Просто Мария 2

Глава 18

Бурручага все время находился на распутье — он и верил, и не верил своей госпоже в том, что донна Мария — настоящее исчадие ада, «персонифицированное зло», как однажды охарактеризовала ее Лорена.

Конечно же, Антонио Гарсиа так и не понял, что такое «персонифицированное», и даже побоялся переспросить, однако до него дошло лишь то, что это — что-то очень и очень нехорошее.

Во всяком случае, те несколько недель, которые Антонио Гарсиа работал в качестве личного водителя у донны Марии, не давали тому повода даже думать о Лопес как-нибудь нехорошо. Мария неизменно была со своим водителем вежлива, ровна и улыбчива, очень часто интересовалась, все ли того устраивает.

«Не может быть, чтобы человек мог так долго притворяться, — размышлял Бурручага, — во всяком случае, если человек зол по своей природе, это всегда видно, как бы он ни старался замаскироваться…Может быть донна Мария маскирует свою злость столь искусно, что и, бедный грешный человек, не могу этого распознать?

Всякий раз Бурручага вспоминал страшные рубцы от ожогов на теле своей госпожи, донны Лорены.

«Ведь эта прекрасная, добрая сеньора не может говорить неправду, — думал он, — она ведь не может обманывать… Донна Лорена спасла мне жизнь, и я не могу считать, что она злая…»

Бурручага очень боялся своей госпожи — донны Лорены. Он испытывал перед ней какой-то суеверный страх, точно так, как еще маленьким мальчиком испытывал необъяснимую робость на исповеди у падре. «Ты исповедуешься не перед священником, — каждый раз твердили ему родители, — ты исповедуешься перед самим Господом Богом…»

Таким Господом Богом для Бурручаги стала Лорена. Глядя на ее жуткие ожоговые рубцы, он вспоминал страшные раны деревянного распятья в церкви, которое помнил столько же, сколько и себя.

«Не может быть, чтобы эта сеньора обманывалась, — неустанно внушал сам себе Бурручага, — она невинно пострадала, она имеет право на месть… Любой уважающий себя человек на ее месте поступил бы точно так же, и я ее очень хорошо понимаю…»

Бурручага мучился — он и хотел бы найти для себя в донне Марии хоть одну отрицательную черточку, однако, при всем своем желании не мог этого сделать… Антонио Гарсиа стал хмурым и раздражительным — за те несколько недель, которые он работал у Марии, он так ни с кем и не подружился — ни с Ритой, которая так же как и Мария, испытывала к новому водителю самые дружеские чувства, ни с Романо — тот неоднократно пытался побеседовать с Антонио Гарсиа о достоинствах и недостатках тех или иных моделей машин, ни даже с Чучо — мальчик находился в том возрасте, когда так и тянет посидеть за баранкой, изображая из себя водителя…

Мария, заметив это, пыталась было поговорить со своим водителем.

— Дон Антонио Гарсиа, — сказала она как-то с полуулыбкой, — ответьте мне, почему вы такой хмурый, почему вы ни с кем не общаетесь?

Бурручага отвернулся.

— Понимаете, донна Мария, — ответил он, — вы ведь все такие знатные сеньоры… А я даже толком и говорить не умею… Мне кажется, что открой я только рот — вы меня сразу же засмеете…

— Вот еще что за глупости, — запротестовала Мария, — почему вам так кажется? Я ведь сама не из знатной семьи, очень давно, маленькой и наивной девочкой я приехала в Мехико из родной деревушки, оставив там братьев и сестер, и все, что у меня есть…

Мария хотела было сказать: «Все, что у меня есть, я добилась сама», но в последний момент передумала, посчитав, что это прозвучит явной нескромностью.

Бурручага вздохнул.

— Да, донна Мария, я очень хорошо знаю это… Я наслышан о вашей жизни…

Бурручага слегка покривил душой, сказав, что «хорошо знает» биографию Марии. Те немногочисленные сведения, которые ему и были известны, Антонио Гарсиа почерпнул из бесед с Лореной — разумеется, Лорена очень предвзято толковала жизнь своего врага. Бурручага сказал, что хорошо наслышан о Марии только потому, что этот разговор был ему неприятен.

«Опять буду всю ночь не спать, буду всю ночь мучиться, — подумал он, — и почему меня Бог так наказал, поставив перед выбором — или донна Лорена, или донна Мария? За что такое наказание? Уж, честное слово, когда я работал на городской свалке, мне ни приходилось вставать перед подобным выбором…»

— Ничего страшного, — улыбнулась Мария, — мы ведь все в этом доме — друзья… И я очень бы хотела, чтобы вы, дон Антонио Гарсиа, подружились с моими домашними… Может быть у вас какое-то горе?

Бурручага поморщился.

— Да… То есть — я хотел сказать, что у меня все в порядке…

Мария посмотрела на своего водителя очень внимательно и произнесла:

— Все-таки мне кажется, что у вас какие-то неприятности… Если надумаете — скажите мне, я обязательно помогу вам всем, чем смогу…

Поблагодарив Марию, Антонио Гарсиа пошел в гараж. От последних слов Марии ему вдруг стало невыносимо горько…