"В" - значит вторжение

30

Я плохо спала в ту ночь, в голове гудели мысли. Рассказ Летти Боверз был подарком, но я не радовалась, я ругала себя за то, что не поговорила с ней раньше. С ней и с Джулианом.

Если бы я опросила соседей до моей встречи с Фредриксонами, я бы знала, с чем имею дело.

Я чувствовала, что соскальзываю куда-то, расстроенная из-за ошибок, которые допустила в отношениях с Соланой. Не то, чтобы забить себя до смерти, но у Гаса были большие неприятности, и это я втравила его туда. Что еще я могла сделать? Я уже звонила в окружное агенство, так что не было смысла возвращаться к этому. Нэнси Салливан, несомненно, описала и процитировала меня в своем докладе. Кроме того, я не была свидетелем словесного, морального или физического оскорбления, что давало бы мне повод позвонить в полицию. Что же мне осталось?

Я не могла заставить свой мозг выключиться. Я ничего не могла предпринять посреди ночи, но не могла отвлечься. В конце концов, я провалилась в глубокий каньон сна. Это было, как соскользнуть во впадину на океанском дне, темную и беззвучную, вес океанской воды приковал меня к месту. Я даже не поняла, что заснула, пока не услышала звук.

Мои отяжелевшие сенсоры зарегистрировали звук и придумали несколько быстрых историй, чтобы объяснить его. Ни одна из них не имела смысла. Мои глаза открылись. Что это было?

Я посмотрела на часы, как будто бы точное время имело значение. 2:15.

Если я слышу звук пробки, вылетающей из бутылки шампанского, я автоматически смотрю на часы, на случай, если это окажется выстрелом, и потом меня попросят написать полицейский рапорт.

Кто-то ездил на скейтборде перед домом, металлические колесики по цементу, повторяющиеся удары, когда скейтборд пересекал трещины на тротуаре. Взад и вперед, звук то нарастал, то удалялся. Я прислушивалась, пытаясь определить, сколько скейтбордистов там было — только один, насколько я могла судить. Было слышно, как парень пытается подпрыгивать и разворачиваться, доска грохается вниз, когда у него получается, или стучит, когда не получается.

Я вспомнила, как Гас орал на двух девятилетних скейтбордистов в декабре. Он был очень ворчливым и раздражительным, но по крайней мере, был на ногах. Несмотря на его жалобы и дурацкие звонки, он был живым и энергичным. Теперь он ослабел, и никто по соседству не был достаточно раздражительным чтобы протестовать против шума под окнами.

Доска стучала и грохотала, с тротуара на улицу и снова на тротуар. Это начинало действовать мне на нервы. Может быть, с этих пор, я стану ворчливой соседкой.

Я отбросила одеяло и прошла босиком через темную спальню. Плексигласовое окно в крыше давало достаточно света, чтобы я видела, куда иду. Я спустилась по винтовой лесенке, моя большая футболка не закрывала колени. В студии было холодно, и я знала, что мне понадобится куртка, если я захочу выйти и погрозить кулаком, как сделал бы Гас.

Я зашла в нижнюю ванную и влезла в ванну, чтобы увидеть из окошка, что происходит на улице. Свет я не включала, так что смогу увидеть скейтбордиста, без того, чтобы он увидел меня. Звук, кажется, удалялся, приглушенный, но упорный. Потом — тишина.

Я подождала, но ничего не услышала. Скрестила руки для тепла и выглянула в темноту.

Улица была пустой, и такой же оставалась. В конце концов, я поднялась по лесенке и залезла обратно в кровать. Было 2:25, и мое тепло растворилось, оставив меня дрожащей.

Я натянула одеяло и стала ждать, пока согреюсь. Следующее, что я поняла, что уже 6:00 и время для пробежки.

Я почувствовала в себе больше оптимизма, когда за плечами остались километры. Пляж, влажный воздух, солнце, рисующее прозрачные разноцветные слои на небе- все говорило о том, что это будет лучший день. Добежав до фонтана с дельфином, я повернула налево, к городу. Через десять кварталов развернулась и побежала обратно, в сторону пляжа.

Я не надела часы, но смогла оценить свой прогресс, когда услышала сигнал шлагбаума у железнодорожной станции. Земля задрожала, и я услышала приближающийся поезд и его предупреждающий гудок, приглушенный из-за раннего часа. Позже днем, когда будет проходить пассажирский поезд, гудок будет достаточно громким, чтобы остановить разговоры по всему пляжу.

Как самоназначенный контролер, я воспользовалась возможностью заглянуть через деревянный забор, окружавший новый бассейн отеля «Парамаунт». Большая часть строительного мусора была убрана, и на цемент был нанесен слой штукатурки. Я представила себе готовый проект: шезлонги, столики под зонтиками, защищающими постояльцев отеля от солнца.

Изображение побледнело, замененное моим беспокойством о Гасе. Я раздумывала, не позвонить ли Мелани в Нью-Йорк. Ситуация была неприятной, и она обвинит меня.

Насколько я знаю, Солана уже предоставила ей свою версию истории, в которой она была хорошим парнем, а я — плохим.

Вернувшись домой, я занялась обычными утренними делами, и в 8:00 заперла дверь и пошла к машине. Черная с белым полицейская машина стояла у тротуара прямо через дорогу.

Полицейский в форме был увлечен разговором с Соланой Рохас. Оба смотрели в мою сторону. Что теперь? Моя первая мысль была о Гасе, но скорой помощи не было видно.

Озадаченная, я перешла через улицу.

— Есть проблемы?

Солана взглянула на полицейского, потом, демонстративно, на меня, и затем повернулась и ушла. Я знала, что они говорили обо мне, но по какому поводу?

— Я — офицер Пирс.

— Здравствуйте, как дела? Я — Кинси Миллоун.

Никто из нас не протянул руки. Не знаю, что он здесь делал, но явно не обзаводился друзьями.

Пирс был не из тех полицейских, кого я знала. Он был высокий, широкоплечий, с несколькими килограммами лишнего веса, с тем основательным полицейским присутствием, которое говорит о хорошо тренированном профессионале. Было даже что-то устрашающее в том, как скрипел его кожаный ремень, когда он двигался.

— Что происходит?

— Ей поцарапали машину.

Я проследила за его взглядом, который он перевел на машину Соланы, припаркованную через две машины от моей. Кто-то взял острый инструмент — отвертку или зубило — и нацарапал слово СМЕРТЬ глубокими бороздами на дверце водителя. Краска отлетела и металл смялся под силой инструмента.

— О, вау. Когда это случилось?

— Когда-то между шестью вечера вчера, когда она припарковала машину, и шестью сорока пятью утра сегодня. Она увидела, как кто-то прошел мимо дома, и вышла проверить. Вы ничего не заметили?

Из-за его плеча я видела соседку, которая вышла в халате забрать газету, и была вовлечена в разговор с Соланой. По жестам Соланы было видно, что она возбуждена.

— Возможно, это меня она видела утром, — сказала я. По рабочим дням я бегаю, выхожу около шести десяти и возвращаюсь через полчаса.

— Кто-нибудь еще здесь ходит?

— Я никого не видела, но я слышала скейтбордиста посреди ночи, что было странным. Это было в два пятнадцать, потому что я посмотрела на часы. Звучало, как будто он катался туда-сюда, то по тротуару, то по улице. Это продолжалось так долго, что я встала и посмотрела, но никого не увидела. Может быть, соседи тоже его слышали.

— Один человек, или больше?

— Я бы сказала, один.

— Вы здесь живете?

— Да, в студии. Я снимаю ее у джентльмена по имени Генри Питтс, который занимает главный дом. Вы можете у него спросить, но я не думаю, что он что-то слышал. Окна его спальни выходят на другую сторону.

Я болтала, давая Пирсу больше информации, чем ему было нужно, но не могла удержаться.

— Когда вы услышали скейтбордиста, вы вышли на улицу?

— Нет. Там было холодно и темно, так что я зашла в свою ванную внизу и выглянула в окошко. Его уже не было, так что я вернулась в постель. Это не то, что я слышала, как он царапает машину, а потом удирает.

Я хотела немного разрядить обстановку, но он посмотрел на меня без всякого выражения.

— У вас хорошие отношения с соседкой?

— У нас с Соланой? Э, не очень.

— Вы в ссоре?

— Наверное, можно и так сказать.

— И из-за чего?

Я отмахнулась от вопроса, мне уже не хватало слов. Как я могу описать игру в кошки-мышки, которая длилась неделями?

— Длинная история. Была бы рада объяснить, но это займет много времени и не относится к делу.

— Вендетта между вами не относится к чему?

— Я бы не назвала это вендеттой. У нас есть свои разногласия.

Я осеклась и повернулась к нему.

— Она не намекает, что я могу иметь к этому отношение?

— Разногласия между соседями — это серьезное дело. Вы не можете уйти от конфликта, если живете в соседнем доме.

— Погодите минутку. Я — лицензированный следователь. Зачем мне рисковать штрафом и отсидкой в тюрьме, чтобы решить персональный конфликт?

— Не знаете, кто может?

— Нет, но это точно не я.

Что еще я могла сказать, чтобы это не звучало, будто я оправдываюсь? Малейшего намека на правонарушение достаточно, чтобы вызвать скептицизм в глазах остальных. Хотя мы заявляем о презумпции невиновности, большинство из нас быстро делает прямо противоположное заключение. Особенно офицер полиции, который слышал все возможные вариации на тему.

— Я должна ехать на работу, — заявила я. — Вам еще что-нибудь от меня нужно?

— У вас есть номер телефона, по которому вас можно застать?

— Конечно.

Я достала из кошелька свою визитку и отдала ему. Мне хотелось ткнуть пальцем и сказать:

Смотрите, я настоящий частный детектив и законопослушная гражданка, но тут мне вспомнилось, сколько раз я пересекала линию законопослушания только на прошлой неделе. Я поправила сумку на плече и перешла через дорогу к своей машине, чувствуя взгляд полицейского на своей спине.

Когда я решилась оглянуться, Солана тоже смотрела на меня с ядовитым выражением лица.

Соседка стояла рядом с ней, переминаясь с ноги на ногу. Она улыбнулась и помахала мне, наверное, беспокоясь, что иначе я могу поцарапать и ее машину.

Я завела «мустанг», и конечно, когда выезжала, задела бампер машины, стоявшей сзади.

Недостаточная причина, чтобы выйти и посмотреть, но, разумеется, если я этого не сделаю, мне придется платить тысячи за ремонт, плюс дополнительное наказание за покидание места, где произошел несчастный случай.

Я вышла из машины, оставив дверцу открытой и обошла вокруг. Не было никаких следов повреждения, и подошедший полицейский, кажется, согласился с этим.

— Вы могли быть поосторожнее.

— Я буду. Я осторожна. Я могу оставить расписку, если это необходимо.

Видели? Боязнь полиции может заставить взрослую женщину пресмыкаться до такой степени, как будто я готова вылизать до блеска его пряжку на ремне, если он одарит меня улыбкой. Чего он не сделал.

Я смогла благополучно уехать, но меня трясло.

Я вошла в офис и поставила кофейник. Мне не нужен был кофеин, я и так была на взводе.

Что мне нужно было, это план игры. Когда кофе был готов, я налила себе кружку и отнесла на стол.

Солана меня подставила. Не сомневаюсь, что она поцарапала машину сама и позвонила в полицию. Это было очередным коварным ходом в ее кампании по общественному признанию моей враждебности. Чем более мстительной выглядела я, тем более невинной выглядела она. Солана уже заявила, что я позвонила по горячей линии плохого обращения со стариками из мести. Теперь я была кандидатом на обвинение в вандализме. Ей будет трудно доказать мою вину, но главная цель — подорвать доверие ко мне.

Мне нужно найти возможность противостоять ее стратегии. Если мне удастся опережать ее на один ход, возможно, я смогу победить ее в ее собственной игре.

Я открыла сумку, нашла клочок бумаги, который мне дала Шарлотта, и позвонила в банк.

Когда трубку сняли, я попросила к телефону Джея Ларкина.

— Это я.

— Здравствуйте, Джей. Меня зовут Кинси Миллоун. Шарлотта Снайдер дала мне ваш телефон…

— Да. Конечно. Я знаю, кто вы. Что я могу для вас сделать?

— Ну, это долгая история, но я дам вам концентрированную версию.

После чего я изложила ситуацию в максимально сжатом виде.

Когда я закончила, Джей сказал:

— Не волнуйтесь. Спасибо за информацию. Мы позаботимся об этом.

Когда я вернулась к своему кофе, он был холодным, как лед, но я чувствовала себя лучше.

Откинулась в кресле и задрала ноги на стол. Заложила руки за голову и уставилась в потолок. Может быть, я смогу наконец остановить эту женщину. Мне приходилось иметь дело с очень плохими ребятами — головорезами, жестокими убийцами и подонками, с несколькими действительно зловещими типами вперемешку. Солана Рохас была изобретательной и хитрой, но не думаю, что она была умнее меня. Пускай у меня нет университетского образования, но я обладаю (сказала она скромно) хитрой и изворотливой натурой и природным умом. Я готова с любым помериться сообразительностью. А значит, я могу помериться и с ней. Просто нельзя действовать с позиции грубой силы. Я шла с ней голова в голову и ничего не добилась. Теперь мне нужно стать неуловимой и такой же коварной, как она.

Вот что я еще думала: если не можешь преодолеть барьер, найди путь вокруг. В ее броне должна где-нибудь быть щель.

Я выпрямилась, поставила ноги на пол и открыла нижний ящик справа, где лежала папка с документами о Солане. Их было немного: контракт с Мелани, ее заявление о приеме на работу и мой доклад о том, что я о ней узнала. Как оказалось, все рекомендации ничего не стоили, но тогда я об этом не знала. Я вытащила резюме Ланы Шерман и прочла его.

Ее комментарии о Солане Рохас были враждебными, но ее критика только подтверждала, что Солана была трудолюбивой и ответственной. Ни намека на издевательства над стариками для удовольствия или из выгоды.

Я положила заявление Соланы на стол перед собой. Ясно, что я должна вернуться и проверить каждую строчку, начиная с адреса в Колгейте, который она указала. Когда я первый раз увидела название улицы, я понятия не имела, где она находится, но теперь вспомнила, что видела его с тех пор. Франклин параллельна Уинслоу, один квартал от здания, которым владеет Ричард Комптон. Это на Уинслоу Гаффи оторвались по полной, отрывая от стен шкафчики и кроша сантехнику, вызвав свой вариант Потопа, только без Ноева ковчега. Район был рассадником всякой швали, так что неудивительно, что Солане было уютно в таком окружении. Я взяла куртку и сумку и направилась к машине.

Я остановилась напротив многоквартирного дома на Франклин, тусклого бежево-коричневого трехэтажного сооружения, свободного от архитектурных излишеств — ни оконных перемычек, ни ставен, ни подоконников, ни балконов, ни ландшафтного дизайна, если, конечно, вы не находите непросыхающую грязь эстетически привлекательной.

У тротуара была свалена куча засохших кустов, вот и все озеленение. В заявлении был указан номер квартиры — 9. Я вышла из машины и перешла через дорогу.

Быстрый осмотр почтовых ящиков поведал о том, что в доме было двадцать квартир. Судя по номерам на дверях, квартира 9 находилась на втором этаже. Я поднялась по лестнице и остановилась на площадке.

Насколько я могла судить, Солана все время находилась у Гаса, но если квартира на Франклин до сих пор была ее официальным местом жительства, она могла приходить и уходить. Если я наткнусь на нее, она будет знать, что я веду расследование, что совсем не хорошо.

Я вернулась на первый этаж, где увидела на двери квартиры номер 1 пластиковую табличку, извещающую, что здесь живет менеджер. Я постучала и подождала. В конце концов дверь открыл мужчина. Ему было за пятьдесят, маленький и пухлый, с расплывшимися чертами лица, которые возраст заставил опуститься на воротник рубашки. Углы его рта были опущены и двойной подбородок делал его челюсть бесформенной и плоской, как у лягушки.

— Здравствуйте. Извините за беспокойство, но я ищу Солану Рохас и хотела бы узнать, живет ли она еще здесь?

В глубине квартиры я услышала голос:

— Норман, кто это?

— Минутку, Принсесс, — сказал он через плечо. — Я разговариваю.

— Я знаю. Я спрашиваю, кто это.

— В доме не живет никто по фамилии Рохас, если только кто-то не сдает квартиру сам, чего мы не разрешаем.

— Норман, ты меня слышишь?

— Иди и посмотри сама. Я не могу кричать, это неприлично.

Через минуту появилась его жена, тоже маленькая и кругленькая, но на двадцать лет моложе, с копной крашеных желтых волос.

— Она ищет женщину по имени Солана Рохас.

— У нас нет Рохасов.

— Я сказал ей то же самое. Я думал, может, ты знаешь.

Я снова заглянула в заявление.

— Тут написано, квартира 9.

Принсесс состроила гримасу.

— А, она. Леди из девятой квартиры съехала три недели назад, она и этот ее сын, но ее фамилия не Рохас, а Тасинато. Она турчанка или гречанка, что-то в этом роде.

— Кристина Тасинато?

— Констанца. И лучше даже не начинать. Она принесла нам убытков на сотни долларов.

— Как долго она здесь жила?

Двое обменялись взглядом, и он сказал:

— Девять лет? Может, десять. Они с сыном уже жили здесь, когда я стал менеджером, это было два года назад. Я никогда не заглядывал в ее квартиру, пока она не уехала. Сынок пробил большую дыру в стене, из которой, наверное, дуло, потому что она затыкала ее газетами. Даты на газетах начинаются с 1978 года. Там поселилась семья белок и мы до сих пор не можем их выкурить оттуда.

Принсесс добавила:

— Здание продали два месяца назад, и новый владлец повысил плату, поэтому она уехала.

Жильцы разбегаются, как крысы.

— Она не оставила новый адрес?

Норман помотал головой.

— Я хотел бы вам помочь. Но она исчезла за одну ночь. Когда мы зашли, в квартире так воняло, что нам пришлось вызвать бригаду, которая обычно наводит порядок на местах преступления…

Принсесс вмешалась:

— Как будто тело разлагалось на полу в течение недели, и все пропиталось жидкостью?

— Ясно. Вы можете ее описать?

Норман растерялся.

— Ну, не знаю, обычная. Среднего возраста, темноволосая…

— Очки?

— Не думаю. Может быть, для чтения.

— Рост, вес?

Принсесс сказала:

— Скорее худая, чем толстая, немного пошире посередине, но не так, как у меня.

Она рассмеялась.

— Вот сыночка ни с кем не спутаешь.

— Она называла его Крошка, иногда — Тонто, — сказал Норман. — Детское личико, а сам огромный.

— Действительно большой, — сказала Принсесс. — И с головой не в порядке. Он почти глухой и вместо разговора мычит. Мать ведет себя так, будто его понимает, но все остальные — нет.

Он — животное. Рыскал ночью по улицам. Пугал меня до смерти несколько раз.

— Он пару раз нападал на женщин. Избил до полусмерти одну девушку. У бедняжки был нервный срыв.

— Очаровательно, — сказала я. Подумала об амбале, которого видела в доме Гаса. Солана снимала деньги со счетов Гаса за работу помощника, который, скорее всего, был ее сыном.

— У вас случайно не сохранилось заявление, которое она заполняла, когда въезжала в квартиру?

— Вы должны спросить нового владельца. Зданию тридцать лет. Я знаю, что в кладовке хранятся коробки все эти годы, но кто знает, что в них.

— Почему бы тебе не дать ей телефон мистера Комптона?

Пораженная, я спросила:

— Ричарда Комптона?

— Да, его. Он еще владеет зданием через дорогу.

— Я с ним работаю долгое время. Я позвоню и спрошу, можно ли мне поискать старые документы. Уверена, он не будет возражать. А пока, не могли бы вы мне сообщить, если объявится мисс Тасинато?

Я вытащила свою визитку, которую Норман прочитал и передал жене.

— Вы думаете, что она и эта Рохас — одно и то же лицо?

— Мне так кажется.

— Она нехорошая. Извините, что не можем сказать, куда она отправилась.

— Ничего страшного. Я знаю.

После того, как закрылась дверь, я немного постояла, смакуя информацию. Очко в мою пользу. Наконец события приобрели смысл. Я делала проверку прошлого Соланы Рохас, но по-настоящему имела дело с кем-то другим — имя Констанца или Кристина, фамилия — Тасинато. В какой-то момент произошла подмена имени, но я не была уверена, когда.

Настоящая Солана Рохас, может быть, даже не знает, что кто-то одолжил ее резюме, ее рекомендации и ее доброе имя.

Когда я вернулась к машине, сзади был припаркован белый «сааб», и мужчина стоял на дорожке, засунув руки в карманы и оценивающе глядя на «мустанг». Он был одет в джинсы и твидовый пиджак с кожаными локтями. Среднего возраста, аккуратно подстриженные русые волосы с сединой, широкий рот, родинка возле носа и другая — на щеке.

— Это ваша?

— Да. Вы — фанат?

— Да, мэм. Обалденная машина. Вам она нравится?

— Более-менее. Хотите купить?

— Может быть.

Он похлопал себя по карману, и я ожидала, что он вытащит пачку сигарет или визитку.

— Вы, случайно, не Кинси Миллоун?

— Это я. Мы знакомы?

— Нет, но я думаю, что это ваше, — сказал он, протягивая длинный белый конверт с моим именем.

Озадаченная, я взяла его, а мужчина тронул меня за плечо, сказав:

— Детка, вам вручили повестку.

Я почувствовала, как у меня упало давление, а сердце пропустило удар. Моя душа и тело аккуратно отделились друг от друга, как вагоны в товарном поезде, когда их отцепили.

Я чувствовала, как будто стою рядом с собой и смотрю на себя. Мои руки были холодными, но тряслись совсем чуть-чуть, когда я открыла конверт и вытащила уведомление о слушании и временное запретительное постановление.

Имя человека, который просил защиты, было Солана Рохас. Я была указана, как персона, на которую распространялся запрет, мой пол, рост, вес, цвет волос, домашний адрес и другая информация были аккуратно напечатаны. Все было более-менее точным, кроме веса, я весила на пять килограммов меньше.

Слушание было назначено на 9 февраля, вторник на следующей неделе. В настоящее время, по закону, мне было запрещено беспокоить, атаковать, бить, угрожать, преследовать, уничтожать личную собственность, наблюдать или блокировать передвижения Соланы Рохас. Еще мне было приказано держаться не менее, чем в тридцати метрах от нее, ее дома и ее машины, слишком мало, учитывая, что я жила в соседнем доме.

Еще мне было запрещено владеть, иметь, покупать, получать или пытаться получить огнестрельное оружие. Внизу страницы, белыми буквами на черном прямоугольнике, было написано : Это постановление суда. Как будто я сама не догадалась.

Мужчина с любопытством смотрел, как я качала головой. Он, наверное, привык, как и я, вручать запретительные постановления субъектам, которые нуждались в терапии по сдерживанию гнева.

— Это такое вранье. Я ей никогда ничего не делала. Она выдумала все это дерьмо.

— Для этого и проводится слушание. Вы можете изложить вашу точку зрения судье. Возможно, он согласится. А пока что, на вашем месте, я обзавелся бы адвокатом.

— У меня есть.

— В таком случае, удачи. С вами приятно иметь дело.

С этими словами, он сел в машину и уехал.

Я открыла машину и села. Сидела, с выключенным двигателем, руки покоились на руле, и смотрела на улицу. Бросила взгляд на постановление, которое лежало на пассажирском сидении. Взяла его и прочитала еще раз. Под судебными постановлениями, в параграфе 4, был отмечен пункт в, указывающий, что, если я не подчинюсь этим постановлениям, то могу быть арестована и обвинена в преступлении, после чего должна (а) сесть в тюрьму, (в) заплатить штраф до 1000 долларов или (с) — и то и другое. Ни один из вариантов мне не нравился.

Хуже всего было то, что она опять меня обошла. Я думала, что я такая умная, а она уже была на шаг впереди. Что мне оставалось? Мои возможности теперь были ограничены, но должен быть выход.

По дороге домой я заехала в аптеку и купила пленку для фотоаппарата. Потом подъехала к дому и оставила машину в заросшем травой проезде позади дома Генри. Пролезла через дырку в ограде и вошла в свою студию. Поднялась наверх и расчистила место на ящике для обуви, который использовала как прикроватный столик, убрав лампу, будильник и большую стопку книг на пол. Открыла ящик и достала фотоаппарат. Это не был наворочанный прибор, но другого у меня не было. Зарядила пленку и спустилась вниз.

Теперь мне осталось найти точку, с которой я смогу снимать свою врагиню, будучи уверенной, что она меня не заметит и не позвонит в полицию. Фотографирование исподтишка, конечно, может быть квалифицировано как наблюдение.

Когда я рассказала Генри, что задумала, он ехидно улыбнулся.

— Хороший момент для тебя, в любом случае. Я видел, как Солана уехала, когда возвращался с прогулки.

Это была его идея, закрыть ветровое стекло его машины гибким серебристым экраном. Он настоял, чтобы я ее одолжила. Солана слишком хорошо знала мою машину и наблюдала за мной. Генри сходил в гараж и принес экран, которым он пользовался, когда парковался на солнце. Он вырезал пару круглых дырочек, размером с объектив, и вручил мне ключи. Я взяла экран под мышку, потом положила на пассажирское сиденье и вывела машину из гаража.

Машину Соланы нигде не было видно, хотя оставался свободным большой кусок у тротуара, где она обычно парковалась. Я объехала вокруг квартала и нашла место через дорогу, стараясь соблюдать требуемые тридцать метров, предполагая, что она встанет на обычное место. Конечно, если оно окажется занятым, и она припаркуется прямо передо мной, я точно попаду в тюрьму.

Я развернула экран и закрыла им ветровое стекло, потом уселась с фотоаппаратом в руке и нацелилась на входную дверь Гаса. Потом изменила фокус на пустую часть мостовой у тротуара и настроила линзы. Откинулась на спину и стала ждать, поглядывая в узкую щель между приборной доской и краем экрана.

Через двадцать шесть минут Солана выехала из-за угла, в половине квартала от меня. Я видела, как она поставила машину на обычное место, возможно, довольная собой.

Я выпрямилась и положила руки на руль, когда Солана вышла из машины.

Щелканье и жужжание фотоаппарата были облегчением, когда я снимала кадр за кадром.

Солана остановилась и подняла голову.

О-ё-ёй.

Я смотрела, как она оглядывает улицу, язык ее тела говорил о супербдительности. Ее взгляд дошел до конца квартала, затем вернулся и остановился на машине Генри. Она стояла и смотрела, как будто могла видеть меня через экран. Пользуясь моментом, я сделала еще шесть снимков, а потом задержала дыхание, ожидая, что она перейдет через дорогу.

Я не могла завести машину и уехать без того, чтобы сначала не убрать экран и не явить себя.

Даже если бы я смогла это сделать, все равно мне пришлось бы проехать прямо мимо нее, и игра была бы окончена.