"В" - значит вторжение

13

Пока мы шли по коридору к комнате отдыха для персонала, я задала Лане несколько вопросов, стараясь понять, что она за человек. Она рассказала, что родилась и выросла в Санта-Терезе, что проработала в «Доме восходящего солнца» три года, и здесь ей вполне нравится. Я бы не охарактеризовала это заявление прилагательным «восторженный».

Ее темные волосы были жидкими, с рядами свисающих кудряшек, которые выглядели уныло. Мне уже хотелось, чтобы она уволила своего «стилиста» и нашла кого-нибудь нового. У нее были темные глаза, а белки покрыты красными прожилками, как будто она безуспешно пыталась вставить контактные линзы.

Комната отдыха была маленькой, но симпатичной. Там был стол с придвинутыми стульями, современный диван и два кресла у кофейного столика. На стойке стояли микроволновка, тостер и кофеварка. Холодильник был украшен суровыми предупреждениями о святости чужих продуктов.

Я уселась за столом, пока Лана налила кофе в кружку и добавила два пакетика сливок и один — сахара.

— Хотите кофе?

— Нет, спасибо.

Она взяла поднос и отнесла к автомату, куда опустила несколько монет. Нажала на кнопку, и я увидела, как выбранное ею упало в поддон внизу. Лана принесла поднос к столу и выгрузила кружку, ложку и пакет маленьких пончиков в шоколадной глазури.

Я подождала, пока она сядет, чтобы продолжать.

— Как давно вы знаете Солану?

Она разломила первый пончик пополам и отправила половинку в рот.

— А в чем дело?

Вопрос прозвучал немного резко, но в интересах дела я решила ответить.

— Мой сосед упал и вывихнул плечо. Ему восемьдесят девять, и он нуждается в уходе, пока не выздоровеет.

— И что она с этого имеет?

Пончик выглядел плотным и сухим, а темный шоколад блестел, как воск. Я бы вырубила ее за десять секунд и съела такой сама. Я поняла, что все овощи и фрукты, съеденные мной за последние дни, только сделали меня агрессивной. Плохо для моей работы.

На мгновение я утратила нить разговора.

— Что?

— Сколько платят?

— Я не знаю. Меня попросили поговорить с людьми, которые с ней работали. Меня интересуют отзывы о ее характере.

— В том районе.

— Я не собираюсь говорить с ее соседями, разве что, больше нигде ничего не узнаю.

— Я говорю об оплате. Примерно. Сколько долларов в час?

— Никто об этом не говорил. А вы что, думаете о смене работы?

— Может быть.

Второй пончик исчез, хотя я едва заметила, сбитая с толку поворотом дела.

— Если у Соланы ничего не получится, буду рада подкинуть ваше имя.

— Я подумаю над этим. Напомните перед уходом, и я дам вам свое резюме. У меня есть копия в сумке.

— Хорошо. Я передам его, — сказала я и сменила тему. — Вы с Соланой дружили?

— Я бы не сказала, что мы были подругами, но мы работали вместе почти год и неплохо ладили.

— Какой она была?

Лана пожала плечами.

— Более-менее.

— Более-менее?

— Ну, думаю, она достаточно хорошая. Если вам нравится такой тип.

— А. И что это за тип?

— Суетливая. Если кто-то на две минуты опоздает, делала из этого большое дело.

— Так что она была пунктуальной.

— Ну да, если это так назвать.

— Как насчет черт характера?

— Каких?

— Была ли она терпеливой, сочувственной? Честной? Доброй? Я ищу качества такого рода.

У вас было много возможностей хорошо ее узнать.

Лана помешала кофе, потом облизала ложку, перед тем, как положить ее на поднос. Она положила следующий пончик в рот целиком и жевала, обдумывая ответ.

— Хотите мое честное мнение?

— Очень хочу.

— Не поймите меня неправильно. Я ничего не имею против этой женщины, но у нее нет чувства юмора, и с ней не о чем поговорить. Вы ей что-нибудь скажете, а она может ответить, а может и нет, как захочет. Она все время сидела, сунув нос в медицинские карты, или проверяла пациентов. Это даже не было ее обязанностью. Она сама этим занималась.

— Вау. Я понятия не имела. В документах она выглядела хорошо.

— Там редко бывает вся история.

— И именно поэтому я здесь, чтобы заполнить пробелы. Вы видели ее вне работы?

— Едва ли. Мы, все остальные, ходили куда-нибудь в пятницу вечером, чтобы расслабиться.

Солана шла прямиком домой. Мы потом и звать ее перестали, все равно откажется.

— Она не пила?

— Не-а. Вы шутите? Она была слишком правильная. К тому же, она всегда следила за своим весом. А в перерывах читала книги. Что угодно, чтобы заставить остальных выглядеть плохо. Это помогло?

— Очень.

— Думаете, ее возьмут?

— Это не зависит от меня, но, конечно, я поделюсь тем, что вы рассказали.

Я ушла в 1.00, с резюме Ланы Шерман в руках. По дороге в офис я прошла мимо магазина с сэндвичами и вспомнила, что не обедала. Под давлением работы я иногда могу пропустить обед, но не тогда, когда я такая голодная. Я заметила, что правильное питание диаметрально противоположно ощущению сытости. Гамбургер с сыром и большая порция жареной картошки оставят вас почти в коматозном состоянии. Внезапная атака углеводов и жиров вызовет сонливость, что означает перерыв в десять или пятнадцать минут до того, как вы начнете думать о следующей еде.

Я сделала поворот кругом и завернула в магазин. Что я заказала, не ваше дело, но это было действительно хорошо. Я поела за рабочим столом, просматривая дело Фредриксонов.

В 2.00, с блокнотом в руке, я прибыла на встречу с Глэдис Фредриксон. Они с мужем жили в скромном доме недалеко от пляжа, на улице, занятой домами гораздо большего размера.

Учитывая раздутые цены на местном рынке недвижимости, для покупателей имеет смысл хватать любой продающийся дом и перестраивать его по своему вкусу, или снести всю постройку и начать с нуля.

Одноэтажный каркасный дом Фредриксонов подходил к последней категории и нуждался не в ремонте, а скорее, в бульдозере и последующем сжигании.

В нем было что-то жалкое и запущенное, что говорило о многолетнем отсутствии ухода.

Я заметила оторвавшийся кусок водосточного желоба. Под дырой лежала куча гниющих листьев. Я подозревала, что ковровое покрытие будет пахнуть сыростью, а раствор между кафельными плитками в душе будет черным от плесени.

К деревянным ступенькам крыльца был добавлен деревянный пандус, который шел от подъездной дорожки к крыльцу и позволял пользоваться инвалидным креслом. Сам пандус был испещрен темно-зелеными морскими водорослями и во время дождя несомненно становился скользким, как стекло.

Я стояла на крыльце и смотрела на побеги плюща, перемешанные с желтыми цветками кислицы. Внутри лаяла собака, с интенсивностью, которой, наверное, заработала себе хороший шлепок. Через двор, за сетчатой оградой, я заметила старушку- соседку, которая устанавливала у себя на газоне то, что, видимо, было ежегодным рождественским украшением. Оно состояло из семи пустотелых пластиковых помощников Санты, которые освещались изнутри. Кроме того, девять пластиковых северных оленей, у одного из которых был большой красный нос. Старушка остановилась, чтобы посмотреть на меня, и мое приветствие было вознаграждено милой печальной улыбкой. Когда-то там были малыши — дети или внуки, чью память она отмечала упорной демонстрацией надежды.

Я уже дважды постучала и собиралась стучать третий раз, когда Глэдис открыла дверь, тяжело опираясь на ходунки, с шеей, заключенной в высокий пенопластовый воротник.

Она была высокая и полная, пуговицы на клетчатой блузке расходились на ее обширной груди. Эластичный пояс на брюках не выдерживал, и она использовала две английские булавки, чтобы прикрепить брюки к блузке и спасти их от падения. На ней была пара дешевых спортивных туфель, хотя она явно не собиралась в ближайшее время занимаится спортом. На левой туфле был вырезан полумесяц кожи, чтобы предоставить облегчение ее мозоли.

— Да?

— Я — Кинси Миллоун, миссис Фредриксон. Мы договаривались о встрече, чтобы поговорить об аварии.

— Вы из страховой компании?

— Не вашей. Я работаю с Калифорния Фиделити. Меня нанял адвокат Лизы Рэй.

— Авария произошла из-за нее.

— Так мне говорили. Я пришла, чтобы проверить информацию, которую она дала.

— О. Ну, наверное, вам лучше зайти, — сказала Глэдис, уже развернув свой ходунок, чтобы вернуться туда, где она сидела.

Закрывая входную дверь, я заметила инвалидное кресло, прислоненное к стене.

Насчет коврового покрытия я ошибалась. Оно было снято, обнаруживая деревянный пол из узких планок. Скобы, которые когда-то удерживали подкладку, до сих пор остались в дереве и я заметила темные следы от гвоздей.

В доме было так жарко натоплено, что в воздухе пахло паленым. Маленькая, ярко окрашенная птичка перелетала, как мошка, от одной занавески к другой, в то время как собака прыгала по дивану, топча стопки журналов, почту и газеты, наваленные по всей длине.

У собаки была маленькая мордочка, блестящие черные глазки и мохнатый шарф шерсти вдоль груди. Глэдис закричала:

— Миллард? Я говорила тебе забрать собаку отсюда! Дикси на диване, и я не отвечаю за то, что она еще сделает.

— Черт побери. Иду. Перестань орать, — откликнулся Миллард откуда-то со стороны узкого коридора. Дикси все еще лаяла, пританцовывая на задних лапах, размахивая в воздухе изящными передними лапками, не спуская глаз с попугайчика, в надежде, что за ее трюк ей разрешат его съесть.

Через минуту появился Миллард в инвалидном кресле. Как и Глэдис, я дала ему лет шестьдесят с небольшим, но он выглядел лучше. Это был плотный мужчина с красноватым лицом, густыми черными усами и вьющимися седыми волосами.

Он резко свистнул собаке, она спрыгнула с дивана, быстро пересекла комнату и вскочила к нему на колени. Он развернулся и исчез в коридоре, ворча себе под нос.

— Давно ваш муж пользуется креслом?

— Восемь лет. Нам пришлось убрать ковровое покрытие, так что он может передвигаться из комнаты в комнату.

— Я надеюсь, что у него найдется время для меня сегодня. Пока я здесь, я могу поговорить и с ним.

— Нет, он сказал, что это его не устраивает. Вам надо прийти в другое время, если хотите с ним поговорить.

Глэдис отодвинула кучу бумаг.

— Очистите себе место, если хотите сесть.

Я осторожно уселась на место, которое она освободила. Поставила сумку на пол и достала свой магнитофон, который пристроила перед собой на кофейном столике. В мое бедро упиралась башня больших конвертов.

Я подождала, пока Глэдис приняла нужную позицию и с ворчаньем опустилась в кресло.

Во время этой небольшой задержки, исключительно для того, чтобы удержать лавину счетов, я смахнула верхние пять или шесть конвертов. Два были с красным ободком и серьезными предупреждениями: СРОЧНО!! ПОСЛЕДНЕЕ УВЕДОМЛЕНИЕ! Одно было по поводу кредитной карточки на бензин, другое — из универмага.

Когда Глэдис устроилась, я попробовала свой голос патронажной медсестры.

— Я буду записывать, с вашего разрешения. Вы согласны?

— Наверное.

Нажав кнопку записи, я назвала свое имя, ее имя, дату и номер дела.

— Только для записи, вы даете эту информацию добровольно, без угроз и принуждения. Это верно?

— Я сказала, что да.

— Спасибо. Я вам признательна. Отвечая на мои вопросы, пожалуйста, излагайте только факты, которые вы знаете. Я прошу вас избегать мнений, осуждений или выводов.

— Ну, у меня есть свое мнение, как и у любого другого.

— Я понимаю это, миссис Фредриксон, но я должна ограничить свой рапорт информацией настолько точной, насколько вы можете ее сделать. Если я задам вопрос, а вы не знаете или не помните, просто так и скажите. Пожалуйста, без догадок и предположений. Вы готовы приступить?

— Я была готова, как только села. Это вы тянете. Я не ожидала всей этой показухи и чепухи.

— Я ценю ваше терпение.

Глэдис кивнула в ответ, но до того, как я сформулировала первый вопрос, она завела свое:

— Ох, дорогая, я — совершенная развалина. Кроме шуток. Я едва передвигаюсь с ходунком.

У меня онемение и колотье в ноге. Как будто я ее отлежала…

Она продолжала описывать ощущения в своей ноге, пока я сидела и старательно записывала.

— Что-нибудь еще?

— Ну, головные боли, конечно, и шея вся заморожена. Смотрите, я едва могу повернуть голову. Поэтому я ношу воротник, для поддержки.

— Еще какая-нибудь боль?

— Милая, боль — это все, что у меня есть.

— Можно узанать, какие медикаменты вы принимаете?

— У меня есть таблетка для всего.

Глэдис дотянулась до конца стола, где стоял ряд бутылочек с лекарствами, вместе со стаканом воды. Она поднимала пузырьки по одному и показывала мне, чтобы я могла записать название.

— Эти две от боли. Это для расслабления мышц, а это — от депрессии…

Я подняла голову с интересом.

— От депрессии?

— У меня хроническая депрессия. Не припомню, чтобы я когда-нибудь чувствовала себя так плохо. Доктор Голдфарб, ортопед, направил меня к этому психиатру, который выписал мне новые таблетки. Я думаю, другие уже не помогают, если их долго принимать.

Я записала название лекарства «Элавил», которое она выставила для моей инспекции.

— А раньше что вы принимали?

— Литий.

— У вас появились еще какие-нибудь проблемы после аварии?

— Я плохо сплю, и с трудом могу работать короткое время. Он сказал, возможно, я никогда больше не смогу работать. Даже неполный день.

— Я знаю, что вы занимаетесь бухгалтерией для нескольких небольших предприятий.

— Последние сорок два года. Меня эта работа уже стала доставать.

— У вас офис в доме?

Она кивнула в сторону холла.

— Вторая комната отсюда. Дело в том, что я не могу долго сидеть, у меня начинает болеть бедро. Вы бы видели, какой у меня был огромный синяк. Фиолетовый, как баклажан. У меня до сих пор остался желтый след, большой, как луна. А какая боль! У меня были стянуты ребра, и еще, как я говорила, у меня проблема с шеей. И сотрясение мозга. Я зову это «контузия с конфузией», — сказала она и разразилась лающим смехом.

Я вежливо улыбнулась.

— Какую машину вы водите?

— «Форд»-вэн семьдесят шестого года. Темно-зеленый, на случай, если собираетесь спросить.

— Спасибо, — сказала я и сделала пометку. — Давайте вернемся к аварии. Можете рассказать мне, что произошло?

— Буду рада, хотя это была ужасная, ужасная вещь для меня, как вы можете вообразить.

Она сузила глаза и постучала пальцами по губам, глядя вдаль, как будто собираясь декламировать поэму. Уже со второй фразы было ясно, что она рассказывала историю так часто, что детали не менялись.

— Мы с Миллардом ехали по Палисад Драйв мимо городского колледжа. Это был четверг перед Днем памяти. Сколько это, шесть или восемь месяцев назад?

— Около того. Какое время суток было?

— Середина дня.

— Как насчет погодных условий?

Глэдис слегка нахмурилась, вынужденная думать над ответом, вместо своего обычного механического изложения.

— Хорошие, насколько я помню. Прошлой весной были дожди, но наступила сухая погода и газеты писали, что выходные будут хорошими.

— А в каком направлении вы ехали?

— В сторону центра. Он не мог ехать больше восьми или десяти километров в час. Может, немного больше, но гораздо меньше ограничения. Я в этом уверена.

— И это сорок километров в час?

— Что-то вроде, на этих улицах.

— Вы можете вспомнить, на каком расстоянии была машина мисс Рэй, когда вы ее заметили?

— Я помню, что она была справа от меня, у выезда с парковки городского колледжа. Миллард проезжал мимо, когда она вылетела прямо передо мной. Бум! Он ударил по тормозам, но недостаточно быстро. Я никогда в жизни не была так удивлена, и это правда!

— Был у нее включен левый поворотник?

— Не думаю. Я уверена, что не был.

— Как насчет вашего поворотника?

— Нет, мэм. Он не собирался поворачивать. Мы собирались ехать дальше, до Кэсл.

— Я думаю, что поднимался вопрос насчет вашего ремня безопасности?

Глэдис выразительно помотала головой.

— Я никогда не езжу в машине, не пристегнувшись. Он мог расстегнуться от столкновения, но я его пристегивала, совершенно точно.

На минуту я перечитала свои заметки, размышляя, возможно ли как-нибудь сбить ее с толку.

— Куда вы ехали?

Это поставило ее в тупик. Она заморгала и переспросила:

— Куда?

— Мне интересно, куда вы ехали, когда произошла авария. Я заполняю пробелы.

Я приподняла свой блокнот, как будто бы это все объясняло.

— Я забыла.

— Вы не помните, куда направлялись?

— Я только что это сказала. Вы говорили мне скзать, если я чего-то не помню, и я не помню.

— Хорошо. Это правильно.

Я посмотрела на блокнот и сделала отметку.

— Если это поможет освежить вашу память, не могли вы ехать в сторону шоссе? С Кэсл вы могли заехать на шоссе в северном или южном направлении.

Глэдис помотала головой.

— После аварии моя память стала хуже.

— Вы ехали за покупками? За продуктами? Может, что-нибудь для обеда?

— Наверное, за покупками. Знаете, у меня может быть амнезия. Доктор говорит, это нередко случается при таких авариях. Я едва могу концентрироваться. Поэтому я и не могу работать.

Я не могу сидеть и не могу думать. Для моей работы это все. Кроме сложения, вычитания, и заклеивания конвертов.

Я заглянула в свои записи.

— Вы упоминали сотрясение мозга.

— О, я здорово ударилась головой.

— Обо что?

— Наверное, о ветровое стекло. У меня до сих пор шишка, — сказала она, дотронувшись до головы.

Я приложила руку к левой части своей головы, как и она.

— Вот здесь, слева, или сзади?

— И там и там. У меня были синяки и шишки повсюду. Вот, потрогайте.

Я протянула руку. Глэдис взяла мою руку и приложила ее к твердой шишке, размером с кулак.

— О, боже.

— Вы лучше запишите, — сказала она, показывая на блокнот.

— Обязательно, — ответила я, царапая ручкой бумагу. — Что случилось потом?

— Милларда трясло, как вы можете себе представить. Скоро он понял, что не пострадал, но видел, что я потеряла сознание. Как только я пришла в себя, он помог мне выбраться из машины. Это было нелегко для него, потому что ему нужно было переместиться в кресло и спуститься в нем на тротуар. Я с трудом могу сказать, где я была. У меня кружилась голова, я была растеряна и дрожала, как осиновый лист.

— Вы, должно быть, расстроились.

— Почему бы и нет, если она вылетела прямо на нас?

— Конечно. Теперь давайте посмотрим.

Я замолчала, чтобы проверить свои записи.

— Кроме вас, вашего мужа и мисс Рэй там был кто-нибудь еще?

— О, да. Кто-то позвонил в полицию и они приехали довольно быстро, вместе со скорой.

— Я имею в виду, до их приезда. Кто-нибудь остановился, чтобы помочь?

Она помотала головой.

— Нет. Не думаю. Нет, насколько я помню.

— Я слышала, что джентльмен оказывал помощь до приезда полиции.

Глэдис уставилась на меня, моргая.

— Ну, да, когда вы напомнили. Я забыла об этом. Пока Миллард осматривал машину, этот человек помог мне добраться до тротуара. Он усадил меня и положил руку мне на плечи, беспокоясь, что у меня будет шок. Это совсем вылетело у меня из головы.

— Он подъехал на машине?

— Мне кажется, он пришел с улицы.

— Вы можете его описать?

Казалось, она колеблется.

— Почему вы хотите знать?

— Мисс Рэй надеялась найти его и послать открытку с благодарностью.

— Ну…

Она замолчала на целые пятнадцать секунд. Я видела, как она прокручивает в голове возможности. Глэдис была достаточно хитра, чтобы понять, что любой, появившийся так быстро, мог оказаться свидетелем аварии.

— Миссис Фредриксон?

— Что?

— Ничего об этом человеке не осталось у вас в памяти?

— Я ничего не знаю. Может быть, Миллард запомнил лучше. К тому времени у меня так болело правое бедро, что удивительно, как я могла стоять. Если бы здесь были рентгеновские снимки, я бы вам показала трещины в ребрах. Доктор Голдфарб сказал, что мне повезло, что трещина в бедре не оказалась больше, а то бы я навсегда осталась лежачей.

— Какой он был расы?

— Он белый. Я бы не пошла ни к кому другому.

— Я имею в виду человека, который вам помог.

Она раздраженно помотала головой.

— Я не обращала внимания ни на что, только была рада, что у меня не сломана нога. Вы бы тоже радовались на моем месте.

— Сколько ему примерно было лет?

— Я не могу отвечать на такие вопросы. Я начинаю волноваться и расстраиваться, а доктор Голдфарб говорит, что это нехорошо. Совсем нехорошо, так он сказал.

Я продолжала смотреть на Глэдис, заметив, что она отвела глаза. Я вернулась к своему списку вопросов и выбрала несколько, которые казались нейтральными. В основном, она была вежливой, но я чувствовала, что ее терпение заканчивается.

Я убрала ручку, взяла сумку и встала.

— Ну, думаю, что пока это все. Я благодарна за ваше время. Когда я напечатаю свои записи, то зайду и попрошу вас перечитать для точности. Вы сможете внести исправления, если нужно, и когда вы убедитесь, что все записано правильно, то поставите свою подпись, и я не буду вас больше беспокоить.

Когда я выключила магнитофон, Глэдис сказала:

— Я рада помочь. Все, чего мы хотим, это справедливости, потому что вина полностью на ней.

— Мисс Рэй тоже хочет справедливости.

От дома Фредриксонов я выехала на Палисад Драйв и повернула направо, по тому же маршруту, по которому они ехали в день аварии. Проехала мимо городского колледжа, поглядывая на выезд с парковки. Я проехала дальше по дороге, когда она повернула вниз с холма. На пересечении с Кэсл повернула налево, доехала до Капилло и свернула направо.

Машин было немного, и у меня заняло меньше пяти минут, чтобы доехать до офиса.

Небо было облачным, и я слышала о возможных грозах, чему не слишком верила.

По непонятным причинам, в Санта-Терезе есть сезон дождей, но грозы очень редки.

Молния была явлением, которое я видела, в основном, на черно-белых фотографиях, показывающих белые нити на черном небе, как трещины на стекле.

Вернувшись в офис, я напечатала свои записи. Положила резюме Ланы Шерман в папку вместе с заявлением Соланы Рохас. Я могла его выкинуть, но почему бы не оставить, раз уж попало мне в руки?

В среду утром, когда позвонила Мелани, я дала ей концентрированную версию своих находок, в конце чего она сказала:

— Так что, с ней все в порядке.

— Похоже на то. Конечно, я не переворачивала каждый камень в саду.

— Не переживайте. Нет причины сходить с ума.

— Ну, тогда все. Кажется, все работает, как запланировано. Я попрошу Генри следить за ситуацией, и если что-нибудь случится, я дам вам знать.

— Спасибо. Я вам признательна за помощь.

Я повесила трубку, удовлетворенная проделанной работой. Чего я не могла знать, что только что невольно набросила петлю на шею Гаса Вронского.