18

По дороге домой с работы в пятницу я заметила Генри и Шарлотту, идущих по велосипедной дорожке вдоль бульвара Кабана. Они были тепло одеты, Генри в темно-синей шерстяной куртке, Шарлотта — в лыжной куртке и вязаной шапочке, надвинутой на уши.

Оба были увлечены разговором и не заметили, как я проехала, но я все равно помахала.

Еще не стемнело, но в воздухе разлились серые сумерки. Зажглись уличные фонари. Бары вдоль Кабана открылись на счастливый час, и мотели включили свои приглашающие вывески. Пальмы выстроились, как на параде, их кроны шелестели от морского ветра.

Я свернула на свою улицу и втиснулась в первое парковочное место, которое заметила, между черным «кадиллаком» Шарлотты и старым микроавтобусом.

Заперла машину и направилась к дому, заглянув по дороге в мусорный контейнер. Мусорные контейнеры — прекрасная вещь, потому что они умоляют, чтобы их наполнили, поощряя нас таким образом избавляться от мусора в наших гаражах и на чердаках.

Солана выбросила остовы велосипедов, газонокосилки, давно усопшие консервы и коробки от женских туфель. Мусор под своим весом сформировал компактную массу. Куча почти доходила до краев контейнера, и возможно его скоро должны были вывезти.

Я вытащила из ящика свою почту и зашла в калитку. Завернув за угол, я увидела брата Генри, Вилльяма, стоявшего на его крыльце, в аккуратном костюме-тройке, с обмотанной шарфом шеей. Его щеки раскраснелись от январского холода.

Я пересекла двор.

— Какой сюрприз. Ты ищешь Генри?

— Вообще-то, да. Эта инфекция верхних дыхательных путей привела к приступу астмы. Он сказал, что я могу одолжить его увлажнитель воздуха, чтобы не стало хуже. Я сказал, что зайду за ним, но дверь заперта, и он не отвечает на стук.

— Он пошел гулять с Шарлоттой. Я недавно видела их на Кабана. Так что думаю, что они скоро вернутся. Я могу тебя впустить, если хочешь. У нас одинаковые ключи, чтобы Генри мог попасть в студию, если ему туда нужно, а меня нет.

— Спасибо за помощь.

Вилльям отошел в сторону, пока я открывала заднюю дверь. Генри оставил увлажнитель на кухонном столе, и Вилльям нацарапал ему записку, прежде чем забрать аппарат.

— Ты идешь домой в постель?

— Нет, пока работа не кончится, если я смогу продержаться так долго. В пятницу вечером полно народа. Молодежь набирает обороты к выходным. Если нужно, я могу надеть хирургическую маску, чтобы не распространять инфекцию.

— Я смотрю, ты принарядился.

— Я только что вернулся из Винигтон-Блэйк.

Винигтон-Блэйк — это похоронная контора, которую я хорошо знала (похороны, кремация, для всех вероисповеданий), приходилось бывать там прежде.

— Печально слышать. Кто-нибудь, кого я знаю?

— Не думаю. Я увидел некролог сегодня утром в газате. Парень по фамилии Кипс. О ближайших родственниках не упоминалось, так что я решил зайти, на случай, если ему понадобится компания. Как дела у Гаса? Генри не упоминал его в последнее время.

— Более-менее.

— Я знал, что до этого дойдет. Старые люди, когда они падают…

Он не закончил фразу, подразумевая печальный конец.

— Я должен его навестить, когда смогу. Гас может уйти в любой момент.

— Ну, я не думаю, что он на смертном одре, но уверена, что обрадуется визиту. Может быть, с утра, когда он уже встал. Его неплохо подбодрить.

— Почему бы не прямо сейчас? Поднять ему дух, так сказать.

— Он обрадуется.

Вилльям просиял.

— Я могу рассказать ему о смерти Билла Кипса. Гас и Билл много лет играли вместе в кегли.

Он огорчится, что пропустил похороны, но я захватил лишнюю программку и могу подробно рассказать о церемонии. Там в конце очень трогательная поэма. «Размышления о смерти» Вилльяма Галлена Брайанта. Ты, конечно, ее знаешь.

— Не думаю.

— Наш отец заставил нас всех выучить ее наизусть. Он считал, что учить стихи очень полезно. Я могу прочесть, если хочешь.

— Тебе лучше уйти с холода.

— Спасибо. С удовольствием.

Я держала дверь открытой, пока Вилльям не зашел достаточно далеко в мою гостиную, чтобы я смогла ее закрыть. Холодный воздух, казалось, последовал за ним, но он приготовился к декламации с вдохновением. Положил правую руку на лацкан пиджака, левую завел за спину и начал читать.

— Только концовка, — сказал он вместо вступления. Откашлялся.


— Живи же так, чтобы в урочный час,

Когда примкнешь ты к длинным караванам,

Идущим в мир теней, в тот мир, где всем

Готов приют, в жилище тихом смерти,

Не походил ты на раба — в тюрьму

Влекомого всесильным властелином;

Чтоб просветлен был дух твой примиреньем,

Чтоб к гробу ты приблизился, как тот,

Завесу кто, над ложем опустивши,

Идет ко сну, исполнен ясных грез…


Я молчала, ожидая более энергичного заключения. Вилльям взглянул на меня.

— Вдохновляет, правда?

— Я не знаю, Вилльям. Что-то не очень ободряет. Почему бы не найти что-нибудь пооптимистичней?

Он поморгал, задумавшись о возможной замене.

— Почему бы тебе не обдумать это хорошенько? А пока что, я передам Генри, что ты заходил.

— Хорошо.


В субботу утром я совершила еще один набег на меблированные комнаты на улице Дэйв Левин. Припарковалась перед входом и вошла. Прошла по коридору до офиса, где хозяйка суммировала счета на старинном арифмометре.

— Извините, что помешала. Мелвин Доунс дома?

Она повернулась на стуле.

— Опять вы. По-моему, он вышел, но могу проверить, если хотите.

— Большое спасибо. Кстати, меня зовут Кинси Миллоун. Я не расслышала ваше имя.

— Хуанита Вон. Я владелица, менеджер и повар, все в одном. Я не занимаюсь уборкой. Для этого у меня есть две молодые женщины.

Она вышла из-за стола.

— Это займет какое-то время. Его комната на третьем этаже.

— Вы не можете позвонить?

— В комнатах нет телефонов. Слишком дорого их устанавливать, так что я разрешаю им пользоваться моим, если очень нужно. Пока они не обнаглеют, конечно. Вы можете подождать в гостиной. Это общая комната, налево по коридору.

Я повернулась и прошла назад, в гостиную, которую обошла кругом. Похоже, Хуаните Вон нравились керамические фигурки, кривоногие детишки со спущенными носками и пальцами во рту. На книжных полках не было книг, что, возможно, экономило усилия уборщиц по вытиранию пыли. Мягкие шторы на окне не пропускали достаточно света, отчего воздух в комнате казался серым. Одинаковые диваны были беспощадными, а деревянное кресло — колченогим. Единственным звуком было тиканье дедушкиных часов в углу. Какие люди живут в таком месте? Я представила, как возвращаюсь в такой дом каждый день после работы. Говорите после этого о депрессии.

Я заметила шесть аккуратно сложенных журналов на кофейном столике. Взяла первый, телепрограмму на последнюю неделю. Под ней лежал номер «Водителя» за 1982 год, а ниже — номер «Деловой недели» за прошлый март.

Через несколько минут вернулась Хуанита Вон.

— Ушел, — заявила она, слишком радостно, на мой вкус.

— Не хочу повторяться, но вы случайно не знаете, когда он вернется?

— Не знаю. Я ни за кем не слежу. Если дело меня не касается, я не вмешиваюсь. Это моя политика.

Желая подлизаться, я сказала:

— Какой чудесный старинный дом. Вы давно им владеете?

— В марте будет двадцать шесть лет. Это старое владение семьи Вон. Может быть, вы слышали. Когда-то оно простиралось от Стэйт стрит до Бэй.

— Неплохое местечко.

— Да. Так и есть. Я унаследовала этот дом от дедушки с бабушкой. Мой прадедушка построил его в начале века и подарил дедушке и бабушке на свадьбу. С годами он был расширен, как можете видеть. Коридоры идут во всех направлениях.

— Ваши родители тоже тут жили?

— Недолго. Родственники моей матери были из Вирджинии, и она настояла, чтобы они переехали в Роанок, где я и родилась. Ей не очень нравилась Калифорния и, конечно, ее не интересовала местная история. Дедушка с бабушкой знали, что она уговорит отца продать дом, когда их не станет, поэтому они пропустили поколение и оставили дом мне. Мне было жалко превращать его в меблированные комнаты, но только так я могу его содержать.

— Сколько у вас комнат?

— Двенадцать. Одни больше других, но большинство имеет хорошее освещение и во всех высокие потолки. Если у меня появятся деньги, я собираюсь переделать общие помещения, но это вряд ли произойдет скоро. Иногда я снижаю плату, если квартирант хочет покрасить или отремонтировать комнату. Если я одобряю изменения.

Она начала складывать журналы, ее внимание было поглощено задачей, так что она не смотрела мне в глаза.

— Извините, что спрашиваю, но что за дело у вас к мистеру Доунсу? К нему никогда никто не приходит.

— Мы думаем, что он стал свидетелем аварии в мае прошлого года. Две машины столкнулись недалеко от городского колледжа, и он предлагал помощь. К сожалению, один из участников теперь судит другого на большую сумму, и мы надеемся, что у мистера Доунса есть информация, которая поможет разрешить конфликт.

— По-моему, слишком много людей нынче судится. Я была в числе присяжных на двух разных процессах, и оба были потерей времени, не говоря уже о деньгах налогоплательщиков.

Теперь, если мы уже поговорили, я займусь делами.

— Что, если я оставлю мистеру Доусону записку, и он сможет со мной связаться. Я не хочу вам больше надоедать.

— Хорошо.

Я достала ручку и блокнот и написала записку, попросив его связаться со мной в удобное для него время. Вырвала листок из блокнота, сложила пополам и вручила Хуаните вместе со своей визиткой.

— На обоих номерах есть автоответчики. Если он меня не застанет, передайте, что я перезвоню, как только смогу.

Она изучила карточку и бросила на меня острый взгляд, хотя не сказала ни слова.

— Я надеюсь, вы не возражаете, если я быстренько посмотрю дом?

— Я не сдаю комнаты женщинам. От них обычно одни неприятности. Я не люблю сплетни и скандалы из-за ерунды, уж не говоря о продуктах женской гигиены в канализации.

Я передам мистеру Доунсу вашу записку.

— Спасибо.


По дороге домой я заехала в супермаркет. Вышло солнце, и хотя температура не поднялась выше +12, небо было чистым и голубым.

«Кадиллак» Шарлотты был припаркован через дорогу. Я вошла в дом и выгрузила свои покупки. Генри поставил подниматься порцию свежего хлебного теста в остекленном переходе из его дома к моему. Он давно не пек хлеб, и заметив это, я пришла в хорошее настроение. Будучи профессиональным пекарем, он выпекал восемь — десять буханок за раз и щедро ими делился.

Я не разговаривала с Шарлоттой неделю, так что, наведя порядок в кухне, я пересекла двор и постучала в дверь Генри. Мне было видно Генри за работой, и судя по размеру кастрюли на плите, он готовил острый соус для своего хлеба.

Вилльям сидел за столом, с чашкой кофе перед ним и со странным выражением лица. Шарлотта стояла, скрестив руки, а Генри яростно кромсал лук.

Он протянул руку и открыл мне дверь, но пока я не закрыла ее за собой, я не поняла, какое напряжение царит в комнате. Сначала я подумала, что что-то случилось с Гасом, потому что эти трое были так молчаливы. Я решила, что Вилльям нанес ему визит и вернулся с плохими новостями, что было правдой лишь отчасти. Я переводила взгляд с одного каменного лица на другое.

— Все в порядке?

— Не совсем, — ответил Генри.

— Что происходит?

Вилльям прокашлялся, но до того, как он заговорил, Генри сказал:

— Я сам расскажу.

— Расскажешь что?

Генри отодвинул ножом лук в сторону. Выложил восемь зубчиков чеснока, раздавил их плоской частью ножа, потом нарезал.

— Вилльям пошел к Гасу сегодня утром и увидел визитку Шарлотты на кофейном столике.

— О?

— Я не должен был говорить об этом, — сказал Вилльям.

Генри послал сердитый взгляд в сторону Шарлотты, и я поняла, что надвигается гроза.

— Эти люди — мои соседи. Некоторых я знаю пятьдесят лет. Ты пришла туда проворачивать свои делишки с недвижимостью. У Гаса сложилось впечатление, что это я послал тебя, поговорить о продаже его дома, когда я ничего такого не делал. Он не собирается выставлять дом на продажу.

— Ты этого не знаешь. Он совершенно не знал, сколько денег он может выручить, или как сможет их использовать. Конечно, он знал, что купил соседний участок, но это было пятьдесят лет назад, и он не понимал, насколько эти четверть гектара увеличивают общую стоимость. Люди должны получать информацию. Если ты не хочешь продавать свой дом, это не значит, что он не хочет.

— Твоя деятельность плохо сказывается на мне, и мне это не нравится. Сиделка Гаса говорит, что ему стало плохо.

— Это неправда. Он ни капельки не был расстроен. Мы хорошо поговорили, и он сказал, что подумает. Я была там меньше двадцати минут. Совершенно никакого давления. Я так не работаю.

— Солана сказала Вилльяму, что ты была там дважды. Один раз поговорила с ней, другой раз обсуждала вопрос с ним. Может быть, ты не называешь это давлением, но я называю.

— В первый раз он спал, и она обещала передать информацию. Я вернулась по ее просьбе, потому что она не была уверена, что все правильно объяснила.

— Я просил тебя вообще такого не делать. Ты меня обманула.

— Мне не нужно твое разрешение, чтобы заниматься бизнесом.

— Я не говорю о разрешении. Я говорю о простой порядочности. Не заходить к человеку в дом и не причинять неприятности.

— О каких неприятностях ты говоришь? Это Солана всех взбаламутила. Мне пришлось приехать из Пердидо сегодня утром, а ты на меня дуешься. Кому это нужно?

Генри помолчал минуту, открывая банку томатного соуса.

— Я понятия не имел, что ты способна на такое.

— Мне жаль, что ты расстроился, но не думаю, что ты имеешь право диктовать мне, что делать.

— Совершенно верно. Делай, что хочешь, но уволь меня от этого. У Гаса проблемы со здоровьем, как ты прекрасно знаешь. Ему не нужно, чтобы ты являлась туда и вела себя так, будто он на смертном одре.

— Я такого не делала!

— Ты слышала, что сказал Вилльям. Гас был вне себя. Он подумал, что его дом продают, а его отправляют в дом престарелых.

— Прекрати это. Достаточно. У меня есть клиент, которого интересует…

— У тебя есть клиент наготове?

Генри остановился и уставился на нее в изумлении.

— Конечно, у меня есть клиенты. Ты знаешь об этом так же хорошо, как и я. Я не совершала преступления. А Гас свободен делать все, что хочет.

— Судя по его состоянию, — вмешался Вилльям, — тебе в конце концов придется иметь дело с его имуществом. А это все решит.

Генри отшвырнул нож.

— Черт побери! Человек еще не умер!

Шарлотта взяла свое пальто со спинки стула и надела его.

— Простите, но эта дискуссия окончена.

— Удобно для тебя, — сказал Генри.

Я ожидала, что Шарлотта хлопнет дверью, но эти двое еще не были готовы расстаться. Как при любом столкновении характеров, каждый был убежден в своей позиции и в праведном гневе раздражен точкой зрения другого.

— Рада была увидеться, — сказала она мне, застегивая пальто. — Мне жаль, что вам пришлось присутствовать при этом неприятном разговоре.

Она достала пару кожаных перчаток и надела их, натягивая кожу на каждый палец.

— Я позвоню тебе, — сказал Генри. — Мы можем поговорить об этом позже, когда мы оба успокоимся.

— Если ты так плохо обо мне думаешь, больше не о чем говорить. Ты считаешь меня бесчувственной, не заслуживающей доверия и беспринципной…

— Я рассказал тебе, какой эффект ты оказала на слабого старого человека. Я не собираюсь стоять в стороне и разрешить тебе его запугивать.

— Я его не запугивала. Почему ты веришь Солане больше, чем мне?

— Потому что ей нет выгоды врать. Ее работа в том, чтобы присматривать за ним. Твоя работа в том, чтобы уговорить его продать дом и землю и получить свои шесть процентов.

— Это оскорбительно.

— Да, ты права. Я не могу поверить, что ты выбрала такую тактику, когда я специально тебя просил этого не делать.

— Ты уже третий раз говоришь об этом. Ты высказал свою точку зрения.

— Вообще-то, нет. Ты должна извиниться. Ты защищаешь свои так называемые права, не обращая внимания на мои.

— О чем ты говоришь? Я упомянула о стоимости домов в этом районе, и ты решил, что я собираюсь влезть сюда, обижая твоих соседей, чтобы заработать несколько баксов.

— Человек был в слезах. Ему пришлось дать успокоительное. Как еще это назвать?

— Да уж. Вилльям говорил с ним. Вы видели что-нибудь похожее? — спросила Шарлотта, повернувшись к нему.

Вилльям отрицательно помотал головой, старательно избегая встречаться взглядом с кем-нибудь из них, чтобы на него вдруг не набросились.

Я тоже молчала. Теперь разговор переместился с визита Шарлотты на мнение Соланы о нем.

При том состоянии, до которого они дошли, не было возможности вмешаться и объявить перемирие. В любом случае, я не умею этого делать, а докопаться до правды было тяжело.

Шарлотта сразу атаковала.

— Ты сам разговаривал с ним? Нет. Он звонил тебе и жаловался? Спорю, что нет. Откуда ты знаешь, что она все не выдумала?

— Она это не выдумала.

— Ты действительно не хочешь слышать правду?

— Это ты ничего не хочешь слушать.

Шарлотта взяла сумочку и вышла через заднюю дверь, не сказав ни слова. Она не хлопала дверью, но было что-то в том, как она ее закрыла, что говорило о финале.

После ее ухода ни один из нас не мог придумать, что сказать. Молчание прервал Вилльям.

— Надеюсь, что я не создал проблему.

Я чуть не рассмеялась, потому что было очевидно, что он именно это и сделал.

— Я боюсь подумать, что бы случилось, если бы ты не заговорил об этом, — сказал Генри.

— Я сам поговорю с Гасом, и посмотрим, удастся ли его убедить, что он и его дом в безопасности.

Вилльям встал и взял свое пальто.

— Мне надо идти. Рози готовится к обеду.

Он хотел сказать еще что-то, но передумал.

После его ухода наступило молчание. Генри медленно резал что-то. Он задумался, возможно мысленно повторяя аргументы. Он вспоминал свои выигранные очки и забывал ее.

— Хочешь поговорить об этом? — спросила я.

— Думаю, нет.

— Тебе нужна компания?

— Не сейчас. Я не хочу быть невежливым, но я расстроился.

— Если передумаешь, ты знаешь, где меня найти.

Я вернулась домой и достала средства для уборки. Надраивание ванны и туалета всегда было для меня лекарством от стресса. Выпивка и наркотики до полудня в субботу — это дурной вкус.

На тот маловероятный случай, что мне не хватит конфликтов в этот день, я решила нанести визит Гаффи в Колгейте. Ричард Комптон оставил мне сообщение на автоответчике о том, что Гаффи до сих пор не заплатили за аренду. В пятницу он официально подал на них заявление в суд и хотел, чтобы я вручила им уведомление.

— Можешь добавить это к своему счету. Все бумаги у меня здесь.

Я могла бы поспорить, но он в последнее время давал мне много работы, а суббота — удобный день, чтобы застать людей дома.

— Я заеду по дороге туда.

Загрузка...