Руководство для одиноких сердец

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

ЛИНДИ

В такие дни Линди говорила себе, что Куколка берет верх, и их теперь становилось у нее все больше. Они отличались неистребимым ощущением, что ей было предназначено стать кем-то другим. Возможно, именно по этой причине, получив сообщение от Нины, она не ответила отказом.

Куколка хотела встретиться с матерью вопреки желанию Линди.

«Черт знает что, — думала Линди. — Мне надо остановиться». Беспомощное нежеланное дитя не могло вести бизнес и выполнять семейные обязанности. Нужно было срочно вернуть себе власть над собственной жизнью.

После работы она поехала домой и обнаружила, что Пегги, несмотря на ее многократные просьбы, усадила детей перед телевизором, так что они, разинув рты, с пустыми глазами, как зомби, сидели в креслах-мешках в общей комнате и поедали сладкие хлопья прямо из коробки.

— Привет, мои лапочки, — сказала им Линди. Никто даже не повернул головы, а Рэззи сунул большой палец в рот и скатился с кресла на ковер, не отрывая глаз от экрана, где уродливая кукла пронзительно стрекотала что-то о чувствах.

Чувства. Боже ты мой.

Линди подняла с пола упавшую коробку с хлопьями, потрепала по волосам всех троих отпрысков и пошла в кухню, где ее мать пила капучино из кофейни «Данкин Донатс» и решала судоку. Обеденные тарелки стояли на сушилке, а не в посудомойке, как предпочитала Линди. Ее мать по каким-то непонятным причинам не доверяла технике; миссис Уолш неизменно мыла посуду вручную и настаивала на том, чтобы она сохла на воздухе, потому что полотенца, видите ли, нестерильные. Поэтому кухня после маминого посещения всегда выглядела неопрятной.

Но не из-за этого Линди заскрипела сейчас зубами. И не из-за того, что Пегги не обращала внимания на внуков. Ведь мать заслужила отдых в конце дня, — еще бы! — но Линди и Джефф не разрешали детям долго смотреть телевизор. После того как близнецы пялились в экран, они были несносны — перевозбуждались, хныкали, не говоря уже о том, что сидеть часами без движения вредно. И потом, сухая смесь в качестве перекуса? Даже без молока? Но можно ли позволить себе сердиться, когда человек оказывает тебе неоценимую услугу, присматривая за твоими детьми! Вот в чем была загвоздка.

Однако сегодня все обстояло еще хуже.

— Привет, — поздоровалась Линди с матерью и с заметным раздражением шваркнула сумку на стол.

Мать подняла на нее глаза и поджала губы.

— Вижу, ты сегодня не в настроении. В чем дело?

Пегги Уолш была в бирюзовом джемпере, из-под которого выглядывал маленький белый воротничок рубашки, и в своих обычных мешковатых джинсах (она называла их няниными штанами). Коротко, почти по-мужски подстриженные седые волосы выглядели бы гораздо лучше, позволь она Линди помыть их оттеночным шампунем, чтобы придать блеск. Но Пегги, конечно же, не позволяла. Она чуть ли не гордилась тем, как мало заботится о своей внешности. Словно у нее был вагон других, более важных дел.

— Да собственно, ни в чем. — Линди просмотрела стопку с почтой: счета, счета, каталог весенней детской одежды и все такое прочее. В голове неприятно гудело.

— Тогда ладно. — Мать стала собирать свои вещи — голубую пластиковую сумку, припрятанную в углу, пальто, переброшенное через спинку стула. — Дома все хорошо. Дети очень устали, и я позволила им посмотреть «Дашу-следопыта». Рэззи покакал примерно в три часа. Конечно же, не в горшок. Список звонков — на столе.

— Мам, — окликнула ее Линди.

— Что?

— Когда ты меня удочерила, там была еще одна девочка? У меня была сестра?

Она сама не ожидала, что спросит это, — вырвалось как-то само собой. Мать на некоторое время остолбенела, но потом разразилась своим глубоким горьким смехом, словно говорящим: жизнь — сложная штука, и что еще за новости?

— С чего вдруг тебя это заинтересовало? Той истории сто лет в обед.

То есть это означало «да».

— Просто хочу знать, — ответила Линди. — Ведь была сестра? На четырнадцать или пятнадцать месяцев старше меня.

Мать закрыла глаза и потерла виски.

— Не припоминаю.

— В самом деле? Видишь ли, я встретила женщину, которая утверждает, что она моя сестра. Она на меня очень похожа, и ее удочерила другая семья из нашего же района, и я…

— Линди, ради бога, к чему ты клонишь? Не знаю, кого ты там встретила и зачем кому-то сообщать тебе подобные вещи через столько лет. Нам правда нужно ворошить прошлое?

Линди помолчала, потом ответила:

— Нет, я просто хотела знать. Тебе предлагали удочерить нас обеих? Рассматривался ли такой вариант, что ты возьмешь и мою сестру?

— Я тебя умоляю, перестань гоняться за призраками. У меня на руках и так уже была большая семья, мне некогда было думать о чужих семьях.

— Ладно. Выяснили. Вопрос исчерпан. Это все неважно. — Линди достала из шкафа стакан и хлопнула дверцей.

Когда она повернулась, мать с удивлением смотрела на нее.

— Не понимаю, почему тебя это так интересует. Разве только ты хочешь меня уязвить. A-а, понимаю! Ты злишься, что я усадила детей перед телевизором.

— Нет…

— Ну я же не слепая. Я знаю этот твой взгляд. Ты всегда дуешься, когда приходишь домой и видишь, что дети смотрят телевизор. Ты помешалась на том, что они должны без роздыха каждую минуту чему-то учиться.

— Мне не нравится, что дети сидят перед ящиком, потому что после этого они становятся неуправляемыми. Посмотрела бы ты, с каким трудом я потом укладываю их спать…

— Ну и что! Так и должно быть! Это жизнь, Линди! Такова участь матерей! Дети доставляют много хлопот!

— Ладно, — сказала Линди. — Прости.

— Ничего не ладно. Знаешь, в чем все дело? Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что значит посвятить себя детям. Приходишь домой вечером, купаешь их, укладываешь спать и думаешь, что от тебя больше ничего не требуется! Не успеешь оглянуться, как дети вырастут, и тогда ты поймешь, что пропустила очень важный период в их жизни.

— Пожалуйста, не продолжай, — попросила Линди. — Я и так знаю, что многое теряю. Я просто спросила, предлагали тебе удочерить мою сестру или нет, а ты вдруг на меня накинулась.

— Знаешь что, мне тебя жаль. Я каждый день прихожу сюда и испытываю к тебе жалость. Жить в притворстве, должно быть, нелегко. Все эти претензии на роскошь…

— Это не претензии на роскошь. Просто в моем доме предметы мебели сочетаются друг с другом. Не понимаю, почему ты не можешь мной гордиться. За то, как много я работаю, за то, чего я достигла. Ты никогда не замечала моих стараний? Может, сама бы ты такой путь и не выбрала, но неужели тебя совсем не трогает мое усердие? Почему ты не способна оценить мои труды?

— Не будь ребенком, — бросила мать. Она всегда прибегала к этой фразе, когда была недовольна своими детьми. Потом Пегги направилась к выходу. С лица ее не сходила снисходительная полуулыбка, которая выводила Линди из себя. — Ты — единственная из моих детей, кто нуждается в ободрении. С тобой явно что-то не так. Держишь самый большой салон в городе, всячески обхаживаешь там богатых женщин, — которым до тебя и дела нет, — только это и приносит тебе настоящее счастье. А должно быть по-другому: счастье нужно искать в семье. Но боже упаси! Это так старомодно. Конечно же, мои ценности безнадежно устарели.

Линди почувствовала знакомый приступ страха, который охватывал ее всегда при виде холодного взгляда матери. В детстве мать отправляла ее спать без ужина, запрещала выходить из комнаты и общаться с домочадцами; все семейство веселилось и шумно галдело, а она должна была лежать в одиночестве в темной комнате и думать о своем поведении, о собственной порочности и неблагодарности. Для доказательства греховности дочери миссис Уолш находила поддержку в лице священников, соседей, учителей, монахинь и целых женских клубов. Что думали дети, никого не интересовало. И Линди, не переставая, напоминали, что ей оказали великую услугу — взяли в семью.

Даже теперь, будучи взрослой женщиной, она все еще зависела от матери. Если та перестанет приходить каждый день, придется нанимать няню. А им с Джеффом это не по средствам. К тому же Джефф считал, что дети не должны оставаться с чужими людьми.

— Мама, — взмолилась Линди, — перестань! — Сердце запрыгало в груди, и к горлу подступила тошнота. — Мама, пожалуйста…

Но миссис Уолш уже повернула дверную ручку. Прежде чем шагнуть за порог, она произнесла ледяным голосом, как ножом полоснувшим Куколку по сердцу:

— Да, сейчас я припоминаю: вас действительно было двое. Уже после того, как мы тебя взяли, нам позвонили и предложили еще одного ребенка. Мы отказались.

— Ах, — только и смогла вздохнуть Линди.

— Я не могла этого сделать! — Мать пылала гневом. — Я уже удочерила Эллен, и троих детей младше трех лет мне было не потянуть. Кому, как не тебе, знать, какое это бремя! Но ты же не хочешь ничего понимать.

— Я не…

— И знаешь, что еще? Твой святоша-отец считал, что мы должны удочерить твою сестру, но что знает мужчина о домашнем хозяйстве? Ничего. Теперь мужья помогают женам купать детей, готовить ужин, а нам никто не помогал. Твой отец в доме палец о палец не ударил, и я знала, что все заботы лягут на меня! У меня не было матери, которая каждое утро приезжала бы и выручала меня с детьми! Я одна все тащила! Поэтому я сказала ему: «Не волнуйся, вторую тоже кто-нибудь удочерит». Теперь ты довольна?

— Нет, — выдохнула Линди. Она усиленно стучала по столу, сжав пальцы вместе. Иногда, когда она так делала, ей казалось, что все налаживается. — Послушай, — проговорила она низким голосом и сама не поверила своим ушам (может, она и не произнесла этого вслух?), — я, наверное, познакомлюсь со своей биологической матерью. Она звонила сегодня моей сестре.

Пегги сделалась белой как полотно. Значит, все-таки произнесла. Линди как будто взлетела к потолку и наблюдала за сценой сверху. Ее пошатывало, но Куколка крепко стояла на ногах.

— А, превосходно! — воскликнула мать. — Зачем тебе это? Ты не знаешь, чем это грозит, и к тому же это пощечина мне. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать, если я тебя вырастила, заботилась о тебе день за днем, помогала всю жизнь? А теперь ты хочешь сбежать к той женщине, которая тебя бросила. И это твоя благодарность?

— Дело не в том, — тихо произнесла Линди. — Может быть, мне просто надо разобраться в себе.

— Разобраться в себе? И чем же, интересно, тут поможет женщина, которая сдала тебя в приют сразу после рождения? Она тебя даже не знает!

Линди заметила, что на пороге кухни столпились дети. Дэйви держал в руке мокрый памперс вместе с пультом от телевизора, а Хлоя в короне Эльзы, широко распахнув глаза, испуганно смотрела на мать и бабушку. Только Рэззи подбежал и обхватил колени Линди, испачкав хлопьями ее черные леггинсы. Она наклонилась и обняла его, и тогда двое других детей тоже подошли, и она стала нежно целовать их макушки.

А Пегги собрала свои вещи и ушла, даже не попрощавшись. Было слышно, как хлопнула дверца машины и автомобиль стремглав сорвался с места, так что гравий фонтанами брызнул из-под колес, словно даже неодушевленные предметы встали на сторону миссис Уолш и ополчились на Линди.

— Бабушка сердится, — справедливо заметила Хлоя.

— Ничего, она успокоится, — проговорила Линди. Куколка спряталась.