» за 1934 г., в котором я написал комментарий под иллюстрацией.

На записке, с которой скопировал свои данные, еще одна запись.

Макс Гёльц (Макс Гёльц (1889–1933) — один из организаторов революционных восстаний в Германии в 1920–1921 гг.), 15.IХ.33 г. Он стал одной из первых иностранных жертв Сталина — «утонул в лодке». И по сей день молчат не только об этом, но и обо всем, что связано с Максом Гёльцем.

30 октября 1973 г.

Manfred von Ardenne: Ein glückliches Leben für Technik und Fors chung.

Этот человек и в самом деле был счастлив. Процветал при любой власти, при любой государственной форме. И любое государство могло спокойно ему довериться, пока оно существовало. Но и следующее тоже. Никогда не забывая о собственных интересах, Арденне настойчиво и талантливо вел свою научно-техническую — которую, конечно, нельзя было отделить от политических и военных целей — работу. В Веймарской Республике, в нацистском Рейхе, в Советском Союзе и в ГДР. Так же, как и его отец, барон, выходец из Арденн, в прусской армии. Но этот Манфред был еще более ловок. Его предками по матери были гамбургские патриции.

Не могу судить, насколько талантлив он был в своей области, но и для меня это интересная фигура.

В то время, когда я жил в предпоследнем круге ада, в предпоследнем, потому что было разрешено 4 письма в год (у кого не было права писать письма, кто попал в лагерь «без права переписки», того не выпускали никогда, никогда его больше никто не видел, да, может быть, и охранников тоже), когда Солженицын жил в первом круге ада, где способные инженеры имели относительно — по крайней мере материально — сносную жизнь, фон Арденне в Сухуми руководил крупным институтом, вместе с ним жила его семья, и сначала даже колючей проволоки между домом и большим парком не было, получил Сталинскую премию и через десять лет со всей лабораторией (которую советские власти вывезли из Берлина) мог переехать в Дрезден, и там также — руководитель крупного института и т. д. и т. п.

Я назвал бы это так: рай ада. Фон Арденне — и почему бы нам ему не верить — «Ein glückliches Leben für Technik und Forschung» — у него есть дети, внуки, и он с большим удовольствием хвалит себя и государственную власть.

Для меня еще интересно, что у нас есть общий знакомый, За-венягин. Я знал Завенягина как начальника Норильска. Он был человечен, хорошо кормил; когда приходил на какое-то рабочее место, к нему мог подойти каждый и без свидетелей-охранников сказать ему всё, что хотел. Одному охраннику, который толкнул зека и пинал ногами, дали в Норильске полтора года тюрьмы. В больницах зеки — понятно, что врачи тоже из заключенных, — прекрасно лечили людей, но в их распоряжении были и лучшие лекарства, которых непросто было достать даже в Москве. Отличные инженеры в никелевых шахтах и на обогатительных фабриках, в угольных шахтах, в электромастерских прекрасно работали. У Норильской электростанции был самый высокий КПД в СССР.

Так вот, этот Завенягин здесь фигурирует как генерал-полковник, — он защищает Арденне и переселяет его. «В своем роде», но представляется, что это был отличный человек в своем умном гуманизме. (См. также запись от 26 октября.)

4 ноября 1973 г.

Пишу свои глоссы. Еще ни одна не готова совсем, но весьма многие в стадии близкой к готовности. Это, писание глосс, считаю своим теперешним жанром.

8 ноября 1973 г.

La Revolution — женского рода. В возрасте 56 лет пора бы на пенсию.

По сравнению с рождением и смертью все остальные события, происходящие между этими двумя точками, не слишком важные события. Кстати, значение вышеупомянутых двух событий также не стоит преувеличивать. Кто это говорит? Циник или испытывающий страх псевдоциник?

19 ноября 1973 г.

Сегодня здесь были Чаба Шик и Вилмон, редактор, составляющий «Зеркала».

Меня не застало врасплох их пожелание — пожелание «сверху». Изъять маленькую статью о Солженицыне. Ответ тоже был заранее готов. Согласен, потому что ничего не могу поделать; с одним издательством я уже рассорился, третьего издательства нет. Я согласен с тем, чтобы снять, более того: прошу снять с обложки «Полное собрание сочинений Йожефа Лендела», а написать вместо этого «Сочинения Йожефа Лендела».

<_> Чаба Шик рассказал, что наверху «гневаются» из-за публикации «Лицом к лицу» на английском. Я сказал, что они могут сделать две вещи: 1. Перейти в наступление — и это принесет мне мировую славу, 2. Смолчать и проглотить. Как видно, они избрали последний вид тактики, иначе не была бы опубликована статья Тамаша Унгвари о моей книге «О Вера-Иерусалим» (Название книги стихов Лендела.). Статья умная и с полным пониманием. <…> А возможно, Унгвари читал рецензии на «Лицом к лицу» в английских газетах. Я, разумеется, не получил ни одной.

25 ноября 1973 г.

Сейчас, в период энергетического кризиса и нефтяного эмбарго, я вдруг вспомнил, что была у меня маленькая книжечка за-Н, которая даже вышла по-русски в библиотеке МОПР (Красная помощь) (Лендьель И. Изобретатель Андреас. М.: Изд. ЦК МОПР СССР, 1930.). В ней я писал об использовании энергии ветра, о городских стенах со встроенными воздушными турбинами, которые превращают ее в электрическую энергию и хранят в аккумуляторах.

19 декабря 1973 г.

Страх превращает в идиотов.

Только что позвонил Иштван Галл из «Уй ираша». Из присланных глосс они опубликуют первую, «Напоминание о нефтяном кризисе», и еще несколько, сказал он, а остальные в следующем номере. Я ничего не имел против этого, я только хотел бы, чтобы опубликовали и вторую, «Старые за-Н», потому что она связана с нефтяным кризисом.

И тут выяснилось, что ее нельзя, потому что там речь идет о стене, что можно понять как берлинская стена. Посоветовал обратиться к психиатру. Ведь стена, о которой говорится у меня, — позитивная стена, построена с целью аккумулирования энергии воздуха — в sci-fi.. Сказал ему, что Бела Иллеш испугался «Лесных картин», потому что там серну преследует красная собака. «Так напиши вместо нее рыжая», сказал я ему. Сейчас они так же кладут в штаны, как в то время, время Ракоши, и Иллеш тоже. «Лучше обосраться самому, чем если насрут на тебя», — таков был ответ. На что я: один мужик рассказывает другому: «Знаешь, какой я видел сон? Что ты по уши увяз в бочке с медом, а я в бочке с говном». Ха-ха-ха, рассмеялся приятель. «Погоди, слушай дальше. Потом я вылизал тебя, а ты вылизал меня». После этого Иштван Галл заявил мне, что в январе зайдет.

Хорошо! Но сейчас, когда я написал это предложение, позвоню им, чтобы были поосторожнее. Ведь если лирический поэт пишет о восходящем солнце — это Япония, а если о сияющей звезде — то это, конечно, Израиль. Побольше бдительности не помешает!

Позвонил Иштван Гал: «Не сердись на нас. Мы не трусы, а герои». Значит, уже вот до чего дошло?! В январе они с Йовановичем хотят прийти поговорить. Сказал, что очень хорошо. <_>

23 декабря 1973 г.

Я пишу то, что хочу. Из этого (речь идет о глоссах) выбираю, что считаю достойным публикации. Но даже из этого публикуют не всё. Зная, что от того, что они не опубликуют, и за то, что не опубликовали, им ничего не будет. Однако из-за опубликованного неприятности у них уже были.

Я смирился с таким положением, прежде всего потому, что ничего не могу с этим поделать. Я чувствую себя лучше, чем если бы всё, что бы я ни написал, спешили бы опубликовать. В роли нынешнего poeta laureatus (Поэт-лауреат (лат.).) я потерял бы уверенность.

Как было бы хорошо, если бы у Сталина оказался человек, который предупредил бы его: «Не пиши о языкознании». Но рядом вблизи и подальше были только дёрди лукачи.

«Кортарш» — уже в январском 1974 г. — номере начал публиковать интервью: Дюла Ийеш о рождении романа «Гунны в Париже». Подзаголовок: «Беседа с автором и его современниками». Записала Илона Фодор.

Так вот, современник, который вместе с Ийешем беседует, Ласло Вессель(Ласло Вессель (1904–1978) — писатель, переводчик.). Он — юноша-пролетарий в романе Ийеша. То, что не все данные совпадают, помогает прояснить сам Вессель, поистине элегантно. Ийеш слепил своего героя по имени Венцель из нескольких фигур. Например, он не сын типографского рабочего, «мой отец был старшим надзирателем в Араде, я вам рассказывал об этом», — говорит он Илоне Фодор.

Я же узнал об этом только теперь. И я думаю, что и это неправда. (Это, то есть правда или нет, нетрудно установить.)

У меня сомнения абсолютно личного свойства. Начну с этого. Когда после возвращения из лагеря меня снова арестовали в Александрове и потом перевезли во Владимир, следователь спросил меня, вернее сказал такое, о чем знали, могли знать, только двое, Илона Силади (невестка Тибора Самуэли) и Ласло Вессель. Попросив их хранить строгую конфиденциальность, я рассказал о моем случае, который произошел в учреждении, называвшемся Информбюро (не знаю, было ли это его точное название, но оно находилось в здании бывшего немецкого посольства). Это было агентство печати, где я как внештатный сотрудник переводил русские статьи на венгерский. Они хорошо платили, и это был мой единственный заработок. Я приезжал в Москву, часть статей переводил уже ночью (до утра я выпивал много чашек кофе), а утром относил туда (ночевал у Нины Сергеевны, в моей бывшей квартире, но нелегально), уезжал с новой пачкой в Александров, а через неделю всё повторялось. (Для них работали Йолан Хеве-ши, вдова Ласло Ф. Бороша — сестра Риты и, возможно, другие.)

Там была одна секретарша по фамилии Иерусалимская, жена одного венгра, которая, помнится, немножко знала венгерский. Иерусалимская всё уговаривала меня не только переводить, но и писать. Поддавшись уговорам, я написал очерк о поселке александровских железнодорожников. Иерусалимская перевела. Через неделю дали ответ. Начальник учреждения сказал следующее (я хорошо запомнил): «Этот очерк в десять раз лучше того, что пишут наши сотрудники, но даже если бы он был в сто раз лучше, мы бы не напечатали».

Следователь повторил эту фразу. Что я просто отрицал. Никто такого не говорил, и я такого никогда и никому не говорил. «Нет, говорили!» — настаивал следователь. «Пожалуйста, сделайте очную ставку с тем человеком, которому я якобы это говорил». Очной ставки не было. И я знал, что и не могло быть, потому что Весселя — именно благодаря хлопотам Ийеша — уже выпустили в Венгрию.

Почему это было важно следователю? Потому что, если на кого-то могли что-то, хоть малость, повесить, то приговор был бы не вечная ссылка, а 10–15 лет тюрьмы. «Свидетели» преступления находились среди бывших лагерников, причиной могла быть женская ревность у одного, должность у другого (должность разносчика писем).

Следователь хотел доказать, что я недоволен своей жизнью. А я ссылался на то, что хорошо зарабатываю переводами (тогда я уже переводил Тургенева, Алексея Толстого и др.) и у меня нет причин быть недовольным. И это было достаточной причиной, «марксистской» причиной, бытие определяет сознание.

Но следователь, тем не менее, сказал: «Всё же у вас камень под рубахой». (Камень за пазухой.)

Но поскольку тогда соблюдали какую-то видимость законности, ложных свидетелей не предъявили, достаточно было ссылки, поэтому «новое дело», которое закончилось бы заключением, не завели. Но я начал присматриваться к делишкам Весселя.

1. Именно, книга Ийеша. Он тот, кто может сделать всё, и никогда даже волос не упадет с его головы.

2. В 1920 или 1921-м году всё руководство Союза молодежи провалилось, кроме Весселя, который «случайно» уехал, если я хорошо помню, в Капошвар. Думаю, что в воспоминаниях Имре Хорвата можно найти данные об этом. (Примечание: это еще был примитивный способ. Позднее доносчика тоже сажали на некоторое время, а потом, отмыв начисто, снова могли бросить в игру.)

3. В лагере (помнится, он называл Воркуту) он работал врачом. На такое хорошее место даже врачу не всегда удавалось попасть. А псевдоврач — только если доносчик. Между прочим, блатные его избили до полусмерти. Следы он носит на своем черепе.

4. Его поведение в Александрове я описал в последней главе «Лицом к лицу», которая была опубликована в «Кортарше».

После, примерно через год, я встретился с ним на каком-то приеме в Парламенте. Он подошел ко мне и спросил: «С кого ты писал того неприятного типа, который был в Александрове?» Не знаю, на что он рассчитывал, разговор был при свидетелях. Но не на то, как я ответил: «С тебя».

После этого я только упомяну, но не как 5-й пункт, что он получил гонорар за мои московские переводы, за рассказы Алексея Толстого и «Фата Моргана» Коцюбинского. Это еще небольшое жульничество… «Я думал, он всё равно умер», — сказал он. Но и два года назад он снова хотел получить гонорар за новое издание «Фата Моргана».

Это не вышло, потому что я случайно сказал Шаре Кариг (Шара Кариг (1914–1999) — переводчица, член социал-демократической партии, на парламентских выборах 1947 г. она разоблачила фальсификацию выборов коммунистами. Была арестована венгерскими органами госбезопасности и передана советским военным властям. По обвинению в шпионаже была отправлена в СССР, с 1947 по 1953 г. находилась в Воркуте.), что это мой перевод. И «Европа» тогда заплатила несколько тысяч форинтов. Потому что это была не повторная публикация, а первый гонорар, полная сумма.

Так, вместе складывается другая картина о Ласло Весселе, нежели та, которую представлял и представляет Дюла Ийеш. Но известные писатели часто ошибаются. Например, Фадеев тоже — кого он вызволил из лагеря: Антала Хидаша, который был банщиком в каком-то лагере — прекрасная должность. (Тепло, дела по женской части: место свиданий.) Но однажды ночью его пришлось отправить в другой лагерь, потому что блатные узнали, что он стукач (по словам Ласло Поллачека).

À propos. Мы купили проигрыватель. И пластинку, «Roter Wedding»(«Красный Веддинг», легендарная песня рабочего движения. Веддинг — рабочий пригород Берлина.) Музыка Ганса Эйслера. Но я помню о «Красном Чепеле», где было написано: слова и музыка Антала Хидаша. Они сами себя наказывают. А Весселя — и блатные.

В одном уверен: я никогда не расскажу о своих подозрениях Дюле Ийешу, и также уверен, что не буду проводить расследование. Но записать — в поучение будущему поколению — нелишне. Даже если выяснится, что у меня была мания преследования (Догадки отца были справедливы. Когда я в 1994 г. знакомилась с его делом, я читала донесение, в котором источник «Задорожный» сообщал, что Лендел вел антисоветские разговоры, в том числе приводился случай с очерком.).

30 декабря 1973 г.

<_> В этом году вышло пять моих книг: «Корабли Арго-нидеса» (Магветё), «О Вера-Иерусалим» (Магветё»), «Чародей» («Библиотека школьника», в четвертый раз), «Confrontation»(Лондон, Оуэн) и «Confrontation» (Нью-Йорк). Авторские экземпляры — об этом я получил письма — они отправили Агентству защиты авторских прав, но там их утаили, и, несмотря на мои вопросы и просьбы, отрицали. Главное — они вышли.

31 декабря 1973 г.

«Непсабадшаг» не опубликовала мою заметку, которую я смягчил в соответствии с их пожеланиями. Не рассчитывали на то, что я соглашусь с изменениями, не меняющими суть. Обратно не вернули. Хотят опубликовать? Не думаю. Просто нахальство? Или de facto silencium? (Фактически молчание (лат.).)Это тоже нужно записать в конце годового баланса.

1 января 1974 г.

Ленин в 1920 году пишет о задачах Союза молодежи. Он сказал, что поколение 15-летних через 10–20 лет будет жить в коммунистическом обществе (Ленин сказал это в своем выступлении на III съезде РКСМ в октябре 1920 г.). Ну, возьмем не минимум — 10, а вторую дату — 20 лет, значит, 1940-й. А где мы были в 1940-м? Я — в лагере.

5 января 1974 г.

«Уй ираш» прислал корректуру глосс. Как они предупредили заранее, опубликуют приблизительно 1/3. Сделал и отправил назад корректуру. Не спросил: что дальше? Потому что я пишу мои глоссы. Есть уже столько новых, сколько они напечатали. Я «писатель с многолетней практикой работы в стол». Опыт показывает, что произведения, написанные в письменный стол, могут появиться, а написанное на потребу минуты устарело уже в момент опубликования.

В молодости я писал рано утром (если не было лучшего занятия). Позже — до обеда. В первые годы после возвращения в Венгрию тоже. А сейчас я люблю работать после послеобеденного сна. Объяснение — физиологическое. Вечером я принимаю снотворное — боюсь кошмарных снов. И у меня несвежая голова, она проясняется только днем.

6 января 1974 г.

Умер Бела Иллеш. (Вчера сообщили в вечерних известиях по телевизору.) Одиннадцать с половиной лет бедняга страдал, и я даже не говорю, что псевдогуманность врачей продлила ему столь ужасную жизнь. Он сам хотел жить.

У него была одна хорошая книга, «Карпатская рапсодия». Он писал ее тогда, когда его исключили из партии и сняли со всех постов, он служил помощником продавца в одном из московских букинистических магазинов и мог писать только по вечерам. Эта книга получилась хорошей потому, что он не рассчитывал, не мог рассчитывать на то, чтобы ее издать, следовательно, каждым движением его руки не двигали соображения, понравится или не понравится книга самому главному начальству. В других случаях он всегда рассчитывал на успех. И прекрасно рассчитывал. Это я знаю по рассказу Ласло Поллачека. Сталин спросил, знает ли он (потому что он тоже венгерец) Белу Иллеша. И когда Поллачек сказал, что знает, Сталин заявил, что из всех иностранных писателей, коммунистов и симпатизирующих, Иллеш самый лучший. Это в то время было немало. Потому что тогда, наряду со многими другими, еще был жив Андерсен Нексе. Кажется, уже писал Арагон и пр., и пр. Время, если кому-то интересно, нетрудно вычислить. <_>

С Белой Иллешем в могилу ушел один из участников III Интернационала, один из воинов, пастырей Ecclesia militans (Воинствующая церковь (лат.).), всемирного коммунизма, католического, стремившегося к завоеванию всего мира III Интернационала, (а после роспуска III Интернационала) монах-расстрига — хороший ли, плохой ли, сейчас это неважно — он кончил свой земной путь.

Мировой Коммунизм — это абсолютно католическое, по идее, движение — нашел свое воплощение в III Интернационале, как католическое христианство по сей день — в институте священства. И его до основания разрушил Сталин и сравнял его руины с землей. Даже его название он стер, равно как приказал выкинуть из Кремлевской стены урны неудобных для него покойников. Но об этом почти не говорят. У прежнего, сравнимого в своем католицизме только с кланом священнослужителей, института не осталось сторонников. Были те, кого повелел убить Сталин, были те, кто отрекся, были те, кто не заметил, что он не существует из моральной лености, были те, кто позабыл, а очень многие сочли его несуществование естественным процессом, — думаю, правильно.

Дату его исчезновения связывают с соглашением, заключенным с гитлеровской Германией, но это правда лишь наполовину. Если бы Сталин не хотел уничтожить Интернационал, если бы Сталин не хотел использовать партию и партии исключительно как органы исполнения приказов и административные органы, то он нашел бы способ сохранить Интернационал в обход соглашения. Только он не хотел самостоятельных и координирующих свои действия партий. Урок испанской гражданской войны для Сталина была таков: ему требуется только аппарат армии и внутренних дел — компартия будет подчиняться не всегда и не слепо. А отдельные партии могут стать хорошо проинструктированными полезными агентами. И в этом он не ошибался. В начале Второй мировой войны французская коммунистическая партия, как и он, была на стороне Гитлера. Позже, когда Гитлер напал на СССР, французская компартия великолепно боролась против гитлеровского господства. Первое — связать руки храбрых, славных французских коммунистов — было мастерской работой аппарата. А то, что эти рабочие жертвовали жизнью в партизанской борьбе с нацистами, вытекало из их основополагающего характера.

Губительное воздействие Сталина лишь наполовину может быть измерено разрушениями, которые он совершил в СССР.

О том, какие разрушения он произвел в европейском рабочем движении, пока еще молчат бывшие граждане и их преемники, сегодняшние партийные руководители. И те, кто идет по их стопам.

11 января 1974 г.

<_> Аналогия между Коминтерном и иезуитами — хотя ее нельзя возводить в крайность — далеко идущая. Они были борцами за спасение мира, за достижение свободы любой ценой. Они дали миру больше святых и мучеников, чем кто-либо другой со времени первых христиан. Их девиз был похож на девиз иезуитов: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12:49). Это — требующее полного самопожертвования, послушания, дисциплины и распространившееся, подобно иезуитам, за несколько лет по всему миру — движение рухнуло, и то, что осталось от него в отдельных партиях, уже не стремится охватить мир, не стремится к полноте. Не они поставляют героев, мучеников. И не от них ждет спасения мир.

Читаю книгу патера Белы Банги (Бела Банга (1880–1940) — монах-иезуит, проповедник, теолог, журналист, писатель. Лендел не пишет здесь, какую именно книгу он читал.). Неважная книга. И читаю не с той целью, чтобы узнать о значении иезуитов. Я имел представление об Есс1е8^а тПйапз уже до чтения книги. Книгу я читал, чтобы узнать об основанных ими для аборигенов Южной Америки коммунах. Эти коммуны действительно замечательные. Построены на религиозном принципе. Иезуиты называли эти коммунистические поселения редукциями. Теперь им родственны, возможно, кибуцы в Израиле.

12 января 1974 г.

Иезуиты неразборчивы в методах; в этом даже Банга — невольно — признается. В их методы входит и переодевание, и шпионаж. Но сколько всего они могут использовать, поразительно. Они догадались, что южноамериканские индейцы очень чувствительны к музыке. Затаившиеся на берегах реки с отравленными стрелами аборигены, заслышав многоголосный гимн, распеваемый на лодке, становятся более дружественными, иногда даже, побросав свои стрелы, подплывают к плывущей по реке лодке. И этим тоже пользуются — им в похвалу будь сказано.

17 января 1974 г.

В Советском Союзе новую книгу Солженицына сопровождают оголтелой кампанией в печати и на телевидении. Это у них здорово выходит. Потому что, когда нападали на «Раковый корпус» и «В круге первом», это интересовало не всех. Но здесь уже по самому названию «Архипелаг ГУЛАГ» любому понятно, о чем идет речь. В Советском Союзе значение ГУЛАГ еще известнее, чем у нас АВО (До 1948 г. так звучала аббревиатура Отдела государственной безопасности Венгерской государственной полиции.). И нападки на Солженицына тоже «ловкие». С одной стороны, утверждают, что он предатель родины, а с другой, что нарушения законности уже 20 лет как исправлены. Тогда с чего сыр-бор? — задают вопрос миллионы русских, которых ГУЛАГ интересует самым непосредственным образом.

Дело о «Лицом к лицу», кажется, раздувать не будут. В этом, как видно, сыграло роль и мое дружеское предупреждение: «Промолчите — у книги будет просто успех, а станете кричать — мировая слава».

18 января 1974 г.

Программами, программой «социалистического лагеря», можно воодушевить только русских (и то не факт), если идея «России» как мировой державы способна мобилизовать народ. Но такой коммунизм, который служит этому, только этому, у нас здесь никого не вдохновляет.

С тех пор, как Сталин распустил Коминтерн, коммунизм как идея спасения мира перестал существовать, и его нельзя заменить ничем. Особенно у нас, где матери уже не хотят рожать. Этого не могут изменить даже премии (В связи с резким снижением рождаемости в Венгрии в 1973 г. были значительно повышены пособия по беременности, рождению детей и семейные надбавки.). Я сомневаюсь, что благосостояние может это изменить. Люди не уверены в будущем и не видят цели.

Тем временем, вторжением в Чехословакию в 1968 г. русские пробили брешь в идее славянского единства. А из-за своих великодержавных амбиций потерпели крах на Ближнем Востоке и даже обеспечили фору Америке. Они, вроде Бурбонов, не забывают и не учатся. Заключают союз с антикоммунистическими государствами, сейчас с арабами, равно как раньше с Гитлером. А с китайцами у них такие отношения, как были между II Интернационалом и Коминтерном. Если что-то могло бы помочь, то это честный Коминтерн, подлинный новый Интернационал. Но для этого нет никаких перспектив. Европейские партии или отдаляются от СССР, или являются его неловкими агентами. Профсоюзы, правильно, хотят объединяться. Но ведь наши профсоюзы — «желтые».

11 февраля 1974 г.

Запад находит «русскую душу» у Достоевского. Тот, кто долго жил среди русских, находит эту русскую душу, столь нравящуюся западному человеку, не там, а у Толстого — Безухова, князя Андрея, Каратаева и солдат Севастополя и Бородина. И гувернера-немца и нередко и Долохова.

Только Достоевский с его панславянским шовинизмом ближе к духовным направлениям Запада, чем просто исполняющий свой долг простодушный артиллерийский капитан. И Достоевский более современен и урбанистичен, и конфликт почти всех его произведений происходит вокруг денег. И он понятнее Западу также тем, что незаметно, но не скрываемо, рисует собственный, часто идеализированный автопортрет. Это явственнее всего проявляется в «Идиоте», потому что в этом романе он сосредоточивает все позитивное в одном лице — беден, но будет богат, обе женщины любят его, он самый лучший и самый смиренный. К сожалению, Д. походит на западных писателей и в том, что пишет ради денег, быстро, в угоду издателям, которым нужно то, что нравится читателям. Он выступил на арену с худшими шансами, чем Толстой, который мог вступить в борьбу с общественным мнением царской эпохи. Я еще встречался со старейшиной церковной общины (т. н. церковным старостой), который ненавидел Толстого за то, что тот был страшным еретиком. «Толстой посягнул переписать Евангелие». А у Достоевского каждое слово могло быть напечатано, и даже исключение — признание Ставрогина — было запрещено не по мировоззренческим причинам, а из-за садистско-эротического содержания.

Я подвергаю сомнению не значение Д. как писателя. Я лишь утверждаю, что он «западнее».

13 февраля 1974 г.

Узнал, что по «Свободной Европе» говорили обо мне в связи со статьей Клода Роя (Roy, C. Le vieil homme de la colline // La Nouvel Observateur. 1974. 481. sz. (28 janvier).). <.> А. сегодня узнал, что «Свободная Европа» сообщила: вчера арестован Солженицын. (Его, кажется, вызвали в милицию, он не явился — за ним пришли. Конечно, это мог быть простой привод. Но информационная служба великолепная. Вчера случилось — сегодня передали по «Свободной Европе».) Меня тоже арестуют? Не думаю. Это было бы так глупо — сделать меня таким образом всемирно знаменитым… Но если где-то так решат, то Ацел, возможно, сделает одно-два замечания — не столько из-за меня, а осторожно обозначив размер скандала. А потом, не моргнув глазом, согласится, смирится и успокоится. Но ведь. Ведь власть так сладка, даже если и не такова.

А я? У меня нет выбора, значит, мне нечего терять. Это меня успокаивает.

В половине седьмого я тоже слушал «С. Е.»: Солженицына на самолете доставили в Западную Германию. Уже его вчерашний арест вызвал протест во всем мире (например, «Шйа»). Бёлль заявил: двери его дома открыты перед ним. А теперь и «Вечерняя Хроника»(Вечерний выпуск последних известий по венгерскому радио.) также сообщила: Верховный Совет СССР лишил Солженицына гражданства и выдворил из страны. Члены семьи, если пожелают, могут последовать за ним.

Я думаю, что Солженицын не по своей воле выбрал Западную Германию, и не думаю, что — несмотря на приглашение Бёлля — он там надолго задержится. Будет трудно среди множества провокаций, множества интервью найти тот внутренний покой, в котором он нуждается.

А я? Боюсь? И это есть. Но если меня спросят, я отвечу однозначно. А если не спросят, промолчу? Нет. Я найду момент и время, чтобы ответить. «Антикритон» (Сатира о смерти Сократа.), между прочим, дал недвусмысленный и действительно хороший ответ. Это вчера знали уже все.

14 февраля 1974 г.

Сегодня позвонил д-р Бойта из Агентства защиты авторских прав. Получены экземпляры «Confrontation, и он хочет их прислать. И прислал. Английское издание, вышедшее 29 октября 1973 г., а заодно и американское, вышедшее 12 декабря 1973 г. Что до сих пор он просто отрицал. Американского я даже не просил.

Это я приписываю новой тактике в связи с делом Солженицына. Странные и запоздалые попытки отступления. Тем временем я уже прочитал номер «Nouvel Observateur» от 28 января (Клод Рой) и «New Statesman» от 25 января, и знаю, что о моей книге писала и (Manchester) «Guardian».. И всё же не это было причиной изменения тактики Защиты (?) прав (Агентства защиты авторских прав.). Обо мне и раньше писали.

19 февраля 1974 г.

<.> В последние недели меня много занимали собственные дела и дело Солженицына. Возможно, даже слишком много, если подумать, чего я не заметил. С Миклошем Кородой (Миклош Корода (1909–1978) — писатель, жил в Крепостном районе, неподалеку от Лендела.) мы шли по улице Орсагхаз. Через освещенное окно одного подвального помещения мы заглянули в мастерскую «Дизайн». Корода сказал, что здесь в крепости была угольная лавка. Это я знал. Но я не видел того, что те, кто еще топит углем (и у кого нет места, где хранить уголь, или нет достаточно денег, чтобы сразу заказать, и, очевидно, нет денег платить за доставку), теперь должны носить свой уголек в ведрах из лавки на улице Варфок.

И я уже дошел до того, что из-за завесы множества литературных сенсаций не замечаю, что творится вокруг? Я потрясен…

20 февраля 1974 г.

Сегодня информация по прессе прислала критику, которая появилась 14 февраля в «Гардиан». Автор Брайан Айреланд.

Когда я пару месяцев назад в письме попросил информацию по прессе послать мне критику, которая, по моим сведениям, была опубликована в «Таймс» и в «Т. ^. 3», они ответили, что не читают этих газет. Ну вот, а теперь они читают даже «Гардиан». Снова дата: 14 февраля.

25 февраля 1974 г.

Сегодня весь день пытался поговорить по телефону с Кардо-шем. Он не мог подойти, вел переговоры с конкурентными издательствами и министерством, сказали его секретарши. Возможно, это было так. Завтра я не буду ему звонить, если хочет, путь сам звонит утром. <.>

Если позвонит, скажу ему, что у нас есть одна «прерванная фраза» с декабря 72 года, в связи с изданием тетралогии Пренн-Ба-ница в одном томе.

Возможно, речь зайдет и о том, что никто не пользуется у меня таким авторитетом — по части соблюдения законности — как др. Иштван Тимар, директор Защиты прав…

26 февраля 1974 г.

Книга Солженицына начинает вызывать антипатию и на Западе. Потому что он восхваляет царизм и тем самым льет воду на мельницу сталинистов. Вот такая ситуация. Между прочим, я вижу и в «Шпигеле»: «Архипелаг ГУЛАГ» — бестселлер. Книги не читал. Высказывать мнение не имею ни права, ни причины. Но воздействие вижу. <.>

Из «Мадьяр Немзет» 21 февраля:

«За два месяца чаще всего читатели брали следующие книги: Йожеф Лендел (18), Миксат, Дюма (14–14)». <.>

Я думаю, что такой резкий скачок читательского спроса вызвали зарубежные радиопередачи. Конечно, они не нашли того, чего хотели. Но это говорит о том, сколько людей слушает эти передачи. Хотя частично могло быть вызвано и повторением «Чародея».

7 марта 1974 г.

Солженицын: «Архипелаг ГУЛАГ»

Прочитал опубликованную в 4 продолжениях в «Шпигеле» часть, приблизительно треть книги. Даже меня, кто так много знает о делах после 1930-го, потрясло. То, что всё, что довел до совершенства Сталин, началось уже в 1918-м. Когда я в 1930-м

приехал в Москву, я еще был убежденным коммунистом, «беспощадно стремящимся к добру». Поначалу я только приуныл, а может, и этого не было. Меня интересовали венгерские дела; о храбрости Белы Куна я слыхал легенды — и он был храбрым. Но потом начались аресты. Значит, «что-то есть», говорили кругом, и Бухарин тоже это сказал во время процесса Зиновьева и Каменева. Я русского не знал, ходил с переводчиком, и был доверчив. Отправлял письма с жалобами бывших военнопленных в русский ЦК — просил разобраться. Ведь они работящие венгерские крестьяне, не кулаки. Большинство на родине были безземельными батраками — зажиточные вернулись на родину… Пока Пал Хайду не сказал: «Не вмешивайся в дела, в которых не смыслишь». И добавил: «Это передают сверху».

Когда арестовали Белу Куна, я уже понимал всё и ждал — сложа руки — собственного ареста. Он и последовал 21.11.38 г. Так вот, о делах после 1937-го я знаю больше Солженицына. В Норильске я видел тысячи военных, доставленных туда с финской войны как изменников родины. (С них только в Дудинке срывали знаки различия, помещали отдельно, и там они получали приговор. Например, одного солдата русские бросили при отступлении раненным, он потерял обе ноги, пришел в себя через три месяца в финском госпитале. А потом я видел финских военнопленных, умиравших от туберкулеза, — когда газеты уже давно писали о полном обмене пленными. Это было уже в лагере под Канском, где я работал санитаром.)

Ужасна эта игра в кошки-мышки, которую вели с Бухариным.

Итак, 1. Поскольку в известных и мне фактах нет ни слова лжи, у меня нет никаких причин сомневаться и в тех, что мне неизвестны. 2. В оценках с ним можно было бы спорить, но я их не оспариваю. 3. И сейчас наши газеты подтасовывают. С. не прославляет Власова. Он только сообщает обстоятельства, при которых Власов (которого он не хвалит) стал предателем родины. В «Шпигеле» (14 янв. 1973 г.) описывается история ареста Ирмы Мендель (с. 79). Этого я, конечно, не знал. Но мне известно другое. Ирму Мендель заманил в Советский Союз Антал Хидаш. Потому что она — так нам сказали — была провокатором полиции. Мы целиком были согласны с тем, что ее расстреляли. Но почему ее нужно было арестовать таким образом? Об этом лучше всего мог бы рассказать (если бы посмел) сам Хидаш. Ведь она была его золовкой. Но он и на собственного младшего брата навлек беду. Брат — безо всякой вины — попал на 10 лет на Соловки. Хидаш поддерживал его деньгами. За это венгры донесли на него в Коминтерн. А там (я слышал об этом от Риты) член контрольной комиссии Коминтерна (мне кажется, Русаков) заявил: «Это первая порядочная вещь, что я узнал о Хидаше. Пусть и дальше помогает».

Младший Хидаш (их было несколько) через 10 лет вернулся. Он стал настоящим нервнобольным. Однажды он искал у меня брата (я жил в бывшей комнате Хидаша). Он не хотел жить в Москве, не хотел видеть людей, работал далеко от Москвы на ферме по разведению пушных зверей.

Мне интересно, что адвокат Солженицына не передал, как раньше, рукопись «Архипелага ГУЛАГ» издательству Лухтер-ханд, а, соблюдая самую строгую конспирацию, перевел и издал в Швейцарии. <_>

Солженицына тяжелее всего затронуло выдворение, ведь, думаю, он хотел быть мучеником. Но даже мучеником человеку не дано стать по собственной воле. Храброму человеку не сделают такого одолжения. (Сечени тоже этого хотел. Но его хотели запереть в закрытую государственную клинику для душевнобольных. Ничего другого не осталось, как самоубийство.) хотят выпустить на улицу. Меня, например, оставляют в покое; еще не проглотили солженицынского куска. Всё это занимает меня сильнее завтрашней театральной премьеры (8 апреля состоялась премьера пьесы «И вновь сначала» по роману Лендела в театре г. Веспрем.).

Систематически губят веру, веру в социализм. Но кто?

Потому что никто никогда не пытался доискаться, каким образом уже в день ареста в «Völkischer Beobachter» под аршинными Schlagzeil (Шапка (газ., нем.).)появилось известие об аресте, например, Хейнца Ноймана («Verratene Verräter» (Преданные предатели (нем.).)), как венгерское радио узнало в ночь ареста Белы Куна о том, что Белу Куна забрали, о чем мы в Москве узнали гораздо позже, через несколько дней, а то и недель? Информаторы могли быть только на самом «верху»!

21 апреля 1974 г.

Helmut Gollwitzer… und führen (Название книги «Und führen, wohin Du nicht willst. Bericht einer Gefangenschaft» («И ведут, куда не хочешь. Записки из неволи»).)

Имя автора выяснилось только в конце книги. Потому что она переплетена в обложку томика Паскаля издательства «Фишер», титульного листа тоже нет. Печать, как я вижу, ротационная, то есть в типографии. Очевидно, целью является Восточный Берлин. Возможно, поэтому теолог Гольвитцер признает марксизм и спорит с ним — и, прежде всего, с воплощенными в СССР его «достижениями», так ярко и с таким острым умом. Он пишет, что, когда его арестовали, он был сочувствующим, а вышел полностью разочаровавшимся. И пишет, что тоже справедливо, что самыми разочаровавшимися были деятели рабочего движения и коммунисты, а «активистами» стали бывшие нацисты и конъюнктурщики.

То, что он описывает, — я это знаю — правда. Я многое испытал, и еще более страшные вещи. Он не может знать, а я знаю, что с нами обращались хуже, есть нам давали меньше, и у нас было гораздо меньше свободы говорить и передвигаться, чем у них. Но факты, о которых он пишет, правда. Он четко понял механизм системы. Была лишь одна разница. В первое время охранники их били. Нас после окончания следствия не трогали. Я объясняю это тем, что (кроме влияния пропаганды, Эренбург) у многих охранников были и личные причины для ненависти.

Хорошо понял Гольвитцер и русских людей со всеми их прекрасными и ужасными чертами, и он не идеализирует, особенно вначале, где он пишет о крахе, — и немцев. С какой бы целью ни было написано: он пишет правду.

27 апреля 1974 г.

Нет — по крайней мере, в наше время — правительств, которые добровольно отказались бы вооружаться. К этому их может принудить только запрет. А ведь результаты поразительны. Первый пример — расцвет Германии после Первой мировой войны и начало ее падения, совпадающее с моментом, когда она начала вооружаться. После Второй мировой войны это повторилось. И не только Германия стала богатой, еще в большей мере Япония. Несколько дней тому назад по радио передали, что Япония предоставила Советскому Союзу товарный кредит (хотя они до сих пор не подписали мирного договора). Но весьма характерно, что продолжавшийся каких-нибудь пору лет подъем венгерской экономики приходится на те годы, когда после 1956 г. было прекращено вооружение армии.

А победа, напротив, вещь опасная, она толкает к чрезмерным усилиям. Которые даже США и СССР не могут выдержать без ущерба.

Враги родины, как ни парадоксально это звучит, толкают к усилению обороноспособности страны. Полно, что мы можем оборонять? Судьбу страны решают гиганты — с помощью договоренностей или войны.

Но в тоталитарном государстве благосостояние народа ослабляет центральную власть. Только бедных можно сделать послушными даже помощью полпайки хлеба.

Мирное сосуществование и «status quo» — это серьезное желание соцстран. Дефензива — признание того, что нельзя надеяться ни на экономическую, ни на идеологическую притягательную силу революции. То, что они говорят и пишут о продолжении идеологической борьбы, — пустые фразы. Они должны быть рады тому, что их оставили в покое. Они боятся проникновения «чуждых» идей — на то, что сами могут экспортировать идеи, уже не рассчитывают.

Было бы интересно выяснить, при какой системе власти существует бо2льшая возможность социального и интеллектуального роста. В США? Едва ли. У нас? После первых революционных поколений среди руин институций скорее расцветают сорняки…

Но я вижу действительно ценных, умных и честных молодых. От каких генов они произошли? Нереволюционные, утратившие привилегии, но талантливые дети интеллигенции? К сожалению, есть не только такие, у интеллигенции немало бесполезных отпрысков.

15 мая 1974 г.

Система апартеида в Южной Африке аморальна, подла. Особенно для сытых. Но следовало бы спросить голодающие народы Верхней Африки, что лучше: голодать или сытыми жить отдельно, ездить в отдельных вагонах и т. д. и т. д.

Люди борются за свободу тогда, когда гнет сопровождается голодом. Поэтому революционны африканские и южноамериканские народы — то есть там есть революционная почва.

Человек считает свободу величайшим благом. Но и боится ее, потому что она освобождает от веры в предопределенность, в неизменность мира.

А освободители? Они хотят только такой свободы, при которой люди считают благом то, что считают благом они. Сейчас я думаю не о подонках, а о честных, готовых к жертвам революционерах. Подонки, те, кто хочет выиграть, — это простая формула.

16 мая 1974 г.

Материальное благосостояние — это далеко не свобода. Собственность связывает человека — он сам привязывает себя к своей собственности и к государству, которое обеспечивает ему собственность, должность. Но деспотии желают не такой привязанности, а определенного вида крепостной зависимости. Такой, при которой тот, кто сегодня откажется работать, уже завтра будет голодать. <.>

23 мая 1974 г.

Косил. Нет, не получается! После 8-10 взмахов косой сердцебиение, головокружение, коленки трясутся. Это уже не то, когда у человека устает спина и рука. С моей эмфиземой человек теряет сознание от тяжелой работы. Я должен понять, что не могу ни косить, ни пилить, рубить дрова еще меньше.

Косу одолжили у соседа. <.> Мои старания: уже купили косу, и в лавке пообещали, что будет и косовище, — увы, пошли прахом. Пусть будет при доме, но я уже не попользуюсь.

Да, это так. Недавно прочитал, что как-то у Лео Слезака (Лео Слезак (1873–1946) — австрийский оперный певец (тенор), киноактер.) спросили: «Трудно ли петь в опере?» На что Слезак: «Очень трудно… но работать еще труднее». Это был очень умный человек, с прекрасными манерами, оставил целую книгу смешных анекдотов. Так вот, то же самое и со мной. Писать трудно, но на это я еще временами, в хорошие дни, способен.

Что нужно для счастья?

1. Скажем, человек, если он три дня не мог раздеться, а потом получил возможность вымыться, побриться, надеть чистое белье, счастлив.

2. Но если он должен ради кого-то или чего-то провести три дня немытым, небритым и, к тому же, без сна — то это тоже дает ощущение счастья, удовлетворения, конечно, если он делает это из любви, добровольно. (Неважно, кто приносит «жертву»: любимые, сиделки или ученые.)

3. Из чего следует, что и чистота, если нужно, не важна, и неприятности приятны.

4. Но есть один момент, когда человек уже не думает о телесной чистоте. Принесение себя в жертву тоже может стать тяготой.

Каковы благоприятные обстоятельства?

Хорошо ли было, что у Сервантеса была только одна рука и он писал «Дон Кихота» в долговой тюрьме? Если бы этого не было, например, если бы он был богат и успешен, он бы не написал? Возможно, больше, но лучше — представить невозможно.

Пошли ли или не пошли на пользу Й. С. Баху тьма детей, запах пеленок и кислой капусты. Повредить — не повредили, это точно. Были полезны? С некоторой долей цинизма мы могли бы сказать, что запахи и домашний гвалт заставляли его отправляться к органу вместо того, чтобы мирно дремать дома.

Байрону, я думаю, богатство не повредило. А хромота? Повышала ли она его жажду жить и действовать? Но я все-таки никому не пожелаю такой матери, которая, затягиваясь в корсет, делает плод, который носит в своем чреве, калекой.

27 мая 1974 г.

«Магветё» просит у меня «согласия» исключить из уже набранной книги новые статьи и абзацы. Они не только желают применить цензуру, но еще и хотят вынудить мое согласие. Уже при составлении книги они выпустили небольшую статью о Солженицыне, теперь же хотят продолжать «политику салями» а-ля Ракоши.

Я пробую парировать способом, который оправдал себя в случае Кароя Казимира (Карой Казимир (1928–1999) — режиссер, директор театра «Талия».): возьмите на себя ответственность за цензуру. <.>

На письмо я наклеил одну марку с изображением парламента и одну с надписью: «На велосипед — фару», на ней изображен велосипед, сбитый машиной. Чаба Шик тоже велосипедист: сверху согнулся, снизу — жмет на педали. Но ему следовало бы быть поосторожнее! Он еще недостаточно продувной. Кардош в таких случаях никогда бы не изложил письменно того, чего хочет…

29 мая 1974 г.

Евтушенко

Венгерское радио в вечерней хронике сочло необходимым сообщить как новость («Непсабадшаг» написала об этом очень коротко), что Е. — который в марте выступил в защиту Солженицына, за что отдельные писатели назвали его скандальным героем, и пр. и пр., — теперь вернулся со строительства крупного автомобильного завода на берегу Камы с большой поэмой, в которой он, и пр. и пр. Сказали также то, что однажды после того, как он совершил большую ошибку, он уже ездил в Братск и вернулся оттуда с большой поэмой.

Я ни минуты не сомневался в том, что Евтушенко даст задний ход. Но теперь я думаю, что ход вперед также был заранее разыгранной партией: «Напиши статью в защиту Солженицына. Это докажет возможность свободно выражать мнения. А потом поймешь, что ошибся. Но только через три месяца. Потому что, когда мужики понимают, что ошиблись, в тюрьме, это, как показывает опыт, — не слишком убедительно, ни у нас, ни в Европе».

И Евтушенко справился с этой задачей, и не в форме самобичевания, а в «большой» поэме, которую — как и его протест — публикует «Литературная газета»…

Как мне известно, протесты других не публиковали. Господин Евтушенко — агент, выбранный для специальных дел. Другим таких деликатных задач не поручают. Они и не годятся для этого: у них нет такой популярности, как у этого, не совсем бесталанного поэта. Но думаю, что это было в последний раз, когда смогли использовать этого последнего человека. После этого — полагаю — его карьера пойдет под уклон.

31 мая 1974 г.

Мое письмо, написанное 27 мая, в понедельник, Чаба Шик (Литературный руководитель издательства Магветё. Речь идет о цензурных купюрах в книге публицистики Лендела.) <.> мог получить только вчера. А сегодня я получил 2-ю типографскую корректуру. Уже с купюрами.

Подписал корректуру к печати, но написал в технический отдел: «спросите у литературного руководителя Чабы Шика, потому что после нашего обмена письмами он, возможно, уже не настаивает на произведенных им изменениях. В таком случае прошу восстановить уже набранные и выброшенные куски». Я всё-таки не облегчу их задачу и, если представится возможность, в интервью или другим образом предам гласности эту беспардонную цензуру без цензуры.

К этому. В вечерней хронике по радио выступает с заявлением режиссер Театра комедии: «Табу нет!»

Это сегодня, когда из второй корректуры вырезали как раз следующее предложение: «Я сам убедился, что табу Мао Цзэдун, но, возможно, и Ракоши. Табу — лагеря, но я думаю, что еще очень много табу, по крайней мере, я столкнулся с этими тремя, причем головой».

Что ж, табу были и есть всегда и повсюду. И, например, Мао, если его ругать — уже не табу, а зато два других — еще в большей степени.

Но, черт подери, при этом еще заявляют, требуют делать заявления, что нет табу. Или, виртуозно освоивший иезуитские приемы Чабика просит моего любезного согласия на то, что и без того решено.

Ица защищает, вернее, объясняет эту подлость. Что их, дескать, выгонят, понизят в должности и пр. На это я ответил лишь тем, что в Вене, когда я был не согласен с партией, я вышел из партии и отказался от постоянной зарплаты за партийную работу. Хотя понимал, что меня ждет нищета — эмигрант, и немецким владеющий с грехом пополам, я окажусь в совершенно безнадежном положении.

И это дает мне право критиковать, а не уверенность, что пенсию у меня всё равно не отберут, даже если как писателя обрекут на молчание. Потом и это тоже только предположение, а не полная уверенность.

2 июня 1974 г.

Евтушенко победил! «Непсабадшаг» в номере от 2 июня печатает его стихи, опубликованные 22 мая в «Литературной». Похвальная поспешность. Боятся опоздать? Кто? Почему? Откуда?

5 июня 1974 г.

У нас хотят «воспитывать», «формировать» людей. Если то же самое проделывают еще где-то, то это манипуляция.

Только человек с трудом позволяет себя формировать или манипулировать прямым способом. Формированием и манипулированием не многого добиться. Принуждением и инстинктами — многого, к сожалению.

2 июля 1974 г.

Телевидение 5-го покажет «Антикритон». «Ключ» и «Немец». Этим я объясняю то, что «Уй ираш», после долгого молчания, попросил у меня новые вещи. Они думают, что я снова регзопа дШа? Они думали, что я был регзопа поп дга^а? В обоих случаях они ошиблись.

Я не persona grata, но и не persona non grata, я, кажется — и уже давно — persona non nongrata (Persona non grata (лат.) — нежелательное лицо.).

5 июля 1974 г.

Сегодня вечером по цветному телевидению покажут «Анти-критон», «Ключ» и «Немец». Я посмотреть не смогу, потому что у меня нет такого телевизора. Мы хотели купить минивизор, но сейчас его как раз нет.

Посмотрю, какая будет критика. Интересно уже и потому, что Отто вчера сказал, что ему, примерно перед рождеством, сказали, что суперредактор снял его эссе о «Маленьком сердитом старом господине» из серии «Почему это хорошо?» Интересно и поучительно. Так же и то, что Отто сказал об этом только сейчас.

Это, цензорская работа Чабы Шика <_> — все вместе взятое весьма характерно для ситуации.

Но не менее характерно, что сегодня по телевизору передают мои вещи, <_> что играют мои пьесы, в этом году даже две.

Для всего лагеря характерны полная неопределенность и непоследовательность политики, раболепство перед США и внутриполитические шатания, и я ощутил на себе некоторые последствия этого. Меня это не волнует, потому что со мной уже ничего не может случиться. А когда я уже умру, эта политика постарается меня узурпировать.

10 июля 1974 г.

«Всё следует толковать в исторической взаимосвязи». «Антиисторические взгляды ненаучны» и т. д. и т. п. Фразы неисчерпаемы! Но если мы попытаемся только упомянуть важнейшие события, на нас надевают тот или иной намордник. Не нужно «бередить» уже «решенные», «уже исправленные» дела и т. д. и т. п.

Более десяти лет назад на одном приеме я сказал Кадару: Нужно сначала очистить раны от гноя, а только потом можно перевязывать. Но даже сейчас всё больше происходит обратное.

Из этого я пришел к выводу, что единственная хорошая вещь — честно смешить. Нужно писать только шутливые, сатирические, ироничные вещи. И нужно принимать во внимание только границы, обозначенные в Библии: «Не строй гримасы слепому и не говори грубостей глухому!» («Не злословь глухого и пред слепым не клади ничего, чтобы преткнуться ему» (Левит 19–14).) <_>

Но если мне и не хватает свободы, то большинству людей, а именно, крестьянству, совсем не мешает жить то, что было при Сталине и даже при Ракоши. Их не преследуют, дают возможность хорошо заработать, принимают у них — и за хорошие деньги — скот, выращенный по договору, и даже больше, чем записано в договоре. Им тоже известно, что много бюрократов-паразитов, но они живут своей жизнью. Покупают, строят, сажают виноградник.

Это трудно назвать социализмом. Более точно было бы — венгерская форма нэпа. Одно очевидно: крестьяне, возделывающие землю, с незапамятных времен не жили в таком благосостоянии и самое главное — покое. Они пережили Ракоши и его методы, надеются на будущее.

Я не могу быть «умным» настолько, чтобы не придавать этому важности. Те, кто хочет осчастливить народ против его воли, — сильно ошибаются.

13 июля 1974 г.

Здесь Илона. <_>

Любопытно, что она рассказывает об американском издании моей «Confrontation». Она заказала в Торонто и много месяцев не могла получить. Это совпадает с тем, что сообщил Золи Секей. В Нью-Йорке у одного книготорговца распродана, а другой даже не знал о ней. Видимо, продать одной партией одному покупателю (возможно, со скидкой) — лучшая сделка, чем какая-либо другая. Это напоминает метод прежних пештских журналистов, которые жили за счет неопубликованных статей.

Конечно, можно утешаться русской пословицей «что написано пером, не вырубишь топором», которая в венгерском переводе звучит приблизительно так: что перо написало, топору не уничтожить. Кстати, это укрепляет меня в том, что я должен заниматься только театром и юмористически-сатирическими вещами.

16 июля 1974 г.

Здесь был Пишта Шимон с магнитофоном, проговорили три часа подряд. Из этого он сделает часовую передачу, и, безусловно, добросовестно. Но обещал, что передаст мне машинопись всей записи.

Он так умело вел разговор, что я не был скован и даже не устал. Мне он не показал тезисы, но у него наверняка был план-вопросник. Ведь он уже давно занимается этим, и то, что я читал, хорошо.

19 июля 1974 г.

<.> Трагикомично, что венгерское правительство также «делает заявления» в связи с событиями на Кипре. Но ведь — интересно, будет ли оно этим оправдываться? — оно действует по приказу. Как по приказу вошло в 1968 г. в Чехословакию. Только ведь так, по существу, не было и не будет такого дерьма, в которое эта маленькая страна не вляпалась бы…

Но что поделать? Как бы ни было, мы можем быть только проигравшими. Единственное, чтобы мы не делали восторженных, самых восторженных заявлений: не будет такой войны, откуда бы она ни пришла и против кого бы ни была направлена, в которой наша молодежь стала бы надежными, хорошими солдатами.

21 июля 1974 г.

Вступление к моему уже почти в 1500 страниц дневнику, копия которого (вплоть до настоящего, до записей этого года) дожидается будущих времен в надежном сейфе, могло бы звучать приблизительно так.

Был один византийский историк, который писал две истории. Одну официальную, лояльную, и другую, в которой писал правду. Я делал и делаю не это. В моих опубликованных произведениях я, насколько возможно, стремился к правде. Мои дневники — дополнение этой правды или первые наброски моих опубликованных сочинений. Но многое не я не хотел публиковать, а это не могло быть предано гласности. Поэтому pro memoria (Для памяти (лат.).) я записывал события, свое мнение, связанное с политическими, литературными, общественными событиями. И конечно, такие мои личные дела, которые писались не для сегодняшней публикации.

Эти дневники тоже не без цензуры, но я сам являюсь их цензором. <_>

Тот факт, что мои дневники рассчитаны на публикацию в далеком будущем, тоже привел к самоцензуре. Но уже в направлении, которое можно считать позитивным. Мои малоинтересные приватные дела не заполняют целые страницы.

Однако, например, небезынтересно нынешнее холодное лето, не было и дня, когда не пришлось топить. А также новость в 5 строк, что в Западной Сибири уже много месяцев стоит жара. Не знаю, что это значит. Но победных реляций о результатах жатвы на юге СССР не было. Что это? Известий нет.

24 июля 1974 г.

В песне протестантских проповедников-рабов на галерах, кого Бог любит, того и наказует.

Ну, тогда Господь очень любит Рожи Чиллаг. Рожи Чиллаг с соломенно-светлыми волосами — всю ее жизнь. Совсем девочкой, лет, наверное, семнадцати, ее затащили в подвал гостиницы Геллерт и изнасиловали офицеры и солдаты специального батальона. Потом вместе с женой Хамбургера408 ее постигла та же судьба, о чем в Вене была опубликована целая книга. Она как-то пережила это, но, по-моему, забыла, как любят. Но как смотреть дружелюбным, кротким взглядом — нет. У нее был очень хороший муж (сейчас не могу вспомнить его имя, очень хороший технический специалист), они жили в Москве. Потом в 37-м или в 38-м арестовали ее мужа. Ее старшего брата Лаци, о котором ещё Илона Дучинска писала как о важном представителе первого поколения (во время Первой мировой войны). Он тоже был тихим, светловолосым, вечным подростком. После 45-го Рожи вернулась на родину, работала у Дюлы Хевеши техническим сотрудником — машинисткой? секретарем? — тихо, прилежно. Потом в 56-м убили ее сына, который как солдат-призывник служил в каком-то подразделении внутренних дел. У нее есть внук.

Ни в газете, ни в журнале, ни на радио, ни на телевидении не лежат мои, рассчитанные на публикацию вещи. В типографии — «По ступенькам откровенности» издает «Магветё», в «Сепиродал-ми», в «Библиотеке школьника», — новая подборка избранного «Чародей» и «Заметки о том, как писать роман» — и, как я слышал, в Париже французское издание «Лицом к лицу».

29 июля 1974 г.

Многие историки отсчитывают новое время с момента открытия Америки. Возможно, они правы. Но нужно думать не о золоте ацтеков, а о кукурузе и, прежде всего, о картофеле. Картофель сделал возможным, что человеческий вид в наше время размножился почти до 4 миллиардов. Плотность населения превратила из возможности в необходимость мануфактуру, промышленность.

Но новое время — время картофеля — приближается к своему концу. Необходимы новые продукты массового питания — стагнация или медленное развитие может привести к катастрофе.

31 июля 1974 г.

Факты, которые Солженицын приводит в «Архипелаге ГУЛАГ», — правда. Я знаю это по собственному опыту. О 1937-1938-х годах я знаю даже больше, и больше написал.

Конечно, нужно понимать, почему в СССР пришли в такой ужас. Потому что то, о чем он пишет, правда. И потому, что нет силы, которая могла бы, нет силы, которая посмела бы привлечь преступников к ответственности. Хрущев попытался было — очень неуверенно — и это привело к его падению. А теперь это всё совершенно безнадежно и даже пошло вспять. Сегодня я не вижу ни эволюционного, ни революционного пути. Десять лет назад я сказал Кадару: «Нельзя перевязывать раны, пока не вычистили гной». А с тех пор всё загноилось еще больше. Внешняя политика целиком подчинена властным интересам и т. д., и т. п.

Но Солженицын не подумал об одном. Зачем потребовалось вынуждать признания, в которые не верили сами мучители. Какой смысл был посылать в лагеря измученных людей? Солженицын даже не ставит вопроса. Но на него и не так просто ответить. Было ли причиной только требование Сталина вынудить у каждого арестованного какое-либо признание? Но его не всегда исполняли. Когда в лагеря ссылали целые народы — например, крымских татар — у них тоже выбивали «признания»? Или это было единственным нормальным (и абсурдным) остатком легальности? Что, дескать, все арестованные признались. А кто знает об их преступлениях лучше их самих? Конечно, при нормальном строе свидетельские показания против самого себя были бы недействительными. Но интересно, что сказал Карчи Гараи (Карой Гараи (1899–1942) некоторое время находился в одной камере с Ленделом. Погиб в заключении.) его следователь (я знаю от него самого): «Это, эти признания, теперь ещё нужны. Но по мере развития уже и в этом необходимости не будет». Это надо было понимать так: для того, чтобы посадить в тюрьму, не будет необходимости даже в этой формальности?

Против Солженицына были доказательства. Но против меня не было. Разве что «показания свидетелей». Я попал в тюрьму в период ликвидации венгров, когда на повестке дня как раз были массовые аресты венгров. И, тем не менее, требовали признаться…

Один из темных пунктов в этой адской темноте. Нацисты этого не делали. Они, когда допрашивали, хотели узнать факты. Если они посылали на смерть группы, для этого не фабриковали бумаг — о которых они сами же знали, что в них содержится ложь.

Было ли это требование Сталина приказом сумасшедшего или уродливой формой легальности? Одно ужаснее другого. Ужасно, потому что сотни тысяч творили это над десятками миллионов людей.

4 августа 1974 г.

Мне семьдесят восемь, и в этом месяце будет 19 лет, как я вернулся на родину, домой.

Не круглые даты, ни та, ни другая, а я люблю завершающие даты — но я совсем не могу быть уверен, что доживу до круглых дат. Да и то, что будет дальше, уже не так важно.

Но прошедшие 19 лет были важными. Потому что они были настоящим подарком! Не всё, но очень многое я сделал. <.>

В жизни человека самое ужасное, но и самое прекрасное, что он хочет жить. Всё хорошее и всё плохое вытекает из этого — и человек не может высвободиться из этих тисков.

Хотя я и пытаюсь сбросить оковы. Я пусть и пишу, но ни в журнале, ни на телевидении, ни в театре нет моих отданных и ждущих публикации сочинений. Издательства печатают, что уже есть, за границей переводят уже написанное.

И меньше всего я вмешиваюсь в нашу литературную политику. Нет причин. Два воинствующих лагеря одинаково видят возможность достижения победы в том, насколько успешно будут лизать задницу. Они хотят лизать то же самое, и их «юбилейные» обязательства отличаются лишь тем, что «урбанисты» предлагают свой умеренно-культурно-бархатистый язык, а «народники» (Традиционные направления в венгерской литературе XX в. Народники были ближе к деревне, урбанисты выдвигали на первый план проблемы городской жизни и культуры.) — что до самого корня засовывают свой недекадентский язык — в ту же самую задницу.

Мне же претит эта цель… Не только метод, но и цель, и лица тех, на кого нацелились.

Жду случая, чтобы заявить: я не хочу умереть членом партии. Потому что того, что своей полной пассивностью я уже десятилетия, но последние 15 лет полностью, отошел от всякой активности как член партии, видно, недостаточно.

11 августа 1974 г.

Читая Солженицына

С. много чего знает, и его данные — это вызывает бешеную ярость определенных кругов — точные, верные. Их нельзя заклеймить как ложь. Поэтому нападают на его мнение о фактах. Например, о власовцах. Хотя и то неправда, что С. восторгается ими.

А ведь С. даже не знает всего! Он не знает о контингенте Акмолинска (специальный лагерь, входивший в группу Карагандинских лагерей). Там были собраны тысячи жен приговоренных к смерти. Очень многие из них красавицы, те, кто занимал особо важные посты, находили себе особенно красивых жен. Кроме этих жен (среди них были, конечно, и пожилые, жена покончившего самоубийством Томского), туда поместили множество проституток (мне кажется, позднее). Среди них были и монахини, которых заставляли заниматься шитьем. Очень интересны справки об освобождении этих женщин из лагеря: «член семьи изменника родины» — было написано в этих бумажках. Это получили те, кому, как Ольге Сергеевне, не могли приписать даже 58–10 пункта, «контрреволюционная агитация»

Не знает С. о клейме «дети троцкистов», о том, что, если после ареста родителей оставались 8-10-летние дети и даже младше, в детских домах их так и называли, и очень жестоко обращались с ними. <.> Он не знает о таких случаях, когда пятнадцатилетнему мальчишке дали 15 лет за «недоносительство о контрреволюционных деяниях». А я видел сына упоминаемых и С. супругов Скрыпников, который после того, как его родители, избежав худшей участи, покончили самоубийством, очутился в Норильске. И, к сожалению, попал под влияние урок (блатных)…

Очень хорошо, что в этой книге С. не «романизирует», в конце тома есть именной и предметный указатель.

Как я слышал, недавно появился второй том «Архипелага ГУЛАГ», который наши власти усиленно ищут при таможенных досмотрах и у отдельных лиц. Я не могу знать, о чем в нем говорится, но думаю, что он пишет уже о временах после Хрущева — и посему это еще «опаснее». Одно точно: в той же степени, в какой слаба и незначительна книга С. «Август четырнадцатого», настолько важен и незаменим «Архипелаг ГУЛАГ» (см. также запись от 31 июля).

Я МНОГОЕ записываю, но ни во что не вмешиваюсь. Я делаю это, потому что жаль, если останется не записанным то, что я знаю о фактах и о мире.

НО УЖЕ НЕ МОЕ ДЕЛО, вмешиваться в происходящее сегодня, потому что уже не мне лично придется ощутить последствия моих действий. Такая проистекающая из моей старости и моей слабости надежность удобна. Но позже я готов к приговору будущего. Это не честолюбие. Это лишь признание того, что Я ИНФОРМИРУЮ БЕЗ ПОДЛОГА. Конечно, так, как я вижу и понимаю мир.

23 августа 1974 г.

Девятнадцать лет, как я вернулся на родину. Неслыханное счастье, драгоценный подарок. Работа, успех, денег хватает, женщины тоже благосклонны. И эта страна, как я ее ни ругаю, — всё же лучшая из миров, говоря словами Кандида.

Как бы то ни было, и если уже ничего не будет, то и тогда — большое счастье. Только чтобы здоровье и дальше было не хуже, чем теперь.

26 августа 1974 г.

Некоторые западные критики писали обо мне, что моя манера писать — из XIX века. Я, который пришел с первой волной авангарда (в 1916 г.), счел это весьма оскорбительным. Но позже понял, что, по крайней мере отчасти, они правы. Я, как представляется, продолжаю Толстого и Ади, ну конечно, в меру своих сил. А потом даже, как видно, «вернулся» к грекам? Не совсем так: греки, Сократ и Аристофан, пришли ко мне. Это должно было быть так, потому что я в силу своего склада не любил греков и даже очень плохо знаю Одиссею или Эсхила.

Но они пришли — не для того, чтобы я подражал им, но чтобы продолжил их. И сейчас я чувствую, что я гораздо старше греков, но пытаться догадаться, какой же, было бы слишком современно. Меня находят основополагающие вещи, и я выражаю их для нынешнего дня, по-нынешнему… конечно, не наилучшим образом, но все же указывая вперед, а не ища позади. Как? Разумно и нащупывая форму без выдумок — незрячим видя.

9 сентября 1974 г.

К глоссе, в которой говорится о перемене мест произведений искусства, теперь — подтверждающие данные. В «Истории искусств» Гомбриха (венгерское издание) 88-я иллюстрация, «Мадонна», написанная около 1200 г., с подписью ^. С. №иопа1 Са11егу оГ Аы (собрание Меллона).

26 сентября 1974 г.

<.> Почему я читаю так (относительно) много. Я понял: от умственной лености. Потому что не хочу утруждать себя ни размышлением, ни писанием. <.> Но это нужно в периоды особенной усталости, как сейчас. <.> То, что эти периоды усталости становятся всё более продолжительными, хорошо бы оправдывать моим возрастом. Но я и в молодости был ленив. Не зря Нина Сергеевна надписала мне «Обломова»: «Моему милому Обломову.»

7 октября 1974 г.

Читаю антологию «Искусство драмы сегодня», с превеликим наслаждением. Составил Тамаш Унгвари, превосходно. После написания пьесы прочитать книгу было очень полезно — нахожу подтверждение себе. Многое я и раньше знал. Абсолютно незнакомо то, что узнал из статьи Владимира Фролова «Трагикомедия». Что был один писатель по фамилии Эрдман, пьесу «Самоубийца» которого, напрасно ее поддерживали Мейерхольд, Горький, Станиславский, не разрешили к постановке. И это сделал еще не Сталин, а РАПП, Авербах и К°. Их убрали уже позднее, и именно Сталин — продолжив их же практику. «Самоубийца», «Бег» Булгакова и «Закат» Бабеля должны были быть поставлены в 1928 году. Я оказался в Москве весной 1930, но и слыхом не слыхивал обо всем этом. Правда, я ни слова не знал по-русски, и моими информаторами должны бы быть Иллеш и Хидаш, если бы они не были — именем пролетариата — самыми воинственными сторонниками РАППа и МАППа (РАПП — Российская ассоциация пролетарских писателей; МАПП — Московская ассоциация пролетарских писателей.). Нужно прочесть — если можно достать — «Самоубийцу» и «Бег». О Бабеле я кое-что знаю из «Одесских рассказов», и мне он менее интересен.

9 октября 1974 г.

Шани Эрдейи (в пересланном из Моносло письме) сокрушается о недостающих в «По ступенькам откровенности», вырубленных, ступеньках. Я тоже. Но… Зато в том попало неопубликованное. <.>

Потому что, что произошло? Запрограммированный в глупца компьютер выбросил знаки: Солженицын, Ракоши, «Лицом к лицу». Но на другие знаки он внимания не обратил, потому что от своего хозяина унаследовал лень полицейского писаря. Это человеческая черта. Но нюха охотничьей собаки у компьютера нет.

Нет ничего смешнее, чем плохо запрограммированный (что иногда может означать и ожирение) компьютер, баран, неправильно запрограммированный глупым, ленивым бараном.

15 октября 1974 г.

Свою первую политическую ошибку я допустил в шестилетнем возрасте в 1902 году. Я был ярым сторонником буров. Когда мы играли в англо-бурскую войну, я хотел быть только буром. И посмотрите на современную Южную Африку.

Хотя. Хотя там у негров меньше всего политических прав и самый высокий жизненный уровень. Надо бы спросить у самих негров. Не только хорошо ли они себя чувствуют, потому что они, конечно, не чувствуют себя хорошо, но нужно спросить у них, сменили бы они сытость + неравноправие на равноправие + нищета.

Я не говорю, что так должно быть: между свободой и нищетой даже в Африке нельзя ставить знак равенства, — но факты остаются фактами.

10 ноября 1974 г.

Мехлис-Чаю (история и предыстория одной карьеры)

В сегодняшней «Непсабадшаг» под заголовком «Советские генералы вспоминают» пишут о боях за Будапешт. Необходимо и это процитировать, чтобы картина, по возможности, была полной. Хотя она всё равно неполная.

Итак, сегодняшняя «Непсабадшаг». (Вклеена вырезка из статьи, в которой говорится, что Малиновский просил Сталина дать армии пять дней отдыха, так как солдаты совершенно измотаны. Но Сталин, на основании соответствующих донесений члена Военного совета фронта Л. З. Мехлиса, отдал приказ немедленно начать штурм. Малиновский оказался прав: освобождение венгерской столицы было куплено ценой долгих, тяжелых боев и огромных потерь.)

Картина становится еще яснее, если мы кое-что узнаем о начале карьеры Мехлиса.

В кабинете Сталина в здании Центрального Комитета на столе было несколько кнопок. На эти кнопки нажимал Сталин, когда хотел вызвать кого-то из своих приближенных. Под кнопками звонков были написаны имена. Под предпоследней было: «Мехлис». Он был кем-то вроде начальника канцелярии. А под последней было — «Чай». Сталин, от рассеянности, если во время работы хотел попросить себе чая, часто нажимал не на последнюю кнопку, и появлялся Мехлис. Тогда Сталин говорил: «Чаю», и Мех-лису нужно было бы прислать чай. Но он поступал не так, а сам приносил и ставил перед Сталиным чай. Конечно, это заметили и сотрудники, и он получил прозвище «Мехлис Чаю».

Как мы прочитали выше, он сделал головокружительную карьеру. Сейчас у меня нет возможности проверить детали и время. Возможно, что он стал руководителем Главного политуправления армии после Гамарника (который в 1937 г. избежал ареста, покончив собой). Но очевидно, что во время войны — как мы читаем — в его руках была громадная власть. И можно себе представить, к каким ужасным средствам он, должно быть, прибегал, чтобы сохранить такую власть. Мехлис Чаю стал одним (из многих) злых духов Сталина.

Небезынтересно, что генералы Хорти также имели дело с Мех-лисом. А в романе Белы Иллеша «Обретение родины» — он один из самых восхваляемых героев. Что для Иллеша, увы, очень даже характерно.

А сейчас я должен ответить только на то, почему я всё это написал? Потому что боюсь, что эти, по моему мнению, характерные «мелочи» останутся не записанными. А ведь без них трудно будет понять эпоху…

25 ноября 1974 г.

Письма и телефонные звонки были уже раньше: «Кортарш» (редактор Тиери) хочет переговорить «по поводу интервью». Сегодня позвонил опять. Конкретно, они хотят внести изменения в уже переданное по радио интервью («Кабинет писателя»), которое сделал Иштван Шимон, и Т. хочет для этого прийти ко мне. Ну, я ему сказал на это и позвонил отдельно главному редактору, Ивану Шандору Ковачу, что не позволю изменить ни одного слова. Не хотите печатать так, как есть, не печатайте никак.

Но до чего же возмутительно это желание переговорить. Вкладывают кастрационный нож прежней цензуры в руки писателя: «Будь добр, господин хороший, оскопи сам себя». Так же сделал, хотел сделать, и Чаба Шик.

Но если я еще смирился с купюрами в книге, идти на уступки в таком незначительном интервью у меня причины нет.

Кстати, вчера я слышал анекдот на эту тему. Во времена Ракоши дядюшка Кон слушает лекцию, в которой говорят, что 2 X 2 = 8. Он встает, поправляет: 2 X 2 = 4. После этого двое дюжих молодцов стащили его со стула, увели и всыпали по первое число. После чего у дядюшки Кона надолго пропала охота выступать с поправками. Но недавно на одной лекции он слышит, что 2 X 2 = 5. Он встает, поправляет: 2 X 2 = 4. Те же двое молодцов выводят его из зала. Но на этот раз не бьют, а предлагают присесть, угощают кофе и коньяком. А потом спрашивают: «Дядюшка Кон, почему вы возражали, когда докладчик сказал, что 2 X 2 = 5?» — «Потому что 2 X 2 = 4», — отвечает дядюшка Кон. «Ай-яй-яй, дядя Кон, неужели вы хотите, чтобы 2 X 2 опять было 8?»

Таковы, кстати, аргументы и Дёрдя Кардоша. То, что мы имеем, это меньшее зло.

15 декабря 1974 г.

Мои кисти сделаны из волос, состриженных в тюрьмах.

Я принял совет:

это нельзя забыть никогда,

Я не принял приказ:

это забудь, мы уже рассмотрели.

Мое молчание — не есть согласие.

Собственно, это было бы постскриптумом фуги…

5 февраля 1975 г.

Инстинкт сохранения жизни, вида, половые инстинкты. Как естественно воздействуют эти давно известные «основные инстинкты». Так и с такой силой, что мы уже не спрашиваем: «Ну и что? Зачем?», «Стоит ли?», «Нужно ли?» И можно продолжить вопросы, аксиома которых: человеку, людям нужно жить. Но стоит ли? Стоит ли мир того, чтобы нам его терпеть?

Да, нужно, чтобы под руками была пробирка с цианистым калием в тот момент, когда мы уже точно знаем: довольно.

Человечество взорвет самое себя? К примеру, водородной бомбой. Если сделает это, легко сказать: «Лучшего не заслужили». Но правда ли это? Есть одна мудрость: «У каждого народа такое правительство, такие правители, каких он заслуживает». Но это, например, неправда. Я-то уж знаю.

7 февраля 1975 г.

Пока я был в больнице, Тибор Тардош прислал свой перевод с автографом. Заголовок по-французски: «Deux Communistes».. Издательство «Fayard», к сожалению, мне еще не удалось узнать, что это за издательство. Но, может быть, это и неважно.

10 февраля 1975 г.

В больнице ко мне зашел (потому что там лежал какой-то его приятель, которого он навещал) Дюла Кадар, бывший полковник генштаба, начальник контрразведки. Что за хамство! Не знаю, писал ли я где-нибудь про его поведение в лагере. Но мое мнение об этом ему должно было быть известно, потому что там я это недвусмысленно ему высказал. Теперь только в Stichwort*(Ключевые слова (нем.).): съел картошку, которую сварили для венгров. В то же время подозревал нас, что мы, конечно, едим что-то другое. Писал доносы на своих товарищей-офицеров. Хотел обучать фехтованию офицеров НКВД. А когда он спросил, где и каким образом в лагере можно записаться в партию, я понял, что полковник генштаба венгерской контрразведки ищет адрес господа бога в телефонном справочнике. — И это, и еще многое другое я ему высказал.

Только теперь, на этой неделе, я понял, какое прекрасное выражение: встать на ноги. Теперь, когда после болезни я едва хожу и, стоя, не могу натянуть брюки, потому что падаю, когда стою на одной ноге.

Я — неплохой писатель. Я это хорошо знаю. Но высший образец, Лев Толстой, — был для меня слишком велик. Я не смог у него учиться. Мой мастер — Чехов, неплохой мастер. И, возможно, самое лучшее мое произведение, «Маленький сердитый старый господин» — продолжение чеховской фигуры, профессора из «Скучной истории». Конечно, ведь я хороший ученик, никто не заметил след руки мастера. Конечно, этого — следование Чехову, не подражая, — филологу не заметить, да и права на то у него нет, нет вещественных доказательств.

12 февраля 1975 г.

<_> Завтра празднуют 30-ю годовщину освобождения Будапешта. Вместе с временно пребывающими здесь победителями. И я даже не могу пожелать, чтобы завтра, или через три года, или не знаю когда, они ушли бы. Мы слишком маленькая страна, слишком маленький народ. У нас не может получиться то, что едва получилось у генерала Де Голля при всей его гениальности. Когда Венгрия, эта маленькая и предоставленная самой себе страна, терпела поражение во всех войнах и ей, наконец, удалось изгнать из страны турок, она попала в более тяжкое рабство, чем была под турками.

Есть исторические вопросы, решения которых я не нахожу. Например, почему Испания пришла в упадок в то время, когда кораблями получала из Америки золото?

Или более близкий пример. Почему до 4 апреля не удавалось изгнать побежденную немецкую армию из страны?

15 февраля 1975 г.

Посмотрели по телевизору «Иван Грозный» Эйзенштейна. Сколько компромиссов. Говорят, фильм был снят в 1945 году. — «Осужденный всегда виновен». Чего Эйзенштейн этим достиг?

Сталин был достаточно умен, чтобы понимать: тот, кто коснется этой темы даже с положительной стороны, лжет, боится за себя и поэтому льстит. И наносил удар. Эйзенштейн много раз говорил, что настала его очередь. Я не знаю подробно всех обстоятельств. А Эйзенштейн — большой художник, мир праху его.

Нужно написать небольшую заметку о Завенягине, гении дрессуры заключенных.

21 февраля 1975 г.

Я не забыл о памятном дне. Смерть отца в 1913 году. Три ареста: 1. Будапешт. 2. Берлин (шутка, Веймарские времена). 3. Москва. Не шутка! И возможно, в этот день или в эти дни умерла моя мать в 1945 году в Задунавье (может быть, в Сомбатхейе).

1 марта 1975 г.

Я вернулся на родину в августе 1955-го. Сейчас я уже отсудил свое. Свое, кровное, которое у меня отобрали родичи. И не хотели возвращать даже тогда, когда я вернулся. Если меня уже объявили мертвым — ничего не полагается. Угрожая судиться за наследство, готовые на убийство, — ведь недаром мы родичи.

Но я победил, и теперь я хочу их доли — и заберу. А потом растопчу. Развалины их домов разбросаю, место посыплю солью. Потому что я победил, и закон признал мою правоту. Слова закона странные, их трудно понять, он говорит образами, ссылаясь на старый закон: «Вольтера арестовать нельзя».

3 марта 1975 г.

Потом я сказал Илоне <Дучинска>, что меня злит, когда меня называют венгерским Солженицыным. Если уж сравнение возможно — хотя любое сравнение хромает, — пусть меня называют Мальро маленькой страны, бедной страны. Который в Лондон впервые попал в возрасте 70 лет, в 75 лет впервые бродил по Парижу, но больной, и почти ничего не повидал, который и в Москву попал только в 1930 г., когда уже началось плохое.

4 марта 1975 г.

Человек не может быть Мальро в маленькой стране, стране под несчастной звездой. Уже по той, среди прочего, причине, что у нее нет достойного Мальро Де Голля.

8 марта 1975 г.

Много хорошего я читал о собачьей преданности, много случаев знаю по своему опыту. Сейчас читаю книгу Эрика Найта «Лесси возвращается домой».

Но собака в «Чародее» — другое. Это — король Лир. Она должна отречься от хозяина, который покусился на ее жизнь — и убил ее. Это исключительная история о собаке. Я бы не решился такую придумать, если бы она не произошла на моих глазах, в связи со мною. Трагедия.

Основной мотив — преданность собаки — усиленный контрапунктом.

15 марта 1975 г.

Меня уже не интересует судьба неизданных книг. Предисловие к моей книге о Китае в 1970 году могло бы стать сенсационным прогнозом. Сегодня тогда еще скрытые взаимосвязи очевидны. Дело с «Лицом к лицу» тоже пускай волнует «Магветё». Мне достаточно, что роман издан на главных языках мира.

4 апреля 1975 г.

Вчера получил орден Знамени республики 2-й степени. Ума не приложу, по какой причине выбор пал на меня (Награды вручались в честь тридцатилетия освобождения Венгрии.). <_> Почему я получил эту — как говорят — высокую награду, которая дает 1000 форинтов прибавки к пенсии? <.> Не понимаю, не понимаю. 30 лет назад в этот день, это уж точно, моей основной заботой было украсть миску картошки и раздобыть щепотку соли. Уж точно, в тот день, как и во все другие, меня занимало это. Смогу ли раздобыть картошки, и тогда буду сыт, или не смогу, и тогда придется перебиваться скудной лагерной пищей. Сш ргодезГ? В чьих интересах было дать награду тому, у кого не было заслуг? Кто он, кто они, и в чем интерес? Меня интересует только это…

23 апреля 1975 г.

То, что происходит здесь у нас, я не считаю хорошим, боюсь, что опять увеличат тяготы крестьян, по-прежнему бесправными и в бедности оставят промышленных рабочих, подвергнут страну постоянной опасности, потому что будут безропотно мириться с тем, что СССР затянет ее в войну. Но куда я ни посмотрю, нигде не найду лучшего. Я «подброшенный камень» в этой стране — которая моя родина.

А где сам я от того, чего я страстно смел желать! «Не связанной рукой вершить судьбу свою и других, до конца» (Писатель не совсем точно цитирует строку собственного стихотворе- ния «К моему двадцатилетию».).

Врачевать наложением рук могу, предсказывать тоже — это даже легче. Но вершить судьбы — для этого я слишком много раз и слишком многое повидал в огненном чреве земли. Вынести приговор я могу лишь бесплодному сливовому, ореховому дереву — спилить. Но за жизнь плодоносящих могу лишь молиться — выживите.

30 апреля 1975 г.

Опять немного пишу. Не совсем уверен в необходимости этого, но всё же.

Другое — эти записи. Их не напишет никто другой, потому что и не может знать.

Чудовищность парвеню

Ласло Гортваи мне рассказывал, когда мы встретились в Сочи. У него в глазах стояли слезы, когда он рассказывал.

Гортваи был в Сочи врачом, даже главврачом. Он лечил во многих санаториях, в 1935 или в 1936 году.

Однажды за ним прислали автомобиль и вызвали к Кагановичу, который заболел. Нужно заметить, что это был не «великий» Каганович, а какой-то его сват-брат, младший брат или родственник, но благодаря большому Кагановичу какой-то корифей.

Автомобиль куда-то отвез Гортваи, на большую виллу. Там его усадили в холле и доложили Кагановичу, что врач прибыл.

Каганович — Гортваи было видно через наполовину приоткрытую стеклянную дверь — как раз гонял бильярдные шары.

«Приехал? Пусть ждет», — приказал большой человек. И продолжал играть как ни в чем не бывало.

А Гортваи ждал. Может, целый час ждал своего играющего в бильярд пациента. Может, дольше.

«Такого, — сказал Гортваи, — даже король не может себе позволить».

«Король — нет», — ответил я плачущему Гортваи.

Гортваи, разумеется, погиб в 1938-м. Естественной тогда смертью.

17 мая 1975 г.

Мы найдем немало аналогий между орденом иезуитов и Коминтерном. Аналогия между распущенным Сталиным Коминтерном и пармской Dominus ac Redemptor (Булла папы папа Климента XIV (1773) о роспуске Общества Иисуса.) даже не самая важная. Но нынешние попытки возрождения Коминтерна не менее характерны, чем повторяющиеся попытки возродить орден иезуитов.

Коминтерн допустил самую большую ошибку тогда, когда прозвучало известное заявление, что нет разницы между фашизмом и социал-фашизмом (то есть социал-демократией). И трагикомично, что теперь китайские руководители — не менее справедливо и в то же время не менее несправедливо — обвиняют русских и русскую партию (и присоединившиеся к ней) в том же, в чем во времена Коминтерна входящие в Коминтерн партии обвиняли социал-демократические правительства, а также правительства, поддерживаемые социал-демократами.

В конечном итоге Volksentscheid gegen Preussen-regierung (Т. н. «красный референдум» 1931 г. по доверию социал-демократическому правительству Пруссии.) стал отправным моментом прихода Гитлера к власти. Союз с Гитлером против Запада явился уже только продолжением.

12 июня 1975 г.

«Нет больше Некерешди. Хорошо. Криминалистика исключила. Поэтому его и не было. Но потому что Непомнящий… то есть Не помнящий своего имени, еще оставался в лагерях. А Дёрдь! Его исключила из списка святых Церковь.»(Последняя запись в записных книжках Йожефа Лендела. 14.VII.75 г. он умер.)