6

При обычных обстоятельствах я бы прошла полквартала до таверны Рози, чтобы поужинать этим вечером. Рози — венгерка и готовит соответственно, сильно налегая на сметану, клецки, штрудели, супы-кремы, лапшу и связанные с капустой гарниры. Плюс, по вашему выбору, кубики говядины или свинины, которые готовятся часами и подаются с забористым хреновым соусом. Я надеялась, что она знает, есть ли у Гаса родственники, живущие неподалеку, и если есть, как с ними связаться. Учитывая мою новую цель питаться сбалансированно и полезно, я решила отложить разговор и сначала поесть.

Мой ужин состоял из сэндвича с арахисовым маслом и маринованным огурцом из полнозернового хлеба и пригоршни кукурузных чипсов, которые я почти уверенно расценивала как злаки. Могу заверить, что арахисовое масло почти на 100 процентов состоит их жира, но оно все равно является хорошим источником белка. Далее, где-нибудь должна быть культура, в которой маринованный огурец классифицируется как овощ.

На десерт я побаловала себя кисточкой винограда. Ее я съела лежа на диване и с грустью размышляя о Чини Филлипсе, с которым я встречалась два месяца. Продолжительные связи мне никогда не удавались.

Чини был очарователен, но «милоты» недостаточно для поддержания отношений. Со мной трудно. Я это знаю. Меня воспитывала незамужняя тетка, которая поощряла мою самостоятельность, давая мне по доллару в субботу и в воскресенье утром и отпуская гулять саму по себе. Я научилась ездить на автобусе из одного конца города в другой и посещать два киносеанса по цене одного, но общение не было тетиной сильной стороной. Поэтому при слове «близость» меня бросает в холодный пот.

Я заметила, что чем больше мы встречались с Чини, тем чаще я вспоминала о Роберте Дице, мужчине, который не давал о себе знать два года. Это сказало мне, что я предпочитаю связь с тем, кого вечно нет в городе. Чини — полицейский. Он любит действие, быстрые шаги и компанию других, когда мне нравится быть одной. По мне, пустые разговоры- это тяжелая работа, и группы любого размера портят мне настроение.

Чини был человеком, который начинал множество проектов и ничего не заканчивал. Когда мы были вместе, его полы были вечно покрыты брошенными тряпками, а в воздухе пахло краской, хотя я никогда не видела, чтобы он брался за кисть. Со всех внутренних дверей были сняты ручки и замки, что значило, что вы должны просунуть палец в дырку и потянуть, чтобы пройти из комнаты в комнату.

Позади его гаража на две машины стоял на кирпичах грузовичок. Его не было видно и соседи не жаловались, но гаечный ключ валялся под дождем так долго, что от него на дорожке остался ржавый отпечаток.

Я люблю законченность. Меня бесит приоткрытая дверца шкафа. Я люблю планировать.

Я готовлюсь заранее и ничего не пускаю на самотек, в то время как Чини гордится своим свободным духом и воспринимает жизнь как полет.

В то же время я делаю покупки, повинуясь импульсу, а Чини неделями изучает рынок.

Он любит рассуждать вслух, а мне быстро надоедают дебаты о вещах, которые мне не интересны. Это не значит, что его привычки лучше или хуже моих. Просто мы были разными в областях, насчет которых мы не могли договориться.

В конце концов я выяснила с ним отношения в разговоре настолько болезненном, что его не стоит повторять. Я до сих пор не верю, что он был так уязвлен, как дал понять. На каком-то уровне он должен был чувствовать облегчение, потому что ему нравились наши разногласия не больше, чем мне.

Теперь, когда мы расстались, мне нравилась неожиданная тишина в собственной голове, ощущение автономии, свобода от социальных обязательств. Самым большим удовольствием было ворочаться в кровати, не натыкаясь ни на кого другого.

В 7.15 я встала с дивана и выкинула салфетку, которую использовала как тарелку для ужина.

Подхватила сумку и куртку, заперла дверь и прошла полквартала до Рози.

Ее таверна — неказистая смесь ресторана, паба и места сборища живущих по соседству. Я сказала «неказистая», потому что пространство не особенно украшено и ухожено. Бар выглядит как любой другой бар, который вы видели в своей жизни — металлическая подставка для ног вдоль и бутылки алкоголя на зеркальных полках за. На стене над баром висит чучело марлина, с шипа которого свешивается мужской спортивный бандаж. Этот неаппетитный предмет был заброшен туда буйными спортивными болельщиками в процессе игры, которую Рози с тех пор не поощряла.

Грубо сколоченные из фанеры и покрытые пятнами кабинки тянутся вдоль двух стен.

Оставшиеся разномастные столы и стулья иногда хромают на одну ножку. К счастью, освещение плохое, так что многие недостатки не видны. В воздухе пахнет пивом, жареным луком и неизвестными венгерскими специями. Сигаретный дым теперь отсутствует, потому что Рози запретила курение год назад.

Поскольку неделя только начиналась, пьющих посетителей было немного. Телевизор над баром был поставлен на «Колесо фортуны», с выключенным звуком. Вместо того, чтобы устроиться в своей обычной кабинке, я уселась на барный табурет и стала ждать, когда Рози появится из кухни. Ее муж, Вилльям, налил бокал шардонне и поставил передо мной.

Как и его брат Генри, он высокого роста, но гораздо более формален в выборе одежды, предпочитая отполированные туфли на шнурках, в то время как Генри любит шлепанцы.

Вилльям снял пиджак и сделал себе нарукавники из бумажных полотенец, закрепив их резинками, чтобы не запачкать белоснежные манжеты.

— Привет, Вилльям, — сказала я. — Сто лет не болтали. Как твои дела?

— У меня была немного заложена грудь, но я надеюсь избежать инфекции верхних дыхательных путей.

Он достал пакетик из кармана брюк и положил в рот таблетку, сказав:

— Цинковая лепешка.

— Хорошая вещь.

Вилльям был чемпионом по мелким болячкам, к которым он относился очень серьезно, чтобы они не унесли его на тот свет. Он не был так плох, как раньше, но внимательно следил за надвигающейся кончиной других.

— Я слышал, что Гас в плохом состоянии.

— В синяках и побитый, а так, все в порядке.

— Не будь так уверена. Такое падение может привести к осложнениям. Может казаться, что все хорошо, но, когда он ляжет в кровать, пневмония тут как тут. Закупорка сосудов — другой риск, не говоря уже о стафилококковой инфекции, которая заберет тебя в два счета, вот так.

Щелчок пальцев Вилльяма положил конец моему неуместному оптимизму. Гаса уже можно было хоронить. Вилльям всегда был наготове, когда дело касалось смерти.

В значительной степени Рози исцелила его от ипохондрии, ее кулинарное рвение предоставляло достаточное несварение желудка, чтобы держать в узде его воображаемые болезни.

Он до сих пор был склонен к депрессии и считал, что ничего так не поднимает настроение, как похороны. Кто мог его винить? В таком возрасте он был бы бессердечным, не испытывая душевного подъема при виде свежепочившего друга.

— Меня больше волнует, что будет с Гасом, когда он вернется домой, — сказала я. — Он не сможет ничего делать пару недель.

— Если не дольше.

— Точно. Мы надеялись, что Рози знает кого-нибудь из его родственников, кто согласился бы за ним присматривать.

— Я бы не рассчитывал на родственников. Мужчине восемьдесят девять.

— Твой ровесник, и у тебя есть три живых брата и сестра, троим из них за девяносто.

— Но мы более сильной породы. Гас Вронский курил большую часть жизни. До сих пор курит, насколько нам известно. Лучше уж рассчитывать на услуги приходящей сиделки.

— Ты думаешь, у него есть медицинская страховка?

— Сомневаюсь. Он, наверное, не представлял, что доживет до того, чтобы ей пользоваться, но Медикейд (медицинская страховка для малоимущих в США) или Медикейр (льготная медицинская страховка для пожилых) покроют его расходы.

— Я надеюсь.

Рози появилась из кухни через вращающуюся дверь, спиной вперед. У нее было по тарелке в каждой руке, на одной — свиной стейк и голубцы, на другой — тушеное мясо по-венгерски с яичной лапшой. Она отнесла еду дневным пьяницам в дальний конец бара. Я уверена, что они сидели там с полудня, и Рози вполне могла принести им бесплатный ужин, в надежде, что они немного протрезвеют перед тем, как расползутся домой.

Она присоединилсь к нам у бара, и я рассказала ей о нашем беспокойстве насчет Гаса.

— Есть внучатая племянница, — заявила она сразу. — Она не видела его много лет, так что очень его любит.

— Правда? Это здорово. Она живет здесь, в городе?

— В Нью-Йорке.

— От этого ему никакого толка. Доктор его не выпишет, если за ним будет некому ухаживать.

Рози отмахнулась.

— Отправить в дом престарелых. Я это сделала со своей сестрой…

Вилльям наклонился вперед.

— …которая умерла вскоре после этого.

Рози не обратила на него внимания.

— Хорошее место. Где Чэпел пересекает Миссил.

— А как насчет племянницы? Не знаешь, как я могу с ней связаться?

— У него есть ее имя в книжке, которую он держит на столе.

— Ну, с этого можно начать.


Когда будильник зазвонил в 6 утра во вторник, я вытащила свою бедную задницу из кровати и натянула спортивные туфли. Я спала в спортивном костюме, что экономило мне один шаг в моем новом утреннем ритуале. Чистя зубы, я безнадежно уставилась на себя в зеркало.

За ночь мои непослушные волосы сформировали конус на макушке, так что пришлось их мочить и прихлопывать ладошкой.

Я заперла входную дверь и привязала ключ к шнурку на туфле. Проходя через калитку, я остановилась и устроила большое шоу, растягивая мышцы ног, на случай, если кому-нибудь было до этого дело. Затем я отправилась к бульвару Кабана, где побежала трусцой вдоль велосипедной дорожки, оставив пляж справа.

За недели, что я не бегала, солнце стало подниматься медленнее, что сделало ранние утренние часы еще темнее. Океан выглядел угрюмым и черным, а волны даже на звук были холодными, когда ударялись о песок. Вдали, на горизонте, виднелась темная цепочка островов.

Обычно я редко задумываюсь о своем маршруте, но сейчас, достигнув перекрестка Кабана и Стейт стрит, посмотрела налево и поняла, что было что-то успокаивающее в ярких гирляндах огней, протянувшихся с каждой стороны. На улицах больше никого не было в этот час, и витрины магазинов были темными, но я последовала своему инстинкту и оставила пляж за спиной, направившись к центру Санта-Терезы, который находился в десяти кварталах к северу.

На Нижней Стейт расположена станция железной дороги, прокат велосипедов и магазин, который торгует досками для серфинга, бикини и оборудованием для ныряния. Через полквартала находятся магазин, продающий футболки и пара затрапезных отелей. Более приличный из двух, «Парамаунт», был популярен в сороковые годы, когда голливудская публика приезжала в Санта-Терезу на поезде. От станции было недалеко до отеля, который гордился своим бассейном, наполнявшимся из натуральных горячих источников.

Бассейн закрыли после того, как рабочие обнаружили, что ядовитые вещества с заброшенной бензоколонки просачиваются в водоносный слой. Отель перешел в другие руки, и новый владелец решил восстановить былое процветание. Интерьер был обновлен и строился новый бассейн. Публику приглашали заглянуть в дырки во временном заборе. Однажды я заглянула сама, но все, что было видно, это груды мусора и куски старой мозаики.

Я пробежала десять кварталов и повернула назад, разглядывая окружающее, чтобы отвлечься от мыслей о своих тяжелеющих легких. Прохладный предрассветный воздух был приятен.

Цвет неба изменился от угольно-черного до пепельно-серого. Почти в конце пробежки я услышала, как ранний товарный поезд медленно громыхает через город, приглушенно свистнув. Шлагбаум опустился, весело звякнув. Я ждала, пока поезд пройдет. Насчитала шесть простых вагонов, один танкер, пустой вагон для перевозки скота, холодильник, девять контейнерных вагонов, три гондолы, плоскую платформу и наконец — служебный вагон в конце состава.

Когда поезд скрылся из вида, я продолжила путь шагом, используя последнюю пару кварталов, чтобы остыть. В основном, я была счастлива, что пробежка позади.

Я решила не принимать душ, потому что все равно запачкаюсь в процессе уборки. Приготовила резиновые перчатки, губки и разные чистящие средства, которые сложила в пластмассовое ведро. Добавила рулон бумажных полотенец, тряпки, стиральный порошок и мешки для мусора. Вооружившись таким образом, я вышла во двор, где подождала Генри.

Ничто не сравнится с опасностями и романтическим ореолом жизни частного детектива.

Когда появился Генри, мы пошли в дом Гаса. Генри сделал обход, чтобы оценить ситуацию, а потом вернулся в гостиную и собрал разбросанные по полу газеты за много недель.

Со своей стороны, я стояла, оценивая меблировку. Драпировка была скудной, и диван и три кресла были затянуты в темно-коричневые чехлы. Столики были сделаны из дешевого ламината, который должен был выглядеть как красное дерево. Само нахождение в комнате вызывало упадок духа.

Моим первым данным себе заданием было исследовать письменный стол Гаса в поисках его записной книжки. Книжка нашлась в ящике, вместе с ключом от дома, к которому была прикреплена бирка с надписью ПИТТС. Я подняла его.

— Что это такое? Я не знала, что у Гаса есть ключ от твоего дома.

— Конечно. Поэтому и у меня есть ключ от его. Хочешь верь, хочешь нет, но были времена, когда он не был таким ворчуном. Он забирал мою почту и поливал мои цветы, когда я ездил в Мичиган к родственникам.

— Чудеса никогда не кончаются, — сказала я и вернулась к заданию, в то время как Генри принес пачку бумаг в кухню и положил их в мусор.

Финансовые документы Гаса находились в порядке: оплаченные счета — в одном ящичке, неоплаченные — в другом. В третьем я нашла его чековую книжку, две сберкнижки и банковские отчеты, стянутые резинкой. Я не могла удержаться, чтобы не взглянуть

на суммы денег на его счетах. Ну ладно, я внимательно изучила цифры, но ничего не записывала. На его текущем счете было около двух тысяч, пятнадцать тысяч на одном сберегательном счете и двадцать две — на другом. Может быть, это было не все. Гас производил впечатление человека, который засовывает стодолларовые купюры между страниц книг и имеет счета в разных банках.

Регулярные взносы, которые он делал, были, наверное, его пенсией.

— Эй, Генри? Чем Гас зарабатывал на жизнь до того, как вышел на пенсию?

Генри выглянул из-за угла коридора.

— Он работал на железной дороге на востоке, но я не уверен, в какой должности. Почему ты спрашиваешь?

— У него есть приличная сумма денег. То-есть, он не богач, но мог бы жить и получше, чем так.

— Я не думаю, что деньги и чистота связаны. Ты нашла его записную книжку?

— Вот она. Единственный человек, который живет в Нью-Йорке, это Мелани Оберлин, которая должна быть его племянницей.

— Почему бы тебе не позвонить ей прямо сейчас?

— Думаешь?

— Почему нет? Это будет за счет Гаса. А я пока начну на кухне. Можешь заняться спальней и ванной, когда закончишь.

Я позвонила, но, как это обычно бывает в наши дни, не поговорила с живым человеком.

Женщина на автоответчике назвалась Мелани, без фамилии, но она не могла ответить на мой звонок. Ее голос звучал довольно весело для человека, который в то же самое время говорит, как сожалеет.

Я быстро рассказала о падении ее дядюшки Гаса, оставила свое имя, домашний и рабочий телефоны и попросила перезвонить. Засунула записную книжку в карман, размышляя, что позвоню еще раз, если ничего от нее не услышу.

Как и Генри, я совершила тур по дому Гаса. В душном коридоре чувствовался запах мышиных испражнений, а возможно, и мышиного трупа, скрытого в соседней стене.

Вторая спальня была заполнена картонными коробками и старой мебелью, кое-что из которой было весьма неплохим. Третья спальня была посвещена предметам, которые старик, видимо, не мог заставить себя выбросить. Кипы перевязанных веревкой газет возвышались до человеческого роста, с проходами между рядами, на случай, если кто-нибудь захочет сделать подборку юмора за декабрь 1964 года.

Там были пустые водочные бутылки, коробки с банками консервов и бутылками воды, достаточными, чтобы выдержать осаду, остовы велосипедов, две ржавых газонокосилки, коробка с женскими туфлями и три жалко выглядевших телевизора с антеннами, как кроличьи уши, и экранами размером с самолетный иллюминатор. Старый деревянный ящик был наполнен инструментами. Старый диван был похоронен под горами одежды. Полный набор посуды из зеленого стекла времен Великой депрессии был выставлен на кофейном столике.

Я насчитала пятнадцать картин в витиеватых рамках, сложенных у стены. Перевернула картины и уставилась на них сверху, но не знала, что о них думать. Изображенные предметы варьировались: ландшафты, портреты, на одной картине был большой, но поникший букет, на другой — стол, украшенный нарезанными фруктами, серебряным кувшином и мертвой уткой, чья голова свешивалась с края. Краски на большинстве картин настолько потемнели, что смотреть на них было как через темные очки.

Я ничего не понимаю в искусстве, так что не могла составить мнения об его коллекции, за исключением дохлой утки, которая, как я думала, не совсем отвечала хорошему вкусу.

Я начала с ванной, решив в первую очередь покончить с самым худшим. Отключила эмоции, почти как я делаю на месте убийства. Отвращение бесполезно, когда работа должна быть сделана. Следующие два часа мы скребли и чистили, вытирали пыль и пылесосили.

Генри опустошил холодильник и наполнил два мусорных мешка неопознанными испорченными продуктами. На полках стояли консервные банки, вздутое состояние которых сигнализировало о неизбежном взрыве.

Генри заполнил и включил посудомоечную машину, а я положила кучу одежды в стиральную машину и запустила ее тоже. Постельное белье я оставила на полу до следующей загрузки.

К полудню мы сделали столько, сколько смогли. Теперь, когда минимум порядка был восстановлен, я смогла увидеть, каким унылым был дом. Мы могли работать еще два полных дня и результат был бы тем же — тусклое запустение, пелена старых мечтаний, висящая в воздухе.

Мы заперли дом, и Генри выкатил на тротуар два больших мусорных бака. Он сказал, что приведет себя в порядок и поедет в супермаркет, чтобы заполнить полки Гаса продуктами. После этого он позвонит в больницу и узнает, когда того выпишут.

Я пошла домой, приняла душ и оделась на работу в свои обычные джинсы.

Я решила предпринять вторую попытку доставить своему приятелю Бобу Весту повестку явиться в суд для объяснений.

В этот раз, когда я вышла из машины и пересекла дорогу, чтобы постучать в его дверь, я заметила две газеты, лежавшие на крыльце. Это было плохим знаком. Я подождала, потому что был слабый шанс застать его в уборной, со спущенными штанами. Стоя в ожидании, я заметила царапины на краю крыльца. Покрытая ковролином поверхность была нетронута, как будто кошка предпочитала точить когти о коврик для ног. Грязная кошачья подстилка была покрыта шерстью, перхотью и блошиными яйцами, но кошки не было видно.

Я подошла к почтовому ящику и проверила содержимое: реклама, каталоги, несколько счетов и пара журналов. Взяла почту под мышку и пересекла газон к соседнему дому. Позвонила.

Дверь открыла женщина лет шестидесяти с сигаретой в руке. Пахло жареным беконом и кленовым сиропом. На ней была майка и штаны до колен. Ее руки были костлявыми, а штаны свисали с бедер.

— Здравствуйте, — сказала я. — Вы не знаете, когда вернется Боб? Он просил меня забрать его почту. Я думала, он вернется вчера вечером, но вижу, что газеты никто не забрал.

Соседка посмотрела через мое плечо в сторону дома Боба.

— Как ему удалось вас запрячь? Он просил меня присмотреть за своей кошкой, но ни слова не сказал о почте.

— Может быть, он не хотел вас беспокоить.

— Не знаю, почему. Он рад меня беспокоить по любому поводу. Эта кошка думает, что живет у меня, так часто я за ней присматриваю. Старая грязнуля. Мне ее жалко.

Я была не в восторге от того, что Боб пренебрегает кошкой. Ему должно быть стыдно.

— Он не упоминал, когда вернется?

— Он говорил, сегодня днем, если этому можно верить. Иногда он обещает вернуться через два дня, когда знает, что это будет неделя. Он думает, что я скорее соглашусь на кратковременное отсутствие.

— Ой, вы знаете Боба, — сказала я и потрясла почтой. — В любом случае, я просто оставлю это на крыльце.

— Я могу забрать, если хотите.

— Большое спасибо.

Соседка оглядела меня.

— Это не мое дело, но вы не его новая девица, о которой он все время говорит.

— Конечно, нет. У меня и без него проблем хватает.

— Хорошо. Я рада. Вы не его тип.

— Какой тип?

— Тип, который покидает этот дом в шесть утра.


Вернувшись в офис, я позвонила Генри, и он ввел меня в курс дел. Как оказалось, доктор решил подержать Гаса еще день, потому что у него было повышенное давление и пониженный гемоглобин. Поскольку Гас сидел на болеутоляющих, это был Генри, кому пришлось иметь дело с больничным отделом социальных услуг и пытаться организовать удовлетворение медицинских потребностей Гаса, когда он выйдет из больницы.

Генри пытался объяснить мне запутанность медицинской страховки, но это было слишком скучно, чтобы понять. Между частью А и частью Б было много аббревиатур из трех букв: СМН, СНФ, ППС, ПРО, ДРС. Это продолжалось бесконечно.

Поскольку мне не предстояло плыть по этим порогам еще лет тридцать, информация была просто утомительной. Пояснения были дьявольски запутанными, созданными для того, чтобы сбить с толку тех самых больных, кого они должны были просвещать.

Там, видимо, была формула, которая определяла, сколько денег заработает больница, если продержит его определенное количество дней, и сколько та же больница потеряет, если задержит его на один день дольше.

Вывихнутое плечо Гаса, до сих пор болезненное и опухшее, и его общее ослабленное состояние считались недостаточно серьезным основанием, чтобы держать его в больнице больше двух ночей. В среду его выписали и отправили в учреждение для престарелых.

Загрузка...