Разорванный круг

ГЛАВА 19

Ему повезло. Он застал Шеповалова в кабинете одного.

— Что случилось? — встревожился Шеповалов, сразу узрев что Брянцев весьма чем-то озабочен.

У Шеповалова усталое лицо и нездоровый цвет кожи, как у всякого, кто мало бывает на воздухе. Не освеженные нормальным сном глаза красноваты, веки тяжелые, с просинью — признак почечного недуга. Брянцеву стало неловко. Его появление не укладывалось в рамки обычного служебного визита. Шеповалов имел все основания не принять его.

— Бывают обстоятельства, когда человеку нужен дружеский совет, иначе он может наделать черт те что… — с виноватым видом произнес Брянцев.

— Вот уж не предполагал, что числюсь в ваших друзьях, — усмехнулся Шеповалов. — А может, я буду полезен вам, как завсектором ЦК?

— Я пришел как мужчина к мужчине…

Шеповалов пытливо посмотрел на Брянцева и, хотя времени для приватных разговоров у него не было, указал на кресло.

— Слушаю вас.

Идя к Шеповалову, Брянцев не продумал, что и как будет говорить, и сейчас вдруг растерялся. С чего начать? Что в школьные годы… Это будет выглядеть инфантильно, по-мальчишески. Со встречи в Новочеркасске? Без преамбулы? Тоже что-то не то. И неожиданно для самого себя он выпалил:

— Сегодня я пришел к выводу, что я чурбан!

— И примчались доложить мне об этом? — опять же с усмешкой молвил Шеповалов.

Брянцев мысленно выругал себя. Нашел к кому обратиться! Чиновник, сухарь. Нет чтобы выслушать растревоженного человека и дать совет. Но можно ли в таком сугубо личном вопросе испрашивать чьего-то совета? Нужно поступать соответственно своему умопониманию, так, как подсказывает рассудок. Рассудок? К черту! Четыре года прислушивается он к голосу рассудка, и вот результат: сломал человека.

Опершись на подлокотники, Брянцев поднялся.

— Герман Николаевич, извините, я, пожалуй, уйду…

Шеповалов собрал лежавшие на столе бумаги, сунул их в папку и придвинулся к столу, как бы сокращая расстояние между собой и посетителем.

— Не горячитесь, я вас слушаю.

Брянцев принялся рассказывать. Торопливо, чуть сумбурно, не всегда учитывая, что идет ему на пользу, а что во вред. Когда он иссяк и приготовился слушать слова в поддержку или в осуждение принятого решения, вошел референт и доложил, что начинается секретариат.

— Это, должно быть, часов до пяти, — предупредил Шеповалов.

Три часа ожидания. Чем заняться? Дел, как всегда, в Москве было невпроворот. Предстояло наведаться в министерство, чтобы сориентироваться, как вести себя в Госплане. И в Главметаллосбыте не мешало бы побывать — снабженцы не сумели добыть проволоку для бортовых колец. Только в силах ли он заниматься всем этим в таком состоянии? Мысли, одна за другой, гнетущие, мрачные, вспыхивали в разгоряченном мозгу. Да, завод, да, люди. Этого со счетов не сбросишь. Но вправе ли он быть безжалостным к любимой и любящей женщине? Говорят, от любви не умирают. Пожалуй. Но измучить человека неопределенностью, отнять несколько лет жизни, иссушить, убить веру в добро — можно. А он, чертов глухарь, еще допытывался: «Что с тобой, Ленок? Почему ты стала другой, осунулась, замкнулась в себе? Не больна ли?» И проявил внимание: привез раков.

Вспомнив о раках, похолодел. Надо немедленно возвратиться, увезти их и уничтожить все следы своего появления.

Такси не попалось, пришлось ехать в метро. Выйдя на станции «Арбатская», пересек улицу и пошел к Гоголевскому бульвару, торопясь так, словно в распоряжении были считанные минуты. Не ожидая лифта, взбежал по лестнице, лихорадочно отпер дверь.

Так и есть. В пепельнице окурки, на столе пепел, на полу тоже. Метнулся в кухню, нашел сухую тряпку, веник, пластмассовый совок, вытер, подмел, но, высыпая мусор в унитаз, упустил совок, и он раскололся. Улика посещения была налицо. Кто, кроме него, мог здесь появиться? И что делать с разбитым совком? Спрятать? Глупо. Оставалось надеяться на то, что Леля не придаст этому значения. Теперь очередь за раками. Ну и юркие существа! Не успел положить в корзину одних, как вылезли другие. Сетку он сорвал с корзины небрежно, не подумав о том, что она может пригодиться, и повредил в нескольких местах. Пришлось искать нитки, связывать сетку. Потом ванну ополоснул, пол подтер…

До гостиницы добрался весь в поту, словно разгрузил целый вагон, и едва умолил гардеробщика принять на время живой груз. Почувствовав облегчение, вышел на улицу, отдышался и отправился в аптеку, которую по старинке москвичи называют Феррейновской, — Таисия Устиновна снабдила его целым списком лекарств для своих подопечных, и не только лекарств. Были в этом списке и лечебное белье, и детские туфельки двадцать восьмого размера, и конфеты «Снежок».

Однажды Алексей Алексеевич устроил жене «страшную месть». Взял ее в Москву и заставил самое отыскивать все необходимое. Таисия Устиновна сбилась с ног, многого не нашла, сразу же невзлюбила столицу — сутолочно, шумно, бестолково — и оценила старания супруга, привозившего почти все из порученного, не ведая о том, что этим занималась Леля. Больше Таисия Устиновна в Москву не ездила, однако поручения по-прежнему навязывала. Даже когда муж уезжал внезапно, как на сей раз, успевала сунуть в карман пиджака пространный список.

Сегодня Алексей Алексеевич выполнял поручения без особого неудовольствия, поскольку это помогало скоротать время. И все же отделаться от обуревавших мыслей он не мог. Если каким-либо образом Леля установит, что он был в ее доме, а значит, видел и, возможно, читал дневник, у нее наверняка шевельнется к нему недоброе чувство. Нельзя заглядывать в душу глубже, чем это тебе дозволено. Решение, которое сложилось у него за эти долгие часы мучительного раздумья — немедленно рвать со всем, что мешало им соединиться, — будет в ее глазах не добровольным его решением, а вынужденным, выпрошенным, вымученным. Так к любимой женщине не приходят. Да и простит ли вообще она вторжение в ее «святая святых», вторжение, противоречащее всем этическим правилам? Тем не менее о своем поступке он не пожалел. Теперь ему, как никогда, ясно, что больше медлить нельзя. Заводская жизнь похожа на зубчатые колеса. Не успеет один зуб выйти из зацепления, как в него попадает другой. Удобного случая все равно не дождаться.

Ровно в пять он появился в приемной Шеповалова.

— Герман Николаевич отбыл домой — прихворнул, — неприязненно глядя на Брянцева, сказал референт. — Но вас просил наведаться к нему. Сегодня.

— На квартиру? — не скрыл удивления Брянцев.

Референт кивнул.

— Только прошу лично от себя: не задерживайтесь у него долго. — И показал на сердце.

На звонок дверь открыла молодая женщина. Две девчушки с одинаковыми распушенными внизу, как кисточки, косичками с любопытством уставились на вошедшего, и на их мордашках появилось разочарование: дядя был явно не тот, которого они ждали.

— Вы Брянцев? — женщина сделала приглашающий жест. — Папа ждет вас.

Шеповалов вежливо приподнялся с дивана, когда Брянцев вошел в кабинет, улыбнулся и, откинувшись на подушку, предложил гостю сесть рядом.

— Надо же, забарахлил мотор, — пожаловался приглохшим голосом.

Вслед за Брянцевым в кабинет прошмыгнули девчушки и, хотя Шеповалов попытался выпроводить их, не ушли, пока не выяснили с детской бесцеремонностью, кто этот дядя, откуда приехал и долго ли будет у них.

— Отца они почти не видят — капитан дальнего плавания, — как бы извиняясь за поведение внучек, пояснил Шеповалов. — Я для них единственный представитель мужского населения в доме. Кстати, меня они тоже видят очень мало.

Брянцев невольно отметил, что если там, в служебном кабинете, густо-серые глаза Шеповалова с черной окантовкой были холодные и отрешенные, то сейчас в них теплилась доброжелательность.

— Вы задали мне нелегкую задачу, — после паузы, которая показалась Брянцеву довольно долгой, заговорил Шеповалов. — Тут как ни поверни — все плохо. Честно говоря, объективным в этом вопросе я быть не могу — никто с меня за ваш завод ответственности не снимет. Но меня подкупает ваша, так сказать, молодость души. В наш рационалистический век… А скажите пожалуйста, Алексей Алексеевич, почему вы решили, что мне с руки разматывать этот запутанный узел?

Брянцев молчал. А в самом деле: что конкретно нужно ему от Шеповалова? Чтобы благословил на развод, а затем защитил от нападок? Именно. Но в лоб ему это не скажешь.

Не дождавшись ответа, Шеповалов неожиданно спросил:

— Алексей Алексеевич, как вы расцениваете роль руководителя в работе предприятия?

Вопрос был явно прицельный, и правдивого ответа на него Брянцев дать не решился. Сманеврировал:

— Смотря какой руководитель и какое предприятие. Хорошо налаженное предприятие со сплоченным коллективом может вести руководитель любого уровня.

Шеповалов лукаво прищурил глаз — способности хитрить за этим на редкость прямолинейным человеком он раньше не замечал.

— Дипломатничаете, Алексей Алексеевич. Для того, чтобы наладить производство, нужны талант и работоспособность, а чтобы разладить… Разладить может любой и за короткий срок.

— Но у нас нередко бывает, что директора с налаженного производства переводят на отстающий завод. Тем самым мы как бы признаем, что налаженным предприятием может руководить человек, чьи возможности невелики.

— Такое случается, но, увы, не от хорошей жизни. Потом часто каемся. Работа одного завода расстраивается, другого — не настраивается, в результате — два отстающих предприятия. Не всегда новая метла чисто метет. А терять мне вас не хочется. Сколько растили вас? Пятнадцать лет. И все насмарку?

Только сейчас Брянцев понял, что рискованный шаг, который намерен осуществить незамедлительно, даром ему не пройдет, и решил пойти в контратаку:

— А почему у нас так заведено? Ушел директор от жены — и заслуги его уже не в счет. По шапке такому — и отваливай.

— Эх, Алексей Алексеевич, — досадливо поморщился Шеповалов. — Директору, кроме делового авторитета, нужен еще авторитет моральный, а такие поступки морального авторитета не укрепляют.

У Брянцева не нашлось слов для возражения, тем более что положение его было весьма сложное. Он многим и охотно рассказывал о том, что Таисия Устиновна спасла ему жизнь, старательно рядил ее в тогу героини, создавая вокруг нее ореол, который объяснял бы людям их нелепый союз, и не мог рассчитывать на то, что его поймут и не осудят. Особенно женщины. У многих из них есть основания охранять мужей от соблазнов. Мужчины в этом отношении более снисходительны. За исключением грешников. Они беспощадны к провинившимся, чаще других встают на дыбы или делают вид, что встают на дыбы, чтобы выглядеть в глазах окружающих, а особенно жен, этакими ангелами с крылышками.

— Вообще трудно найти приемлемый выход в создавшейся ситуации, — продолжал Шеповалов. — Я понимаю, что тянуть с решением ваших семейных дел вы не можете, больше того, не имеете на то права, но и оставлять завод вам нельзя, пока не победите или не завалитесь со своим антистарителем. Идет бой. Принципиальный и очень важный. Ни один командир не покидает в бою солдат. Даже раненый ведет в атаку.

Вошла дочь Шеповалова со стаканом в руке.

— Папа, я принесла тебе микстуру.

Шеповалов залпом выпил бурую жидкость, поморщился и, возвращая стакан, обратился к Брянцеву:

— Пообедаем?

У Брянцева давно уже проснулся аппетит — с утра ни крошки, — но он отказался, решив не отягчать семью своим присутствием за столом.

Женщина ушла, но ее вторжение расклеило разговор, словно собеседники потеряли к нему интерес.

Первым затянувшуюся паузу нарушил Шеповалов.

— Сколько лет вы прожили с женой? — полюбопытствовал он.

Брянцев виновато вздохнул, но ответил агрессивно:

— А какое это имеет значение, Герман Николаевич? Важно, что арифметика получается несложная. Сейчас два несчастных человека и один не очень счастливый, после моего ухода один будет не очень несчастным и два очень счастливых. Даже три — я имею в виду мальчишку.

— Арифметика сложная, — в том же ключе возразил Шеповалов. — Трудно подсчитать, во что обойдется эта передряга государству. Вы уйдете с завода, другой пока освоится… И кто будет этот другой? Бушуев? Рановато. Молод и…

— Ну почему? — запротестовал Брянцев. — Он вполне созрел на роль директора. — И круто повернул разговор: — Герман Николаевич, а как поступили бы вы на моем месте?

— На Таисии Устиновне я не женился бы, — не сразу ответил Шеповалов, — и потому этот вопрос мне решать не пришлось бы. Должен признаться, мне повезло в жизни. Мы с женой в первый класс школы вместе пошли, и с тех пор без всяких катаклизмов. Так что кому-кому, а мне известно, что такое первая любовь.

— Тогда посоветуйте, что мне делать на моем месте.

Шеповалов окинул Брянцева придирчивым взглядом.

— Дорогой мой, вы по характеру человек весьма самостоятельный. Собираясь жениться, вы ничьего совета не спрашивали. Так почему же сейчас изменяете этому принципу? И на что вы рассчитывали, когда шли ко мне? Что я приму решение за вас? Возьму вас под защиту? Помогу перейти на другой завод? Ну, прямее, прямее!

Брянцев долго молчал. Он почувствовал, что Шеповалов теряет терпение, и в то же время понимал, что тот искренне хочет помочь ему.

— Мне во что бы то ни стало надо задержаться на заводе после развода с женой. Я обязан додраться до конца.

— О, наконец-то я слышу голос не мальчика, но мужа, — удовлетворенно произнес Шеповалов. — Но учтите: решать вашу участь будут местные партийные организации. Если они выскажутся за снятие, то единственное, что в моих силах, — это притормозить выполнение решения. Посоветую не спешить, пока не подыщут равноценного работника. Это потребует времени. Думаю, у вас хватит воли работать с полной отдачей в подвешенном состоянии. Что касается ваших личных дел… Не тяните, Алексей Алексеевич. В подобных ситуациях самое гадкое — двойная игра. За это бьют всего сильнее.