Рождение

Глава 49 ПУТЬ К САЛЬВАЛУ

Шагать под ласковыми лучами поднимающегося светила восхитительно после долгих часов пребывания без него. Люди радостно переговариваются, рассыпаясь по просыпающимся пространствам трав. Ланакэн потребовал ещё вчера всех готовых к походу сгруппироваться небольшими командами, каждую из них должны сопровождать несколько воинов. Сборщиц под руководством Силион вместе с полукровками сопровождает сам предводитель с товарищами и людьми с Шукрских болот. Трава лишь недавно подсохла и теперь приятно шелестит при каждом движении. Из-под ступней разбегаются крошечные насекомые, мелькая яркими крыльями. Ветер приносит с берега запахи цветущих деревьев, напоминающие дорогие духи григстанских дворянок. Шоу вдруг обратил внимание на идущего рядом Гаура: тот перекинул через плечо связанные видавшие виды ажурные сапоги и с трудом выдерживает общий темп по спутанной шкуре растительности Оутласта:

— Ты не думаешь, что идти в обуви было бы удобнее?

— Не думаю, — буркнул под нос босой спутник, на миг недовольно зыркнув на излишне любопытного.

— Но… — начал было Риул, однако Ланакэн поймал его за локоть и придержал, вынуждая немного отстать от продолжающего маршировать, не поднимая глаз, союзника.

— У него ноги обожжены. Ему в обуви тяжело ходить, — украдкой объяснил почти на ухо неугомонному картографу Осилзский, успевший запомнить эту беду Беловолосого Крушителя, пока ухаживал за ним в течение болезни.

— Он в Дайиме ещё горел, когда григстаны посёлок сожгли… Только в бою обувается, — пояснил Нартис беззаботно. Гаур не вынес.

— Не терплю, когда судачат за спиной! Хочешь что-то сказать или спросить — говори или задавай вопрос мне в лицо! — внезапно вспылил Тин. В его ледяном блеклом взгляде исподлобья слишком заметно раздражение.

— Извини! Мне лишь рассказали про Дайим, — постарался смягчить его Шоу. Тиннарис смерил оценивающим вниманием, однако успокоился.

— Ещё вопросы есть? Или ты полностью удовлетворил свою жажду познаний? — едко конкретизировал на всякий случай, однако намного тише. Впрочем, в его исполнении звук почему-то напоминает шипение змеи.

— Не злись! Я не хотел тебя обидеть! Правда!

— Я не ребёнок, чтобы из-за таких мелочей обижаться, — дёрнул плечами, уже совершенно расслабляясь, охотник из Шукрских болот. Явно, его даже несколько смутила собственная вспышка — в той незначительной мере, в которой возможно смутить столь бесстрастную личность. Свои слабости очевидно искренне ненавидит, но с ними уже ничего не поделать. Остаётся лишь подавить горький вздох и в очередной раз доказывать самому себе и окружающим в схватке собственные возможности. Почему-то Ланакэн задумался: а был ли бы этот жёсткий человек хоть на десятую часть столь сильным, если бы прожил нормальную размеренную жизнь? Или он настолько привык себя заставлять перепрыгивать через барьеры слабостей, что уже и не замечает, насколько давно переступил через личный предел?

Решив разрядить нервозную обстановку, Тални неуверенно поинтересовался у затесавшегося к ним кузнеца:

— Миатс, а ты из какого посёлка? Он в Оутласте? Или ты сюда попал из-за Шоукмунского хребта?

— Я не из посёлка. Я родился кочевником, — отозвался Боир, окунувшись в много значащие для него тёплые воспоминания детства и свободы. Окружающие с сочувствием покосились на подаренного человеческого слугу. Чудовищный контраст: из привольно блуждающих между посёлками путников, посвятивших жизнь безрассудно смелой судьбе скитальца, связующего человеческое сообщество воедино, попасть в рабы, без права господина и шага-то ступить никуда не сметь. Вообще, такие семьи чаще становятся жертвами охотников, чем обычные крестьяне, ибо зеленоглазые искренне считают, что в них нет никакого смысла. В принципе, для общества григстанов так оно и есть. Для человеческих же деревень странные, вечно мигрирующие люди всегда покрыты ореолом чего-то мистически-героического. Слово кочевника нерушимо, а они сами — гарант, что твоё послание будет передано адресату, твой товар или посылку доставят, куда требуется. За это в любом жилище их встречают радушно и приветливо, получая взамен гостеприимству вести с самых различных мест, где никогда не могут оказаться слушатели-домоседы.

— Я тоже кочевник по рождению, но я не помню уже… как это, — признался Кама. — А ты давно… М…

— Где-то таким был, как ты сейчас, когда на нас напали охотники. Вначале оставили живыми меня и младшую сестрёнку, но потом… Я не знаю, что с ней стало, — рассказал могучий освобождённый, постарался ободряюще улыбнуться любопытному собеседнику.

— И… ты смог покориться?! — удивление прорвалось непреднамеренно, но бывший невольник не подумал оскорбляться. Хмыкнул себе под нос, покосился на зардевшиеся щёки потупившегося молодого воина.

— Охотники умеют убеждать. Поверь. Голод и боль быстро ломают даже настолько вольнолюбивую личность, как кочевника.

— А я остался один в лесу, когда был ещё маленьким, а потом натолкнулся на воинов Аюту… Шамул позволил оставить меня при Сопротивлении, а Шоу обучил бою и готовке… Риул сказал, что нынче такая пора, когда даже ребёнок должен уметь убивать… Я с ним согласен! Я очень стараюсь быть полезным и защищать остальных! — искренность его порыва заставила усмехнуться Боира и потрепать паренька по темени.

— Ты молодец, Тални! Так же тебя зовут, кажется? Я вот теперь тоже стараюсь изо всех сил! Я даже меч себе выковал, как господин Тиннарис советовал… Самому интересно: что получится из сей авантюры! — потянулся и пожал плечами, явно наслаждаясь окружающей свободой.

— Хорошо всё получится, если будешь старательным! А вот, если лениться начнёшь, то интересующая так тебя особа и забудет про твоё существование, Миатс! — не преминул съязвить Гаур, привыкший подначивать крайне успешно развивающегося ученика. На самом деле достижения увалень выказал поразительно высокие. И теперь главной целью наставника стало держать в тонусе настрой мрачного силача. А так как неподалёку со свойственной ей отрешённостью бредёт и Силион, то без труда угадал: повествует автобиографию кузнец в первую очередь хрупкой григстанке. Данное следовало использовать в качестве лишней возможности уколоть самолюбие талантливого мастера. Судя по каменным чертам Ланакэна, он тоже заметил сей маленький нюанс, а потому старается теперь изо всех сил сохранять хладнокровие, хоть и постепенно закипает внутри — уж это-то Тин не упустил с прирождённой бдительностью. Уголки губ Беловолосого Крушителя непроизвольно дрогнули.

Так, за беседами, незаметно добрались до искрящихся вод реки. На берегу Малоокки устроили небольшой привал. Многие из идущих людей не привыкли к марш-броскам, откровенно устали топать по бездорожью. На берегу хотелось застрять в умиротворённом созерцании, однако воины привычно следят за горизонтом — Ристан отсюда весьма недалеко! Только некоторые женщины расслабленно позволяют себе предаться упоению отдыхом полностью.

Алмэра подошла к берегу и посмотрела на мутную воду, шевелящую водоросли у коряги. Листва окружающих деревьев отражается, словно в зеркале, но выглядит очень мрачно. Под стать настроению. Вдова Рэнкрафа обернулась назад, убедилась, что никого поблизости нет, наклонилась и потрогала мелкую волну. Спрятаться за зарослями плакучего кустарника совсем не сложно. А душа требует одиночества! И тут она нашла выход, который столько искала для себя. Забыла обо всём, кроме одного единственного предоставившегося судьбой шанса исчезнуть, слиться с природой, не оставив никаких следов. Возможно, там ещё будет шанс встретить того, кого оттолкнула в момент наибольшей необходимости. Она неспешно ступила в реку и намочила ладони, гоня испуг. Тёплая нега влаги манит, обещает утешение…

Фуи вышла на открытое место и пошла умыться, но заметила неподалёку фигуру женщины, которая, обхватив виски руками, кинулась к самому глубокому месту. Что-то в исступлённости показалось пугающим. Пришло восприятие необходимости выручить. Одда закричала, призывая людей, но… пока добегут те, кто услышит отсюда её, будет слишком поздно! Неизвестная уже оттолкнулась от дна и плывёт туда, где осуществить задуманное намного проще. Бывшая григстанская игрушка даже не задумалась над бессмысленностью собственного поступка, бросаясь следом. Проведя большую часть жизни в неволе, плавать не умеет, и, несмотря на то, с обречённым знанием собственного бессилия поторопилась хоть как-то спасти. Ступив на скользкое дно, едва не упала. Одежда намокла и мешает движениям, но осознание нависшей над обезумевшей от горя незнакомкой опасности торопит. Подхватив подол, бывшая падшая боролась с незнакомой средой, спеша туда, где ей ничего не исправить.

Алмэра решилась всё-таки глянуть последний раз назад и неожиданно натолкнулась совсем рядом на бледное лицо молоденькой девушки, а ведь никого никак не ожидала найти близко. Стиснув зубы, та постаралась дотянуться, не смогла, потеряла опору под собой и беспомощно забилась, взбивая воду в пену. Она не умеет плавать! Вдова Рэнкрафа с ужасом осознала, что её попытка самоубийства заканчивается убийством ни в чём не повинной девочки, захлёбывающейся рядом. Неудавшаяся утопленница бросилась обратно и поймала за волосы уже погрузившуюся полностью белобрысую «спасительницу». На опушке раздались первые возгласы. Удалось отбиться от тонких цепких пальцев, чуть не утащивших в панике их обеих на дно. Алмэра выволокла бедолагу на песок, помогая отплеваться от проглоченной жидкости лёгкими хлопками по спине, гладя трясущиеся покатые плечи и слипшиеся волосы. Их окружили радостные смешки подбежавших спутников. Кто-то укоризненно пожурил:

— Что ж ты на глубину-то полезла, коли плавать не умеешь! Теперь надо всю жизнь благодарить спасительницу! Если б не она, то уже б утонула!

Одда, пытаясь восстановить дыхание, виновато подняла светлые глаза из-под растрепавшихся непослушных кудрей и пролепетала:

— Простите! Простите!

Выглядит несчастной и расстроенной, но явно не собирается открывать истинную причину. Только лихорадочно прижимает ладошки к груди, тая проступивший под промокшей тканью знак Акагны.

— Это не она виновата. Она меня спасала. Чего же ты не признаёшься-то? Я же чуть не утопила тебя! — сорвалась в крик Алмэра. Народ притих в недоумении.

— Что ты говоришь? Все ж видели, как ты её вытаскивала! — возразила Варга, сражаясь с чудовищностью догадки.

— А то, как я топиться пошла? Тоже видели? — чужим голосом процедила неудавшаяся самоубийца. Фуи всё ещё трясётся у неё под ногами, стараясь прийти в себя. Маленькая — совсем ребёнок. И по-прежнему не хочет ничего говорить. Или не может от страха? Чувство стыда перед ней постепенно перерастает в вину перед собственными детьми, заменившую лихорадку душевной боли. Опьянение чудовищным стремлением проходит, оставляя слабость и горечь неисправимости утраты. Утомлённо села на кочку, приходя в себя. Лаури застенчиво протянул мокрой малышке свой тёплый плащ, заметив, как посинели её губы от холода. Откуда-то протолкался Риул и потерянно застыл, когда Одда поднялась, собираясь накинуть на себя одежду.

— Лучше б просохнуть на солнце вначале… А то только намочишь… Пошли на открытое место! — предложил он, но споткнулся на её точёной фигурке — мокрая ткань прилипла к коже, подчёркивая женственность изгибов. Прикусил губу, чтобы не сказать чего-нибудь неуместного.

— А Шоу бы только позубоскалить! В мокром смотрится красивше? — хохотнула Тана рядом, уловив его замешательство, и попыталась отжать воду из белобрысых кудрей спасшейся. Варга дёрнула Раушу за рукав и отрицательно покрутила головой, придерживая попытку очередной насмешки над ветераном.

— Нет! Я… Да что вы, в самом деле! — пробурчал боец и поспешил ретироваться подальше, чтобы не конфузить излишним вниманием, с которым бороться стало отнюдь не так-то и легко. Невзначай натолкнулся на растерянно наблюдавшего за ним Тални. Юноша промолчал, но что-то отметил в уме на будущее. Опекун обречённо закатил глаза, развернулся и удалился. Однако увиденное всё не покидает, приятно лаская память и заставляя кровь приливать к скулам и радоваться: его голодные грёзы никто не сумеет узреть. Дитя Леса озадаченно залез на дерево и, буквально растворившись в ветвях, принялся изучать красавицу-оттоира, ухитрившуюся вывести из равновесия наставника. В мгновения недопонимания происходящего словно бы вновь превращается в дикого зверька, ютившегося в непроходимой чаще некогда для спасения своей жизни. А нынче и вовсе увяз в расшифровке несвойственных защитнику реакций.

Это оказалась довольно большая деревня. Около тридцати проверенных временем небольших срубов, крытых тростником из Малоокки. Правда, семь домов стоят пустыми — их жители давно уже перебрались в Сопротивление, воспользовавшись шансом укрыться у вооружённых бойцов вскоре после того, как уничтожили Тову. И всё же большинство населения осталось на насиженных местах. Веками привыкшие никуда не путешествовать, они не смирились с мыслью о необходимости покидать родные пенаты ради сомнительной судьбы воинов. Существование здесь куда привлекательнее! Бросить возделанную землю — едва ли не равно преступлению. А беглецов до сих пор поминают с насмешкой и долей презрения, хоть и беззлобного.

Собравшись вечером у Сальвала, громадная толпа сразу же привлекла внимание всех жителей. Они взволнованно столпились у околицы, стараясь понять происходящее. Было на что посмотреть: столько людей не видели ещё никогда в жизни! К тому же многие вооружены, словно дворяне! Вскоре к странным пришельцам выдвинулся навстречу предводитель деревеньки. Лысеющий мужчина лет пятидесяти заметно волнуется и теряется, однако старается взять ситуацию под контроль поскорее.

— Приветствую вас, люди добрые! По каким делам пожаловали в наши края в столь большом количестве? — напряжённо озираясь, поинтересовался он и присмотрелся к подошедшему навстречу в попытке узнать. Явно в уме крутится, что уже когда-то приходилось лицезреть его.

— Приветствую тебя, предводитель Сальвала Тауши Ратиас! Я — Ланакэн Осилзский, волею Аюту Шамула — предводитель Сопротивления. Мы здесь, чтобы собрать урожай с местных полей и огородов для пропитания жителей Убежища — города Сопротивления, — уверенно провозгласил незваный гость, которого хоть и с трудом, но узнал теперь поражённый заявлением побледневший Тауши.

— У нас нет лишних припасов. Да и с какой стати нам отдавать плоды наших трудов посторонним? Нас итак постоянно обирают григстанские сборщики! Лишнего, не обессудь, никогда не находилось! — решительное возражение не возымело результата.

— Вы тоже уйдёте с нами. Я пришёл сюда потому, что скоро здесь будут истребители и сборщики от григстанов. Не думаю, будто они позволят кому-либо из жителей остаться! Какой резон бросать еду врагам? — пояснил Создатель Убежища.

— Э! Никто здесь никуда уходить не собирался! Мы здесь уже несколько столетий живём! Что ты говоришь! Ты же сам рядом с нами жил когда-то! Мы не…

— Они спрашивать никого не будут. Убьют всех и сожгут посёлок, как было и в Тову. Это же рядом! Разве вы не помните случившееся там? — попытка воззвать к благоразумию провалилась.

— Не знаю уж я, чем Тову прогневал григстанов, однако мы исправно даём им всё, от нас требуемое, и не ссоримся со столь сильными существами зазря! Они не станут просто так нас уничтожать! Они кормятся за счёт нас! — упрямо отмахнулся Ратиас. На его коже проступила нервная испарина.

— В Тову тоже исправно кормили врага, однако под конец кормить пришлось собой. У вас нет выбора. И диктуем правила отнюдь не мы. Впрочем, как желаете. Мы не собираемся отдавать провиант им. Мы соберём всё. Вам решать — с нами вы или нет! Совет Старейшин поддержал это решение! — сталь в интонации Осилзского привела в замешательство крестьянина, не привыкшего, чтобы кто-то одного с ним вида говорил столь властно.

— У нас свой Совет Старейшин! Меня не интересуют управляющие вашим посёлком, пусть и большим! Я уже сказал: вы должны одуматься и уйти с наших мест, оставив нас в покое! — предводитель посёлка уже начинает сильно злиться. Ланакэн несколько томительных вздохов изучал его черты, исследуя явного противника на ближайшее время.

— Мне жаль. Я объявил о решении, которое будет выполнено независимо от мнения жителей Сальвала, — медленно и твёрдо отчеканенные слова буквально взорвали до того относительно уравновешенного собеседника.

— Да кто вы такие, чтобы распоряжаться на нашей земле нашим трудом?! Вы не посмеете оставить нас погибать от голода! — заорал так, чтобы как можно больше свидетелей привлечь к бурному выражению протеста. На лбу от гнева вздулись вены, выдавая крайнюю степень негодования.

— Я понял ваше мнение. Надеюсь, к окончанию сбора оно изменится, — равнодушно пожал плечами Создатель Убежища и развернулся, собираясь удалиться. Взбешённый пренебрежением к своим подопечным предводитель Сальвала наклонился, схватил попавшийся под руку камень и швырнул в бесцеремонного начальника нарушающего покой в долине ополчения. Осилзский, предвидевший нечто подобное, легко увернулся, но в спину донеслось болезненное:

— Если так уверен в себе, то сразись со мной! И пусть твои подчинённые уйдут, если ты проиграешь! Это же подло — заниматься откровенным грабежом соплеменников! — в голосе звучит не вызов, а обречённая мольба. Ланакэн застыл в шаге от сопровождавших его товарищей.

— Ты не можешь сражаться с ним! Он в жизни меча не держал! — негромко подчеркнул Шоу. Силион с сочувствием заглянула в лицо любимому и тихонько подтвердила:

— Он обычный гражданин, а ты произведён в дворянство.

— Могу. Если я сравняю наши шансы. Он вызвал меня, а не я. Так будет честно, и будет проявлено уважение к Тауши. Ему очень непросто воспринять всё, — пробормотал Создатель Убежища и вернулся к обречённо застывшему крестьянину.

— Я принимаю твой вызов. Но я не имею права сражаться на равных с тобой. Поэтому я буду безоружен, а ты выберешь себе какое-либо оружие на свой вкус. Если я выиграю, то вы не станете мешать нам в сборе урожая, а по окончании пойдёте с нами в Убежище.

— Так уверен в себе? — с заметной долей досады огрызнулся Ратиас.

— Не стоит говорить глупости. И сам прекрасно знаешь Законы Разума! — отрубил пришелец, уже снимая с себя все клинки.

— Ладно. Мы не сможем, в любом случае, помешать вооружённым людям собрать наш урожай, а заставить пойти за тобой я никого не смогу. Пусть решают сами, хотя до того они уже своё мнение выразили, — уже тише произнёс предводитель Сальвала, поразмышлял и бросил стоявшему на незначительном расстоянии позади мрачному спутнику: — Принеси мне топор.

Когда ему доставили крепкий небольшой топор для рубки сучьев, крутанул своим привычным орудием труда и явно постарался представить себе его в роли оружия. Получается с большим трудом. В жизни никогда ещё ему не приходилось с кем-либо биться, разве только в детстве в обычных мелких мальчишеских ссорах. И всё-таки попытался себя подбодрить гневным возгласом:

— Что же… Давай, фермерское отребье! Всегда говорил: нельзя пускать таких, как ты, жить рядом! Попробуй мне показать, насколько твёрдо решил ограбить наш дом!

Ланакэн медленно снял кожаный браслет, открывая клеймо.

— Да. Фермерский. Я готов, вольный! — и даже Тин заметил, как помертвел взгляд Осилзского, чуть склонившегося навстречу врагу в ожидании броска. Столь пренебрежительные слова относительно его происхождения всё ещё цепляют за живое, вызывая из самых тёмных закоулков сердца мучительное стремление доказать право на жизнь.

— Надо же… Беглец с ферм… Вот уж не подумал бы, — одними губами проронил Гаур с заметным уважением. В отличие от предводителя посёлка, он осознал то, какие трудности пришлось преодолеть одинокому загнанному невольнику, вырвавшемуся на свободу, где никому не был нужен слабый и не умеющий выживать без постороннего ухода чужак. Инструмент для рубки хвороста рассек воздух на уровне головы, однако воину труда ускользнуть от столь прямолинейной атаки не составило. Юркнул под оружие, прихватил запястье соперника и отшвырнул в сторону. Мог бы и обезоружить, однако демонстративно дал ещё шанс, продолжая следить за каждым движением крестьянина. Стиснув обеими руками древко, Тауши сделал несколько хаотичных замахов, а затем постарался попасть по ногам. Опытный боец чисто автоматически выполнил давно выученный у Шамула приём — взвился в воздух и пихнул ногой в грудь, откидывая противника. Это огорошило на миг селянина, у которого сбилось дыхание и потемнело в глазах, а затем вызвало новый шквал лихорадочных движений. Осилзский скользил то в одну сторону, то в другую, будто увлечённый опасным танцем с неумелым партнёром, а затем поймал кисть нападающего и, с разворотом опустившись на одно колено, ударил о второе, так, что едва не разорвал связки в локте. Травмы избежать удалось лишь благодаря предельной деликатности опытного ученика Аюту. От пронзительной боли Ратиас сдавленно вскрикнул, но умелый боец отпустил его и негромко констатировал:

— Я мог пробить тебе горло, если бы хотел. Ещё шанс.

Соперник лихорадочно ловил ртом воздух и ошалело скользил по окружающему пространству загнанным взглядом, пока не наткнулся на лежащий неподалёку серп. Соблазн постараться дотянуться туда дурманит. Кем-то потерянное в траве лезвие привлекло и пришельца.

— Бери, — спокойно указав на оружие, позволил лидер Сопротивления и подождал, пока его противник вооружится снова. Поражённый Раст чуть слышно прошептал:

— Ланакэн обезумел! Сколько можно уступать! Так можно и пальцев не досчитаться!

— Он всеми способами уравнивает себя с крестьянином в правах. Это делает честь ему, — отметил кто-то поблизости. Силион стиснула зубы, чтобы не проронить вскрик охватившего беспокойства.

С кривым лезвием опасность возросла, но крайне незначительно. Совершенно мирный по сути своей селянин абсолютно не умеет сражаться. После первых же бросков Осилзский перехватил уже ослабевшую после прошлого захвата руку, быстро отступил, развернулся и нанёс один короткий удар локтем в лицо. Предводитель Сальвала пошатнулся и тяжело рухнул на колени, крепко оглушённый.

— Вот и всё. Я выиграл бой. Убивать я не собираюсь. Мы начнём сбор урожая сегодня же, — резюмировал победитель. Поверженный тяжело поднялся, слегка пошатываясь. С тоской загнав сочувствие поглубже, новоиспечённый дворянин неспешно отвернулся, направляясь к ожидающим его подчинённым. Тауши всхлипнул, вытер кулаком наполнившие глаза злые слёзы и вынул спрятанный за поясом кинжал с изощрённо разукрашенной рукоятью. С отчаянной решимостью приложил остриё к своему горлу, не желая становиться свидетелем, как поверившие ему жители будут голодать по вине слабости выбранного руководителя. Ланакэн боковым зрением заметил это движение, однако обратно возвращаться не стал, а разыскал в толпе наблюдающих ещё чересчур бледную Силион, одними губами произнёс её имя и чуть наклонил голову набок, давая угадать требуемое. Женщина едва различимо кивнула и метнулась к отчаявшемуся предводителю Сальвала. Стремительно опустившись на одно колено прямо перед ним, поймала взгляд без какого бы то ни было труда — мужчина абсолютно не ожидал увидеть среди Сопротивления григстанку. Даже понять не успел происходящее, а разум уже утонул под давлением могучего сознания иноплеменницы. Только едва различимый стон обозначил запоздалый испуг.

— Отпусти «Вежливость Старейшин». Отступи на три шага назад, — прозвучал вкрадчивый приказ. Как только выполнил, быстро подхватила клинок и с глубоким поклоном, демонстрирующим жителям посёлка её повиновение, передала ритуальный кинжал Создателю Убежища.

— Старейшины и впрямь полностью доверяли тебе… Извини, но я отдам его в день, когда мы отсюда будем уходить. Возможно, тогда ты изменишь своё решение (лично я не считаю тебя лишившимся чести). Если же нет — в твоей власти будет осуществить задуманное, — огласил своё распоряжение герцог Ристанский, поднял собственный сложенный здесь арсенал и удалился к опушке. Спина неприятно ноет на месте недавней травмы, полученной во время выхода из окружения. Рядом прозвучало смущённое:

— Вы ранены, господин Осилзский?

Обернувшись, поймал на себе полный сочувствия взор покрасневшего от собственной непочтительности полукровки. Вот так заговорить с чистокровным — верх грубости, но вероятность травмы и умение оказать первую помощь толкают на непродуманную развязность.

— Нет, Лаури. Ещё не до конца зажило. Заметно? — как можно мягче выяснил воин. Гибрид виновато подтвердил — в совершенстве изучив все особенности физиологии людей, без труда отметил сдержанность в движениях правой конечности у творца подземного города.

— Это не имеет значения, — глухо проронил слова Ланакэн, откинулся на ствол дерева и плотно стиснул веки.

— Мой господин… С Вами всё в порядке? — украдкой уточнила Силион, садясь подле него.

— Я раздавил только что Ратиаса… А ведь я отлично знаю его чувства… Ощущаю себя грязным, хотя и сознаю, что прав, — чуть слышно ответил, позволив откровенной горечи прозвучать вслух, и уже много громче позвал: — Раст! Ты здесь?

— Да! — раздалось чуть не над самым ухом.

— Проследи за ним потихоньку, а то ещё, чего доброго, решится лишить себя жизни куда менее достойным образом!

— Но…

— Это приказ, Флет! — огрызнулся товарищ, отчего амбидекстру осталось лишь пожать плечами и отправляться шпионить за проигравшим схватку. Остальным было велено начать сбор урожая.

Найти Тауши труда не составило. С трудом одолев охватившую слабость, несчастный добрался до зарослей в той стороне, где поблизости никого нет, и постарался уединиться. Ужас перед произошедшим сводит с ума. Он тяжело сел на поваленный ствол дерева и сдавил виски пальцами, пытаясь собраться с мыслями и придумать способ для жителей деревни выжить в подобной ситуации. Ничего стоящего в голову не приходит. Только ещё больше захватывает безысходность. Словно бы тонул в ней, пока не стали проступать слёзы. Из груди выдавились рыдания. Неужели же ему придётся наблюдать последующие мучения и гибель окружающих? Ведь смелости повторить попытку убить себя, скорее всего, уже не найдётся! И сейчас на это хватило решимости только из-за всплеска адреналина, ударившего в мозг после сражения. Как же одолеть приступ слабости? Как вычленить направление пути, которым можно вывести свой народ из тупика? Как же мог он проиграть самоуверенному выскочке, столько лет назад вышедшему из леса в соседней деревне? Как же получилось, что не смог сберечь самое ценное своё сокровище? Тех, кто был для него сутью слов «дом» и «семья»?! Рыдания становятся всё громче и болезненнее. Раст смутился и постарался стать за стволом многовекового дерева, чтобы не попадаться в поле зрения. Однако от коренного жителя сих мест неуместное присутствие не укрылось. Тауши, заикаясь, прорычал:

— Не стоит считать, словно бы я слеп! Довольны? Вы растоптали нашу жизнь! Вы убили нас, хоть ещё, возможно, и не поняли этого! Нас здесь достаточно много, чтобы без выращенных продуктов мы погибли! За что? Почему мы? Почему?! Тебя послали шпионить за мной потому, что фермерский опасается, чтобы я не постарался напасть на него со спины? Можешь успокоить его: я не осилю! Ланакэн настолько сильнее! Даже говорить не о чем… Хотел бы, однако не получится!

Не стал таить глубокое отвращение к самому себе и собственному бессилию. И чем утешить — Флет не представляет, ибо слушать пришлого никто здесь не намерен. Поэтому смирился с новой ролью молчаливого телохранителя, которого ещё и терпеть не могут. Влияние Осилзского убеждает в необходимости неукоснительно следовать воле лидера.