Рождение

Глава 52 ПЛЕННЫЕ

После опросов выяснилось: пропало двое человек из дозора Сопротивления, ещё один воин из тех, кто был у поля. Вскоре сообщили: не досчитались двоих из селян. Ланакэн сдержал рвущийся тяжёлый вздох и сурово конкретизировал:

— Кто именно? За селян я пока не в ответе. Они ещё не перешли в Убежище, а выдать моих людей не смогут. Из наших кто именно попал в плен?

— М… Двое дозорных — бывшие фермерские. Они лишь недавно познакомились с клинками… — вяло начал отчёт Шоу и замялся.

— Жаль юношей, конечно, но они не умеют ориентироваться на просторах Оутласта. Указать путь не смогли бы даже при искреннем желании. Остался ещё один. Кто? — поторопил Осилзский, начиная раздражаться нерасторопностью товарища.

— Силкорн. Рантер Силкорн, — чуть слышно доложил Риул, невольно покосившись на сжавшуюся под кустом на опушке фигуру Фриса. Калека хрипло рыдает, обхватив колени рукой. Уже не волнуется, как это будет выглядеть — сегодня потерял последнего, кто оставался от его семьи. Посмотрев в том же направлении, герцог мрачно заметил:

— Брату его будет тяжело… Мы должны быстро организовать погоню, постараться не дать им шанса и времени на пытки. Уж он-то отлично знает каждую складку земли на равнине. Что же… Тин! Бери своих людей! Шоу, Тални, Раст… Собираем лучших. Выходим так, как действовали во времена Аюту. Они не будут идти общей кучей. Не всем нравится слушать крики… Главное, не упустить следы пленных. Силион — останься!

В угрюмом молчании двадцать человек выдвинулись по следу, вслушиваясь в каждый шорох, издаваемый лесом. Следует избежать ловушки, хоть и маловероятной, но фатальной, если бы встретилась на пути. Группе вооружённых людей пришлось становиться настоящей дикой стаей: опасной, настороженной, готовой к броску в любом направлении по одному сигналу. Привыкшие к жизни в мире с окружающей природой, они слились с ней, став всего лишь тенями сумрачной чащи. На некотором удалении от места схватки отпечатки показали, как от общей толпы григстанов отделилась небольшая группа и направилась в сторону. Под деревом здесь нашли крестьянина лет сорока, которого убили одним ударом меча в сердце. Остальных, явно, пока решено оставить в живых. Предводитель с неприязнью заподозрил: в молодых фермерских могут найти отличное подспорье в дороге и решить превратить их в человеческих слуг. Видимо, второй житель Сальвала тоже молод и подходит на данную роль, раз пока цел. Очевидно — нужной информацией владеть местный житель не способен. Вскоре Нартис обнаружил выброшенную одежду, неприметной охапкой валяющуюся в стороне от тропы.

— Зачем они это сделали? — удивился Кама.

— А ты попробуй по такой чаще голым побегать! Здесь же шипы чуть не у каждой былинки! — язвительно хмыкнул от его неопытности Тиннарис и жестом велел прихватить находку с собой, стараясь сохранять надежду на лучшее. Дитя Леса его замечание озадачило лишь, но смолчал. Охотник недостаточно осведомлён о его судьбе, чтобы быть в курсе: полгода ещё мальчишкой рождённый кочевником прожил в изоляции от людей и успел тогда начисто отвыкнуть от одежды как таковой. Шайка из Шукрских болот сейчас безропотно выполняет каждый жест наставника, как в прежние времена. Даёт знать привычка доверять его опыту выживания в любых ситуациях. Через несколько десятков шагов Гаур остановился и удивлённо сообщил:

— Здесь странные следы… Вроде как… Подрались… что ли?.. Пленные… И кровь… Что бы это значило?

Ланакэн заглянул ему через плечо и нахмурился. Он, в отличие от Беловолосого Крушителя, плохо читает следы, а потому мысленно усомнился в правильности интерпретации увиденных отпечатков на траве. Если бы кто-то из захватчиков решил побить пленных — было бы куда логичнее! Однако Беловолосый Крушитель явно не колеблется в своих выводах. Он слишком долго провёл среди непроходимых чащ, слишком часто вынужден был выслеживать двуногую добычу по таким же скудным знакам. Да и Риул принимает версию, а его Тални как-никак тренировал. Следует торопиться — ещё остаётся крохотный шанс отбить своих. Беглецы не подозревают столь уверенной погони, убеждённые: сразу после боя представители Сопротивления постараются в максимально короткие сроки покинуть место, где произошло «неожиданное» столкновение. Осторожно затаиться, а не рискованно кинуться следом за достаточно опасными противниками. Самонадеянность подвела настолько, что конвой пленных оказался малочисленным — никакой количественной прерогативы не сохранилось. Уже шагов через тридцать Шиви издал тихий возглас и, невольно прикрыв ладонью рот, отшатнулся куда-то в сторону от своей находки. Тин смерил ученика недовольным взглядом и поторопился туда. Однако даже этот обычно весьма хладнокровный человек едва уловимо изменился в лице, обнаружив оставленное в траве тело. Переборов смешанные чувства брезгливости и сострадания, присел над забитым до смерти кнутом для нгутов мужчиной и коснулся его шеи пальцами, убеждаясь в остановке сердца. Впрочем, из открытых переломов уже не течёт кровь. Плотнее сжав губы, Гаур аккуратно перевернул сжавшийся в агонии труп на спину и удивлённо наклонил голову к плечу, размышляя над увиденным. Осилзский, уже рядом и теперь инстинктивно провёл ладонью у рта, словно бы стараясь убедиться в собственном молчании.

— Неужели же он сам это смог сделать? Это и есть этот… Рантер? Я его не знал… — неуверенно осведомился наконец Тиннарис.

— Да. Он, — чуть слышное подтверждение далось Ланакэну нелегко. По залитому кровью из опустевших глазниц лицу узнать вечно раздражённого Силкорна непросто. Григстанам такие травмы только мешали бы в допросе, а потому их бы они делать не стали. Однако и представить себе то, чтобы человек сам решился на подобное, сложно.

— И? Что теперь? Он выдал? Как думаешь? — прозвучал за спиной несколько подрагивающий голос Шоу.

— Колотые раны есть? — собирая размышления в нечто связное, постарался логически вывести человеческий дворянин. Крушитель внимательно осмотрел с ним вместе изуродованного побоями мертвеца, но оба сошлись в том, что никто не прерывал пытки. Следов удушения также нет.

— Думаю, никто не стал бы тратить столько сил, если бы он сказал. Добили бы и пошли дальше, — озвучил свои выводы наследник Аюту. Собеседник с уважением глянул на него и кивнул. Явно, столько лет разбойничавшему в Шукрских болотах понравилось то, как связно в столь неприятной обстановке способен рассуждать Создатель Убежища, не поддаваясь давлению внешних факторов.

— Остальные, естественно, выдать не смогут. Мы… Продолжим погоню? — Тин едва скрывает беспокойство. Подвергать опасности куда большее количество людей, направляя спасать тех, кто не может выдать всего Убежища… Не особенно рационально. Но… Как бы цинично Гаур обычно не относился к потерям в сражениях, а бросать на произвол судьбы истерзанных пленных стало и для него непросто.

— Нет. Это мои люди. Я сделаю всё возможное, чтобы их выручить. Пусть даже мне придётся в конце пути лишь добить их, облегчая уход из нашего мира, — жёстко прозвучавший тон подтвердил убеждённость в правильности решения. Собеседник удовлетворённо кивнул.

Чуть в стороне Тални нерешительно озвучил результаты своей дотошности (дабы не травмировать его итак нынче расшатанной психики возможными находками, герцог старательно оттеснил парня за спины остальным, приберегая его лесные таланты на крайний непредвиденный случай):

— Здесь… Их наказали… Двоих… Третьего почему-то пока не тронули.

— Фермерских, скорее всего. Они же беглые… Как именно? — бросился туда предводитель Сопротивления. Находка вызвала новые вопросы, на которые ответов не нашлось. С одной стороны — григстаны явно решили избежать традиционных методов, ибо пленные должны оставаться в состоянии перемещаться. Но… Удивило то, что одному из них отрубили кисть руки, а второму лишь фалангу мизинца, обходясь с ним таким образом, словно бы это их слуга. Такое обращение подтвердило подозрения Создателя Убежища, однако… В чём же ещё, кроме побега, провинился по мнению палачей один из невольников? Главарь Шукрской банды вовсе не имел намерения застревать на обнаруженном:

— Здесь кровью листва забрызгана… Высекли. Скорее всего, кнут для нгутов.

— Нам надо торопиться. Пока есть шанс отбить их, — стиснув кулаки, как можно более отчуждённо подогнал Ланакэн и первым пошагал дальше. Однако вскоре Тиннарис внезапно свернул в сторону от тропы и раздражённо сообщил:

— А мальчишка боевой! Пробовал бежать! Его опять высекли!

— Думаю, не только высекли, — одними губами отметил бывший земледелец из Тову и чуть громче уточнил: — Он не бежать думал, а покончить с собой. Фермерские плавать не умеют. А там обрыв и камни… Слышно отсюда хорошо. Туда и кинулся.

Беловолосый Крушитель прислушался и кивнул. Вода шумно бурлит, преодолевая пороги.

— А почему третьего не трогают? — неловко озвучил своё любопытство, показавшееся неуместным, Раст.

— Скорее всего, он в некотором оцепенении от увиденного. Не привлекает излишнего внимания. И клейма нет, — задумчиво предположил герцог. И они снова шли, не сводя взора с чащи, постепенно раскрывающей им тайну страшного похода преследуемых. Солнце уже клонится к ветвям, окрашивая пространство в бронзу. Дневные звуки постепенно начинают стихать. Редкие облака зарумянились от волнения перед открывающимся им сверху видом на людские страсти, кроны растворились в тенях, превратившись в сгустки сумрака. Пробуждаются ночные насекомые, покрывшие некоторые кусты гирляндами огоньков. Вторя им, в вышине отзываются звёзды, разукрашивающие весь полог небосвода яркими огнями. Но цель похода не позволяет расслабиться, любуясь зрелищем, и остановиться. А вскоре мирные шёпоты ночи прорезал внезапный истошный крик. Оказывается, осталось недалеко. Приходится бороться с желанием сорваться в бег, стремясь приблизиться к отчаянно страдающему существу. Но надо остаться невидимыми и неслышными. Теперь почти совсем не общаются, остерегаясь привлечь неуместное внимание. И вот… Сквозь ветви деревьев заблестел свет. Долетают отзвуки речи, чему способствует замерший воздух. Практически превратившись в ночных духов, человеческие воины крадутся к опушке небольшой поляны. На самом краю освещённого круга лежат двое связанных. Один подозрительно неподвижен, а второй сидит и смотрит в направлении костра, будто завороженный. В нём без труда угадывается крестьянин: жилистый мужчина немногим старше двадцати никак не походит на несколько округлых представителей стада. Судя по облику, его охватил спасительный в его положении ступор, вызванный чудовищностью наблюдаемых в течение всего дня событий. И тут Ланакэн заметил третьего.

— Не слишком ли жесток ты с ним, Дарриал? — несмело озвучил свою неприязнь к происходящему молодой кандидат, однако старший товарищ лишь зло усмехнулся.

— Нет. Моего отца убили такие же существа. С чего мне жалеть вонючих животных? Лижи, давай, ничтожество! Что, самому мне, что ли, кнут оттирать от твоей крови? В другой раз будешь расторопнее!

Юноша лет семнадцати мелко трясся от ужаса, покорно вылизывая плетёную кожу, которая изорвала его спину. На почти мальчишеских чертах нет никакого выражения. Что-то отсутствующее и опустошённое. Будто бы в сей оболочке и не осталось уже мыслей, погасших под давлением муки.

— Ты так долго возиться будешь. Пошли к роднику. Помоешь. Не забудь котелок прихватить — у хозяев чай уже закончился, а ты не спешишь новый заварить? Может, ещё добавить для расторопности? — григстанин с холодным весельем заглянул в дёрнувшееся лицо невольника. Человек бросился к огню, схватил стоящий рядом котелок и юркнул за своим повелителем.

Тални подавленно спросил:

— Почему мы не набросимся на них?

— Потому, что они могут прикрыться мальчишкой. Раньше или позже, они отпустят его к остальным. Тогда легче будет вызволить их всех живыми! — с досадой пробормотал ответ руководитель их вылазки. Судя по полному душевных метаний взгляду, Кама пытается решить: захотел ли бы он сам выжить после эдакого унижения. К определённому выводу прийти не смог. Однако всё-таки покорился старшему соратнику. Так они ждали, пока несчастный пленник не отправился к своим друзьям по несчастью. Еды или воды ему никто и не подумал предложить. А боязнь новой боли не позволила самому сделать даже глоток, когда оттирал орудие пытки своего новоиспечённого владельца в прохладных струях родника. Сил осталось неимоверно мало — не одолел дорогу. Споткнулся и упал в траву. Тяжело сел и вдруг разразился абсолютно противоестественным смехом. Тални заметно задрожал от увиденного.

Младший фермерский, шатаясь, подошёл к остальным пленным и глянул на затихшего в полубессознательном состоянии старшего спутника. Озвучивать горькие выводы по его состоянию не стал: шагавший вместе с ними крестьянин не слишком хорошо умеет оказывать первую помощь, а григстанам всё равно — выживет или нет покалеченный ими пленный. В отличие от рождённого на воле собрата, юноша совершенно не испытывает неловкости по поводу своей наготы — на фермах одежду выдавали редко, когда был риск простудиться. Здесь же всю ткань отобрали вместе с оружием. А вот от боли тело бьёт озноб, поэтому его сотрясает мелкая дрожь, которую никак не унять. Сел рядом с селянином, стеклянным взглядом пялясь в пространство перед собой. Помолчал, а потом внезапно заговорил, не меняя отсутствующего выражения (вынужденный собеседник аж встрепенулся от неожиданности).

— Меня зовут Джаушу… Ты же заметил клеймо… Я фермерский… Я… Меня в тот день отобрали… И её тоже… У нас там обычно любят того, кого прикажут, а я в неё влюбился очень рано… Так как-то… Сильно… Без разрешения… Я так хотел ей понравиться! Потом я нашёл цветок и три дня его оберегал, пока он распустится… Как распустился, сорвал и принёс ей. Йирэ это понравилось! Она так обрадовалась! И тоже меня полюбила! А в тот день я радовался, что не… Что не остался… Я не смог бы жить один, понимая, что её больше нет… И я осмелился её поцеловать напоследок! Но нас освободили люди из Сопротивления. И жизнь продолжилась! Мы стали жить вместе с нею…

— Жить? Ты не женился на ней? — по привычке поразился Таис. В интонации отразилась неуместная сейчас брезгливость. Для Шанари такие отношения смотрятся крайне странно.

— Наверное, надо… Но мы не знаем ещё — как это сделать… На ферме так не делают. Тут столько всего надо выучить! — хрипло прошептал Джаушу и тяжело вздохнул. Невольный слушатель его истории смутился своей неуместной резкости. Впрочем, и сам находится в схожей ситуации: вокруг словно бы теперь совсем иной мир. Когда их схватили и поволокли истребители, их оказалось пятеро человек. Местных — двое, но старшего, которому было около сорока, начальник григстанов сразу же зарубил, посчитав лишней обузой. Знать место положения Убежища дикий не мог, а на слугу по возрасту уже не годился — слишком долгий срок жизни на воле пагубно сказывается на верности. Среди оставшихся старшим был один из воинов Сопротивления. Он держался особняком и находился в абсолютной подавленности. Впрочем, у всех царило на душе упадническое настроение. Плен ничего хорошего точно не сулит. Старший фермерский (а по клейму это стало сразу же очевидным), что-то торопливо прошептал младшему, как только предоставился шанс. Джаушу тогда страшно побледнел, мгновение поколебался, покосившись на мрачного Силкорна, а затем поспешно кивнул. Произошедшее затем стало для Таиса ночным кошмаром, внезапно ворвавшимся в реальность. Ибо, с тихо прозвучавшим: «Для Убежища!» — младший человеческий воин внезапно схватил Рантера за локти, а зачинщик, впившись пальцами левой руки в волосы собрата по несчастью, двумя короткими ударами прутика выколол глаза единственному, кто мог бы под гипнозом выдать местоположение тайного поселения. Их растащили, но дело было сделано. Ругань и вопли покалеченного вскоре сменились вымученными словами благодарности и упоминанием некоего Фриса, которому теперь появился шанс выжить. Затем остановились на небольшой привал. И григстаны попытались выбить из слепца желаемую им информацию кнутом для нгутов. Когда они завершили, изломанное тело осталось лежать в траве уже без признаков жизни. Палачи подошли к фермерским. Внушению пленники не противились, ведь совершенно не умеют ориентироваться и не смогли бы даже при наличии желания указать нужное направление. Их мучители посовещались относительно необходимого наказания. Как выяснилось, по правилам следовало лишить бывших представителей стада возможности перемещаться за успешный побег. Однако в данной ситуации это лишь помешало бы передвижению всей группы. Поэтому старшему, в назидание за недавно совершённое им преступление, отрубили правую руку. Таису приказали его перевязать. Он очень старался, но вышло плохо. И самому ещё только исполнилось двадцать три года: знать не знает, как в таких ситуациях помочь. Младшему фермерскому объявили: он годится выполнять роль слуги, а потому и понесёт соответствующее наказание. Лишившись одной фаланги мизинца, высеченный Джаушу долго трясся рядом. Уроженца Сальвала тогда вывернуло от всего увиденного. Опасался даже своих словно бы озверевших покалеченных соплеменников, не постигая смысл сотворённого ими. Путь продолжился, и сквозь заросли деревьев стали доноситься отзвуки пробивающейся через пороги реки. В одном месте стволы расступились, и глазам предстал голый утёс, обрывающийся к стремнинам с другой стороны. Именно тогда, отчаявшись дождаться какого бы то ни было благополучного исхода, Джаушу кинулся туда, решившись погибнуть в буйных водах, с которыми не умеет ладить, как и все, рождённые в неволе. Однако попытка не увенчалась успехом. Его поймали, стащили повязку, ещё укоротили палец и добавили пару ударов кнута, после чего паренёк уже жалко затих. Больше он не говорил совсем. Только тупо переставлял ноги до вечернего привала, где его заставили доставать нужные вещи и помогать в приготовлении ужина.

И вот сейчас он жалко потянул носом и хрипло сообщил, продолжая свой рассказ:

— Я понравился одному из них. Говорит, что я сильный и выносливый… Хорошим слугой буду, если меня держать в строгости: регулярно сечь… стерилизовать и сделать немым… Я… Я не хочу так жить! Я так старался стать достойным её уважения! Я даже овладел мечом! Я… — его глаза наполнились слезами, когда вкрадчиво заглянул дикому в лицо и жалобно взмолился: — Ты же родился среди стайных! Ты же умеешь убивать, наверное! Убей меня, пожалуйста! Я не могу… Не хочу так! Пожалуйста! Я… Я уже практически сломался… Я так их боюсь! Так боюсь! Я… Я не хочу жить так!..

— Я не умею, — будто онемевшими губами пролепетал в ответ жестокую правду его собеседник. Джаушу всхлипнул и уставился в заросли. Покосился на тряпку у себя на левой кисти. Вновь посмотрел в темноту чащи и едва различимо произнёс свои выводы:

— Если догонят, то снова будет больно… Но я должен попытаться! Должен! Для неё! Может, ведь, что и убьют? Правда же?

И он побежал. Зная, что не умеет ориентироваться, что совершенно беспомощен против клинков, что вымотан почти до бессознательного состояния, ведь спина располосована практически до мяса… Колючие ветки впивались в кожу, но он всё рвался, пока совсем не увяз в густом кустарнике. Хозяин нагнал и повалил очередной парой ударов. Из горла вырвался полный отчаяния крик, сменившийся болезненным воем.

Ночью не смог дойти пары шагов, споткнулся и упал рядом с местом, где валялись остальные двое пленников со связанными ногами. Сумел успеть подставить здоровую руку, тяжело сел на колени и залился громким истеричным смехом, прерывающимся рыданием. В его облике не осталось и тени разума. Фермерский смотрел на свою теперь совершенно лишённую мизинца левую руку и хохотал громко и страшно. Так устал, что мысли начисто погибли в его голове. Зато хозяин остался вполне доволен службой нового раба, уже согласного выносить любые унижения ради прекращения побоев. Больше сил на сопротивление не осталось. Равно как и надежды. Ведь тот единственный, кто мог бы выдать Убежище, погиб. А они… Стоит ли рисковать жизнью бойцов ради спасения тех, кто в любом случае рождён был умереть от григстанской руки? Чудом остававшийся всё ещё целым крестьянин обречённо наблюдает, как постепенно гаснет от груза страданий ум его товарища по несчастью. Лежавший рядом с ним третий спутник подозрительно тих уже, но проверить у него наличие жизни не хватает смелости.

И тут раб умолк, осознав: смотрит в бледное лицо Осилзского, полное сострадания. Там, при поединке в Сальвале, выяснилось — гордый и сильный лидер тоже рождён на фермах! Почему-то от этого знания слёзы сразу же высохли. В полумгле мучители не заметили, как, нарушив приказ Ланакэна, от царящей под деревьями тьмы отделилась стремительная фигура и торопливо накинула на израненные плечи человеческого слуги плащ. Джаушу встал, недоверчиво коснулся щёк Тални, нежно погладил его по груди и неожиданно упал ему в ноги, страстно целуя обувь в сумасшедшем порыве восторга. Кама оторопел, не имея возможности отпрянуть, ибо несчастный держит изо всех сил, на какие ещё способен. Наконец остановившись, избитый паренёк протянул ладонь и тихо принялся канючить:

— Оружие! Дай мне какое-нибудь оружие! Хозяин мне задолжал малость! Дай! Что хочешь сделаю! Дай! Прошу, дай!

Нерешительно протянув ему свой кинжал, младший спутник герцога сумел-таки высвободиться. А пленный прижал клинок к себе обеими руками и медленно побрёл к костру.

— И ты смеешь, грязное животное, нарушать покой своих господ? — гневно взвился григстанин, подскакивая навстречу.

— Мне больно… Особенно внутри… Так больно! — жалко пролепетал ему раб и всем своим весом вбил лезвие в грудь истязателя. В зелёных глазах успело появиться лишь выражение удивления, а сердце уже остановилось, пробитое насквозь. Когда убитый упал на землю, из горла полоумного от счастья человека вырвался совершенно неуместный весёлый смех. Это звучало настолько страшно, что на мгновение все способны стали лишь молча созерцать. А сумасшедший развернулся и снова бросился в заросли.

— Тални! Поймай его! — коротко приказал Осилзский и кинулся на приходящих в себя врагов, решив «забыть» о том, как проигнорирована прошлая команда. Ему наперерез вскочил григстанин, ловко успевший отразить стремительную атаку человека. Их клинки словно бы сплелись, добавив искр к пространству у костра. Ланакэн осознал: столкнулся с неординарным воином. Шоу схлестнулся с другим. Риул решительно действовал одними кинжалами, ловко перехватывая короткий меч ими снова и снова. У от природы довольно эмоционального картографа за день порядком накопилось ярости. Вот и выпустил её на волю, словно ядовитую змею, в очередной раз метнулся на своего противника и провернул клинок в нём на уровне пояса. Мог бы ударить и выше, лишая жизни сразу, однако увиденное ещё слишком тяжким грузом лежит на чувствах, не позволяя рассуждать трезво. Обернувшись, обнаружил: предводитель сумел рубануть с достаточной скоростью, рассекая корпус до самого сердца. Подойдя к юноше, который недавно единственный здесь позволил себе проявить жалость к слуге, наследник Аюту размеренно заговорил:

— Мы никогда не брали вас в плен просто так. Никогда не пытали кого-либо ради развлечения. Не нарушали Законов Разума, в отличие от вас. И кто же здесь разумен? Ты видел это. Ты понял, кажется.

Но молодой кандидат стоял напротив с полными отчаяния и горя глазами, не желая слушать голос рассудка. Для него осталась лишь горечь утраты. С его губ сорвалось чуть слышное:

— Это был мой брат, человек! Мой брат!

И он ринулся с неожиданной скоростью, буквально подавляя своей ловкостью. Однако… Столь безумный темп долго выдержать и сам не смог. И вот, лезвие с едва различимым гулом прорезало воздух и впилось в шею соперника. Голова упала, остановив поединок. Ланакэн тоскливо вздохнул и попытался вытереть забрызганный лоб. Рядом раздался сочувствующий вопрос Раста:

— Хотел оставить его в живых?

— Он здесь единственный проявил сострадание. Единственный, кто не находил смысла садизму. Мне жаль. Действительно жаль, — отозвался герцог. Бой закончился. Гаур уже успел даже убрать клинки.

Тални повалил обезумевшего от ужаса раба. В его руках фермерский беспомощно залепетал:

— Не надо! Я… Я не буду больше, хозяин! Я не буду! Только не на правой руке! Если обе будут болеть, то я не смогу работать, как надо! Не секите! Не надо! Я буду послушным!

— Ты… Чего? Это же я! Я! Я — человек! Ты же убил своего хозяина! — поражённо напомнил Кама.

— Убил? Убил хозяина? Это невозможно… Я теперь понимаю это! Это невозможно… Они едят нашу боль, пьют наше страдание, саму жизнь… Они не могут умирать так просто! Они… Они — чудовища! Они настолько сильнее нас! — усмехнувшись, обречённо признал несчастный. И в его облике не осталось и тени разума. Тихо всхлипнул, заглянул снова на сидящего рядом с ним и снова заканючил: — Я буду хорошим! Не надо бить! Я буду хорошим!

Тални в исступлении прижал к себе трясущегося от отчаяния паренька, сломавшегося под грузом пережитого. Стал гладить короткие торчащие мягкие волосы, пытаясь безрезультатно успокоить. Потом взял за руку, как маленького, и повёл обратно. Уже заметил, что невольника трясёт от жара и боли. Спина похожа на одну большую рану. Те шесть ударов, которые ему пришлось пережить, покрыли всю кожу теперь застывающей бурой коркой. Как он не теряет сознание до сих пор — загадка. Впрочем… осталось ли в нём вообще что-то от сознания?

Джаушу всё пытался собрать букет, но выходило что-то колючее и бесформенное. Кажется, нужные растения почему-то мозг упрямо отказывается для него опознавать. Паренёк тихо всхлипывал от безысходности, выкидывая очередную охапку травы, когда Шанари протянул ему цветы. Болезненно обрадовавшись им, вновь обретший свободу раб лихорадочно прижал к груди своё новое сокровище. Даже сейчас, едва соображая происходящее, всё ещё цепляется за желание угодить той необходимой ему далёкой Йирэ, которая, скорее всего, была бы рада и просто узнать о том, что любимый выжил, хоть и такой ценой.

— Я плохой, господин Осилзский… Я помог лишить зрения того пленного… Чтобы он не выдал… Я думал: они его быстро убьют после этого, а они его секли и секли… Вы меня как накажите? — невпопад спросил у герцога безумец с робким, но настойчивым интересом. Ланакэн бережно потрепал паренька по грязным волосам и тихонько успокоил:

— Не накажу. Всё закончилось. Всё будет хорошо. Ага?

— Нет… Я оказался таким слабым… Я так унижался перед ними от боли! Я не хочу это помнить, а забыть не смогу уже! — громко прошептал Джаушу, чуть наклонив голову набок и стиснул растения, ломая хрупкие бутоны. Из горла вырвался тоскливый стон. Таис вздохнул и снова стал срывать для него букет, а Тални не вынес и ускорил шаг, стараясь уйти как можно дальше вперёд и не видеть снова слёз бедолаги. Шоу чуть слышно спросил:

— Как он идёт? У него же живого места нет на спине… Откуда столько сил берёт только?

— Шок. Как начнёт приходить в себя, свалится, — грустно констатировал Раст и стал собирать целебные травки. Набрал достаточное количество и неуверенно поинтересовался у предводителя: — Можно его перевязать? Эти растения помогут немного облегчить состояние…

— Попробуй. Только осторожно.

Пришлось останавливаться. Когда возвратились в Сальвал, Джаушу уже едва держался на ногах, но всё ещё продолжал кидаться выполнять работу тех, кого принимал за своих хозяев. Флет чуть не силком заставил его сесть у ведра с водой и начал менять повязку. Сумасшедший терпеливо молчал, покоряясь крепкому воину. Следовало как можно скорее переправить несчастного под опеку лекаря в Убежище. Так как к этому моменту с неба спикировал ваммар с Суари, то предводитель Сопротивления, немного поколебавшись из-за слабости освобождённых ими, всё-таки решился распорядиться о транспортировке раненного воздухом. Узнав о возвращении Ланакэна, к ним поторопилась Силион, однако дорогу преградил молниеносный, как всегда, Гаур и непреклонно заявил:

— Не подходи. Только не ты.

— Но… Что там произошло? Что это значит? — в недоумении от явной солидарности с Беловолосым Крушителем герцога, который только молча покрутил головой и ушёл дальше с освобождёнными пленниками, григстанка не сумела добиться от Тиннариса никакой информации. Лишь пренебрежительно поджал губы и демонстративно отвернулся — не собирается отчитываться. Пусть сам Осилзский разбирается со своей женщиной потом. Пережитое за последнюю ночь вновь наполнило душу охотника холодным желанием уничтожать всех представителей её племени, попадающихся на пути. Теперь самому воспринимается постыдным спасение накануне жизни одного из напавших на Сальвал. Любовница Создателя Убежища заметила какого-то скукожившегося Тални и кинулась к нему. Но и здесь взгляд молодого воина не предвещает добра, оставаясь непривычно колючим, когда поднялся навстречу.

— Что?.. — буквально взмолилась Силион.

— Троих убили. Из оставшихся двоих один сошёл с ума. Это и есть наш результат… — глухо отозвался всё-таки рыборазводчик.

— Сошёл с ума?.. Они… Они его…

— Они сломали его. Но не только волю, а и разум тоже… Это было так мерзко!.. Так мерзко, то, что они делали с ним! Как они обращались с ним! Силион, почему?! Ведь можно же было убить, если уж так ненавидят! Но не… Не так же… Это… Мне сейчас тяжело быть рядом с тобой. Извини! Ладно? — наконец вынужденно признался Кама. Её общество чрезвычайно тяготит. Малышка шатко отступила и чуть слышно шепнула:

— Простите… Моя вина… Я же григстанка… Моя вина… Да… Моя… Они… Они кричали…

Тални удивлённо разглядел: в её глазах пробуждается почти совершенно то же выражение, что так пугает у Джаушу. Она стиснула себя за плечи и сделала ещё пару шагов назад, чуть не упала, издала неразборчивый возглас и кинулась было куда-то, однако внезапно очутилась в руках мужчины, крепко сжавшего её плечи.

— Не думай об этом. Поэтому я и не взял тебя… И не пустил тебя тоже поэтому… Не надо! Не погружайся в это снова! Слышишь?! Не смей! — резко встряхнув Силион, буквально распорядился Ланакэн. Её трясёт, но от помутнения восприятия реальности удалось удержать. Отзвуки стонов где-то на самом краю мироощущения медленно гаснут вдали. Защитник деликатно сжал её в объятьях и задумчиво посмотрел на удручённого рыборазводчика. Смятение юноши отлично понимает сейчас и сам, однако сумел справиться с противоречивыми эмоциями, наполнившими жестокостью душу при виде зеленоглазого существа.