Разорванный круг

ГЛАВА 27

Одиннадцать недавних школьников переступили порог института рабочих-исследователей. И с ними — Валерий Ракитин. Он уже несколько дней живет в заводском общежитии, уже исходил цехи вдоль и поперек, и напоследок Брянцев пристроил его к группе молодежи, поступающей на завод.

Ребята сразу перезнакомились, разоткровенничались и уже стали прикидывать, кем стать. Только Валерий в разговоры не вступал, а когда его спрашивали о чем-нибудь, юлил, отвечал невнятно, напуская при этом на свое лицо загадочное выражение.

Школьников поводили по цехам, оглушили шумом машин, ошеломили разнообразием технологических процессов, пропитали запахом резины и посыпали сажей. Они прослушали нуднейшую лекцию по технике безопасности или, вернее, об опасностях техники, чуть было не заснули вначале, а в конце многим захотелось вернуть свои приемные листки. Очень уж запугали всякие «нельзя». По словам лектора, тут легко остаться без рук, без ног, а может, и без головы. Только благодаря Эрику Крылышкину не сбежали домой. Этот рослый и смышленый не по летам паренек с задатками вожака сказал, когда ребята, выйдя в коридор, обсуждали, как бы смыться:

— Да вы что, братцы! Этот, с позволения сказать, лектор выдает на уровне наших бабушек: не ковыряй в носу — дырку проковыряешь, не болтай ногами — ноги отвалятся. Все гораздо проще и легче.

И ребята не ушли. А Лидочка, у которой была красивая фамилия — Жемчугова, даже успела выбрать себе профессию — решила стать браслетчицей. Что это такое, она, по существу, не разобралась, но ее прельстило эффектное сочетание: браслетчица Жемчугова. Ради такого созвучия стоило пострадать. И в анкете в институт (в какой — тоже еще не знала) будет выглядеть неотразимо, и при знакомстве с парнями. Остальные специальности не казались ей романтичными. Сборщик, комплектовщик, наладчик — что-то в этом элементарное, приземленное. Вот еще вулканизаторщик — куда ни шло. Лидочке хотелось, чтобы Эрик Крылышкин — он успел приглянуться ей — выбрал себе именно эту специальность. Вот было бы истинное единение мужского и женского начал — вулканизаторщик и браслетчица! Только фамилия у Эрика какая-то несерьезная — Крылышкин. Был бы он ну, допустим, Огневым — о, это действовало бы завораживающе. Браслетчица Жемчугова и вулканизаторщик Огнев! Мир, преклонись! Но беда состояла в том, что Эрик не собирался стать вулканизаторщиком и все помыслы его сводились лишь к тому, чтобы заработать производственный стаж.

А остальные девять? Трое из этого числа были детьми рабочих и тоже хотели стать рабочими. А шестеро еще не избрали себе специальность и пытливо приглядывались ко всему, решая, куда оформляться.

Саша Кристич дал ребятам освоиться, осмотреть срезы шин, расположение на столе. Мальчишки ему понравились. Держались они подчеркнуто независимо, и вид у них был глубокомысленный. На лицах же девочек, кроме неудовлетворенности и усталости, ничего написано не было.

— Так вот, друзья, — начал Кристич свою агитационную речь. — Десять лет назад я окончил школу и поступил на наш шинный завод без особой охоты. «Ну что это за производство? — размышлял я. — Вроде галошного. Только галоши делают для людей, а шины — те же галоши для автомобилей». Послали меня в резиносмесительное отделение. Были там?

— Были! — ответил за всех Эрик. — Это где пол дрожит под ногами, а люди ходят черные, как негры?

— Вот, вот! Я как раз там и работаю. После смены еле отмоешься, а глаза все равно остаются как подведенные. Девушкам в этом цехе нравится — расход на тушь уменьшается, — пошутил Кристич, бросив быстрый взгляд на Лидочку. — Работа меня сразу заинтересовала. Знаете чем? Таинственностью своей. Незначительные доли веществ, иногда граммы, неузнаваемо изменяют свойство резины. Тайны этих превращений еще далеко не раскрыты. Здесь как в море: под тобой неизведанная глубина. А на глубине есть где понырять. Кстати, вы слышали о том, как была изобретена резина?

— Я знаю! — заносчиво бросил Валерка.

— А остальные?

Больше никто не знал, и Кристич рассказал один из вариантов легенды:

— Каучук вначале использовался как средство стирания написанного карандашом. Продавали его в аптеках кусочками, чтобы они не слипались, обсыпали порошком — тальком либо серой. И вот однажды безвестный до того времени изобретатель, имени я не помню…

— Гудийр, — подсказал Валерка.

— вот, вот… уронил кусочек каучука, покрытого серой, на жарко натопленную печь. Пальцами снять не смог, но пока искал пинцет, каучук прогрелся и неожиданно приобрел совершенно иные свойства: из пластичного материала, которому легко придать любую форму, превратился в эластичный. Растяни, отпусти — и он снова принимал свои прежние размеры. Короче говоря, каучук стал резиной. Дальше — больше. Резину начали окрашивать в черный цвет, покрывали сажевым раствором. И снова открытие: раствор впитывался в нее и раз в десять увеличивал прочность. Так вот резина — это каучук в смеси с серой и сажей, подвергнутый действию горячей воды или перегретого пара, так называемому процессу вулканизации.

Романтический ореол специальности вулканизаторщика померк в глазах Лидочки. Значит, в автоклавах нет никакого огня, никаких извержений. Пар или вода. Внимательно следивший за хорошенькой девушкой Кристич тотчас заметил отрешенность в ее глазах и решил оживить беседу.

— А история изобретения шины вам известна? Тоже нет? Велосипед, кстати, изобрели раньше, чем шину. Представьте себе, что за удовольствие было ездить по булыжной мостовой на железных колесах. И вот ветеринарный врач по фамилии Денлоп надул воздухом резиновый шланг, обернул им железный обод, и он покатился от толчка намного дальше, чем обычный. Так была изобретена шина. Занятно? — осведомился Кристич, хотя и так видел, что возбудил общий интерес. Даже у Жемчуговой оживилось личико.

Ребятам был симпатичен этот парень, совсем непохожий на лектора и только немного старше них. С таким можно и пошутить, такого можно и подкусить.

— Продолжу о себе, — сказал Кристич. — Поработав несколько месяцев, я убедился, что в нашей промышленности еще много белых пятен, и понял, что здесь каждый шинник может найти для себя увлекательное дело. Каждый! Начиная с рядового рабочего и кончая академиком. Здесь ничто не окостенело, здесь широчайшее поле для поисков. Но одному искать нелегко. Вот и решили мы создать общественный институт рабочих-исследователей. Слышали?

— Слышали!

— В газетах читали!

— По радио говорили не раз!

— Институт очень помог нам, — все более загорался Кристич. — Тем, кого бередили собственные мысли, — проверить их, тем, у кого не было своих, — проверить чужие.

— А у вас свои мысли были? — с невинным видом спросила Лидочка Жемчугова.

Кристич ответил не сразу, воспользовался случаем полюбоваться миловидной девушкой.

— В ту пору еще нет. И потому я охотно набросился на чужие.

— Какие? — допытывалась Жемчугова.

И на этот раз Кристич не поторопился с ответом, но уже по другой причине — подыскивал простые, доходчивые слова.

— Есть в мире неотвратимые бедствия. Одно из них — ржавление металлов. Каждый год из-за этого выходят из строя миллионы тонн стальных изделий.

— Миллионы?.. — недоверчиво переспросил кто-то.

— Да, да, миллионы тонн идут в переплавку. С резиной происходит то же самое. Она стареет, трескается, теряет свою прочность. Всем нам приходилось пользоваться старой школьной резинкой. Она хрупка, жестка, как деревяшка, никаких «резиновых» свойств у нее, по сути, нет. Стареют и все прочие резиновые изделия, причем довольно быстро. Очень часто шина, пока ее доставят потребителю, теряет половину прочности. У нас знаете какой случай был? Пришел на завод один запасливый человек и потребовал обменять шины, приобретенные пять лет назад. Он ими не пользовался, но они пришли в негодность, потрескались и задубели.

— И обменяли? — поинтересовался Эрик.

— Нет. У шин, как у всяких химических изделий, есть свой срок годности. Не узаконенный, но есть. Так вот прежде всего мы начали искать антистаритель. Дешевый, надежный и обязательно из отечественного сырья.

— И нашли? — кокетливо прищурилась Лидочка.

— Нашли, — ответил за Кристича Валерка.

Кристич сердито посмотрел на выскочку.

— Скоро сказка сказывается. Мы искали антистаритель три года. Перепробовали самые разные препараты, во всевозможных комбинациях, во множестве сочетаний, пока наконец не нашли лучший.

— И назвали его «ИРИС», — тоном знатока добавил Валерка.

— Да. И его разновидности. Это очень интересно, ребята, искать, ставить перед собой задачи и находить ответы на них. Причем ответы существенные, облегчающие труд и экономящие уйму средств.

— Вы кем сейчас работаете?

Это опять Лидочка. Кристич нравится ей, но и раздражает чем-то, может быть, горячностью, которая кажется несколько наигранной.

— Тем же, кем и начинал, — рабочим-резиносмесильщиком, — был ответ Кристича.

От него не укрылось, что ребята удивленно переглянулись, а на лице Лидочки появилось разочарование.

— Рядовым рабочим? — протянула она.

— Да, рядовым.

— А почему же вы ничему не учились? — с нескрываемым интересом спросил Валерка.

— То есть как это — ничему?! — вспыхнул Кристич. — Я за эти годы проштудировал все, что написано о шинах и резинах. — И тут же со свойственной ему прямотой добавил: — А в специальном учебном заведении я действительно не учился. — Обвел взглядом настороженные лица ребят. — У рабочих парней, как правило, одна беда. Когда появляется непреодолимое желание учиться, глубже постигать свою специальность, бывает уже поздно. Обрастешь семьей, пойдут дети. На вечернем факультете трудновато, на дневном материально невозможно. Единственный выход — самообразование.

— Самообразовывайся до конца жизни и до конца жизни глотай сажу, — сделал свое заключение Валерка.

— Да заткнись ты! — рявкнул Эрик.

— С какой стати?! — взъерошился Валерка. — Я хочу понять психологию человека, который собирается всю жизнь быть рабочим. Почему он обрекает себя на физический труд?

— Вот именно — почему? — поддержала его Лидочка. — Из приверженности к делу или потому, что высокосознательный, или… или… простите, пожалуйста… от ограниченности запросов? Разве вам не хочется стать инженером, творцом?

— Может быть, и стану, — отозвался Кристич. — Но у меня это не самоцель. Разрешите, Лида, и вас кое о чем спросить. Кто ваши родители?

— Папа работает на машиностроительном заводе механиком цеха.

— У него есть изобретения?

Лида засмущалась.

— Я… Я не знаю…

— Если бы были, то знали бы. Даже я знал бы, потому что вхожу в общество изобретателей. — Кристич прошелся по комнате. — Вот тут мы с вами и подошли к понятию творческого труда. Труд может быть творческим или нетворческим, независимо от того, имеет ли человек диплом о высшем образовании или за душой у него семилетка. Таких примеров у нас на заводе хоть пруд пруди. Есть инженеры без проблеска своей мысли, есть рабочие, которых распирают технические замыслы. Ну хотя бы резиносмесильщик Криворотов. Он год подбирал состав резины для обрезинки бортовых колец. Нашел. Знаете, сколько этот человек положил в карман заводу? Триста тысяч рублей. Вот теперь и скажите, Лида, что ваш папа, инженер, занят творческим трудом, а рабочий Криворотов нетворческим. А о сборщике шин Диме Ивановском слышали?

— Его весь город знает! — торжественно заявил Эрик. — Кроме Лиды, конечно…

— Будет тебе, выскочка! — огрызнулась Лида. — Раскаркался…

— Он — рабочий, — продолжал Кристич с удвоенным пылом. — Но задался целью изучить лучшие приемы сборщиков сначала цеха, потом завода, а потом и других заводов. Получив такую возможность, обобщил свои наблюдения, написал книжку, а сейчас мало того, что помогает конструкторам станков, так еще и сам конструирует станок с учетом своего опыта и опыта сборщиков почти всей страны. Творчество? Творчество. Да еще высокого класса. Вот вам рабочий.

Кристич снова прошелся по комнате и остановился возле Валерки.

— До конца жизни самообразовываться и до конца жизни сажу глотать, — сказал ты. Да, учиться до конца жизни. А вот насчет сажи… Противное это дело, сажа, ребята, но…

— …пройдет год, и на заводе пустят новое подготовительное отделение. Автоматика, кнопки, гранулированная сажа, — продолжил за Кристича Валерка.

— Оказывается, ты и об этом знаешь? Тогда зачем ехидные реплики подбрасываешь?

— Это я так, для оживления, — попытался оправдаться Валерка. — А то наша цаца, — бросил язвительный взгляд на Лидочку, — горюет, что сажа кожу портит.

У Кристича возникло было желание сказать Лидочке, чтоб не поступала на завод — все равно шинница из нее не получится. Но он сдержал себя. Разве мало приходило в коллектив вот таких же, с чехардой в голове, с червоточинкой, но рабочая среда постепенно делала свое дело. Повернувшись к ней, сказал:

— Обязательно оформляйтесь на завод. Не пожалеете, право слово.

— Перевоспитываться?

— О, нет. Перевоспитываться нужно тем, кто плохо воспитан. А вы еще совсем не воспитаны. И хорошо будет, если в сборочный поступите. Почему? Вы о творчестве печетесь. Так вот в сборочном, более чем где-либо, творческая среда.

Дверь приоткрылась, в комнату заглянул Целин. Ему показалось, что школьники скучают, что Кристич не сумел заинтересовать их. И он заговорил прямо с порога, набирая скорость, как хорошо отрегулированный мотор:

— Вы, ребята, очевидно, не догадываетесь, для чего мы пригласили вас в эту комнату. В цехах вам все показалось элементарно простым. Пропитывают корд, обрезинивают, делают из него браслеты, собирают шины, вулканизируют — вот и все «хитрости».

Подойдя к огромной, выше его роста, шине, прислоненной к стене, Целин положил руку на боковину.

— Знаете, что такое шина? — Целин придал голосу загадочность. — Это фантастическое произведение человеческого ума! Разве можно сравнить условия, в которых она работает, с условиями работы какого-нибудь другого механизма? У шины они постоянно меняются. То зной, то мороз, то гладкий асфальт, то рытвины проселка, то скользкий лед, то острая, как наждак, щебенка. За время службы каждая точка шины изменяет свое положение пятьдесят миллионов раз! Что такое шина? Это сгусток множества уже решенных проблем. Возьмите корд. Он был сначала хлопчатобумажный, потом вискозный, потом капроновый, потом металлический. Сейчас появились новые разновидности химических волокон. А протектор? Он делался из натурального каучука, затем из смеси натурального и искусственного, теперь только из искусственного. Сколько человеческих умов трудилось над тем, чтобы создать шину такой, какая она есть! Но шина к тому же и сгусток нерешенных проблем. Как заставить ее служить столько, сколько служит автомобиль? И в условиях Арктики, и в условиях Африки. Как сделать наиболее безопасной? Как соединить в ней обычный каучук с новым износостойким материалом? И тысячи, тысячи «как». Почему тысячи? Потому что здесь неисчерпаемые возможности химии. Вы знаете теорию сочетаний и можете себе представить, сколько комбинаций можно сделать из восьмидесяти составляющих, которые находятся в нашем арсенале и которые мы используем для производства резины. И наконец, шина — это объект для применения самых разных способностей и наклонностей. Хотите ее создавать — идите в конструкторское бюро, хотите делать — пожалуйста, в цех, испытывать — на испытательную станцию, исследовать — в центральную лабораторию — там более тридцати разновидностей испытаний. И где бы вы ни работали, вы всегда будете в нашем общественном институте желанными гостями. И еще одно обстоятельство, о котором вам надо знать. Производство шин — это массовое многотоннажное производство. Каждое мельчайшее улучшение, удешевление множится в миллионы раз. Допустим, сделали мы шину на один килограмм легче. Всего на один. Сколько шин выпускается в стране? Десятки миллионов штук. Стало быть, сэкономлены десятки миллионов килограммов резины. Вот теперь вы представляете себе значимость всякой творческой мысли, всякого дельного предложения.

Дверь распахнулась, вошел Брянцев.

Он был чем-то озабочен. Молча кивнув ребятам, взял под руку Целина, отвел к окну.

— В камерном цехе разладилось, Илья Михайлович. Перешли на другой каучук, и камеры почему-то утратили морозостойкость. При минус пятьдесят три становятся хрупкими, как патефонная пластинка. Что-то недоучли. Соберите исследователей цеха, надо искать причину. — Повернулся к Кристичу. — Саша, если вы сегодня свободны, помогите Илье Михайловичу. Да, чуть было не забыл. Дубровину надо выслать пять комплектов. — Кивнул на прощание школьникам, глядевшим на него во все глаза. — Валерия Ракитина прошу со мной.

— Ребята, наверное, лопнут от любопытства, почему это вы увели меня, — сказал Валерка, когда они с Брянцевым заняли столик у борта плавучего ресторана с претенциозным названием «Зарница». — Здорово я их озадачил. Все допытывались, откуда я и что тут делаю, а я окутал себя завесой таинственности. Все-таки от вас и от мамы я нахватался терминов и кое-каких понятий и ввертываю их почем зря. — Валерка самодовольно хохотнул, удовлетворенный тем, что удалось втереть очки ребятам, да и Алексею Алексеевичу продемонстрировать, что не такой уж он недотепа.

«Рассуждает серьезно, а ухватки мальчишеские», — подумал Брянцев и, подмигнув, спросил:

— Чем же ты их озадачил? Своими парадоксами? Вроде как тогда в Москве меня?

— Подбросил парочку ежистых фразочек.

— Что пить будем? — Вопрос был задан с провокационной целью, но Валерка этого не понял.

— Пожалуй, я пивом обойдусь… — явно важничая, снизошел он.

Брянцев внутренне усмехнулся: «Ну и арап. Пивом, видите ли, обойдется. Будто доводилось глотать кое-что покрепче». Подозвал официантку.

— Пожалуйста, две бутылки пива и два шашлыка.

— Дядя Алеша, а вы хитрее, чем я думал, — пустился в откровенность Валерка. — Отправили бы вы ребят по заводу с каким-нибудь незадачливым парнягой, нанюхались бы они резины, наглотались бы сажи — вот и все впечатления. А так они завод глазами Кристича увидели. Изнутри. Потом Целин как бы на вышку их поднял — посмотрите, какие горизонты раскрываются перед вами. А признайтесь: вы умышленно зашли? Чтоб тонус у нас подвинтить?

— Зашел не умышленно. Но если ты считаешь — подвинтил, тем лучше. Как Кристич? Понравился тебе?

— Интересная у него особенность — говорить как бы на разных языках, даже строй речи у него меняется, — не ответив впрямую, поторопился со своими выводами Валерка.

Брянцев удивленно приподнял брови.

— С инженерами — как инженер, с рабочими — попроще, а с этими несмышленышами — как педагог, — резво пояснил Валерка.

«Подмечает даже то, чего и взрослый не подметит. А Леля все еще считает его ребенком». Алексею Алексеевичу очень хотелось узнать, что решил для себя Валерка, но предпочел подождать — может, мальчуган сам распахнется.

Официантка принесла заказанное и незаказанную рюмку коньяка — безотказный и весьма оправдывающий себя способ выполнять план, — с невозмутимым видом поставила перед Брянцевым.

— Дядя Алеша, как я понял, вам хотелось бы, чтоб я стал шинником, — разливая по фужерам пиво, сказал Валерка.

— Так прямо я вопрос не ставлю. У тебя полная свобода выбора. А с шинным производством познакомил… ну, потому, что, во-первых, оно мне ближе всего, а во-вторых, для начала. В субботу поедем на нефтеперегонный, у меня там дела, потом на завод синтетического каучука. Для расширения кругозора, так сказать.

Валерка с мрачной сосредоточенностью резал и отправлял в рот жесткие кусочки шашлыка. Изредка он вскидывал глаза на Брянцева и, встречая ответный взгляд, опускал их. Чувствовалось, что мальчуган хочет, но не решается заговорить о чем-то весьма его беспокоящем. Скорее всего, его угнетало фальшивое положение матери, но как заговорить об этом, с какого конца подступиться, не знал он, не ведал.

Алексею Алексеевичу стало жаль Валерку.

— Если быть совсем откровенным, — заговорил он, стараясь ослабить возникшую напряженность, — то, скорее всего, после школы, Валерик, тебе придется пойти на шинный завод, потому что мы втроем — мама, ты и я — будем искать себе пристанище там, где есть шинный завод. И еще одно уясни себе: если ты станешь шинником, каких неоценимых советчиков приобретешь в нашем лице! Но навязывать тебе…

— А это… у вас с мамой уже решено?.. Вы… — Валерка запнулся, внезапно придя в смятение.

— Да, конечно, — просто, без нажима, без аффектации, сказал Алексей Алексеевич и заметил, как у Валерки вдруг повлажнели глаза.

Чтобы не смущать растрогавшегося мальчугана, отвернулся, стал смотреть на реку.

По-вечернему длинные тени от деревьев прикрыли воду, сделали ее синей и холодной. А с той стороны, где река простреливалась солнечными лучами, вода горела, и странно и тревожно было видеть, как парусные шлюпки невредимо скользили по пламенеющей ее поверхности.