Разорванный круг

ГЛАВА 25

Разговор с Ракитиной на многое открыл Дубровину глаза. Он понял, что Хлебников попытается всеми мерами, дозволенными и недозволенными, дискредитировать заводской антистаритель и таким образом спасти репутацию института. Первая попытка сделать это ему не удалась. Но кто знает, как развернутся события дальше? Окончательно этот вопрос будут решать там, где его подняли, — в Комитете партгосконтроля. Но комитету нужны не мнения и предположения, а точные данные лабораторных, стендовых и, главное, дорожных испытаний. Как бы ни был далек человек от химии и науки вообще, но, когда ему говорят, что шина прошла на испытаниях столько-то тысяч километров, он понимает, какова эта шина. И очень было бы кстати, если бы какая-нибудь объективная организация положила на чашу весов, на которых колеблется судьба брянцевского антистарителя и самого Брянцева, результаты дорожных испытаний. Только вот беда в том, что испытания такого рода стоят дорого и с каждым годом обходятся все дороже, поелику ходимость шин быстро увеличивается. Давно ли шины выходили из строя, не пройдя и пяти тысяч километров, а сейчас уже сто тысяч километров не редкость. Сложно организовать такие испытания, не имея специального фонда. И какая организация возьмет на себя смелость добровольно вмешиваться в функции другой? У Хлебникова вопросы старения в плане, а посторонней организации придется заниматься испытаниями в порядке самодеятельности и как бы в пику коллегам. Это всегда неприятно. Отношения между институтами порой складываются так же, как между людьми: помоги мне — я помогу тебе, а еще чаще по принципу: ты меня не трогай — и я тебя не трону.

Никакого желания изменять этому принципу у него, Дубровина, не было, тем более что сегодня он уже поступился одним своим принципом — принимать в отделение людей бесспорно одаренных, пообещав работу Ракитиной, которая существенной ценности, по ее собственному признанию, представлять не могла. Он боялся бездарностей не только потому, что они не приносят реальной пользы науке, но, главным образом, потому, что становятся тормозом на пути других. Вот хотя бы Чалышева. Сумела же она, не создав ничего сама, столько лет тормозить поиски и внедрение такого крайне необходимого препарата, как антистаритель. Но Чалышева хоть оказалась человеком добросовестным. Убедившись в ошибочности своих выводов, набралась мужества признаться в этом. А сколько таких, кто не осознает своих ошибок или, что гораздо хуже, осознав их, продолжает упорствовать и тем самым вести науку в неверном направлении. Конечно, не легко ученому, затратившему годы на разработку той или иной проблемы, зачеркнуть вдруг свой труд, признать его несостоятельным, тем более ученому в годах. Чем старше возраст, чем прочнее авторитет, тем больше мужества требуется, чтобы решиться на такой шаг. А тут еще находятся покровители, которые то ли из эгоистических, корыстных соображений, то ли из корпоративных чувств препятствуют прозревшему стать на путь истинный. К сожалению, традиция эта укоренилась прочно, поскольку выявлять покровителей не так-то просто и почти невозможно бороться с ними. Попробуй разберись с тем, какие деятели столь долго помогали поддерживать ошибочное утверждение, будто на территории Советского Союза нет газовых месторождений, потому что не было геологических условий для их возникновения.

Всю жизнь Дубровин был верен себе. Как ни трудно было отказывать в приеме на работу малообещающим людям, за которых хлопотали, да разве только хлопотали — требовали, даже угрожали влиятельные, но, увы, беспринципные особы, — он все же отказывал, потому что освободиться потом от таких было еще труднее. Но почему же он смалодушничал с Ракитиной? Скорее всего, потому, что, помимо ряда достоинств, увидел в ней главное — порядочность. Она прямо, без всякого наигрыша заявила, что ученых степеней добиваться не будет, а следовательно, не будет и балластом в науке.

Порядочность. Это качество Дубровин считал самым что ни на есть важным для ученого и ценил его наравне с плодовитостью. Сам он был не только безупречно порядочным человеком, но и творчески плодовитым, плодовитым настолько, что не раз отдавал свои идеи другим, если самому разрабатывать их было недосуг или несподручно, и в своей щедрости никогда не раскаивался. Числилась, правда, за ним одна слабость: не любил, когда забывали упомянуть о нем как об авторе идеи. В таких случаях он сам напоминал о себе, иногда деликатно, исподволь, а иногда и без обиняков. Над этой слабостью втихомолку посмеивались, но не зло, потому что знали Дубровина, как человека на редкость бескорыстного. Став кандидатом химических наук в молодые годы, когда еще работал на производстве, он не спешил получить докторскую степень — не счел возможным затратить на это три-четыре года, оторваться от неотложных производственных дел, от творческих замыслов. Такая непрактичность создала ему репутацию чудака, но к чудачествам подобного рода относятся снисходительно. И все же самолюбие Дубровина часто страдало. Нет-нет — какой-нибудь именитый коллега и напоминал ему на теоретической дискуссии о несоответствии в ученых званиях. Впрочем, такие эскапады не сходили с рук. Блестящий полемист, Дубровин с элегантной легкостью опрокидывал противников, убедительно демонстрируя, как порой звания не соответствуют знаниям.

Доктором наук он стал единственно потому, что институт возбудил ходатайство о присвоении ему ученой степени honoris causa — без защиты диссертации, по совокупности научных заслуг. Это произошло, когда ему перевалило за пятьдесят.

Дубровин не только обладал завидной способностью «выдавать» собственные идеи, но и всеми силами поддерживал чужие. Его заинтересовал сибирский антистаритель, а предложение Ракитиной подвергнуть облучению шину, в составе которой был бы ИРИС-1, показалось заслуживающим внимания. Мало-помалу в голове стало выкристаллизовываться рискованное решение, однако, чтобы не наломать сгоряча дров, он притормозил себя, занялся просмотром отчетов заводских лабораторий. Обнаружив в них ряд новшеств, которые не были опубликованы в информационном бюллетене института, вызвал к себе редактора бюллетеня.

— Ну почему вы ждете, пока заводы по собственной инициативе пришлют вам информации или запросят оные? — набросился он на молодого специалиста, едва тот переступил порог. — Они могут и не прислать, и не запросить, одни — по недомыслию, другие — из ложно понимаемого заводского патриотизма — сами, мол, не лыком шиты. Надо выискивать важнейшие исследовательские работы, выбирать конкретные темы и нацеливать на них наших научных сотрудников. В противовес нам на заводах делают только то, что нужно, причем нужно в ближайшее время. Давайте превращать заводские лаборатории в наши опорные пункты. Вот, к примеру, ярославский завод. Там самостоятельно решают такие проблемы, которые воистину украсили бы наш институт.

Инженер внимательно слушал, вежливо кивал в знак согласия, но помалкивал. Пришел он в институт недавно, прямо со студенческой скамьи, еще не сориентировался что к чему и не проникся уважением к «заводской» науке.

Не спросив согласия инженера, Дубровин сказал, что организует ему командировку на ярославский шинный. Там он ознакомится с наиболее эффективными и перспективными идеями и вооружит ими институт.

— Копилка заводского опыта неистощима, — заключил Дубровин.

Отпустив инженера, принялся составлять докладную записку директору института об отделе технической информации — каков он есть и каким, по его мнению, должен быть. Вторгаться в дела другой епархии в среде ученых считается неэтичным, но для Дубровина главным критерием этичности поступка была польза, которую этот поступок мог принести.

Докладная не получилась. Мысли рассыпались, то и дело возвращаясь к сибирскому антистарителю. Негоже медлить с решением проблемы, столь важной для всей резиновой промышленности. А что, собственно, может он сделать? Выше себя не прыгнешь. А если попытаться? Если взять и обуть сибирскими покрышками несколько машин, выделенных ему для испытаний? Правда, в таком случае данных по испытаниям своих радиационных шин будет меньше, однако этим можно пожертвовать. Скандала, конечно, не миновать. Доказывал, что ему необходимо именно пятнадцать машин, и ни одной меньше, последней, пятнадцатой, добивался почти месяц, и после всего пожертвовать несколькими машинами за-ради чужого дяди. А все же неприятностями придется пренебречь. Очень уж заманчивый препарат — сибирский антистаритель.

Чтобы отрезать себе пути к отступлению, Дубровин вызвал Сибирск, рассказал Брянцеву о своем решении и попросил выслать ему образцы ИРИСов всех марок для всестороннего исследования, а также комплекты шин для дорожных испытаний, не забыв предупредить, что Целина, который будет этим заниматься, надо поторопить — истерически активный, когда сталкивается с сопротивлением, он проявляет непозволительную медлительность, когда встречает поддержку.