"В" - значит вторжение

35

Я не буду подробно описывать, что произошло сразу после этого ужасного инцидента.

В любом случае, я многое забыла. Помню, как приехал офицер Андерсон на патрульной машине. А позже — Чини, на своем маленьком красном «мерседесе»-кабриолете. Моя машина стояла там, где я ее оставила, а я, к тому времени, сидела на поребрике перед домом Генри, трясясь, как будто страдала неврологическим заболеванием.

После схватки с Крошкой я щеголяла достаточным количеством ушибов и ссадин, чтобы подтвердить правдоподобность моего описания его нападения. В голове у меня до сих пор звенело от удара. Поскольку уже существовали ордера на его арест за подобные вещи, никто не стал бы утверждать, что я виновата.

Вот факты, которые работали в мою пользу:

Когда произошел инцидент, я остановилась и подошла к пострадавшему с намерением помочь в случае необходимости, какового не представилось, потому что он был мертв.

Согласно анализам, я не находилась под влиянием алкоголя или наркотиков.

Когда прибыл офицер из транспортного отдела, я дала ему свою фамилию и имя, адрес, регистрацию и доказательство страховки. У меня были с собой действующие водительские права. Он проверил мое имя, номер регистрации и номера машины, но ничего криминального не нашел. Я боялась, что он прицепится к такой ерунде, как запретительное постановление, но, поскольку суда еще не было, его, наверное, еще не было в системе.

Кроме того, ей я ничего не сделала.

Был намек, что я могла превысить предел необходимой обороны, но это мнение было немедленно аннулировано.

«Мустанг» был поставлен на неделю в мастерскую для ремонта. «Дворники» и окно с водительской стороны нуждались в замене. Водительская дверца была помята и водительское сиденье сдвинуто. Неважно, как хорошо будет вычищена обивка сиденья, все равно останутся следы красного на швах.

Я не знала, оставить ли мне машину. Владеть ею было, как владеть породистой беговой лошадью — красиво и приятно, но дорого содержать. Несомненно, машина спасла мне жизнь, но я боялась, что каждый раз, садясь за руль, я буду видеть Крошку, начинающего свой фатальный забег, с отведенным назад кулаком.

Гаса выписали из больницы через два дня. Мелани поискала в местных агенствах и нашла для него новую компаньонку. Женщина помогала по хозяйству, готовила еду, делала покупки и покидала дом вечером, отправляясь к собственной семье. Гас выгнал ее через две недели.

Следующая компаньонка удержалась до сих пор, хотя Генри не раз слышал перебранку из-за изгороди.

Через неделю после гибели Крошки машина Генри была найдена в шести кварталах от мексиканской границы. Все отпечатки были стерты, но в багажнике были заперты картины общей стоимостью почти на миллион долларов. Солане, очевидно, не хотелось оставлять такие ценности, но она не могла бы исчезнуть, имея полный багажник украденных произведений искусства.

Одним счастливым последствием ее исчезновения было то, что она не явилась в суд в день слушания по запретительному постановлению. Дело было закрыто, но мне до сих пор нужно было постановление судьи, чтобы получить назад свои пистолеты.

В глубине души я знала, что не кончила с ней, также, как и она со мной. Я была виновата в смерти ее единственного ребенка, и я должна была заплатить за это.

Пока что я сказала себе, что нет повода беспокоиться. Соланы не было, а если она вернется, то вернется, и тогда я буду с ней разбираться. Я оставила это дело за плечами. Это было сделано, сделано, сделано. Я не могла изменить того, что произошло, и не могла сдаться эмоциям, которые текли, как подводное течение, под спокойной поверхностью, которую я являла миру. Генри обо всем догадывался. Он тактично выспрашивал, как я переживаю смерть Крошки, советуя, что мне будет лучше «с кем-нибудь поговорить».

— Я не хочу ни с кем разговаривать. Я сделала то, что должна была. Он не должен был на меня нападать. Он не должен был ударять кулаком по стеклу. Это был его выбор. Я сделала свой. Ничего особенного. Это не первый парень, которого я убила.

— Ну, это свежее освещение.

— Генри, я ценю твое беспокойство, но оно не по адресу.

Я понимала, что отвечаю резковато и раздраженно, но чувствовала себя нормально. По крайней мере, я так говорила ему и любому, кто спрашивал. Несмотря на храброе лицо, которое я носила, я проживала свои дни в страхе, на таком глубоком уровне, что я его едва замечала.

Мне хотелось завершения. Мне нужно было связать все оборванные концы. До тех пор, пока она где-то существовала, я не чувствовала себя в безопасности. Я боялась. Была напугана.

Позже я поняла, что испытывала форму пост-травматического стресса, но тогда, все что я знала, это сколько мне нужно работать чтобы победить свое беспокойство.

У меня не было аппетита. Я засыпала без проблем, но просыпалась в 4 утра, и все. Я не могла сосредоточиться. Я боялась толпы и пугалась громких звуков. В конце каждого дня я была без сил, от того, что все время приходилось держать себя в руках.

Страх, как и любую сильную эмоцию, трудно спрятать. Большая часть моей энергии была посвещена отрицанию его существования.

Единственное облегчение приносила пробежка ранним утром. Я жаждала движения. Мне нравилось ощущение полета над землей. Мне нужно было вспотеть и задохнуться. Если болели ноги и горели легкие — еще лучше. Было что-то осязаемое в спокойствии, которое приходило после пробежки. Я добавила километр к обычным пяти. Когда этого оказалось недостаточно, я увеличила скорость.

Успокоение долго не продлилось. 14 февраля был последним днем, когда я наслаждалась покоем, хотя и искусственным. На следующей неделе, хотя я еще этого не знала, Солана сделала свой ход.

День святого Валентина был днем рождения Генри, и Рози пригласила нас на обед, чтобы отпраздновать его восьмидесятивосьмилетие. Ресторанчик был закрыт по воскресеньям, так что мы были одни. Рози приготовила угощение. Вилльям помог накрыть на стол.

Нас было только четверо: Рози, Вилльям, Генри и я. Нам пришлось праздновать без Льюиса, Чарли и Нелл, потому что Средний запад завалило снегом и они застряли до тех пор, пока не откроется аэропорт.

Генри и Шарлотта наладили отношения. Я была уверена, что он пригласит ее, но он не решался давать повод намекам на романтические отношения между ними. Она всегда будет слишком зациклена на своих целях для его спокойного стиля жизни.

Он сказал, что хочет только самых близких и дорогих рядом, когда задувал свечи и улыбался нашему исполнению «С Днем рождения тебя-я!»

Мы с Рози и Вилльямом скинулись и купили ему три медных сковородки, от которых он пришел в восторг.

В понедельник утром я приехала на работу к восьми — рано для меня, но я плохо спала и отправилась на пробежку в 5.30, вместо шести, что привело меня в офис на полчаса раньше обычного. Одно достоинство моего офиса — возможно, единственное — то что перед ним всегда можно было припарковаться. Я заперла машину и вошла. Под щелью в двери на полу лежала обычная кучка почты. Большая часть была мусором, который отправлялся прямо в корзину, но на самом верху лежал пухлый конверт, в котором, как я предположила, были очередные документы из офиса Ловелла Эффинджера. Мелвин Доунс не явился на дачу показаний, и я обещала Женеве, что еще раз съезжу к нему и поговорю по душам.

Ясно, что его не впечатлила угроза судебного преследования.

Я бросила сумку на стол. Сняла куртку и повесила на спинку стула. Взяла конверт, который был запечатан скрепкой, и мне пришлось потрудиться, чтобы его открыть. Я разогнула зажимы и заглянула внутрь.

При первом взгляде я взвизгнула и отшвырнула конверт через комнату. Действие было непроизвольное, чисто рефлекторное. То, что я увидела, было волосатыми конечностями живого тарантула. Я буквально содрогалась, но у меня не было времени, чтобы успокоиться или вернуть сообразительность.

В ужасе я наблюдала, как тарантул выбирался из конверта, одна волосатая нога за другой, определяя на ощупь характеристики моего бежевого ковра. Паук выглядел огромным, но фактически, короткое и толстое тело было не больше четырех сантиметров в ширину. Оно было подвешено на восьми ярко-красных ногах, которые, казалось, двигались независимо одна от другой. Передняя и задняя часть тела были закруглены, и ноги, похоже, имели суставы, как маленькие согнутые локти и колени, которые заканчивались маленькими плоскими лапками. Вместе с телом и ногами паук мог поместиться в окружность десять сантиметров в диаметре. Семенящими шагами тарантул полз по полу, похожий на комок черных и красных волос.

Если я не придумаю, как его остановить, он заползет в щель между шкафами и поселится там навеки. Что же мне делать? Идея наступить на паука таких размеров на повестке дня не стояла. Я не хотела к нему приближаться, и не хотела видеть, что получится, когда я раздавлю его до смерти. Я точно не собиралась прихлопнуть его журналом. На расстоянии паук не представлял опасности. Тарантулы не ядовитые, но страшные, как черт. Волосатые, восемь блестящих круглых глаз и (я не шучу) клыки, которые были видны с другой стороны комнаты.

Не обращая внимание на мое беспокойство, тарантул вышел из офиса с определенной элегантностью и проследовал дальше, пересекая приемную. Я боялась, что он может устроиться, растянувшись, под плинтусом, как кошка, спящая под забором.

Не сводя глаз с паука, я быстро попятилась в свою кухоньку. В пятницу я вымыла стеклянную колбу от кофейника и оставила ее вверх дном на полотенце для просушки.

Схватила ее и бросилась назад, поразившись, какую дистанцию проделал тарантул за эти несколько секунд. Я не решилась остановиться и подумать, насколько отвратительным он выглядит вблизи. Ни о чем не думая, перевернула колбу и накрыла паука. Потом я снова содрогнулась, стон раздался из какой-то первобытной части меня.

Я попятилась от колбы, гладя себя по груди. Никогда больше не буду ей пользоваться. Не смогу заставить себя пить из сосуда, к которому прикасались паучьи лапы.

Я не решила проблему. Я только отложила неизбежный вопрос, что с ним делать. Какой у меня был выбор? Контроль за животными? Местная группа по спасению тарантулов?

Я не решалась отпустить его на свободу (чем являлся клочок плюща за моей дверью), потому что я всегда буду осматривать землю, ожидая, когда он появится снова.

Похоже, это был момент, когда поблизости нужен мужик, хотя я могла поспорить, что большинство мужиков испытывали бы такое же отвращение, и их так же тошнило бы при мысли о паучьих кишках.

Я вернулась к столу, обойдя пустой конверт, который надо будет сжечь. Достала телефонную книгу и нашла телефон музея естествознания. Ответившая мне женщина вела себя так, будто в моей ситуации не было ничего необычного. Она проверила свои записи и нашла телефон парня, который разводил тарантулов. Потом она сообщила мне, с определенной легкомысленностью, что его лекции, сопровождаемые демонстрацией, обожают ученики младших классов, которым нравится, когда пауки ползают у них по рукам.

Я выкинула эту картину из головы, когда набирала его номер.

Неизвестно, чего можно было ожидать от человека, который зарабатывает на жизнь, общаясь с тарантулами. Молодому человеку, который прибыл через полчаса к дверям моего офиса, было лет двадцать с небольшим. Большой и мягкий, с бородкой, которая, возможно, должна была придать ему немного солидности.

— Вы Кинси? Байрон Кои. Спасибо за звонок.

Я пожала ему руку, стараясь не бормотать слишком много благодарностей. Его пожатие было легким, а ладонь — теплой. Я смотрела на него с такой же надеждой, как на водопроводчика в тот день, когда от стиральной машины отвалился шланг и залил водой все вокруг.

— Спасибо, что пришли так быстро.

— Я рад помочь.

Его улыбка была милой, а копна светлых волос большой, как горящий куст. На нем был джинсовый комбинезон, рубашка с коротким рукавом и туристские ботинки. Он принес с собой две легкие пластмассовые переноски, которые поставил на пол, одну среднюю и одну большую. Кофейная колба привлекла его внимание, когда он вошел, но он был вежлив и сдержан.

— Давайте посмотрим, что у вас здесь.

Он опустился на одно колено, а потом растянулся на животе и приблизил лицо к колбе. Постучал по стеклу, но паук был слишком занят, чтобы реагировать. Он обследовал периметр, надеясь найти маленькую дверцу к свободе.

— Какой красавец, — сказал Байрон.

— О, спасибо.

— Этот парень — мексиканский красноногий тарантул, Brachypelma emilia, ему пять или шесть лет. О самцах можно судить по цвету. Видите, какой он темный? Самки ближе к коричневому. Где вы его нашли?

— Вообще-то, это он меня нашел. Кто-то оставил его для меня в конверте.

Он посмотрел на меня с интересом.

— По какому случаю?

— Никакого случая, просто очень глупый розыгрыш.

— Ну и розыгрыш. Вы не купите красноножку меньше, чем за сто двадцать пять долларов.

— Ну да, для меня только самое лучшее. Когда вы говорите, мексиканский красноногий, это значит, что их можно найти только в Мексике?

— Не только. В таких штатах, как Аризона, Нью-Мексико и Техас они встречаются не так уж редко. Я выращивал Чако золотые колени и кобальтовых синих. Ни один не стоит столько, сколько этот парень. У меня есть парочка бразильских розовых, которых я взял по десять баксов каждого. Вы знаете, что можно приручить тарантула как домашнее животное?

— Неужели? Я понятия не имела.

— Да! Они тихие и не линяют. Они сбрасывают старый покров, и нужно быть немножко осторожным насчет укусов. Яд безопасен для человека. Но место укуса распухает, и иногда бывает онемение или зуд. Проходит довольно быстро. Очень хорошо, что вы его не убили.

— Я в душе за охрану природы. Слушайте, если вы собираетесь его вытащить, пожалуйста, предупредите. Я выйду из комнаты.

— Не, этот парнишка уже достаточно травмирован. Я не хочу, чтобы он подумал, что я его враг.

Он снял крышку с прозрачной коробочки среднего размера. Взял со стола карандаш, приподнял колбу и использовал его, чтобы сопроводить паука в переноску. (Карандаш тоже сгорит). Закрыл крышку и поднял переноску за ручку на уровень своего лица.

— Если хотите, он ваш, — сказала я.

— Правда?

Он улыбнулся, его лицо осветилось от радости. Я не доставляла мужчине столько удовольствия с тех пор, как мы расстались с Чини.

— Еще я буду рада оплатить ваше время. Вы действительно спасли мне жизнь.

— О, господи, это достаточная плата. Если передумаете, буду счастлив принести его назад.

— Идите, и благословит вас бог.

Когда дверь за ним закрылась, я села за стол и устроила хороший длинный разговор сама с собой. Мексиканский красноногий тарантул. Укуси мою задницу. Это все дела Соланы.

Если ее целью было напугать меня до смерти, она в этом преуспела. Уж не знаю, что символизировал тарантул для нее, но для меня это значило, что ее извращенный мозг работал. Она отправила мне послание, и я его получила. Небольшое облегчение, полученное от утренней пробежки, улетучилось в окно. Этот первый взгляд на паука останется со мной на всю жизнь. Меня до сих пор трясло.

Я сложила нужные мне папки, взяла портативную пишущую машинку «Смит-Корона», заперла офис и загрузила машину. Офис казался зараженным. Поработаю дома.

Я дожила до конца дня. Хотя я легко отвлекалась, но старалась быть продуктивной. Мне нужен был комфорт, и на обед я позволила себе сэндвич из сыра с перцем пименто и майонезом, намазанным на хлеб из цельного зерна. Разрезала его на четвертинки, как делала в детстве, и наслаждалась каждым кусочком.

Я не была слишком строгой и насчет ужина, должна признаться. Мне нужно было успокоить себя с помощью еды и алкоголя. Я знаю, что очень нехорошо использовать алкоголь, чтобы снять напряжение, но вино дешево, это законно, и делает свое дело. В основном.

Когда я отправилась в постель, мне не пришлось волноваться, что я буду лежать без сна.

В кои-то веки, я была слегка пьяна, и спала, как младенец.

Это было слабое дуновение холодного воздуха, которое меня разбудило. Я спала в спортивном костюме, в ожидании утренней пробежки, но даже одетой мне было холодно.

Я посмотрела на электрические часы, но экран был черным. Я поняла, что обычное мягкое мурлыканье домашней техники прекратилось. Электричество отключилось, неприятное дело для зависимого от времени человека, каким я была.

Я посмотрела вверх, на небо, через плексигласовое окошко, но не смогла определить, который час. Если бы я знала, что еще рано, два или три часа ночи, я бы укрылась с головой и уснула, пока внутренний будильник не разбудил бы меня в 6.00. Я рассеянно размышляла, отключилось ли электричество во всем районе. В Санта-Терезе, если дует неправильный ветер, случаются небольшие поломки, и электричество отключается. Через несколько секунд часы могут снова включиться, но цифры будут мигать, заявляя об огорчении.

В данном случае ничего не происходило. Я могла протянуть руку и нащупать на столике свои часы. Прищурившись и повернув лицо, я, возможно, сумею разглядеть свои руки, но это ничего не даст.

Меня озадачивал холодный воздух, и я размышляла, не оставила ли где-нибудь открытое окно. Непохоже. Зимой я сохраняю студию в тепле, часто закрывая ставни, чтобы избежать сквозняков. Я посмотрела в изножье кровати.

Там стоял кто-то, женщина. Неподвижно. Ночная темнота никогда не абсолютна. Учитывая освещенность города, я всегда могу определить градации света, начиная от бледно-серого и кончая угольно-черным. Если я просыпаюсь ночью, то могу передвигаться по студии, не зажигая света.

Это была Солана. В моем доме. В моей спальне, глядя на меня, пока я спала. Страх распространялся внутри меня медленно, как лед. Холод двигался от позвоночника до кончиков пальцев, таким же образом, как вода постепенно твердеет, когда озеро замерзает.

Как она вошла? Я ждала, надеясь, что призрак окажется обычной вещью — курткой, брошенной на перила, или чехлом для одежды, свисающим с дверцы шкафа.

Сначала я не могла поверить. Это было невозможно — невозможно — чтобы она вошла.

Потом я вспомнила ключ от дома Генри, с картонной биркой, с аккуратной надписью ПИТТС. Гас хранил ключ в ящике стола, куда я заглянула в первый раз, когда искала телефон Мелани. Генри говорил, что было время, когда Гас приносил почту и поливал цветы в его отсутствие. У нас с Генри были одинаковые замки, и подумав об этом, я не могла вспомнить, что закрывала дверь на цепочку, что значило, когда она отперла дверь, ничего не мешало ей войти. Что могло быть легче? Я могла бы с таким же успехом оставить дверь нараспашку.

Солана, должно быть, почувствовала, что я проснулась и смотрю на нее. Мы уставились друг на друга. Разговаривать не было необходимости. Если она была вооружена, это был момент для нападения, когда она знала, что я ее вижу, но беспомощна, чтобы бороться.

Вместо этого, она ушла. Я видела, как она повернулась к винтовой лесенке и исчезла.

Я села в кровати, сердце колотилось. Отбросила одеяло, дотянулась до кроссовок и сунула в них босые ноги. Электрические часы вновь осветились, цифры мигали. Было 3.05.

Солана, должно быть, нашла электрический щиток. Теперь электричество включилось, и я сбежала по ступенькам. Входная дверь стояла открытой, и я слышала ее неторопливые шаги, удалявшиеся по дорожке. Было оскорбительное высокомерие в том, как медленно она уходила. У нее было все время в мире.

Я заперла дверь, закрыла ее на засов и на цепочку и поспешила в нижнюю ванную. Из окошка была видна улица. Я прижалась лбом к стеклу, поглядывая в обе стороны. Соланы не было видно. Я ожидала услышать машину, но ничего не нарушало тишину. Я слезла с края ванны и потерла лицо руками.

Теперь, когда Солана ушла, мне было страшнее, чем когда она была здесь.

В темноте ванной я закрыла глаза и спроектировала себя в ее голову, взглянув на ситуацию так, как должна была ее видеть она. Сначала тарантул, потом это. Что она задумала? Если она хотела моей смерти — что было несомненно — почему она не действовала, когда у нее был шанс?

Потому что она хотела продемонстрировать свою власть надо мной. Она говорила мне, что может проходить сквозь стены, что для меня никогда не будет безопасно закрывать глаза.

Куда бы я ни шла, что бы ни делала, я буду уязвимой. На работе, дома я буду зависеть от ее воли, жива чисто по ее прихоти, но, наверное, не очень долго. Какие еще послания были зашифрованы в первом?

Начнем с очевидного, она не была в Мексике. Она бросила машину около границы, так что мы решили, что она сбежала. Вместо этого она вернулась. Для чего?

Я не слышала, как завелась машина, но она могла оставить ее за два квартала и могла совершить путешествие к моей кровати и обратно пешком. Для нее проблема была в том, что покупка или прокат машины требовали персональной идентификации. Пегги Клейн забрала ее водительские права, и без них она ничего не могла сделать. Она не могла быть уверена, что ее лицо, ее имя и разнообразные псевдонимы не были известны всей полиции вокруг. Она точно знала, что как только попытается использовать свои кредитные карточки, ее местонахождение станет известно, и полицейские будут тут как тут.

За недели своего отсутствия она вряд ли устроилась на работу, что значило, она живет на наличные. Если даже она нашла способ обойти требования документов, покупка или прокат машины съели бы ощутимую сумму.

Когда она убьет меня, ей придется залечь на дно, что значит, ей надо сохранить свои запасы наличных, чтобы дожить до того, как она найдет новую жертву. Это все требовало терпения и тщательного планирования. У нее не было достаточно времени, чтобы наладить новую жизнь. Так как же она добралась сюда?

Автобусом или поездом. Путешествовать автобусом дешево и анонимно. Путешествие поездом позволяло ей сойти в трех кварталах от моего дома.

На следующее утро я первым делом рассказала Генри о своей ночной гостье и о своей теории, как она попала в дом. После этого позвонила слесарю и поменяла замки. Генри и Гас поменяли замки тоже. Еще я позвонила Чини и рассказала ему, что произошло, чтобы в полиции были в курсе. Я дала ему фотографии Соланы, так что все офицеры знали, как она выглядит.

Снова мои нервы были на пределе. Я нажимала на Лонни по поводу получения постановления судьи, чтобы я могла вернуть свои пистолеты. Не знаю, как он это сделал, но я получила постановление на руки и забрала их из магазина в тот же день.

Я не собиралась ходить, как герой вестерна, вооруженная до зубов, но мне нужно было сделать что-то, чтобы почувствовать себя в безопасности.

В среду утром, когда я вернулась с пробежки, к моей двери оказалась прилеплена скотчем фотография. Опять Солана. Что на этот раз? Нахмурившись, я оторвала ее. Вошла в дом, заперла дверь и включила настольную лампу. Я изучала изображение, зная, что это такое.

Она сфотографировала меня накануне, где-то на моем беговом маршруте. Я узнала темно-синий спортивный костюм, в котором была. На улице было прохладно, и я обмотала вокруг шеи светло-зеленый шарф, первый и единственный раз раз. Это должно было быть ближе к концу пробежки, потому что мое лицо раскраснелось и я дышала ртом. На заднем фоне была видна часть здания с фонарем перед ним.

Ракурс был странным, но я не знала, что это значит. Послание было достаточно ясным. Даже пробежка, которая была моим спасением, находилась в осаде. Вызов был в том, чтобы посмотреть, достаточно ли я умна, чтобы найти ее. Если нет, она пошлет мне другую подсказку. Чего я «не догоняла» — это план ее игры. Она что-то задумала, но я не могла прочесть ее мысли. Это было интересное распределение сил. У меня больше было поставлено на карту, но ей было нечего терять.

Я приняла душ и оделась в спортивный костюм и туфли для бега. На завтрак я поела холодные хлопья. Помыла миску с ложкой и поставила сушиться на полку. Поднялась наверх и достала свою поясную сумку. Оставила на месте отмычки в кожаном футляре, но выложила электрическую отмычку, чтобы освободить место для «Хеклер и Кох», который зарядила и засунула на место.

Я вышла из дома с фотографией в руке. Еще у меня были с собой фотографии Соланы.

Пошла по своему маршруту — по бульвару Кабана, налево на Стейт. Изучала ландшафт, мимо которого проходила, пытаясь найти точку, с которой была сделана фотография. Выглядело так, что объектив был направлен вниз, но не очень сильно. Если она была на улице, я бы ее увидела. Во время пробежки я обычно сосредоточена на беге, но это не значит, что я ничего не вижу вокруг. Обычно я бегаю до восхода солнца, и какими пустыми не казались бы улицы, там всегда есть другие люди, и не все они хорошие. Я была заинтересована, чтобы быть в форме, но не ценой того, чтобы быть дурой.

Я разрывалась между естественным желанием со всем покончить и необходимостью во всем разобраться. Пошла на компромисс, пройдя половину маршрута. Я подозревала, что она находилась со стороны пляжа от дороги. Здания вдоль верхней части Стейт сильно отличались от того, что было на фотографии. Я бегала по этому маршруту неделями, и меня поразило, как по-другому выглядели улицы, когда я шла шагом. Магазины были еще закрыты, но популярные кафе на берегу полны. Люди шли в спортивный зал или возвращались к машинам, мокрые после занятий.

На перекрестке Нейл и Стейт я свернула и направилась в другую сторону. Помогло, что там не было много фонарей — два на каждый квартал. Я осматривала здания на уровне второго этажа, проверяя пожарные лестницы и балконы, где она могла прятаться. Искала окна, расположенные на уровне, который мог предоставить угол, под каким был сделан снимок.

Я уже дошла до рельсов железной дороги, и география близилась к концу.

Наконец, я заметила фрагмент здания, который был на фотографии. Это был магазин, торговавший футболками, на другой стороне улицы. Бордюр под окном был очень заметным теперь, когда я смотрела на него. Я медленно шла, пока окружающее не совпало с фотографией. Тогда я обернулась. Отель «Парамаунт».

Я посмотрела на окно, прямо над козырьком входа. Это была угловая комната, наверное большая, потому что я видела широкий балкон, который опоясывал обе части здания, видимые из этой точки. Может быть, когда-то в отеле на этом месте был ресторан, с французскими дверями, которые открывались на балкон, так что посетители могли наслаждаться утренним воздухом за завтраком, а позже — заходящим солнцем во время коктейльного часа.

Я вошла в лобби. Ремонт был сделан с безупречным вниманием к деталям. Архитектор сумел сохранить старинное обаяние, не принося в жертву современные стандарты элегантности. Было похоже, что все медные детали до сих пор были на месте, начищенные до блеска. Я знала, что это неправда, потому что оригиналы были растащены после того, как отель закрылся. Стены были покрыты росписью в приглушенных тонах, со сценами, изображающими отель «Парамаунт» в 1940-е годы. Швейцар был на месте, так же как несколько коридорных, переносивших багаж новых постояльцев. Группа тощих, как жердь, женщин в изящных шляпках играли в бридж в углу лобби. У двух из четырех был наброшен мех лисы на костюмные жакеты с подложенными плечами. Не было никакого намека, что происходит война, кроме дефицита мужчин. Внутренний двор и зона бассейна были вылизаны, изображения взяты со старых фотографий.

Я видела шесть кабинок в дальнем конце бассейна, с пальмами сбоку. Я не сразу поняла, глядя на конструкцию через барьер, что бассейн продолжался под стеклянной стеной в само лобби. Часть в лобби была, в основном, декоративной, но общий эффект был хорошим.

На росписи на улице стояли старинные автомобили, и не было и намека на различные заведения для туристов, которые вытянулись вдоль Стейт сейчас.

Справа была изображена широкая лестница, покрытая ковром, которая вела в мезонин. Я повернулась и увидела ту же лестницу в реальности.

Я поднялась и повернула направо, так что оказалась лицом к улице. То, что я представляла себе рестораном или комнатой отдыха, оказалось роскошным угловым номером. Медный номер на двери был витиеватой цифрой 2. Был слышен звук телевизора изнутри.

Я подошла к окну в конце коридора и выглянула на улицу. Солана должна была сделать снимок из окна в номере, потому что с того места, где я стояла, перспектива была немного другой.

Я спустилась по широкой лестнице в лобби. Служащий за стойкой был лет тридцати, с узким костлявым лицом и волосами, напомаженными и зачесанными назад в стиле, который я видела только на фотографиях 40-х годов. Его костюм тоже был в стиле ретро.

— Доброе утро. Чем я могу вам помочь?

Его ногти блестели от недавнего маникюра.

— Меня интересует номер в мезонине, — сказала я и показала вверх.

— Это номер Авы Гарднер. Сейчас он занят. Как скоро вы хотите его забронировать?

— Вообще-то, не хочу. Я думала, что туда вселилась моя подруга, и хотела устроить ей сюрприз.

— Она просила ее не беспокоить.

Я слегка нахмурилась.

— Это на нее непохоже. Обычно у нее постоянный поток посетителей. Конечно, она в процессе развода, и может опасаться, что к ней явится ее бывший. Вы можете сказать, какое имя она использовала? По мужу она была Броди.

— Боюсь, что не могу дать вам эту информацию. Это противоречит правилам отеля. Приватность наших гостей — наш главный приоритет.

— Что если я покажу вам фотографию? По крайней мере, вы сможете подтвердить, что это моя подруга. Мне не хочется барабанить в дверь, если я ошиблась.

— Почему бы вам не дать мне свое имя, и я позвоню ей.

— Но это испортит сюрприз.

Я повернула поясную сумку вперед и расстегнула маленькое отделение. Достала фотографию Соланы и положила на стойку.

— Боюсь, что не могу помочь.

Он избегал смотреть мне в глаза, но я знала, что он не удержится, чтобы не взглянуть на фотографию. Его взгляд скользнул вниз.

Я ничего не сказала, но не сводила с него глаз.

— В любом случае, у нее сейчас посетитель. Джентльмен только что туда поднялся.

Так много для его уважения ее приватности.

— Джентльмен?

— Красивый седой мужчина, высокий, очень ухоженный. Я бы сказал, что ему за восемьдесят.

— Он назвал свое имя?

— Ему не нужно было. Она позвонила и сказала, что ожидает мистера Питтса, и когда он придет, я должен послать его прямо наверх, что я и сделал.

Я почувствовала, как краски покидают мое лицо.

— Я хочу, чтобы вы позвонили в полицию, и я хочу, чтобы вы сделали это прямо сейчас.

Он посмотрел на меня с лукавой улыбкой на губах, как будто это был розыгрыш, снимаемый скрытой камерой, чтобы проверить его реакцию.

— Позвонить в полицию? Джентльмен тоже это говорил. Вы оба серьезно?

— Черт! Просто сделай это. Спроси детектива Чини Филлипса. Можешь запомнить?

— Конечно, — сказал он, поджав губы, — Я не дурак.

Я не уходила. Он поколебался и взялся за телефон.

Я развернулась и побежала по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Почему она позвонила Генри? И что она могла сказать, чтобы заставить его прийти? Когда я во второй раз подошла к номеру Авы Гарднер, телевизора не было слышно.

Модернизация и ремонт отеля, к счастью для меня, не включали установку замков, открываемых карточками. Я не определила тип замка, но какая разница? Расстегнула сумку и достала кожаный футляр с пятью отмычками. Я бы предпочла прикрытие громкой музыки и разговоров, но не могла рисковать. Только собралась приступить к работе, как дверь открылась, и я увидела Солану.

— Могу сэкономить тебе время. Почему бы тебе не войти? Служащий позвонил и сказал, что ты поднимаешься.

Вот придурок, подумала я, и вошла в комнату. Солана закрыла дверь и повесила цепочку.

Это была гостиная. Двери слева были открыты, показывая две спальни и ванную, отделанную белым мрамором с серыми прожилками.

Генри лежал без сознания на широком диване с присоединенной к руке капельницей, игла вставлена в вену. Цвет лица еще был хороший, и грудь ритмично поднималась и опадала.

Беспокоил меня заряженный шприц, лежавший на кофейном столике, рядом с хрустальной вазой с розами.

Французские двери стояли открытыми, легкие занавески шевелились от ветерка. Мне были видны пальмы, недавно посаженные возле дворика, который окружал бассейн. На террасах еще велись строительные работы, но бассейн, похоже, был закончен и теперь находился в процессе наполнения.

Солана дала мне время оглядеться, наслаждаясь страхом, который, должно быть, был написан на моем лице.

— Что ты с ним сделала?

— Успокоила. Он огорчился, когда понял, что тебя здесь нет.

— Почему он думал, что я здесь?

— Потому что я позвонила и сказала. Я сказала, что ты пришла в отель и напала на меня. Сказала, что я нанесла тебе большие увечья, ты сейчас при смерти и умоляешь меня разрешить увидеться с ним. Сначала он не поверил, но я настаивала, и он боялся ошибиться.

Я сказала, что прослушиваю его телефон, и если он позвонит в полицию, ты будешь мертва до того, как он положит трубку. Он приехал очень быстро, постучал в мою дверь меньше, чем через пятнадцать минут.

— Что ты ему вколола?

— Я уверена, что название ничего тебе не скажет. Оно используется, чтобы держать пациента обездвиженным перед операцией. Я сначала уложила его кое-чем другим, укол в бедро, очень быстрого действия. Он упал, как подрубленное дерево. Кажется, что он без сознания, но могу заверить, это не так. Он все слышит, только не может пошевелиться.

— Что ты от меня хочешь?

— Только получить удовольствие смотреть на твое лицо, когда он умрет. Ты забрала у меня самого дорогого человека, а теперь я заберу твоего. Ах. Но сначала отдай мне свою сумку. Гас говорил, что у тебя есть пистолет. Меня не удивит, если он у тебя с собой.

— Нет, но можешь взглянуть.

Я отстегнула сумку и протянула ей. Когда Солана потянулась за ней, я схватила ее за руку и дернула на себя. Она потеряла равновесие и повалилась вперед, когда я выставила колено, чтобы встретить ее лицо. Раздался чудесный лопающийся звук, что я надеялась, было ее носом. Конечно, кровь залила ее лицо. Она немного поморгала и упала на колени, выставив руки вперед, пытаясь удержаться. Я пнула ее в бок и наступила на одну из ее вытянутых рук.

Схватила шприц с кофейного столика и раздавила каблуком. Подошла к Генри и потянула клейкую ленту с его руки. Я хотела избавить его от капельницы.

Солана видела, что я делаю, и бросилась на меня. Я повалилась спиной на кофейный столик и потянула ее за собой. Столик перевернулся. Ваза с розами подпрыгнула на ковре и осталась стоять, розы все еще идеально расставлены. Я схватила хрустальную вазу за край и ударила Солану по плечу, что ослабило ее хватку. Я перекатилась и встала на четвереньки, а она набросилась на меня снова. Солана упорно держалась, когда я колотила ее локтем в бок и пинала в бедро, стараясь нанести как можно больший ущерб каблуком своей беговой туфли.

Эта женщина была непреклонной. Она снова бросилась на меня, и на этот раз обхватила, прижав мои локти к телу. Мы находились в таком тесном контакте, что я не могла ее стряхнуть. Я сложила ладони вместе и резко подняла их вверх, что разрушило ее захват. Развернулась боком, обхватила ее за талию и повернула. Ее тело перегнулась через мое бедро, и она упала. Я надавила локтем ей на шею и ткнула пальцем в глаз. Она вскрикнула от боли и закрыла лицо руками. Я оттолкнула ее, тяжело дыша. С улицы послышались сирены, и я молилась, чтобы они ехали сюда.

Солана повернулась, с окровавленным глазом, с лицом, диким от боли. Генри попал в поле ее зрения, и в два прыжка она была возле него, вцепившись руками в его горло.

Я прыгнула на нее. Залепила пощечину, схватила за волосы и оттащила. Она отшатнулась на два шага, и я изо всех сил толкнула ее в грудь. Она попятилась через французские двери на балкон.

Я тяжело дышала и Солана тоже. Я смотрела, как она держится за перила для опоры. Я знала, что нанесла ей урон. Она мне тоже, но я не пойму, в какой степени, пока не понизится адреналин. В тот момент я чувствовала, что устала и не была уверена, что снова смогу с ней справиться. Солана посмотрела на улицу, где были слышны полицейские машины, сирены завывали, некоторые визжали перед остановкой. Мы были только на втором этаже, и у них не займет много времени, чтобы подняться.

Я подошла к двери, сняла цепочку, открыла дверь и прислонилась к косяку. Когда я взглянула в сторону Соланы, балкон оказался пустым. Я услышала крик снизу. Подошла к французским дверям и вышла на балкон. Посмотрела вниз. В воде бассейна было видно расширяющееся розовое облако. Она немного поборолась, а потом застыла. Не было разницы, упала она или прыгнула. Она приземлилась лицом вниз, ударившись головой о край бассейна, и сползла в воду. В мелкой части вода была только тридцать сантиметров глубиной, но этого хватило. Солана утонула, прежде чем кто-нибудь сумел добраться до нее.