"В" - значит вторжение

28

Уходя на работу в среду утром, я заметила Солану и Гаса на тротуаре перед домом. Я не видела его вне дома неделями, и должна признать, что он выглядел неплохо в веселой вязаной шапочке, натянутой на уши. Он сидел в инвалидном кресле, закутанный в теплую куртку. Солана обернула его колени одеялом. Они, наверное, только что откуда-то вернулись. Она развернула кресло, чтобы подвезти его к ступенькам крыльца. Я пересекла газон.

— Вам помочь?

— Я сама справлюсь.

Когда она затащила его на последнюю ступеньку, я положила руку на кресло и наклонилась поближе.

— Привет, Гас. Как дела?

Солана втиснулась в пространство между нами, пытаясь меня отрезать. Я вытянула ладонь, чтобы отстранить ее, что явно испортило ей настроение.

— Что вы делаете? — спросила она.

— Даю Гасу шанс поговорить со мной, если не возражаете.

— Он не хочет разговаривать с вами, и я тоже. Пожалуйста, уйдите с этого участка.

Я заметила, что Гас был без слухового аппарата, и до меня дошло, что это был хитрый способ сделать его некоммуникабельным. Как он может общаться, когда ничего не слышит?

Я наклонилась к его уху.

— Могу я что-нибудь для вас сделать?

Взгляд, который он мне послал, был полон страдания. Его губы задрожали, и он застонал, как женщина на ранней стадии родов, до того, как она поняла, как это плохо на самом деле.

Он взглянул на Солану, которая стояла, скрестив руки на груди. В своих крепких коричневых туфлях и широком коричневом пальто она напоминала тюремную надзирательницу.

— Давайте, мистер Вронский. Говорите, что хотите.

Она положила палец ему за ухо и потрясла его голову, изображая глухоту, хотя я знала, что он меня слышал.

Я повысила голос.

— Вы бы хотели зайти к Генри, выпить чашку чая? Он будет рад видеть вас.

— Он уже пил чай, — буркнула Солана.

— Я больше не могу ходить, — сказал Гас. — Я такой слабый.

Солана уставилась на меня.

— Вам тут не рады. Вы его огорчаете.

Я проигнорировала ее и присела на корточки, чтобы заглянуть в глаза Гасу. Даже сидя, его позвоночник был так искривлен, что ему пришлось повернуть голову, чтобы взглянуть на меня. Я улыбнулась ему, чтобы ободрить, чего трудно было достигнуть с Соланой, нависающей надо мной.

— Мы вас сто лет не видели. Генри, кажется, испек сладкие рулеты. Я могу отвезти вас в вашем кресле и мигом доставлю обратно. Разве не прекрасно звучит?

— Я плохо себя чувствую.

— Я знаю, Гас. Я могу вам чем-нибудь помочь?

Он помотал головой, его искривленные руки терли одна другую на коленях.

— Вы знаете, мы беспокоимся о вас. Мы все.

— Спасибо вам за это и за все.

— Главное, чтобы с вами все было в порядке.

— Со мной не все в порядке. Я старый.

Я провела тихое утро в офисе, приводя в порядок стол и оплачивая счета. Простые занятия: перебрать, сложить в папку, вынести мусор. Я все еще размышляла о Гасе, но знала, что нет смысла возвращаться к тому же самому. Нужно сфокусироваться на чем-то другом. Например, на Мелвине Доунсе. Что-то в нем беспокоило меня, кроме того, чтобы его найти. Найти-то я его сумею.

После того, как мой стол стал образцом порядка, я занялась расшифровыванием беседы с Глэдис Фредриксон, перематывая туда-сюда запись. Удивительно, как посторонние звуки вмешиваются в разговор: шелест бумаги, лай собаки, хриплое дыхание Глэдис, когда она говорила. Нужно было прослушать не один раз, чтобы напечатать, но это давало мне какое-то занятие.

Когда мне это надоело, я выдвинула ящик и достала пачку каталожных карточек. В том же ящике лежала игрушка, которую я нашла в стенном шкафу в комнате Мелвина Доунса.

Я сжала палочки, наблюдая, как кувыркается клоун. Я не могла знать, принадлежала ли игрушка ему, или жильцу, который жил там раньше. Положила игрушку на место и взялась за карточки.

Карточка за карточкой, я заносила по одной строчке на каждую, все, что знала о Мелвине Доунсе, что было немного. Скорее всего, он работал в районе, примыкающем к городскому колледжу, где он садился в автобус. Он любил классические фильмы, сентиментальные повествования о мальчиках, зверятах и потерях. Он не общался с дочерью, которая, по неизвестной причине, не разрешала ему встречаться с внуками. Он сидел в тюрьме, что, возможно, повлияло на отношение дочери. У него была воображаемая подружка по имени Тиа, которую он создал с помощью ярко-красной татуировки между большим и указательным пальцем. Две черные точки на суставе служили кукле глазами.

Что еще?

У него были способности к механике, которые позволяли ему чинить всякие устройства, включая испорченный телевизор. Кем бы он ни работал, ему платили наличными. Он заканчивал работу и сидел в ожидании автобуса по вторникам и четвергам. Он был вежлив с незнакомыми, но не имел близких друзей. Он накопил достаточно денег, чтобы купить грузовичок. Он жил в городе последние пять лет, очевидно, чтобы быть поближе к тем самым внукам, с которыми ему было запрещено видеться. Его комната была мрачной, если, конечно, он не забрал с собой бесконечные салфеточки, подушечки для иголок и другие декоративные предметы. Когда он увидел листовки, которые я распространяла, он запаниковал, собрал вещички и исчез.

Когда факты кончились, я перетасовала карточки и разложила в случайном порядке, чтобы посмотреть, не осенит ли меня. Я рассыпала их по столу и положила голову на руку, размышляя. Какие из этих фактов не согласуются с остальными?

В голову пришла одна возможность. Я выдвинула две карточки вперед и уставилась на них.

Какое отношение игрушечный клоун и воображаемая подруга Тиа имели ко всему остальному? Ничего из того, что я знала о Мелвине, не говорило о веселой, игривой натуре.

Было что-то скрытое, тайное в его нежелании демонстрировать свою татуировку.

Может быть, игрушки не были предназначены для его собственного развлечения. Может быть, Тиа и клоун должны были развлекать кого-то другого. Кого? Детей, которых я встречала в больших количествах в начальной школе и детском садике, недалеко от автобусной остановки, где он сидел.

Он был педофилом?

Я знаю, что педофилы часто носят с собой игры и видео, чтобы подружиться с детьми на время, пока не сформируется связь. К физическому контакту продвигаются постепенно. От привязанности и доверия к прикосновениям и ласкам, пока эти секреты не придадут отравляющую остроту их «особенным» отношениям.

Если он был педофилом, это объясняет его испуг, когда его заметили неподалеку от школы, детской площадки и детского сада. Это также объясняет отказ его дочери разрешить ему видеться с внуками.

Я сняла трубку и позвонила в окружной отдел по условно-досрочному освобождению. Попросила соединить меня с инспектором по имени Присцилла Холлоуэй. Я приготовилась

оставить сообщение, но она взяла трубку, и я представилась. Ее голос оказался неожиданно звонким, учитывая то, что я помнила о ее внешности. Она была рыжеволосая, ширококостная, из тех, кто в старших классах играл в силовые виды спорта и до сих пор хранит в спальне свои футбольные трофеи.

Я познакомилась с ней в июле прошлого года, когда опекала молодую нарушительницу закона, по имени Риба Лафферти, которую освободили досрочно.

— У меня к вам вопрос, — сказала я, когда мы обменялись приветствиями. — Насколько вы знакомы с зарегистрированными преступниками на сексуальной почве, живущими в городе?

— Я знаю большинство из них по именам. Мы все знаем. Многие из них обязаны являться для проверки на наркотики. Они также сообщают об изменении адреса или места работы. Кто именно вас интересует?

— Я ищу человека по имени Мелвин Доунс.

Последовала пауза, и я почти услышала, как она мотает головой.

— Нет. Не думаю. Имя не кажется знакомым. Где он сидел?

— Я понятия не имею, но предполагаю, что он был в тюрьме за растление малолетних. У него есть татуировка, которая выглядит, как тюремная — ярко-красный рот между большим и указательным пальцем правой руки. Мне сказали, что он — чревовещатель-любитель, и я думаю, что он использует свой талант, чтобы заманивать маленьких детей.

— Я могу спросить у других инспекторов, знают ли они его. А в чем дело?

— Вы знаете адвоката Ловелла Эффинджера?

— Конечно, я знаю Ловелла.

— Он хочет выставить Доунса свидетелем в деле о нанесении физического ущерба. Доунса не легко найти, но я его разыскала. Сначала он, вроде, хотел сотрудничать, но потом повернулся и исчез так быстро, что у меня появились подозрения, что он числится где-то в системе.

— Я не думаю, что здесь, но он может быть зарегистрирован в другом штате. Если эти ребята хотят скрыться, им всего- навсего надо уехать, не сообщив нам. Каждый раз мы недосчитываемся десяти или пятнадцати. И это только местные. В масштабе штата — сумасшедшее количество.

— Господи, и все эти сексуальные преступники скрываются?

— К сожалению. Дайте мне ваш телефон, и я перезвоню, если что-нибудь узнаю.

Я поблагодарила ее и повесила трубку. Мои подозрения не подтвердились, но она меня не разубедила. В целом, я ощущала себя на верном пути.

В результате, в четверг днем я опять поднялась по Капилло Хилл и поставила машину на стоянке магазина органических продуктов, наблюдая за перекрестком, где видела Доунса два дня назад. Поскольку он работал по вторникам и четвергам, я надеялась, что у меня есть хороший шанс его увидеть. Эта охота мне надоела до смерти, но у меня с собой был роман в мягкой обложке и термос с кофе. Неподалеку, на заправке, был туалет. Что еще девушке нужно? Я немного почитала, периодически оглядываясь вокруг.

Я нанесла визит на заправочную станцию, и выходя из туалета, могла наблюдать, что происходит на улице. У тротуара перед прачечной остановился микроавтобус. Машинально, я наблюдала, как из него вышли двое мужчин и вошли в прачечную. Я уже снова сидела за рулем, когда они вышли через несколько минут, с картонными коробками, которые погрузили в заднюю часть микроавтобуса. На боковой панели было что-то написано, но я не могла прочесть. Я дотянулась до заднего сиденья и достала бинокль, который на всякий случай был под рукой. Навела на фокус и прочитала:

Христианская благотворительная организация Начни с начала.

Ваш мусор — это наши деньги.

Мы принимаем одежду, мебель, бытовую и офисную технику небольшого размера, в хорошем состоянии.

Вторник и четверг с 9.00 до 14.00.

Видимо, эти двое забирали пожертвования. Из прачечной? Как-то странно. Мое внимание привлекла фраза «бытовая и офисная техника». Еще, дни и время работы. Это была идеальная работа для кого-то вроде Доунса, с талантом чинить вещи. Я представила его с неработающим пылесосом или феном для волос, спасающего вещи, которые иначе пошли бы на свалку. Христианские благотворители могут также сочувствовать его тюремному прошлому.

Я отложила книжку в сторону, вышла из машины и заперла ее. Прошла кратчайшим путем до линии магазинов. Миновала большие витрины и вышла между двумя зданиями в переулок. Я проезжала там дважды, изучая пешеходов, маневрируя в пространстве, где едва могли разъехаться две машины. Однажды мне пришлось остановиться и ждать, пока женщина с полной машиной ребятишек свернет в свой гараж.

Теперь, когда я знала, что искать, все было быстро. Над задней дверью прачечной была такая же вывеска, которую я видела на машине. Это был приемный пункт для Начни с начала, организации, которая, должно быть, снимала две задние комнаты, чтобы принимать и сортировать пожертвования. На парковке было достаточно места для трех машин и дополнительная площадь для контейнера с крышкой, который был доступен, когда центр был закрыт. Контейнер на колесиках стоял между прачечной и соседним ювелирным магазином. Мне была видна задняя часть машины, припаркованной посередине. Ее я знала хорошо: старый молоковоз, переоборудованный в дом на колесах, изначально выставленный на продажу за 1999.99 долларов. Это было прямо за углом от меблированных комнат, где жил Доунс. Возможно, я наблюдала акт продажи, когда видела продавца, разговоривающего с беловолосым мужчиной в темных очках. Я тогда еще не была знакома с Мелвином, так что не придала значения. Ко времени нашей встречи он уже приготовился исчезнуть.

Я достала блокнот и записала номер молоковоза.

Задняя дверь магазина была распахнута. Я осторожно подошла и выглянула из-за угла. Мелвин стоял ко мне спиной, складывая детскую одежду в аккуратные стопки и укладывая их в коробку. Теперь, когда я знаю, где он, я сообщу об этом Ловеллу Эффинджеру. Он назначит дату слушания и пришлет повестку Доунсу. Я записала адрес и телефон, написанные на контейнере. Вернулась к машине и поехала в офис, откуда позвонила адвокату и сообщила его секретарше, куда отправить повестку.

— Ты ее вручишь?

— Это плохая идея. Он меня знает, что означает, когда я войду через переднюю дверь, он удерет через заднюю.

— Но это твое дитя. Ты должна получить удовлетворение. Я дам тебе знать, когда все будет готово, что не займет много времени. Кстати, Глэдис рассказала герр Баквальд, что ходят слухи о пропавшем свидетеле, и теперь она не дает нам покоя, требует его имя и адрес.

Меня повеселил ее фальшивый немецкий акцент, который очень точно отражал натуру Хетти Баквальд.

— Удачи. Позвони мне, когда закончишь.

— Уже занимаюсь этим, детка.

По дороге домой я почувствовала напряжение в области шеи. Я опасалась Соланы и надеялась, что не столкнусь с ней опять. Она должна знать, что я за ней наблюдаю, и я не думала, что она в восторге. Как оказалось, наши дорожки не пересекались до вечера субботы. Так что я волновалась заранее.

Я ходила в кино и возвращалась домой около 11 вечера. Поставила машину в половине квартала от дома, единственное место, которое удалось найти в этот час.

Улица была темной и пустой. Дул порывистый ветер, бросая под ноги листья, как стайку мышей, убегающих от кошки. Деревья раскачивались под ветром, то закрывая, то открывая луну. Я думала, что кроме меня на улице никого нет, но дойдя до калитки, увидела Солану, скрывавшуюся в тени. Я поправила сумку на плече и засунула руки в карманы.

Когда я поравнялась с ней, Солана выступила вперед, загораживая мне дорогу.

— Отойдите от меня, — сказала я.

— У меня из-за вас проблемы. Неудачный поступок с вашей стороны.

— Кто такая Кристина Тасинато?

— Вы знаете, кто она. Официальный опекун мистера Вронского. Она говорит, вы приходили к ее адвокату. Думали, я не узнаю?

— Мне плевать.

— Грубость вам не к лицу. Я была о вас лучшего мнения.

— Или у вас было совсем неправильное мнение обо мне.

Солана впилась в меня взглядом.

— Вы были в моем доме. Вы трогали пузырьки с лекарствами мистера Вронского. Вы поставили их не совсем на то место, так что я знаю, что их двигали. Я обращаю внимание на такие вещи. Вы думали, вас никто не поймает, но вы ошибались. А еще вы взяли его банковские книжки.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — заявила я, хотя она вполне могла слышать, что мое сердце колотится в груди, как теннисный мяч.

— Вы совершили серьезную ошибку. Люди, которые пытаются одержать надо мной верх, всегда неправы. Они учатся значению слова «сожалеть», но это происходит слишком поздно.

— Вы мне угрожаете?

— Конечно, нет. Я даю вам совет. Оставьте мистера Вронского в покое.

— Что за амбал живет у вас в доме?

— В доме никто не живет, кроме нас двоих. Вы — молодая женщина, которая всех подозревает. Кто-нибудь назвал бы это паранойей.

— Это помощник, которого вы наняли?

— Есть помощник, который приходит, если это вообще ваше дело. Вы огорчены. Я могу понять вашу враждебность. У вас сильная воля, вы привыкли поступать, как вам хочется, и чтобы все делалось по-вашему. Мы очень похожи, обе готовы продолжать игру до смерти.

Она положила руку мне на плечо, я ее стряхнула.

— Кончайте мелодраму. Идите вы подальше, можете сдохнуть, мне нет дела.

— Теперь вы мне угрожаете.

— И лучше вам в это поверить.

Калитка заскрипела, когда я открыла ее, и звук задвигаемой щеколды поставил точку в разговоре. Она все еще стояла на дорожке, когда я повернула за угол и вошла в свою темную квартиру. Заперла дверь и сбросила куртку. Не включая свет, прошла в ванную на первом этаже и зашла в душевую, чтобы выглянуть в окошко на улицу. Соланы уже не было.