"В" - значит вторжение

10

Солана

Солана остановила машину и проверила объявление в газете, убедившись, что адрес был правильным. Телефонного номера не было. Последнее объявление, на которое она ответила, оказалось тупиком. Пациенткой была старушка, живущая в доме своей дочери и прикованная к постели, которая стояла в столовой. Дом был очень милый, но импровизированный больничный уголок портил весь вид. Высокие потолки, много света, все обставлено со вкусом. В доме был повар и домработница, и это уменьшало энтузиазм Соланы.

Собеседование проводила дочь, которой был нужен кто-то для обеспечения нужд ее матери, но она не считала себя обязанной платить высокую ставку персональной сиделки, потому что сама будет присутствовать в доме.

От Соланы требовалось мыть, кормить и менять памперсы сенильной старухе, менять постельное белье, стирать и давать лекарства. Она могла с этим справиться, но ей не нравились дочкины замашки. Кажется, она считала медицинского профессионала домашней прислугой. Солана подозревала, что с домработницей обращались лучше.

Высокомерная дочка сделала заметки в своем блокноте и заявила, что ей нужно побеседовать еще с несколькими соискательницами. Солана знала, что это была наглая ложь.

Дочка хотела, чтобы Солана чувствовала, что ей повезло получить работу, которая состояла из девятичасовых рабочих дней, с одним выходным в неделю, и никаких личных звонков.

Ей разрешалось два пятнадцатиминутных перерыва, но еду нужно было приносить с собой.

И это при наличии повара в соседнем помещении!

Солана задавала много вопросов, показывая, как она заинтересована, убеждаясь, что дочка рассказала все детали. В конце она согласилась на все, включая низкую оплату.

Дочкины манеры изменились от холодности и чопорности до довольства собой. Было ясно, что она гордилась, что смогла уговорить кого-то принять такие нелепые условия. Солана заметила, что о других претендентах больше не упоминалось.

Она объяснила, что сейчас у нее нет времени заполнять бумаги, но она принесет с собой заявление, когда придет на работу следующим утром к восьми. Она написала свой номер телефона, на случай, если дочка вспомнит еще о чем-нибудь, что она хотела бы обсудить.

Когда Солана уходила, дочка была в полном восторге от того, что сумела решить свою проблему по такой малой цене. Она тепло пожала Солане руку.

Солана вернулась в машину, зная, что больше никогда не увидит эту женщину. Телефонный номер, который она дала, принадлежал психиатрическому отделению больницы в Пердидо, где Крошка однажды провел год.

Теперь Солана сидела через улицу от того дома, который она искала. Она откликнулась на объявление, которое увидела в выходные. С первого взгляда она его отвергла, потому что не был указан номер телефона. Но дни шли, ничего другого не попадалось, и Солана решила, что стоит взглянуть на дом. Место не выглядело многообещающим. Оно носило характер заброшенности, особенно по сравнению с остальными домами в квартале. Улица находилась близко к пляжу и почти полностью состояла из домов на одну семью. Там и сям, зажатые между маленькими скучными домиками, виднелись новые здания на две или четыре семьи, в испанском стиле, популярном в районе. Солана предположила, что многие из жильцов были пенсионерами, что означало фиксированный доход и ограниченное количество средств на свободные траты.

По всем статьям, она имела похожий экономический статус. За два месяца до этого один из ее братьев отдал ей побитый кабриолет, который собирался выкинуть. На машине, которая у нее была, полетела трансмиссия, и механик сказал, что ремонт обойдется в две тысячи, что стоило больше самой машины. Другой у нее не было, и когда брат предложил ей «шевроле» 1972 года, она согласилась, хотя и не без определенного чувства унижения. Ясно, он думал, что этот металлолом был достаточно хорош для нее. Она положила глаз на машину получше, и даже была готова согласиться на солидные выплаты, но здравый смысл перевесил.

Теперь она была рада, что согласилась на подержанный «шевроле», который был похож на многие машины, припаркованные вдоль улицы. Новая модель создала бы неправильное впечатление. Никто не станет нанимать помощницу, которая кажется богаче их самих.

Пока что у нее не было информации о пациенте, скрывавшимся за краткими строчками объявления. Это хорошо, что ему восемьдесят девять, и он достаточно нетвердо стоит на ногах, чтобы упасть и удариться. То, что он нуждался в помощи со стороны, говорило об отсутствии близких родственников, желающих принять это на себя.

В эти дни люди стали эгоистами, нетерпимыми ко всему, что нарушает их комфорт и удобство. С точки зрения Соланы, это было хорошо. С точки зрения пациента — не очень.

Если б он был окружен любящими детьми и внуками, он бы в ней не нуждался.

Больше всего ее волновала его способность оплачивать домашний уход. Она не могла выставлять ему счета через Медикэйр или Медикейд, потому что не прошла бы официальную проверку, а шансы того, что у него была достаточно хорошая личная страховка, не выглядели убедительно. Так много стариков не делают отчислений на долговременную инвалидность. Они вплывают в свои сумеречные года, будто по ошибке, и удивляются, обнаружив себя с ограниченными ресурсами, неспособными оплатить монструозные медицинские счета, которые приходят по пятам за острыми, хроническими или катастрофическими заболеваниями.

Они что, думают, что необходимые деньги свалятся с неба? Кто, по их мнению, должен подставить плечо под груз, вызванный их непредусмотрительностью? К счастью, у ее последней пациентки средств было достаточно, и Солана нашла им хорошее применение.

Работа закончилась на неприятной ноте, но она получила хороший урок. Ошибка, которую она там сделала, больше не повторится.

Солана сомневалась, будет ли мудрым искать работу в таком скромном районе, но в конце концов решила, что может постучать в дверь и представиться. Раз уж она приехала сюда из Колгейта, то можно хотя бы разведать обстановку. Она знала, что некоторые состоятельные люди гордятся собой, создавая скромный фасад. Этот парень мог быть одним из них.

Только два дня назад она прочла статью в газете, о старушке, которая умерла и оставила два миллиона приюту для животных. Друзья и соседи были в шоке, потому что она жила, как нищая, и никто не подозревал, что у нее было припрятано столько денег. Главное, что ее беспокоило, это шесть старых кошек, которых адвокат распорядился усыпить, до того, как женщина успела остыть в своей могиле. Это освободило тысячи долларов, чтобы оплатить последующие счета за адвокатские услуги.

Солана проверила свое отражение в зеркале. На ней были новые очки, дешевая пара, которая была похожа на ту, в которой сфотографировалсь Другая для своего удостоверения.

После того, как Солана выкрасила волосы в более темный цвет, сходство между ними было достаточным. Ее собственное лицо было худее, но она об этом не волновалась. Любой, сравнивая ее лицо с фотографией, просто решит, что она похудела. Платье, которое она выбрала для случая, было из тщательно выглаженного хлопка и издавало уютное шуршанье, когда она шла. Это не была униформа, но оно имело такие же простые линии и издавало запах крахмала. Единственным украшением служили часы с крупными цифрами и секундной стрелкой. Такие часы подразумевали быстрое и профессиональное внимание к жизненным показателям.

Солана достала пудреницу и припудрила нос. Она выглядела хорошо. Ее кожа была чистой, и ей нравился новый цвет волос. Она убрала пудреницу, удовлетворенная тем, что выглядит надежным и верным компаньоном для старика. Она вышла из машины, заперла ее и перешла через дорогу.

Дверь открыла женщина лет тридцати, выглядевшая слегка вульгарно со своей ярко-красной помадой и рыжими волосами. Ее кожа была бледной, как будто она редко напрягалась и никогда не выходила из помещения. Она точно была не из Калифорнии, особенно с этими бровями, выщипанными тонкими арками и подведенными карандашом. На ней были черные ботинки и узкая черная шерстяная юбка до середины икры. Ни форма, ни длина ей не льстили, но Солана знала, что это была текущая мода, так же как темно-красные ногти.

Женщина, наверное, думала, что соответствует высокой моде, но это было не так. Она заимствовала свой» образ» из последних журналов. Все, что на ней надето, выйдет из моды до конца года. Солана мысленно усмехнулась. Любым, кто так мало осведомлен о самом себе, легко манипулировать.

Она сложила газету так, чтобы объявление было на виду.

— Наверное, это вы поместили объявление в газете?

— Да, это я. Ой, как хорошо. Я уже начинала думать, что никто не отзовется. Я — Мелани Оберлин, — сказала она и протянула руку.

— Солана Рохас, — представилась она и пожала руку Мелани, постаравшись, чтобы пожатие было сильным. Во всех статьях, которые она читала, говорилось одно и то же: крепко жми руку и смотри потенциальному работодателю в глаза. Эти советы Солана постаралась запомнить.

— Пожалуйста, заходите, — сказала женщина.

— Спасибо.

Солана вошла в гостиную, воспринимая все, без видимых признаков любопытства или тревоги. В доме пахло кисло. Бежевое ковровое покрытие было потертым и запятнаным, а мебель покрыта темно-коричневой тканью, которая, она знала, будет липкой на ощупь.

Абажуры на лампах стали пергаментного цвета под влиянием большого количества сигаретного дыма в течение долгого времени. Она знала, что если понюхает шторы, то вдохнет копившийся десятилетиями никотин.

— Давайте присядем.

Солана села на диван.

Это было место, где мужчина жил в одиночестве много лет, не обращая внимания на окружающее. Некоторый порядок был наведен, возможно совсем недавно, но комнаты нужно было вывернуть наизнанку, чтобы избавиться от многолетних слоев грязи.

Она знала, не видя, что кухонный линолеум был серым и отвратительным, а старый холодильник — маленьким и перекошенным. Внутренний свет в нем не работает, а полки покрыты многолетними следами пролитой еды.

Мелани огляделась, увидев дом глазами своей посетительницы.

— Я пыталась навести порядок с тех пор, как приехала. Дом принадлежит моему дяде Гасу.

Это он упал и вывихнул плечо.

Солане нравился ее извиняющийся тон, потому что он выдавал волнение и желание угодить.

— А где ваша тетушка?

— Она умерла в 1964. У них был сын, который погиб на Второй мировой войне, и дочь, которая погибла в аварии.

— Как печально. У меня есть дядя в похожей ситуации. Ему восемьдесят шесть, и он живет в изоляции после смерти жены. Я провожу с ним много выходных, убираю, готовлю, делаю покупки. Я думаю, что больше всего ему нравится компания.

— Именно. Дядя Гас кажется ворчливым, но я заметила, что его настроение улучшается, когда у него есть компания. Хотите чашку кофе?

— Нет, спасибо. Я выпила две сегодня утром, и это мой предел.

— Хотела бы я сказать то же самое. Я выпиваю в день чашек десять. В городе мы считаем это наркоманией по выбору. Вы родились в Калифорнии?

— Четвертое поколение, — ответила Солана, забавляясь, каким кружным путем женщина пыталась выяснить, не мексиканка ли она. Она не сказала этого, но знала, что Мелани представила бы себе некогда богатую испаноязычную семью. Солана сказала:

— У вас самой есть акцент, нет?

— Бостон.

— Я так и думала. И это «город», о котором вы упоминали?

Мелани отрицательно помотала головой.

— Нью-Йорк.

— Как вы узнали о печальном происшествии с вашим дядей? В городе есть еще какие-нибудь родственники?

— Очень жаль, но нет. Позвонила одна из соседок. Я вылетела, собираясь пробыть несколько дней, но прошло уже полторы недели.

— Вы прилетели из самого Нью-Йорка? Это был хороший поступок.

— Ну, у меня не было особого выбора.

— Преданность семье так редка в наши дни. Или это мои личные наблюдения. Надеюсь, вы извините меня за обобщение.

— Нет, нет, вы правы. Это очень печальный комментарий нашего времени.

— Очень жаль, что больше никто не живет достаточно близко, чтобы помочь.

— У нас была небольшая семья, и никого не осталось.

— Я — младшая из девяти. Но, неважно. Вы, наверное, мечтаете попасть домой.

— «Безумно» — лучшее слово. Я имела дело с парой агенств по домашнему уходу, пытаясь найти кого-нибудь. До сих пор, безуспешно.

— Не всегда легко найти кого-нибуль подходящего. В объявлении сказано, что вы ищете зарегистрированную медсестру.

— Именно. С медицинскими проблемами дяди ему нужно больше, чем домашняя компаньонка.

— Если честно, то я не зарегистрированная медсестра. Я — дипломированная профессиональная медсестра. Я работаю с агенством — «Уход за пожилыми»- но я, скорее, работаю по контракту, чем являюсь служащей.

— Вы — дипломированная профессиональная медсестра? Но это, примерно, одно и тоже, разве нет?

Солана пожала плечами.

— Есть разница в подготовке, и конечно, зарегистрированная медсестра зарабатывает гораздо больше, чем кто-то вроде меня. О себе я могу сказать, что у меня большой опыт работы с пожилыми. Я вышла из культуры, где возраст и мудрость вызывают уважение.

Солана придумала это на ходу, но ей не стоило беспокоиться. Мелани верила каждому ее слову. Ей хотелось верить, чтобы уехать, не чувствуя себя безответственной или виноватой.

— Вашему дяде нужен круглосуточный уход?

— Нет, нет. Вовсе нет. Доктор беспокоится, как он будет справляться, пока не поправится.

Кроме вывиха плеча у него со здоровьем все в порядке, так что нам нужна помощь только на месяц, или около того. Я надеюсь, что это не будет проблемой.

— Большая часть моих работ были временными. О каких обязанностях идет речь?

— Об обычных, я думаю. Мытье и приведение в порядок, небольшая уборка, немножко стирки и горячая еда один раз в день. Что-то в этом роде.

— Как насчет закупки продуктов и транспортировки к врачу? Разве ему не надо посещать врача?

— Я не подумала об этом, но было бы прекрасно, если вы согласны.

— Конечно. Обычно бывают и другие поручения, по крайней мере, из моего опыта. Как насчет часов?

— Это зависит от вас. Что вы считаете будет работать лучше.

— А оплата?

— Я думала о девяти долларах в час. Это стандартная оплата на востоке. Не знаю, как здесь.

Солана скрыла свое удивление. Она собиралась просить семь пятьдесят, что и так было на доллар больше, чем она обычно зарабатывала. Она подняла брови.

— Девять, — произнесла Солана, наполнив слово безграничным сожалением.

Мелани наклонилась вперед.

— Я бы хотела предложить больше, но дядя будет платить из своего кармана, и это все, что он может себе позволить.

— Я понимаю. Конечно, в Калифорнии, когда вы ищете квалифицированный уход, это расценивается как низкая оплата.

— Я знаю, и мне жаль. Может быть, мы сможем сделать девять пятьдесят. Это вас устроит?

Солана задумалась.

— Возможно, устроит, если вы говорите о восьмичасовом рабочем дне пять раз в неделю.

Если нужны выходные, то оплата повысится до десяти долларов.

— Хорошо. Если мы договоримся, я сама смогу добавить несколько долларов, чтобы покрыть разницу. Главное, чтобы дядя получил ту помощь, в которой нуждается.

— Конечно, нужды пациента превыше всего.

— Когда вы сможете начать? Разумеется, считая, что вы согласны.

Солана помолчала.

— Сегодня пятница, и мне еще нужно позаботиться о некоторых вещах. Как насчет начала следующей недели?

— В понедельник сможете?

Солана поерзала с заметной неуверенностью.

— А. Может быть, мне удастся изменить свое расписание, но многое будет зависить от вас.

— От меня?

— У вас есть форма, которую я должна заполнить?

— О, я не думаю, что это необходимо. Мы все в основном обговорили, и если что-нибудь еще возникнет, сможем обсудить это позже.

— Я ценю вашу уверенность, но у вас должна быть информация, чтобы ее хранить. Будет лучше для нас обеих, если мы, так сказать, выложим все карты на стол.

— Это очень добросовестное отношение. Вообще-то, у меня есть формы. Подождите секунду.

Мелани встала и подошла к боковому столику, на котором стояла ее сумка. Она достала папку с бумагами.

— Вам нужна ручка?

— Не надо. Я все заполню дома и принесу завтра утром. Это даст вам выходные, чтобы проверить мои рекомендации. К среде у вас будет все, что нужно.

Мелани нахмурила брови.

— Не могли бы вы начать в понедельник? Я всегда могу сделать звонки из Нью-Йорка, когда вернусь домой.

— Наверное, смогу. Главное, чтобы вы были уверены.

— Я не волнуюсь об этом. Я уверена, что все в порядке. Я уже чувствую себя лучше, когда вы здесь.

— Это ваше решение.

— Хорошо. Почему бы мне не познакомить вас с дядей Гасом, и я смогу показать вам дом.

— Буду рада.

Когда они вышли в коридор, Солана заметила, что беспокойство Мелани снова вышло на поверхность.

— Извините. Тут такой беспорядок. Дядя не особенно следил за домом. Жил, как типичный холостяк. Кажется, он не замечал пыли и развала.

— Может быть, у него депрессия. Пожилые джентльмены иногда теряют интерес к жизни.

Это заметно по недостатку личной гигиены, безразличию к окружающему и ограниченности социальных контактов. Иногда их характер тоже меняется.

— Я об этом не думала. Должна предупредить вас, с ним бывает трудно. То-есть, он милый, но иногда теряет терпение.

— Вспыльчивый, другими словами.

— Точно.

Солана улыбнулась.

— Я это видела раньше. Поверьте, гнев и крики от меня отскакивают. Я ничего из этого не воспринимаю лично.

— Очень хорошо.

Солану представили Гасу Вронскому, к которому она проявила жадный интерес, хотя почти ничего ему не сказала. Не было смысла втираться к нему в доверие. Мелани Оберлин ее нанимает, и скоро ее не будет. Каким бы ни был старик крикливым и упрямым, Солана получит его в свое распоряжение. Будет предостаточно времени для них двоих, чтобы выяснить отношения.

Позже, в тот день, Солана сидела за круглым обеденным столом в столовой своей маленькой квартирки. Кухня была тесной, там едва хватало места, чтобы приготовить еду. Там был небольшой холодильник, плита, которая выглядела игрушечной, раковина и дешевые подвесные шкафчики. За этим столом она оплачивала счета, он обычно был завален бумагами и поэтому не пригоден для употребления еды. Они с сыном ели перед телевизором, поставив тарелки на кофейный столик.

Перед Соланой лежала форма для приема на работу. Рядом была копия подобной формы, которую она вытащила из личной папки Другой. В нескольких метрах гремел телевизор, но Солана едва это замечала. Гостиная являлась длинной частью комбинации гостиной и столовой в виде буквы L, без видимого различия между двумя частями.

Крошка, ее Тонто, растянулся в своем кресле, ноги задраны, глаза прикованы к экрану. У него были проблемы со слухом, и обычно он включал телевизор на такую громкость, которая заставляла ее вздрагивать, а соседей стучать в стенку.

После того, как он бросил школу, единственная работа, которую он смог найти, это укладывать покупки в пакеты в ближайшем супермаркете. Это продолжалось недолго. Он решил, что такая работа ниже его достоинства, и ушел через шесть месяцев. Потом он нанялся в фирму по обустройству территории, стричь траву и кусты. Он жаловался на жару, и клялся, что у него аллергия на траву и пыльцу. Часто опаздывал на работу или притворялся больным. Когда он появлялся на работе и за ним не следили, он уходил, когда хотел.

Он уволился, или его уволили, зависит от того, кто рассказывал историю.

После этого он сделал несколько попыток найти работу, но собеседования ни к чему не приводили. Из-за того, что люди с трудом его понимали, он часто расстраивался и приходил в ярость. В конце концов, он вообще прекратил попытки.

Некоторым образом, для Соланы даже было легче, когда он оставался дома. У него никогда не было водительских прав, так что, когда он работал, ей приходилось отвозить его на работу и забирать обратно. Когда она работала в доме престарелых, это представляло проблему.

В настоящий момент у Крошки была бутылка пива, балансирующая на подлокотнике кресла и открытый пакет картофельных чипсов, прижатый к его бедру, как верный пес.

Он жевал и смотрел свою любимую программу, игровое шоу с множеством звуковых и световых эффектов. Он любил выкрикивать ответы на вопросы своим странным голосом.

Он не стыдился того, что все эти ответы были неправильными. Какая разница? Он наслаждался участием. По утрам он смотрел мыльные оперы, а позже, днем — мультфильмы или старые фильмы.

Солана изучала историю занятости Другой со знакомым чувством зависти, к которому примешивалось немножко гордости, потому что сейчас она составляла свое собственное резюме. Рекомендательные письма рассказывали, какой надежной и ответственной она была, и Солана чувствовала, что они описывают именно ее.

Единственная проблема, которую она видела, был промежуток в восемнадцать месяцев, в течение которых Другая болела. Она знала детали, потому что предмет много обсуждался на работе. У Другой был рак груди. Она последовательно прошла через лампектомию, химио- и радиотерапию.

У Соланы не было никакого желания включать эту информацию в свое заявление. Она была суеверна в том, что касалось болезни, и не хотела, чтобы кто-нибудь подумал, что она страдала от чего-то столь постыдного. Рак груди? Боже мой. Она не нуждалась в сочувствии или показной озабоченности. В придачу, она боялась, что предполагаемый наниматель проявит любопытство. Если она упомянет о раке, кто-то может спросить ее о симптомах, или о лекарствах, или о том, что говорят доктора о ее шансах вылечиться. У нее никогда в жизни не было рака. Ни у кого из ее родственников тоже. Для нее болеть раком было таким же позорным, как быть алкоголиком. Еще она боялась, что если напишет это, болезнь может появиться.

Но как она может объяснить этот интервал, когда реальная Солана, Другая, была на лечении? Она решила вставить работу, которая была у нее самой примерно в то же время.

Она работала компаньонкой у пожилой леди по имени Генриетта Спарроу. Женщина сейчас мертва, и никто не может позвонить ей и попросить рекомендательное письмо. Генриетта была за пределами жалоб на плохое обращение. Все, что было, ушло с ней в могилу.

Солана сверилась с календарем и вписала начальную и конечную даты работы, вместе с кратким описанием своих обязанностей. Она писала аккуратными печатными буквами, не желая, чтобы образец ее почерка появился где-либо. Когда заявление было готово, она присоединилась к сыну у телевизора. Солана была довольна собой и решила отпраздновать, заказав три большие пиццы. Если окажется, что Гас Вронский гол, как сокол, она всегда может уйти. Она с нетерпением ждала отъезда Мелани Оберлин, чем быстрее, тем лучше.