Рождение

Глава 10 ПРОСЬБА СТАРУХИ КРИНТ

А утром первым встреченным человеком оказалась старая Кринт. Таинственная женщина, как всегда, вызвала неоднозначное ощущение, однако Осилзский постарался скрыть это. Глупо признаваться в почти младенческом страхе перед необъяснимым даром предвидения у новой жительницы подземного лабиринта. В действительности, после давешнего общения не особо хочется слышать, что за новую речь произнесёт Саон, но надо уважать возраст. Пришлось вежливо поклониться и поинтересоваться:

— И какое же дело привело тебя ко мне, ведунья?

— О нет! Не называйте меня так! Я не заслужила столь почётного именования. Просто… Мне почему-то показалось, для моей просьбы самое время! Я очень надеюсь, Вы уважите её. Под Вашим, Ланакэн, руководством уже много больше людей, чем прежде под руководством Шамула. Вы сумеете. Я рассказывала Вам, что пришла из Руали? Не так ли? И упоминала, что потеряла своего сына по григстанской вине. Я была кормилицей брата Силион. Её отец запрещал нам даже говорить при девочке, дабы она не узнала ничего лишнего о тех, капля чьей крови течёт и в её венах. Я очень полюбила малютку. Уже тогда мне стала ясна судьба крошки. Нелёгкая судьба. Но и забыть о тех, среди кого я родилась и выросла… Позвольте мне попросить Вас об освобождении тех, кого содержат на ферме у Кхота[8]. Когда-то очень давно это была деревня человечества рядом с человеческим поселением под названием Руали. По названию видно. Это не григстанские слова. Однако уже долгие годы это земли барона. Там выращивают наших соплеменников, как скот. Сейчас у нас достаточно силы справиться с охраной. И нас прибудет, и столько спасётся, кто и не мечтает о вызволении уже давно! Я могу надеяться? Если понадобятся мои услуги: карты и подробное описание местности — я предоставлю всё, на что только сгодится мой разум. Хотя… зачем это Вам… Не правда ли?

Застарелая боль и надежда. Практически, ответ уже предопределён. Отказывать нет причин. Расстояние не особо дальнее, количественно ныне и впрямь достанет народа, а пополнение всегда не помешает. Они и прежде спешили по первому же зову, когда руководил Аюту Хоть тогда никто не смог бы и помыслить о столь кардинальном шаге, граничащем с объявлением войны григстанам. Да и не звал никто оттуда прежде. Сигнал вызова кочующего отряда знают лишь доверенные в посёлках. И вот теперь следует повести в бой самому тех, среди кого неожиданно стал главным. Есть и ещё причина, о чём большинство даже не догадывается: собственные счёты с фермами. Но об этом думать не надо. Требовать по эгоистичной прихоти рисковать жизнями доверившихся бойцов никогда не стал бы. А потому просьба Саон — великолепный предлог позвать со стороны страдающих.

Осмотрел вооружение и не спеша приступил к планированию дальнейших действий. Откладывать в долгий ящик вылазку не стоит. Пока есть пара ничем не занятых дней, следует их использовать — затем могут появиться другие цели, а их уже позвали. Поэтому всё сводится, чтобы выступить завтра же утром, захватив большую часть воинов, но оставив на всякий случай тех, кто смог бы при их разгроме восстановить Сопротивление. Для простой миссии хватит нескольких мужчин: вновь прибывшие из Жотула сразу заполнят опустевшие ряды; а в том, что они всё-таки переселятся в подземелье, почему-то не сомневается.

— Вы говорили с Кринт? Теперь вы пойдёте на фермы? Она наверняка попросила…

— Да, — подтвердил Осилзский, наблюдая за грацией спросившей.

— Вам рассказать о них? Я бывала там однажды, — задумчиво предложила григстанка, расставляя тарелки на столе, аккуратно заполняя их. Каждое движение словно бы регламентировано каким-то правилом. Утончённо-чёткое и красиво-правильное. Обычай? Привычка? Ах, да… Этикет, принятый у зеленоглазого народа. — Фермы всегда находились под юрисдикцией рода баронов Руали. Память у меня хорошая. Хотя курировал Окналзски лишь пропитание, санитарные условия и охрану.

— Нет. Я очень хорошо знаю те края. Я… оттуда, — нехотя признался мужчина, отворачиваясь. Она недоверчиво глянула на его лицо. Получается, под браслетами и впрямь клеймо? Явно, задетая тема причиняет муку.

— Я не знала.

— Не люблю рассказывать. Я сбежал в пятнадцать лет и прибился к маленькой деревеньке, где пустовал дом на окраине. Потом григстанам один житель сказал, будто я его внебрачный сын. Те поверили и оставили меня в покое. И я стал нормально жить. Но я ещё помню это… Когда каждый твой день предначертан кем-то, когда такой же смертный, как ты, сам решает твой смертный час, рождение, зачатие… Поэтому женщины обычно с недоверием относятся к беглецам оттуда. Их считают совсем не имеющими принципов и моральных правил. Это не так. Хотя… Там не учат ценить достоинство и честь. Там… существуешь. Как растение, — воин угрюмо взял ложку и попробовал её стряпни. Судя по облегчённому вздоху, Силион уже решила, будто он лишился аппетита от невесёлых дум. Теперь совершенно успокоилась на сей счёт и ненамеренно кокетливо поправила свою опять разбуянившуюся причёску. Кажется, пыталась скрутить нечто, похожее на обычную косу из трёх прядей. Весьма простые причёски местных столь разительно отличаются от сложных сооружений, принятых у правящего на планете вида! Как же мало для радости иногда нужно столь хрупкому существу. Простое снисхождение к созданному ею вызывает реакцию, словно самые пылкие слова благодарности, на которые Создатель Убежища столь скуп в повседневной жизни. Осведомлять, как вбили в него привычку есть любое предложенное блюдо, вовсе не обязательно.

Осилзский глубоко вдохнул свободный воздух, вволю нагулявшийся по Оутласту. Только после долгого нахождения под землёй пришло озарение: насколько дорого это ощущение бескрайнего пространства. Мужчина удовлетворённо потянулся, стараясь отогнать рассуждения о предстоящем сражении. По небу тяжело тянутся тучи, полные влаги и готовые скинуть тяжкую ношу на густые заросли под собой. Вероятно, именно из-за плотной облачности ветер настолько прохладен, что напоминает старую сказку, будто бы когда-нибудь на Земле будут чередоваться повсеместно времена холода и тепла. Ещё там говорится о холодной планете, которая будет тогда освещать всё ночью, словно бледное Солнце. Кто её рассказывал? И как давно? Тот парень, решившийся первым протянуть руку и поприветствовать на новом месте жительства с обезоруживающей самоуверенной улыбкой? Соул как раз остановился позади и негромко констатировал:

— Будет дождь. И он должен пройти после того, как мы отступим. Иначе нас выследят.

— Да уж. Следует спешить. Тални едва удалось отговорить. Так рвался с нами! — предводитель Убежища безотчётно усмехнулся. Детское рвение юного товарища ему чуждо. Но пора идти. Все быстро разбрелись по разным сторонам и, как условлено, собрались на другой стороне каменистой пустоши, в недрах которой замаскированы самой природой их укрытия. Здесь постоянно клубится туман, выходящий из пористой, но прочной породы на поверхность. Пахнет плесенью и гнилью, столь бурными в сырых складках скальных пластов. Ланакэн брезгливо поморщился. А ведь именно благодаря сильным испарениям от бьющих где-то тёплых ключей нельзя обнаружить огонь, что разводят внутри жители пещер. И вот, все подтянулись к условленной точке. Начинается длинный переход к месту, от размышлений о котором нынешнего предводителя буквально передёргивает. Уже через несколько десятков шагов ветер разорвал влажную пелену. Вскоре и в небе обманчиво сверкнула чистая голубизна. Риул понадеялся было, что погода наладится. Но проблеск оказался лишь начальным сигналом для мрачных атмосферных гор, поторопившихся окутать всё сверху в свой плотный мех. Подул резкий танган[9]. Люди выдвинулись практически в совершенной тишине. Никому не хочется обсуждать начавшийся поход. Атака — совершенно логичное последствие всего, происходящего до сих пор. Вот только в бой ведёт не проверенный Шамул, а его необычный наследник, волнующийся перед столь серьёзным шагом в судьбе.

Впереди показались первые строения. Их стало больше. Много больше, чем хранится в ночных кошмарах. Только, как и тогда, атмосфера изоляции. Высокие заборы из колючей решётки, башни с надзирателями. Широкая полоса свободной земли, покрытая травой, кустарником и густо сбрызнутая мелкими степными цветами. Там — наверху — смотрят не наружу, а внутрь. Их интересует покой на территории. Подобраться извне несложно. Это бывший раб с фермы знает наверняка. Всё соответствовало ожиданиям, пока кто-то из прирождённых пленников ни отметил молчаливых пришельцев. Сразу же заинтересовавшись чем-то столь необычным в их однообразном мирке, представители человеческой расы столпились перед оградой, тыкая пальцами, обсуждая и стараясь расшифровать суть необыкновенного зрелища. Диких встречают воочию впервые. Именно это волнение и привлекло охрану. Хозяева поспешили выступить навстречу, хоть выглядит поступок абсолютной импровизацией. Но и нападающие двигаются без особой правильности строя. Способ уже зарекомендовавшийся в их прежних схватках. Григстаны не подготовлены к подобной тактике: у них принято куда более «правильное» поведение в битвах. Если б ещё Законы Разума в их мировоззрении распространялись и на человечество!.. Победа теперь зависит, как ни странно может показаться, только от погоды. Стадо внутри замерло. Буквально гудит неестественная тишина, особо подчёркиваемая молчанием окружающей природы — распуганные животные тоже утихли. Осилзского тяготит натянутость момента. Оставались считанные шаги до растерянных соперников. И вот из горла сам собой сорвался боевой клич. Ноги перешли на бег, несут вперёд словно бы сами. Клинок взвился ввысь и почти сразу же отыскал себе достойную преграду. Удар стали, словно колокол, объявил начало. Теперь всё взорвалось морем звуков. Крики стремящихся навстречу схватке, вопли раненных и умирающих, рёв поддерживающей толпы, звон оружия, краткие и бесполезные команды. Только одно остановит практически неизбежное. Кровь течёт, словно из вдруг объявившегося гейзера: такая же горячая и столь же обильная. Погасли все чувства. Словно ослепнув от обилия гибели, Ланакэн перестал осознавать, что творит. Действует чётко и ладно, как на уроках по фехтованию. Ни единого ненужного движения. И смерть устроила себе подлинный пир. Тела врагов буквально струятся по лезвию, соскальзывая в мир иной. Будто соревнуется сам с собою в скорости. И тут где-то грянул первый раскат грома. Начинается гроза. Недопустимая в их ситуации. Требуется отступать. Притом спешно. Почему-то именно в критическое мгновение проснулось осознание, какую страшную жатву только что собрал. Весь путь устилают трупы. Где-то внутри проснулся панический страх. Перед самим собой и сотворённым делом. Однако ничего тут уже нельзя ни исправить, ни изменить. А считанные несколько локтей до постигших близость и недостижимость свободы людей стали непреодолимой преградой. Впервые они ощутили возможность невозможного! Дикое воинство остановилось, собираясь уходить. Рабы цепляются за решётку, забывая о боли от шипов, плачут, вопят что-то. Вернувшаяся действительность ударила по рассудку, оглушая чёткостью восприятия. И внезапно взгляд перехватила женщина лет тридцати. Эта полная и некрасивая невольница словно бы загипнотизировала. Из её широко распахнутых больших глаз медленно текут слёзы. Она протиснула сквозь прутья своего сына, не обращая внимания на его сопротивление. Следует торопиться. Пути для спасения у неё нет. Но ребёнок свободно помещается между металлическими стержнями. Судя по всему, мать давно уже тешила себя надеждой как-нибудь его выручить и недокармливала, стараясь отдалить гибель чада. С её губ не слетело ни слова. Однако именно от неё предводитель Сопротивления оторваться не смог. Словно обезумев от собственной беспомощности, бросился к ограде. Сзади раздался перепуганный возглас Риула, однако ничто не прервёт этот рывок. Только прекращение жизни. И удача повернулась лицом. На короткий вздох. Малец постарался вырваться и вернуться к матери, но могучий воин плотно прижал к широкой груди ценный груз. Неизвестная беззвучно улыбнулась и отступила в ряды сородичей, стараясь сберечь в памяти все черты малыша, сознавая: даруемая свобода и возможность выжить лишает мать возможности лицезреть его когда-либо ещё. Откуда-то рядом возник лекарь. Забрызганный кровью и не на шутку встревоженный поведением Создателя Убежища. В потерянном облике Нгдаси что-то показалось смешным и неуклюжим, от чего бывший крестьянин непроизвольно приветливо усмехнулся.

— Ты в порядке? Отходим?

— Да. Кажется, кроме него, нам никого не спасти, — признание принесло тоску, но первые капли уже срываются с мрачного небосвода. И Сопротивление отступило. Поспешно и неровно, рассыпаясь на одиночные команды, приводя врагов в полное недоумение. Сражение проиграно. Без жертв, кроме нескольких раненых, со своей стороны, как выясняется. Схватка продлилась недолго. Самый большой урон конвою причинил именно наследник Аюту. Словно бы сам процесс убийства приносил ему подлинное упоение. То, как буквально крошились тела довольно-таки плохих бойцов из службы охраны фермы, привело в некоторое смущение даже подчинённых. Врачеватель откровенно испугался за рассудок друга, особенно, когда, подоспев к нему под конец, встретился с лёгкой, чуть насмешливой ухмылкой, столь здесь неуместной. Уж Соул в курсе происхождения прибившегося некогда к его родной деревеньке смурного паренька. Однако всё в порядке. Уже через несколько сотен шагов давний товарищ осознал: бывший крестьянин всего лишь чересчур перегружен эмоциями. Чрезмерно о многом ему приходится вспоминать на Родине. И это не радостные и светлые картинки детства. Что предприятие по поставке свежего мяса в окружающие города из себя представляет, даже старые ветераны не очень хотят вдумываться. Понимают отлично все, но те, кто видел воочию, стараются стереть из мыслей.

Путь до Убежища преодолели беззвучно. Разочарование от провала собственного первого похода и чувство своего неумения коробили Осилзского. Как развеять пессимистическое настроение прежний сосед не имел ни малейшего представления, но перед самым подземельем негромко обратился:

— Уж не винишь ли себя в чём? Провалы бывали и у Аюту. Поверь мне. Ты всем доказал, насколько мы можем полагаться на твоё стремление выручать наших соотечественников. Не расстраивайся. Мы вернёмся туда, когда земля просохнет. Всё сделаем, как следует. И нас станет намного больше. Их там сотни. Я и не знал, что столь много. И гони своё прошлое. Отныне ему нет места. Пусть оно подгоняет тебя только в драке.

— Учту. Постараюсь. Малыш уснул. Хоть какой-то прок от вылазки. Хоть его вытащить удалось, — глухо отозвался терпеливый слушатель. На общение явно не настроен.

А у самого порога их встретила Кринт. На её губах играет довольная улыбка. Словно бы её личные планы все удовлетворены. Старуха вышла навстречу, учтиво поклонилась и попросила с только ей свойственным безапелляционным смирением:

— Могу ли я принять Вашу ношу, Ланакэн? Я примусь за воспитание юного отрока. У меня уже давно нет семьи. Позвольте мне отдать собственную заботу и любовь ему.

— Конечно. И… Это и есть твоя цель, Саон? Только он? Почему? — неожиданно осознал тот, кого недавно она сама направила в бой. Откуда столь абсурдная идея появилась в уме, сам не знает. Однако седовласая женщина мягко провозгласила:

— Когда-нибудь твой сын будет благодарен мне за спасение этого ребёнка. Скорее всего, провальный на первый взгляд поход стоил того. Да и… разве столь уж и плохо, что хоть кому-то это нападение помогло? И развеялись сомнения в Вашей способности к праведному гневу на врага? Всё закончилось совершенно так, как и следовало!

Его передёрнуло от точного просчёта. Словно был всего лишь разменной фигурой в игре старой карги. Притом в игре поставлено изначально не на их победу, а на вызволение единственного малыша, чем-то важного впоследствии. Но факты неоспоримы. Темноволосый ребёнок даже не проснулся, устав от попыток высвободиться у незнакомца и собственных рыданий. Теперь его ждёт совсем другое воспитание и новая семья. Чудаковатая семья. Очень чудаковатая. И всё-таки ей можно доверять. Что-то внутри упрямо подсказывает это. Несмотря на то, насколько откровенно таинственная старуха использовала в ей одной известных целях весьма независимого мужчину. Почему подобное убеждение столь плотно залегло в разуме? Однако даже тени сомнения в выводах нет. К тому же многие поговаривают: поступки истинных мудрецов обычным смертным не всегда понятны. А уж её интеллект в доказательствах не нуждается. Каждое слово попадает в намеченную мишень.

Он вошёл и остановился в дверях, мрачный и молчаливый. Судя по влажным тёмным, почти чёрным волосам и чистой полотняной одежде, успел очистить тело от грязи и крови и сменить облачение. Что-то в измученном взоре воина заставило Силион сесть на постель. Словно бы впервые мужчина открыл слабость, о которой прежде умалчивал. Непросто даётся столь кардинальная перемена деятельности, произошедшая в течение последнего года. Ланакэн завесил вход и медленно, вяло, преодолел разделявшее их расстояние.

— Устали, господин? — тихо спросила она, не находя нужных слов. Провёл пальцами по растрёпанной макушке малышки, распустил пряди её длинных русых волос и нежно погладил по плечу. Григстанка хотела сказать что-то, но Осилзский едва заметным прикосновением к дрогнувшим губам запретил. Потом всё так же беззвучно принялся целовать, непривычно неторопливо, словно бы сомневаясь в происходящем. Настолько непохоже на него — даже проснулась тревога. Предельно нежно и заботливо, с расстановкой и проникновением в каждую задумку. Будто его существо полностью старается пропитаться противоположным битве ощущением. Отбросить агрессию, страсти, спешку, раздражение… Женщина даже не разбирает: приносит ли наслаждение своему защитнику или нет. Глубоко залёгшая морщинка над переносицей не сглаживается. О чём крутятся мысли у Создателя Убежища, остаётся неясно. Может, он вообще старается разогнать их, в попытке избавится от давящей массы воспоминаний.

Когда его объятия ослабели, человек не постарался уснуть, как делал до сих пор, а понуро сел, не оборачиваясь к иноплеменнице.

— Что-то не так? — встревожилась Безумная Красавица, наблюдая за любимым.

— Нет. Тебе не понравилось? — машинально поинтересовался, очевидно стушевался, не посмел даже обернуться.

— Было очень хорошо, но… Словно б не Вы, — пояснила она, неуверенно проводя ладонью по крепкому предплечью бойца.

— Я много убивал сегодня. И у них были такие же глаза, как у тебя. Это не пугает тебя? Мне… уже не хочется крови. Вот только ничего не изменить. Я сам выбрал дорогу разрушения. Надеюсь, не зайду по ней в тупик? — хриплый голос выдаёт нежелание обсуждения, однако внутри слова рвутся наружу, вот только очень уж неуместный слушатель. Да и есть ли подходящий?

— Нет. Вы выведете всех из тупика. Я верю в вас, Ланакэн! Всею душой! — малышка поднялась и обхватила его за широкие плечи, словно стараясь согреть и утешить. Зачастую в ней совсем ничего не остаётся от пережившей столько страданий женщины, лишь доверчивая девочка, дарящая надежду своими словами и действиями могучему и высокому рядом с ней Ланакэну. Вот и ныне человек невольно улыбнулся, ощущая тепло трогательной подруги. Если б не она… каково было бы завершение дня, полного борьбы и боли? И вообще… Что стало бы с его перегруженной страданием душой? Не стал ли бы прежде миролюбивый селянин в конце концов тем, чего более всего с самого начала страшился первый предводитель Сопротивления? Простой и жестокой машиной разрушения. И не более? Оказывается, утоление первоначальной жажды означает ещё и оглушение первоначальных и естественных чувств, таких как отвращение, жалость, брезгливость, бережливость к живому и, даже, нежность… Навряд ли кто смог бы тогда его в чём-то упрекнуть. Не так, как теперь. Однако это стало бы самым страшным исходом дела, по мнению теперь уже почившего в мире наставника. Вот в чём сомнений нет. Прав ли он был? Обычно… Прав.